Лев Троцкий

НАШИ ПОЛИТИЧЕСКИЕ ЗАДАЧИ
(Тактические и организационные вопросы)

ПРЕДИСЛОВИЕ

Тяжелым годом был последний год нашей партийной жизни.

Подумать только, что, в то время как революционный пролетариат всего мира с ожиданием смотрит на нашу партию, перед которой история поставила грандиозную задачу, разрубить узел мировой реакции, русские социал-демократы как бы не знают других задач, кроме задач мелочной внутренней борьбы, не знают других вопросов, кроме вопросов юридической «компетенции», не видят других перспектив, кроме перспектив партийного раскола... Какой ужас!

Какой душераздирающий трагизм в том факте, что широкие круги партии — под отдаленные раскаты надвигающейся исторической бури — копошатся в организационных мелочах, заподозревают старейших и лучших товарищей, идущих в первых рядах международной социал-демократии, в теоретических грехах, которых обвинители не способны даже формулировать, призывают к крестовому походу против половины партии, отмежевывают себя от своих единомышленников, стоящих за примирение с крылом «оппозиции», и готовы, далее, объявить непримиримую войну не только активным «примирителям», но и всем тем, которые снисходительно относятся к «примирительству».

В такой кошмарной атмосфере мы прожили целый год... Раскол временами казался неизбежным... Все чувствовали ужас положения, почти сознавали преступность раскола, но никто не мог вырваться из стальных тисков истории...

Острый период прошел. Сторонники партийного единства имеют теперь право с уверенностью глядеть вперед. Единичные фанатики раскола, еще так недавно импонировавшие своей «непримиримостью», вызывают теперь резкий отпор даже со стороны своих вчерашних единомышленников.

Наша партия явно подошла к поворотному пункту в своих внутренних отношениях и, как мы думаем, во всей своей революционной деятельности. Этот поворот ознаменуется прежде всего организованным умиротворением, которое создаст возможность концентрации всех работоспособных сил вокруг общепартийных задач. Внутреннее умиротворение, которого жаждут все здоровые элементы партии, означает в первую голову организационную смерть так называемого «меньшинства».

Мы, представители «меньшинства», без всяких скорбных чувств смотрим в глаза этой смерти, ибо она, как это ни странно на первый взгляд, целиком входила в наши планы. Мы ни на минуту не задавались целью перетянуть всю партию в «меньшинство». Это не только противоречило бы этимологическому смыслу нашего наименования (партия не может быть в «меньшинстве»!), но и шло бы вразрез с теми задачами, на почве которых организационно сложилось «меньшинство».

Только на первый взгляд сказанное кажется парадоксом.

«Меньшинство», как неофициально организованная часть официальной партии, боролось против известного партийного режима, вытекающего из совершенно фанатических представлений о путях партийного развития. По этим представлениям, партия развивается не путем выживания наиболее прогрессивных программных, тактических и организационных оттенков и течений, но исключительно путем логического извлечения уполномоченным на это Центральным Комитетом (или Органом, или Советом) — к сведению и руководству партии и пролетариата — новых тактических и организационных выводов из известных теоретических посылок. Это чисто рационалистическое представление порождает своеобразный формальный ригоризм, которому всякое «скопление» инакомыслящих элементов представляется явлением болезненным, чем-то вроде организационного нарыва, требующего вмешательства руки авторитетного оператора и применения ланцета.

Мы не будем касаться (ни в предисловии, ни в брошюре) различных эпизодов почти годовой организационной сутолоки. По этому вопросу существует уже целая литература, успевшая набить всей партии оскомину. Для нас важно в данном случае лишь то, что «меньшинство» завоевало для себя, а так как кампания его велась под принципиальным знаменем, то, значит, и для других оппозиционных течений на предыдущие времена — право гражданства. Последнее заявление Центрального Комитета 4, как бы подводящее итог происшедшей перемене в партийном сознании и представляющее — если мы верно понимаем намерения его составителей — решительный шаг в сторону подлинного объединения партии, окончательно и, надо надеяться, бесповоротно сдает в архив приемы и методы «осадного положения». Но смерть этого режима означает вместе с тем и организационную Смерть «меньшинства». «Ныне отпущаеши...» — может облегченно сказать это последнее, растворяясь в партии. «Ныне отпущаеши!..»

Рядом с борьбой против определенной внутрипартийной политики «меньшинство» — или, вернее, небольшая, в особо благоприятные условия поставленная часть его — подвергало пересмотру политическую практику партии и искало новых тактических путей. Организационная смерть «меньшинства» не означает уничтожения сделанных им в этой области приобретений. Наоборот. Мы питаем твердую уверенность, что разрушение исторически возникшей организационной стены между двумя частями партии позволит сконцентрировать все силы ее для дружной переработки нашей партийной практики, для совместного разрешения новых, выдвинутых нашим собственным политическим ростом тактических задач.

