ХОЛОДКОВСКИЙ К.Г.

ПАРТИИ: КРИЗИС ИЛИ ЗАКАТ?

Среди политологов, как российских, так и зарубежных, распространено мнение, что «партийная демократия» в России не имеет будущего. Характерно в этой связи высказывание одного из исследователей российской партийной системы А.Н.Кулика, считающего, что «актуальной проблемой политической науки становится не гадание, сколько мест в Думе получит та или иная из не пользующихся доверием общества партий на очередных выборах в режимной системе, а оценка - на основе сложившихся на Западе критериев - перспективности самой партийной демократии на культурно-исторической почве России и в ее современном контексте. Вполне может оказаться, что историческое время для становления демократии в России по этому пути истекло и должны появиться какие-то новые модели политического посредничества между обществом и государством». Это мнение А.Н.Кулик обосновывает не только оценкой нынешнего места партий в российской политической жизни, сводящейся, как он считает, к роли второстепенной подпорки режима, но и ссылками на падение значимости партий как института на Западе, утрату ими позиций в обществе*. В подкрепление своей позиции он ссылается и на авторитет видного американского политолога Ф.Шмиттера, заявившего: «В прочно укоренившихся западных демократиях природа и роль партий претерпели за прошедшее время существенные изменения, и было бы анахронизмом думать, что партиям нынешних неодемократий предстоит повторить все стадии развития своих предшественниц, выполняя при этом все их функции»**.

* А. Кулик. Политические партии постсоветской России: опора демократии или костыль режимной системы? «МЭиМО», 1998, № 12, стр. 57-58.

** Ф.Шмиттер. Размышления о гражданском обществе и консолидации демократии. «Полис», 1996, № 5, с. 18-19.

Что же происходит с партиями, прежде всего на современном Западе, который и породил такую форму политической организации? Действительно ли этот политический институт клонится к своему закату?

Такое мнение начало высказываться в западной политической науке уже в 70-е годы*.

* См . Political parties: Development and Decay. Ed. by L. Maisel and J.Cooper. L.,1978; A.Ranney. The Political Parties: Reform and Decline. In: The New American Political System. Ed. by A.King. W.,1980; When Parties Fail: Emerging Alternative Organizations. Ed. by K.Lawson and P.H.Merkl. Princeton , 1988; etc.

Еще громче зазвучали эти голоса в конце века, отмечая такие явления, как размывание социально-классовой определенности партий, снижение, как правило, их массовости, деидеологизацию их курса, ослабление идентификации избирателей с ними и устойчивости партийных преференций.

Партии занимают одно из последних мест среди институтов, заслуживающих, по многочисленным опросам, доверия избирателей. Даже в законопослушной Швейцарии партиям доверяет лишь 12 % опрошенных - намного меньше, чем армии, церкви, судам и кантональным правительствам *. В США количество независимых избирателей, отказывающихся идентифицировать себя с какой-либо из двух господствующих в стране партий, выросло с 1952 г . по 1998 г . в полтора раза (с одной пятой до более трети)**. Две трети американцев, родившихся после 1959 г ., считают, что ни одна из партий не способна наилучшим образом решить наиболее насущные проблемы ***.

* М.Доган. Падение традиционных ценностей в Западной Европе: религия, государство-нация, власть. « МэиМО », 1999, № 12, с .28.

** D.M.Shea. The Passing of Realignment and the Advent of the "Base-less Party System. "American Political Quarterly", January 1999, p.36. См . также « Полис », 1996, № 3, c.101.

** "American Political Quarterly", Jan. 1999, p.41.

Если в середине XX в. рабочий класс в Западной Европе, как правило, поддерживал левые, преимущественно социал-демократические партии, а средние слои - консерваторов и либералов, то в 80-90-е годы все более распространенным феноменом становится голосование рабочих за правых, а части средних слоев - за социал-демократов и «зеленых». Сама политика партий чем дальше, тем меньше укладывается в привычные «левые» и «правые» стандарты, деидеологизируется и прагматизируется *. Падает влияние членской массы на выработку курса.