Эта брошюра и представляет собою попытку привлечь внимание товарищей, утомленное и притупленное наполовину схоластическими организационными дебатами, к вопросам политической тактики, с которыми связана вся дальнейшая судьба нашей партии.

Но не одни вопросы тактики составляют содержание предлагаемой работы.

Тяжелые внутренние трения последнего года скомпрометировали лишь определенные практические приемы «внутренней политики», не выдержавшие объективного испытания «жизни»; но принципиальные предрассудки, связанные с этими практическими приемами и на их почве выросшие, все еще остаются хозяевами широких сфер партийной мысли. Мы не сомневаемся, что эти предрассудки в конце концов погибнут, но мы считаем своей теоретической обязанностью оказать им в этом самое активное содействие.

Нам пришлось поэтому посвятить часть нашей брошюры последней книжке тов. Ленина — «Шаг вперед, два шага назад», в которой разрозненным предрассудкам придано подобие системы. Признаемся, мы выполнили эту часть работы крайне неохотно. Хотя и до выхода названной книжки мы не сомневались, что ничего внушительного тов. Ленин не сможет сказать в защиту своей позиции, ибо позиция, занятая им, совершенно безнадежна, но все же такой бедности мысли, какую он обнаружил, мы не ожидали. Первым движением по прочтении брошюры было: простой переход к очередным делам! Но по здравом размышлении, суть которого мы выше изложили, пришлось простой переход заменить мотивированным: нельзя перескочить через известное состояние партийного сознания.

Разумеется, читатель, который считает себя совершенно свободным от организационно-бюрократических и «якобинских» предрассудков, может ограничиться первыми двумя отделами брошюры.

В течение тех месяцев, когда писалась эта работа — а писалась она частями*,— мысль: не время! — не раз сковывала пассивностью руку...

* Это отразилось и на содержании и на тоне отдельных ее глав. Кое-что из содержания брошюры было в различной связи высказано за это время другими авторами в «Искре» (прим. автора)

В то время как издыхающий царизм пытается подкупить представшую перед ним в лице Японии буржуазную Немезиду, сжигая на ее жертвеннике силы и средства истерзанной нации, в то время как внизу, в народных глубинах, идет невидимый, но неотвратимый молекулярный процесс накопления революционного гнева, который, может быть, завтра прорвется наружу с элементарной силой стихии, снося — как полые вешние воды смывают мосты и запруды — не только полицейские заставы, но и все постройки нашей муравьиной организационной работы, в то время, когда своевременна, по-видимому, лишь одна наука — наука восстаний, когда уместно одно искусство — искусство баррикад,— в это время сражаться с организационными предрассудками, распутывать теоретические софизмы, писать о новых вопросах тактики, искать новых форм развития самодеятельности пролетариата... в такую беспримерную минуту истории!..

Не время! — отвечает уверенный голос социал-демократического сознания и — побеждает.

Время! Всегда — время!

Никому не дано знать времена и сроки, и каждый час, каждую минуту, которые остаются еще до решительного дня, мы должны использовать для самокритики, для своей политической подготовки к такому участию в решительных событиях, чтоб оно было достойным великого класса, с которым мы связали свою революционную судьбу.

Никому не дано знать времена и сроки. Если, вопреки всем вероятиям, смертный час самодержавия отступит, если надвинется новый период «затишья», который сметет с политического поля появившиеся на нем в период подъема оппозиционные и революционные группы, мы социал-демократы, останемся на своем месте, в рядах проче-тариата, и будем выполнять свою великую работу. Реакция, как и революция, не может отвлечь нас от наших исторических задач [...]

Н.Т.
23 августа 1904 г .

 

ТАКТИЧЕСКИЕ ЗАДАЧИ

Содержание нашей деятельности в пролетариате

Да, нет сомнения, нас ждут интересные боевые годы, готовятся дух захватывающие события, но сейчас нам необходимо во что бы то ни стало выбиться из того тупика, в котором вот уже год бьется наша партия. Комитетская работа в необычайно жалком состоянии. Организационные связи с массой ничтожны. Политического «контакта» с массой почти нет вовсе. Речи о пролетариате как авангарде общедемократического движения все более и более начинают резать ухо, как политическая фальшь. Для всякого социал-демократа, умеющего политически мыслить, должно быть из всего этого ясно, что в нашей работе существует какой-то глубокий порок, либо унаследованный нами от «экономизма» 6, либо же благоприобретенный в период «Искры», «порок», который не дает нам выпрямиться во весь рост. Наивно думать, что внутренние трения — причина застоя. Они только его симптом.

Отвлечемся на время от партийных разногласий, от организационных столкновений, взаимного «бойкота», оглянемся на содержание нашей партийной работы, и оно поразит нас не только своей количественной, но и своей качественной бедностью... Все поле нашей деятельности покрыто разной величины белыми листками, на которых напечатаны общие мысли о необходимости низвергнуть самодержавие — «во имя социализма». Листки эти называются прокламациями. Совокупность этих прокламаций называется почему-то Российской социал-демократической рабочей партией... Разве это не так? [...]

Если партия есть организованное сознание и организованная воля класса — а мы имеем право ее так определить,— то ясно, что условием ее развития является систематическое упражнение обоих этих качеств. Более или менее правильно воздействовать на сознание пролетариата путем «массового» распространения социал-демократической литературы еще не значит строить пролетарскую партию. Ибо партия есть не только организованное сознание класса, но и его организованная воля. Партия начинается там, где мы на почве достигнутого уровня сознания путем целесообразных тактических приемов организуем политическую волю класса. Партия способна неудержимо расти и развиваться только при взаимодействии «воли» и «сознания», когда каждый тактический шаг, организующий в форме того или другого политического «оказательства» волю наиболее сознательных элементов класса, тем самым неизбежно повышает их политическую восприимчивость, толкает к ним новые слои вчера еще не затронутой пролетарской целины и, таким образом, подготовляет материальный и идейный базис для новых, более решительных и политически веских, более выразительных со стороны классового характера тактических шагов...

Если мы оглянемся на содержание нашей работы — не только на «содержание» нашего сознания, нашей программы или нашего Центрального органа, то мы увидим стоящую над пролетариатом «партию» (то, что считают партией тов. Ленин и его единомышленники), вернее сказать — организацию, на три четверти, если не девять десятых, состоящую из марксистской интеллигенции, руководящую примитивными проявлениями классовой (экономической и политической) борьбы пролетариата и, сверх того, совершающую время от времени походы «во все классы населения»... то есть участвующую в политической борьбе радикальной буржуазии. Скажут, что это каламбур или, еще хуже, литературная передержка. К несчастью, практика комитетской работы как нельзя более точно соответствует этой «передержке». Комитеты «руководят» (хотя, как мы уже говорили, они все более и более разучиваются этому искусству) примитивными проявлениями экономической (стачки) и политической (полустихийные демонстрации с неопределенными революционными лозунгами) борьбы пролетариата и, кроме того, в той или другой форме «ходят во все классы общества»— чаще всего в форме прокламаций... Это все.

Некоторые товарищи с гордостью указывали на то, что изгнание Пронина и Степанова с «технического» съезда было подготовлено Петербургским комитетом партии. Я охотно допускаю это. Но этот факт лишь с избыточной .полнотою подчеркивает правильность сделанного анализа. Петербургский комитет без участия и даже без ведома сознательного петербургского пролетариата вступает в известное соглашение с радикальной интеллигенцией. Мы не сомневаемся, что своим вмешательством — может быть, даже своей инициативой — в изгнании двух кишиневских громил Петербургский комитет сделал хорошее дело. Он оказал услугу радикальной интеллигенции, которая при его помощи сплотилась на известном лозунге, почувствовала свою силу, сделала шаг вперед в своем политическом развитии. Поддержав своей инициативой и практическим содействием демократическую интеллигенцию, Петербургский комитет поддержал тем самым дело общедемократической борьбы с абсолютизмом. Но нельзя же закрывать глаза на то, что пролетариат, живой петербургский пролетариат стоял при этом совершенно в стороне и лишь после, когда было уж поздно, спрашивал посланное к нему от «партии» лицо: «Что же нам теперь делать?» Группа «профессиональных революционеров» шла не во главе сознательного пролетариата, она действовала, поскольку действовала, вместо пролетариата.

Совершенно ясно, что эта практика политического заместительства очень далека от практики социал-демократической и гораздо полнее покрывается программой «Credo», чем даже практика «экономизма». Последняя сознательно ограничивалась руководством примитивными («тред-юнионистскими») требованиями рабочего движения. Теоретики « Credo », считаясь с отсутствием самостоятельной политики пролетариата, как с непреодолимым при русских общественно-политических условиях фактом, делали надлежащий вывод, требуя от социал-демократической интеллигенции выполнения ею ее гражданских обязанностей в форме активного участия в политической жизни, что — при отсутствии самостоятельной политики пролетариата — и не могло означать ничего иного, кроме участия в оппозиционной политике либеральных элементов общества. С этой точки зрения нежелание марксиста раствориться в буржуазной оппозиции означало лишь доктринерское упрямство и «существенный ущерб для всех, кто вынужден бороться за правовые формы не об руку с рабочим классом, еще не выдвинувшим политических задач» «Credo». «Экономисты» были непоследовательны и в массе своей проявляли именно такое «упрямство».

Что же сделали пришедшие им на смену «политики»? Они прибавили к ухудшенной ими в одном отношении и улучшенной в другом практике «экономизма» выполнение второй — по существу, буржуазной — задачи, выдвинутой «Credo». И — как это ни поразительно — люди, которые без ужаса не могут слышать самого имени Credo , выполняют такую работу, что авторы «Credo» могли бы сказать: «Они пришли не нарушить наш закон, но исполнить» [...]