* См. напр. А.Преображенская. Франция 80-90-е гг.: перемены в партийно-политической системе и общественном сознании. // Эволюция политических институтов на Западе. М, 1999, с.64-72.

Во многом уже эти факты предопределили пессимистическую тональность оценок будущей роли партий. Характер партий, образовавшихся после крушения тоталитаризма в России и Центрально-Восточной Европе - группирующихся вокруг отдельных лидеров, часто без массового членства и разветвленной сети местных организаций - не мог не подбавить пессимизма.

Партии в истории

Мне кажется, однако, что эти прогнозы не совсем корректны. Говоря о партиях, исследователи часто имеют в виду лишь классические образцы «современных» партий, типичные лишь для периода с конца XIX до середины XX века, и при этом не для всех стран. Между тем в ряде стран партии существовали и в более раннем обществе (конец XVIII - основная часть XIX века), и тогда это были организации не массового, а элитарного типа. Строились они по образцу клана или команды вокруг определенного популярного лидера либо как продолжение парламентской фракции. Так, в Великобритании партии тори и вигов возникли на базе парламентских фракций. В США конгрессменами-сторонниками А.Гамильтона и Т.Джефферсона были созданы первые американские партии - федералистская и республиканско-де-мократическая. Проекцией этих группировок элиты в стране служили избирательные комитеты, прообраз сети местных организаций.

В данном смысле некоторые российские, да и не только российские партии напоминают эти старинные образцы. Правда, тогда и политика (при цензовом избирательном праве) носила элитарный характер, и тип партий ей соответствовал. Напротив, элитарный характер большинства российских партий вроде бы противоречит существованию всеобщего избирательного права и вовлечению масс в политику.

В Западной Европе в конце XIX в., по мере усиления социальных конфликтов и расширения избирательного права, начали возникать партии, интегрировавшие в политику более или менее широкие массы и оттеснявшие те политические организации, которые сохраняли прежний элитарный характер, на второй план. Партия как форма политической организации приобретала особое значение для тех социальных слоев, которые не чувствовали себя представленными в существовавших государственных институтах. Образцом партий этого нового типа стала германская социал-демократия. Те или иные черты ее организации (массовое членство и многочисленные активисты, относительно демократические правила внутренней жизни в сочетании с жесткой дисциплиной и бюрократическим аппаратом, разветвленная сеть местных секций и пр.) в XX в. в той или иной мере заимствовали не только другие рабочие партии, но и представители других политических направлений - фашисты, христианские демократы, даже консерваторы. При этом партии, как правило, были сильно идеологизированы и представляли уже не клан или команду, но класс, слой, часть общества.

Однако отнюдь не все партии следовали этому образцу: сохранялись и партии кадров с немногочисленным членством (британские или итальянские либералы, французские радикалы), а в США, где не было резкого классового размежевания, такой характер носили и основные партии. От старых элитарных партий они отличались лишь большей профессионализацией и более четкой, хотя и децентрализованной структурой. Членство в партии оставалось сугубо формальным: в партию мог записаться (зарегистрироваться у местных должностных лиц) любой желающий, и это не накладывало никаких обязательств, не требовалось даже членских взносов. Но во главе местных организаций

стояли партийные боссы, власть которых была достаточно велика. Именно от них зависело выдвижение кандидатов на все выборные посты, в том числе и избрание выборщиков на национальный съезд, определявший кандидата в президенты. Взаимодействие между кокусами (группами партийных деятелей по округам и графствам) устанавливалось лишь во время выборов *.

* См. Э.Бьюэлл. Архаичны, но адаптивны. О политических партиях США (Сверяясь с классическими оценками). « Полис », 1996, № 1, с .139-140, 147.

Однако связь партии со страной не сводилась к выборам. Каждая из американских партий, возникших в XIX в., в той или иной мере хранила следы традиций мощного общественного движения, которое дало толчок ее возникновению и на которое опирались ее первые лидеры (Джефферсон, Э.Джексон, Линкольн)*. Каждая из партий представляла широкую и сравнительно прочную коалицию социальных сил, складывавшуюся в результате деятельности партийных активистов и выборных должностных лиц и лишь подтверждавшуюся на выборах. «Поскольку эта деятельность партии наводила мосты между различными местными группами, она ограничивала роль узких интересов на национальном уровне» **. Партийные активисты завязывали связи с общественными деятелями, представлявшими непартийные организации, расширяя тем самым социальную базу партии. Наиболее известный пример такой коалиции - рузвельтовская «большая коалиция», сложившаяся уже в эпоху всеобщего избирательного права и включавшая в себя не только предпринимателей Северо-востока и консервативных землевладельцев Юга, но и профсоюзы, фермеров, национальные меньшинства.

* B.Ackerman. The Broken Engine of Progressive Politics. "The American Prospect", May-June 1998, p.34-36.

** M.Weir and M.Ganz. Reconnecting People and Politics. In: The New Majority. Toward a Popular Progressive Politics. New Haven and L., 1997, p. 152.

Таким образом, принципы организационного строения и связи партийных организаций с обществом не были единообразны и в эпоху преобладания массовых партий. По классификации американского политолога У.Райта, все партии тяготели к одному из двух идеальных типов: «модели партийной демократии» (ПДМ), ближе всего к которой была СДПГ, и «рационально-эффективной модели» (РЭМ), с которой сближались основные американские партии, а также, в меньшей степени, крупные консервативные партии Европы - например, британские тори с их довольно рыхлым организационным строением *.

* A Comparative Study of Party Organization. Ed. By W.E.Wright. Columbus , Ohio , 1971, pp. 7-47.

Если первый из идеальных типов характеризовался широким набором функций, то второй сводил их почти исключительно к электоральным задачам. Партия ПДМ артикулировала групповые интересы и агрегировала их, вырабатывая своего рода общий знаменатель, вариант общенациональной политики, более или менее устраивающий все стоящие за ней силы, партия РЭМ предоставляла непартийным ассоциациям возможность артикулировать интересы, ограничиваясь их довольно формальным агрегированием через установление клиентелярных связей. Идеология играла важную роль в процессе агрегирования интересов и выработки общенациональной стратегии партией ПДМ, для РЭМ идеология представляла собой скорее тактическую ценность. С точки зрения РЭМ, партия типа ПДМ рассматривалась как неэффективная в мобилизации голосов и негибкая; с точки зрения ПДМ, партия РЭМ выглядела как не слишком демократическая, манипулятивная машина. Все существующие партии представляли собой некий континуум между двумя идеальными типами - РЭМ и ПДМ, в котором в этот период (80-е годы XIX в. - 50-е годы XX в.) центр тяжести был сдвинут в сторону ПДМ.

Однако в дальнейшем центр тяжести начал смещаться в противоположную сторону. С конца 50-х годов XX в. в погоне за расширением своей электоральной базы старые массовые партии «социальной интеграции» (З.Нойман) стали постепенно утрачивать свой четкий идеологический и социальный облик, превращаться в «партии для всех», «универсальные» партии («catch-all parties» *). Для таких партий было уже не столь важно массовое членство, сколько массовость избирателей. Уменьшаются различия между партиями не только в идеологии, но и в реальной политике. В течение по крайней мере двух десятилетий (конец 50-х - конец 70-х годов) не только социал-демократы, но и христианские демократы и даже консерваторы осуществляют реформистскую политику, создавая «общество благоденствия», и, наоборот, в последующие десятилетия, после «неоконсервативного» поворота, не только правые, но и левые партии отдают дань неолиберальной политике.

* O.Kirchheimer. The Transformation of the Western European Party System. In: J.La Palombara and M.Weiner eds. Political Parties and Political Development. Princeton, 1966, pp. 177-200.)