ОРГАНИЗАЦИОННЫЕ ВОПРОСЫ

Диалог (По Сократу)

— Скажите,— с соболезнованием спрашивает ваш собеседник, если он добрый, и со скрежетом, если злой (последнее бывает чаще),— вы против организационного плана Ленина?

— А что вы понимаете под организационным планом Ленина?

Минута замешательства.

— Устав?

— Нет, зачем же,— обижается слегка собеседник, — это «меньшинство» только, считающее нас «бюрократическими централистами», думает, что для нас устав — все. Дело не в уставе, а во всем организационном плане...

— Вы о «Письме» Ленина к петербургскому товарищу говорите?

— Ну хотя бы и об этом письме. Да и в «Что делать?» прежде всего... изложен, так сказать, организационный план.

— В чем же он состоит?

— Да позвольте... что вы... — выходит наконец окончательно из себя ваш собеседник,— как — в чем? — организационный план... план Ленина!..

— Ну да, план, план, план Ленина!

— Вот прекрасно! Все и всегда говорили: организационные планы Ленина, у Ленина есть план... А теперь — вдруг: в чем он состоит?

— Да и про генерала Трошю* (это во время осады Парижа было) все говорили: «У него есть план... Трошю имеет план...» А весь-то план его был — отдать Париж пруссакам. Нет, вы мне определенно скажите: в чем состоит организационный план Ленина?

* Трошю – французский генерал, был назначен в 1870 г . губернатором Парижа. После провозглашения республики возглавлял правительство национальной обороны. Автор намекает на отсутствие планов - прим. ред.

— Да я не могу так... сразу... Вы прочитайте «Что делать?».

— Читал... Ну так хоть не весь «план», а только основные принципы укажите.

— Основные принципы — это другое дело... Например, разделение труда... конспирация... дисциплина... и вообще централизм... чтобы Центральный Комитет мог контролировать... ну то, что называется «организация профессиональных революционеров»... и против демократизма... вот принципы.

— Ну, прекрасно. Вы вот говорите: разделение труда. Согласен, очень почтенная вещь, оказала большие услуги социальному прогрессу. Но разве этот принцип провозглашен Лениным? Помилуйте, еще все политико-экономы мануфактурного периода разъяснили выгоды разделения труда. Адама Смита откройте. Какие он развертывает волшебные булавочные перспективы! Право же, я никак не могу с вами согласиться, будто Ленин изобрел разделение труда, вроде того, как некоторые мифологические персонажи изобретали земледелие, скотоводство, торговлю... Понимаю, понимаю, вы хотите сказать, что Ленин провозгласил применение этого принципа у порога «четвертого периода»? Пусть так. Но неужели же вы думаете, что «меньшинство» отрицает «принцип» разделения труда? Или «принцип» конспирации?

— Не знаю... Однако же Аксельрод* пишет о «колесиках» и «винтиках»... И я думаю, что прав Ленин, который говорит, что «меньшинство» выдает с головой свою мелкобуржуазную природу, когда испускает трагикомические вопли против разделения труда под руководством центра...

* Аксельрод П.Б. – один из основателей группы «Освобождение труда». Член редакции «Искры» с 1900 года, с 1903 года – меньшевик - прим. ред.

О «воплях» «меньшинства» я поговорю сейчас, и поговорю подробно. Но прежде чем этим заняться, я ставлю вопрос. Может ли разделение труда быть или считаться принципом нашей, социал-демократической партийной организации? Разделение труда технически выгодно, но выгодно не только для социал-демократической, а и для всякой другой партии, выгодно для любой канцелярии, для магазина... Если разделение труда может рассматриваться как организационный принцип, то только по отношению к мануфактуре, никак не по отношению к политической партии вообще, к нашей — в частности. Разве не очевидно для вас, что «принцип» разделения труда ничем не характерен для организации, ставящей себе задачей развитие классового сознания пролетариата,— взятый сам по себе, этот «принцип» обезличивает нашу партию, сводя ее попросту к сложной кооперации. Далее, конспирация. Это уже более узкий принцип, имеющий исключительно политический смысл. Но и конспирация ничем внутренне не связана с социал-демократической партией. Конспиративно работать приходилось и приходится главным образом буржуазно-революционным партиям. Значит, вы должны согласиться, что и конспирация не может быть организационным принципом нашей партии как таковой. То же самое нужно сказать и о централизме. Централизована фабрика, централизовано государство, централизован заговор. Что же в централизме «ортодоксального»? Вы не упомянули в вашем перечне ленинских «принципов» централизации руководства и децентрализации ответственности» [...] Не буду останавливаться на них и я. Скажу лишь, что они выражают, по-видимому, ту самую идею, которую покойный аббат Сийэс (Аббат Сийэс – один из лидеров Великой французской революции – прим. ред) положил в основу своей конституции: «Доверие должно идти снизу (= децентрализация ответственности), а власть сверху ( = централизация руководства)». Значит, и в этих «принципах» пролетариат не найдет себя. Словом, если соединить все то, что вы называете «организационными принципами» Ленина, то получится сложная централизованная кооперация, конспиративно преследующая какие-то политические цели. Но социал-демократической организации еще не будет. В лучшем случае, она этим определением не исключена, она — одна из возможностей. В лучшем случае мы имеем перед собой только организационную алгебраическую формулу, которая может получить социал-демократическое содержание, если на место букв поставить определенные числовые значения. Но сам «план» этих определенных числовых значений не включает... Один товарищ произвел следующий любопытный опыт: на всем протяжении «Письма к петербургскому товарищу» он заменил слово социал-демократ словом социалист-революционер, И ни разу не впал в противоречие. А попробуйте проделать эту операцию над нашей партийной программой или над тактическими резолюциями — обожжете пальцы... Вот почему такие схемы, как изложенная в «Письме к петербургскому товарищу», неизбежно рождают вопрос: где же тут социал-демократия? Она предполагается сама собой, скажете вы. Предполагается субъективно, но вовсе не «предполагается» объективно. И в этом вся сила [...]