Влияние членской массы на политику партии в целом снижается, хотя этот процесс (равно как и процесс уменьшения членства) отнюдь не носит однолинейного характера. В какие-то моменты идет и обратное движение. Например, ХДС после смерти Аденауэра и особенно в первые годы лидерства Коля расширяет свою членскую массу. Если в 1969г. в ней насчитывалось 303,5 тыс. членов, то в 1976г. - 652 тыс., а в 1983г.-даже 753 тыс.*

* См.СЛ.Соколыжий. Христианско-демократический союз ФРГ: социология и политика. М ., 1983, с . ЗО ; S.E.Scarrow. Parties and the Expansion of Direct Democracy: Who Benefits? "Party Politics", 1999, Vol. 5, # 3, p.346.

В последние десятилетия возникают и новые кадровые партии, которые не гонятся за массовым членством, но стремятся расширить свое влияние на избирателей через средства массовой информации и (или) через вовлечение в свою орбиту представителей общественно-политических движений, групп интересов и гражданских инициатив. К данному типу партий близки социалистические партии Франции и Испании. Такого рода «рамочные» партии (термин Т.Ляйфа и И.Рашке) представляют собой как бы возврат к элитарным партиям на новой основе, заимствование американского опыта. Но и в массовых партиях происходит выделение партийной элиты, которая все более профессионализируется и все более отдаляется не только от членской массы, но и от рядовых активистов. Происходит своего рода «американизация» не только партий, но и политической жизни вообще. Те черты американской партийно-политической системы, которые многие политологи считали архаичными, связанными с неразвитостью в США социальных конфликтов, характерных для индустриального общества, оказались, напротив, наиболее современными и в чем-то более продуктивными, по крайней мере с точки зрения электоральных задач, которые все более поглощают внимание партийных лидеров.

С одной стороны, кадровые партии, не будучи скованы инерцией многочисленной членской массы, оказываются более гибкими, подвижными, маневренными в приспособлении к меняющимся условиям партийной конкуренции, в погоне за избирателем. С другой стороны, они уже не столько представляют интересы различных фракций общества, сколько участвуют в соревновании своего рода политических менеджеров, кто из них эффективнее отразит на данном этапе интересы и настроения всего общества.

Меняются и сами американские партии. В результате организационных реформ, проведенных в демократической партии в 1969-1972 гг., местные организации в округах и штатах в значительной мере утратили свое решающее влияние на процедуру выдвижения делегатов на партийный съезд, а следовательно, и на выдвижение кандидата в президенты. Основная роль в этой процедуре постепенно перешла к первичным выборам (праймериз), в ходе которых выявлялись настроения симпатизирующих партии рядовых избирателей. Впервые праймериз были опробованы еще в 1912 г . В 1972 г . праймериз демократов произошли в 18 штатах, в 1976 г . - в 27, в 1980 г . - в 35, в 1984 г . - в 30, в 1988 г . - в 37, в 1992 г . - в 40 *. Под влиянием демократов увеличивали число своих праймериз и республиканцы. При этом в ряде штатов к голосованию на праймериз допускались избиратели не только «своей», но и «чужой» партии и даже независимые. Тем самым воля избирателей открыто ставилась выше воли активистов партии.

* Э.Бьюэлл. Архаичны, но адаптивны. О политических партиях США (Сверяясь с «классическими» оценками). « Полис », с . 147.

Причины эволюции

Разумеется, причины этой эволюции партий коренятся в изменении самого общества. В свое время широкое признание получила концепция С.Липсета и С.Роккана, объяснявших разделение общества на крупные идейно-политические течения, институционализировавшиеся затем в партиях, четырьмя линиями социальных конфликтов, порожденными процессами модернизации: между городом и деревней, между церковью и государством, между центром и периферией и между трудом и капиталом *. В США, где социальная почва с самого начала была свободна от средневековых наслоений, задачи модернизации были менее сложны, конфликты не столь глубоки, и соответственно партийное деление было более простым, а идейно-политические различия между партиями намного меньше. В Западной Европе, чтобы решить модернизационные задачи, пришлось пройти через длинную полосу потрясений и ожесточенной внутренней борьбы. Этому периоду и соответствовали массовые идеологизированные партии с жесткой дисциплиной, близкие к типу ПДМ.

* S.Lipset and S.Rokkan.Cleavage Structures, Party Systems, and Voter Alignments: An Introduction. In: Party System and Voter Alignments. Cross-National Perspectives. N.Y., London , 1967, p.26-47.

К концу XX века социальные конфликты прежнего типа, противопоставлявшие друг другу большие классы или социальные группы людей, и прежде всего конфликт между трудом и капиталом, в результате эволюции общества, закрепившей достигнутые в борьбе компромиссы, получили определенное разрешение или были смягчены и тем самым все более отходят на задний план. Новые общественные конфликты (вокруг проблем экологии, прав меньшинств и т.п.) не носят столь постоянного и комплексного характера, они более локализованы и фрагментированы, а размежевание по интересам часто носит временный, ситуационный характер, не создавая чего-то похожего на стабильные конфигурации. По выражению У.Бека, конфигурация по типу «или — или» заменяется конфигурацией «и — и» **. В соответствии с этим и политика фрагментируется по темам и уровням, носит по большей части «конкретный» и «монопроблемный» характер, не будучи завязана на какие-то большие, всеобъемлющие проекты. Это предопределяет падение интереса к традиционной, идеологизированной политике, обычно ассоциировавшейся с массовыми партиями.

* U.Beck. The Reinvention of Politics. Rethinking Modernity in the Global Social Order. Cambridge, 1997, p. 143.

Конечно, и здесь все не так уж однолинейно: достаточно вспомнить о временной реидеологизации политики, связанной с неоконсервативной волной, что повлияло и на британских тори, и на республиканцев времен Рейгана, и на их последователей в других странах. Известное увеличение роли идеологии в политике американских партий связано и с определенной перегруппировкой их массовой базы - переходом консерваторов-южан, ранее по традиции поддерживавших демократов, к республиканцам (и наоборот, либерального крыла республиканцев - к демократам), что придало обеим партиям большую однородность. Но главное направление эволюции политики и партий, особенно в Западной Европе, в конце XX в. вело все же в противоположную сторону.

Усложнилась и общественная организация. Выросло влияние средств массовой информации, которые в значительной мере переняли у партий функции политической социализации и политической мобилизации, в том числе и в период избирательных кампаний. Если раньше основным методом борьбы партий за избирателя были листовки, многолюдные митинги и агитация активистов по принципу «от двери к двери», то теперь основная масса избирателей узнает о партиях и их кандидатах из передач телевидения. Соответственно центр тяжести в агитации переносится с политических программ на видеоряд, прежде всего тот или иной имидж кандидата и его партии.

Чрезвычайно важно, что корпоративные структуры и организованные группы интересов, причем не только предпринимательские организации и профсоюзы, но и отдельные корпорации, потребительские союзы, объединения экологистов приобретают все большее значение в процессе посредничества между обществом и государством. В подготовке и принятии социально-экономических решений они нередко оказываются более эффективными, нежели инструменты традиционной, партийной политики. Этому способствует широкое распространение во всех развитых странах органов функционального представительства, берущих на себя задачу согласования интересов в отдельных сферах.

Наконец, нельзя не принимать во внимание процессы, происходящие в сфере массовой психологии. По мере роста образовательного уровня, все большей индивидуализации и рационализации сознания, гораздо меньше, чем раньше, скованного нормами и традициями тех или иных социальных групп, увеличивается значение личного выбора в процессе политической самоидентификации. Этот выбор складывается под влиянием множества разнородных и ситуативно изменяющихся факторов. Партийные предпочтения становятся менее устойчивыми и приобретают все более инструментальный характер. Так, для американцев становится все более типичным так называемое «расщепленное» голосование, когда один и тот же избиратель на выборах президента и конгресса голосует за представителей разных партий. Согласно материалам проведенного в 1996г. обследования, «расщепленное» голосование обычно практикует большинство американских избирателей *.