 

ДИСЦИПЛИНА И ЦЕНТРАЛИЗМ

До второго съезда существовали отдельные, совершенно самостоятельные комитеты, как реальные и формальные величины. Вокруг них только и складывалась и развивалась вся партийная жизнь. Второй съезд радикально меняет физиономию партии. В результате таких простых действий, как поднятие рук или подача избирательных бумажек, оказывается, что в партии уже существует «централизованная организация», «в полном распоряжении которой находятся местные комитеты». «Централизм», очевидно, понимается не как сложная организационно-политическая и организационно-техническая задача, а как голая антитеза пресловутому «кустарничеству». Думают обойти реальную задачу — развить в процессе совместной работы во всех членах партии чувство нравственной и политической ответственности, дав Центральному Комитету право раскассировывать все, что стоит на его пути. Таким образом, для осуществления идеалов этого «централизма» необходимо, чтобы все реальные, еще никем и ничем не дисциплинированные элементы партии не оказывали ЦК никакого противодействия в его попытках дезорганизовать их. «Иначе,— по мнению уральских товарищей,— нельзя успешно организовать дело пролетарской борьбы». Останется только спросить: может ли быть вообще в таком случае организовано «дело пролетарской борьбы»? И придется ответить: нет, не может [...]

Что же делать? Нужно под сферой разлагающейся дисциплины найти такие реальные запросы и нужды движения, которые одинаково общи всем и вокруг обслуживания которых можно объединить наиболее ценные и влиятельные элементы партии. По мере сплочения таких сил вокруг жизненных лозунгов движения раны, нанесенные с обеих сторон партийному единству, будут залечиваться, о дисциплине перестанут говорить, потому что ее перестанут нарушать. Кто под этим углом зрения попытается обозреть работу двух борющихся течений нашей партии, тот не затруднится ответить на вопрос, какое из них ведет партию к реальному объединению.

Если на пути к этой цели «меньшинству» приходилось нарушать то, что «большинство» считало дисциплиной, то остается лишь сделать вывод: да погибнет та «дисциплина», которая подавляет жизненные интересы движения! «История», бесспорно, сделает этот вывод. Ибо, в отличие от Екатеринославского комитета, она не придерживается идеалистического принципа: «Да сгинет мир — и да здравствует дисциплина!» Наоборот, как диалектическая материалистка, она всегда в конце концов признает, что в случае внутрипартийного столкновения прав тот, на чьей стороне победа, потому что победа в конечном счете всегда окажется на стороне того, кто лучше, полнее и глубже понимает задачи революционного дела.

Поэтому мы с доверием смотрим в глаза будущему [...]

Ничто не может быть жалче [...] фигуры «вождя», пытающегося заворожить несогласных, занять горизонтальное положение противников повторением слова дисциплина. Ленин, очевидно, почувствовал неловкость своего положения и попытался «философски» углубить свои заклинания.

Вот что получилось при этом.

Хлюпкий, нервно-развинченный интеллигент-индивидуалист чурается суровой дисциплины. «Партийная организация кажется ему чудовищной «фабрикой», подчинение части целому и меньшинства большинству представляется ему «закрепощением» (фельетон Аксельрода), разделение труда под руководством центра вызывает с его стороны трагикомические вопли против превращения людей в «колесики и винтики»... И отсюда мораль: «Вот где прошедший школу «фабрики» пролетарий может и должен дать урок анархическому индивидуализму».

Значит, по новой философии Ленина, едва успевшего истоптать пару башмаков после написания брошюры «Что делать?», пролетарию достаточно пройти «школу фабрики», чтобы давать интеллигенции, играющей пока в его партии руководящую роль, уроки политической дисциплины! По этой новой философии всякий, кому идеальная партия не рисуется «как огромная фабрика», кому,, наоборот, такое представление кажется «чудовищным»', всякий, кто не верит в непосредственную политически воспитательную силу машины, тот «сразу выдает психологию буржуазного интеллигента», от природы неспособного различать между отрицательной стороной фабрики — «дисциплиной, основанной на страхе голодной смерти»,— и ее положительной стороной — «дисциплиной, основанной на совместном труде, объединенном условиями высокоразвитого технически производства».

Не боясь проявить «психологию буржуазного интеллигента», мы утверждаем, прежде всего, что условия, толкающие пролетариат к коллективно-согласованным методам борьбы, лежат не в фабрике, а в общих социальных условиях существования пролетариата; мы утверждаем, далее, что между этими объективными условиями и сознательной дисциплиной политического действия лежит длинный путь борьбы, ошибок, воспитания — не «школа фабрики», а школа политической жизни, в которую наш пролетариат только вступает под руководством — дурным или хорошим — социал-демократической интеллигенции; мы утверждаем, что русский пролетариат, в котором мы едва начали развивать политическую самодеятельность, не способен еще — к несчастью для себя и к счастью для господ кандидатов в «диктаторы»— давать уроки дисциплины своей «интеллигенции», сколько бы фабрика ни упражняла его в «совместном труде, объединенном условиями высокоразвитого технически производства». Нисколько не боясь проявить «психологию буржуазного интеллигента», мы заявляем, далее, свою полную солидарность с той мыслью, что «техническое подчинение рабочих однообразному ходу орудий труда ( = «дисциплина, основанная на совместном труде, объединенном условиями высокоразвитого технически производства») и характерное для фабрики образование целого рабочего организма из индивидуумов обоих полов и различнейших возрастов создает казарменную (казарменную, а не сознательно-политическую!) дисциплину, которая превращается в настоящий фабричный режим» (Капитал. т. 1. с. 347. рус. пер. изд. Поповой).

Взывая к дисциплине русского пролетариата как к реальной величине, Ленин действительно подменяет, употребляя его собственное выражение, вопрос политический вопросом «философским». Конечно, «высокоразвитое технически производство» создает материальные условия политического развития и политической дисциплинированности пролетариата, подобно тому как капитализм вообще создает предпосылки социализма. Но как неосновательно отождествлять социализм с капитализмом, точно так же негоже отождествлять фабричную дисциплину пролетариата с дисциплиной революционно-политической.

Задача социал-демократии в том и состоит, чтоб восстановить пролетариат против той дисциплины, которая заменяет работу человеческой мысли ритмом физических движений, и сплотить его против этой мертвой и мертвящей дисциплины в одну боевую армию — нога к ноге и плечо к плечу,— связанную общностью политического сознания и революционного энтузиазма. Такой дисциплины у российского пролетария еще нет, фабрика и машина не снабжают его этим качеством так же стихийно, как они наделяют его профессиональными болезнями.

Казарменный режим не может быть режимом нашей партии, как фабрика не может быть ее прообразом! Бедный тов. Практик, высказавший эту мысль, «и не догадывается, что выдвинутое им страшное слово (фабрика) сразу выдает психологию буржуазного интеллигента» («Шаг вперед, два шага назад», с. 147). Бедный тов. Ленин! Судьба захотела поставить его в особенно смешное положение: он «и не догадывается», что тов. Практик — не буржуазный «интеллигент», а прошедший спасительную фабричную выучку пролетарий...

Русский пролетариат, тот самый, от которого единомышленники тов. Ленина сплошь да рядом скрывают вопросы партийного кризиса, должен завтра — по окрику Ленина — дать суровый урок «анархическому индивидуализму»...

Какое негодование охватывает вас, когда читаете эти безобразные, распущенно-демагогические строки! Пролетариат, тот самый пролетариат, о котором вам вчера еще говорили, что он «стихийно влечется к тред-юнионизму», сегодня уже призывается давать уроки политической дисциплины! И кому? Той самой интеллигенции, которой— по вчерашней схеме — принадлежала роль извне вносить в пролетариат его классовое, его политическое сознание! Вчера он еще ползал во прахе, сегодня он уже вознесен на неожиданную высоту! Вчера она еще была носительницей социалистического сознания, сегодня уже на нее призываются шпицрутены фабричной дисциплины!

…. И это марксизм! И это социал-демократическое мышление! Поистине нельзя с большим цинизмом относиться к лучшему идейному достоянию пролетариата, чем это делает Ленин! Для него марксизм не метод научного исследования, налагающий большие теоретические обязательства, нет, это... половая тряпка, когда нужно затереть свои следы, белый экран, когда нужно демонстрировать свое величие, складной аршин, когда нужно предъявить свою партийную совесть!..

«Меньшинство» против централизма. Во всем мире оппортунисты социал-демократии восстают против централизма. Следовательно, «меньшинство» оппортунистично. Этот силлогизм — неправильный даже с формальной стороны — составляет главную боевую мысль последней книжки Ленина, если освободить ее от балласта прокурорских конструкций, грубо и неряшливо построенных по системе косвенных улик... Ленин повторяет свой силлогизм на тысячу ладов, стараясь заворожить читателя централистическими «пассами». Аксельрод в Цюрихе против централизма. Гейне (Гейне – немецкий социал-демократ – прим. ред.) в Берлине против централизма. Жорес (Жорес – руководитель Французской социалистической партии, основатель газеты «Юманите» - прим. ред.) в Париже против централизма. Гейне и Жорес — оппортунисты. Следовательно, Аксельрод — в компании оппортунистов. Ясно, что он оппортунист. И яснее ясного, что «меньшинство» оппортунистично. С другой стороны, Каутский (один из лидеров Второго социалистического интернационала – прим. ред.) в Берлине стоит за централизм. Некоторый член ЦК, Васильев, распускал Лигу во имя централизма. Тов. Ленин был великим вдохновителем этого похода во славу централизма. Следовательно... и т. д. и т. д. [...]

Но — диалектике нечего делать с тов. Лениным.

Он обращается с марксистскими «положениями», как с несгибаемыми статьями «Уложения о наказаниях». Сперва находит «подходящую» статью, а затем копошится в материалах обвинительного акта, изыскивая там признаки преступления, формально отвечающие содержанию карательной статьи.

Диалектике нечего делать с тов. Лениным. Он твердо знает, что «оппортунизм не случайно, а по самой своей природе — и не в России только, а во всем свете (!) — приводит к мартовским и аксельродовским организационным «взглядам» («Шаг вперед, два шага назад», с. 128).

Он это твердо знает, но так как даже наш отважный полемист не решается занести Аксельрода и Мартова в категорию оппортунистов вообще (а это было бы так привлекательно с точки зрения ясности и простоты!), то он создает для них рубрику «оппортунистов в организационном вопросе»... Понятие оппортунизма лишается при этом всякого политического содержания. Это просто «трубочист», которым пугают малых детей.

Низведение диалектики до софистики, опустошение всех живых понятий идейного обихода марксизма, превращение социально-исторических «типов» в неподвижные надобщественные нормы, служащие для измерения земных прегрешений,— такою ценою покупается борьба с «меньшинством»! «Оппортунизм в организационном вопросе»! Жирондизм в вопросе о кооптации двумя третями при отсутствии одного мотивированного протеста! Жоресизм в вопросе о праве Центрального Комитета назначать место жительства администрации Лиги!..

Казалось бы, дальше идти некуда! Но тов. Ленин идет дальше.

Написав целую книгу на тему о том, что революционные методы («восстание» и «свержение») были допустимы лишь при кружковой жизни; что в «единой и нераздельной» партии должна царить дисциплина; что элементы, нарушающие дисциплину в партии пролетариата, уже тем самым демонстрируют свой мелкобуржуазный индивидуализм, тов. Ленин, успевший на полутораста страницах если не убедить, то утомить читателя всей этой философией, вдруг буквально огревает его по темени такого рода афоризмом: «Восстание — прекрасная вещь, когда восстают передовые элементы против реакционных. Когда революционное крыло восстает против оппортунистического это хорошо. Когда оппортунистическое крыло восстает против революционного — это дурно» («Шаг вперед, два шага назад», с. 160).

Всем почитателям тов. Ленина полезно было бы вдуматься в его «аргументацию». «Меньшинство» не хочет мириться с партийной дисциплиной. Этим самым (заметьте: этим самым!) оно выдает свой «анархизм» и «жоресизм». Следовательно, «меньшинство» — оппортунистическое крыло нашей партии. Это прямая теорема. Теперь следует обратная.

Восстание «меньшинства» — из рук вон плохая вещь, ибо «меньшинство» — оппортунистическое крыло нашей партии. Другое дело, если восставать придется «большинству», революционность которого засвидетельствована тем, что против него борется оппортунистическое «меньшинство»... «Меньшинство» же, как доказано в прямой теореме, оппортунистично потому, что нарушает дисциплину. Вывод из обеих теорем: у тов. Ленина руки развязаны на обе стороны.

Quod est demonstrandum *

*(Что и требовалось доказать – лат.)

Нужно сделать очень незначительное усилие мысли, чтобы разрешить вопрос: каким это образом Ленин мог решиться в нескольких процитированных строчках с такой откровенностью пнуть ногою всю свою брошюру? Положение вынуждает!.. Армия нашего генералиссимуса тает, и «дисциплина» грозит повернуться к нему не тем концом. А так как Ленин — в противовес анархическим интеллигентам «меньшинства» — представляет собою, пользуясь приведенной им цитатой из статьи Каутского, «идеальный образчик интеллигента, который всецело проникся пролетарским настроением... который без воркотни идет в ряду и шеренге, работает на каждом посту, на который его назначили...»; так как Ленин, подобно Марксу, «никогда не протискивается на первое место* и образцовым образом подчиняется партийной дисциплине»; так как тов. Ленин обладает всеми этими совершенно неоценимыми качествами дисциплинированного члена партии, не боящегося остаться в «меньшинстве», то он и считает необходимым заблаговременно «ввернуть» в свое сочинение философическое оправдание замышляемого им для удержания и закрепления остатков своей армии партийного раскола. И он делает это с непринужденностью, которая представляет собою лишь оборотную сторону его глубокого презрения к собственным единомышленникам.

Когда против меня восстают, это очень дурно. Когда я восстаю, тогда хорошо.

Такова краткая и веселая мораль длинной и скучной книги с обильными цитатами, «международными» параллелями, хитрыми диаграммами и прочими средствами психического оглушения [...]

 

* Мы думаем, что бумага, на которой Ленин выписывал эти слова, краснела за него...

---

От редакции.

Один из самых ярких аргументов Троцкого против ленинского плана устройства партии - это предложение поставить в работе Ленина "Письмо к товарищу" вместо слов "социал-демократ" слова "социалист-революционер". Эсеры в те времена еще не были организационно оформленной партией. Но зато свою революционность, а главное, решительность в борьбе против самодержавия любыми способами (включая террор) они не скрывали.

А Ленин постоянно декларировал, что он противник террора. Не всегда, конечно, противник, но как правило. Тем не менее при устройстве партии опирался, по мнению Троцкого, на эсеровскую модель боевых групп.

Статья сильная.

А что же Ленин?

Н. К. Крупской в письме (написанном по поручению Ленина) к Е. Д. Стасовой, Ф. В. Ленгнику и другим большевикам отмечала:

«Недавно вышла новая брошюра Троцкого, как было заявлено, под редакцией «Искры». Таким образом, она является как бы «Сгеdо» новой «Искры». Брошюра представляет собою самое наглое лганье, извращение фактов. И это делается под редакцией ЦО. Работа искряков поносится всячески, экономисты-де сделали гораздо больше, у искряков не было инициативы, о пролетариате они не думали, заботились больше о буржуазной интеллигенции, вносили всюду мертвящий бюрократизм,— работа их сводилась к осуществлению программы знаменитого «Сгеdо». II съезд — это, по его словам, реакционная попытка закрепить кружковые методы организации и т. д. Брошюра эта — пощечина и теперешней редакции ЦО и всем партийным работникам. Читая такую брошюру, ясно видишь, что «меньшинство» так изолгалось, так фальшивит что ничего жизненного создать будет неспособно...»

А что Лев Давидович?

В начале 1905 года он вернулся в Россию, сотрудничал с меньшевиками, поддерживал связи с большевиками (Леонидом Красиным), в октябре 1917 года приехал в Петербург, редактировал газету "Начало", а 13 октября на учредительном заседании Петербургского Совета рабочих депутатов был избран заместителем председателя Совета. Писал статьи в газету Совета - "Известия", манифесты, призывы, выступал ни митингах, вел переговоры с властями, которые были вынуждены в дни октябрьской стачки взаимодействовать с Советом и даже принимать его делегацию.
После ареста председателя Совета Г.С.Хрусталева-Носыря 27 ноября 1905 года 302 депутата Совета избрали Президиум из трех человек и Троцкий стал фактически руководителем Совета.

3 декабря прямо на заседании Совета его Исполком во главе с председательствовавшим Троцким были арестованы жандармами и Троцкий пробыл под арестом 57 недель, после суда был сослан в Сибирь на вечное поселение, но по пути бежал, сумел перебраться через границу и в 1907 году участвовал в пятом съезде РСДРП как нефракционный социал-демократ с совещательным голосом.

В том, что революция в России необходима Троцкий с Лениным был согласен.

В том, какой должна быть революционная партия - расходился.

Еще больше Троцкий разошелся по вопросам партстроительства уже после революции со Сталиным, который с первого дня в РСДРП выступал как исключительно верный сторонник и последователь Ленина, а если и колебался когда-либо, то только вслед за Ильичом.

А Ленин вскоре начал объединять своих сторонников и побудил его к этому А.Богданов, который нашел Ленина в Швейцарии и призвал его дать бой меньшевикам. И Ильич согласился.

И началась подготовка к Третьему съезду партии.

Что происходило в партийных организациях в России - об этом лучше всего рассказывают отчеты и доклады с мест, представленные Третьему съезду партии.

далее:

ПРАКТИКА ПОЛИТИЧЕСКОЙ БОРЬБЫ
в 1903-1905 г.г.