* «American Political Quarterly", Jan. 1999, p.38.

Неизбежно повышаются и предъявляемые населением требования к формам и инструментарию политической деятельности. Стремление политически активных граждан к автономному самоопределению сталкивается с привычной для партий тенденцией «водить людей за ручку», навязывать им готовые образцы поведения и мышления. «Возрастающее число граждан было столь активизировано и социализировано в духе норм участия, что они не были готовы принять относительно пассивную роль, предназначенную для них моделью партийного государства, или согласиться с ограничениями их прямой вовлеченности, которые хотели бы навязать им партийные лидеры».* Сказанное особенно относится к молодежи. Отсюда предпочтение, отдаваемое многими, более «свободным», чем партийные, формам политической активности (движениям, «монопроблемным» гражданским инициативам и т.д.), которые к тому же лучше удовлетворяют их потребности в прямом политическом участии, чем нынешние партии с их чересчур жесткими «правилами игры».

* R.S.Katz. Party Governments: European and American Experiences. Berlin , NY , 1987, p. 24.

Неизбежность партий и качество политики

Партии, развившиеся как многофункциональные политические организации, не смогли к концу XX в. сохранить за собой монополию на весь набор этих многообразных функций. В значительной мере утрачена ими функция политической социализации, распределившаяся теперь между семьей, школой и телевидением. Средства массовой информации и независимые избирательные комитеты потеснили партии и на поприще массовой политической мобилизации. Функцию выразителя групповых интересов взяли на себя многочисленные общественные ассоциации, благодаря корпоративным механизмам взаимодействия с государством участвующие и в процессе агрегирования, взаимной «притирки» этих интересов. Американские партии частично утратили и контроль за процессом выдвижения кандидатов.

Но относительное уменьшение роли партий вряд ли может быть достаточным поводом для заключения об их закате как политического института. Можно согласиться с Э.Бьюэллом, что даже американские партии переживают упадок в одних отношениях, но расцвет в других *. В последнее время, например, снова резко выросла роль партийных аппаратчиков-профессионалов как команд по сбору финансовых ресурсов для поддержки кандидатов.

* Э.Бьюэлл. Указ, соч., «Полис», 1999, № 3, с.107.

Партии - наиболее универсальная из политических форм общественной организации, специально приспособленная для политической деятельности в условиях представительной демократии, и пока представительная демократия существует, без партий она невозможна. Именно партии расставляют на политическом поле те вешки, которые помогают ориентироваться избирателям. Они регулируют и структурируют электоральный процесс и деятельность представительных органов.

Другие организации типа независимых избирательных комитетов или американских «комитетов политического действия» могут принимать важное участие в выборах, но только партии могут сформулировать общий политический выбор или предложить политическую альтернативу, обеспечить упорядоченный переход власти.* Группы интересов и новые социальные движения не без успеха осуществляют влияние на власть, но по определению не могут, в отличие от партий, претендовать на легитимное представительство большинства и тем самым - на превращение в правящую силу. В отличие от партий, они не интегрируют, а расщепляют, фрагментируют общество**. «Мало серьезных доводов, - указывает Д.Хелд, - для предположения, что функциональное представительство действительно заменило партии и парламенты»***.

* R.A.Heineman. Political Science. An Introduction. NY etc., 1996, p. 122.

** См. С.Н.Пшизова. Какую партийную систему воспримет наше общество? « Полис », 1998, №4, с .105.

*** D.Held. Models of Democracy. Stanford , California , 1987, p.218.

Важнейшей функцией партий является рекрутирование политической элиты и формирование политического лидерства. Правительства по-прежнему формируются на партийной основе. Любой политический режим, претендующий на легитимность, базирующуюся на консенсусе и представительности, не может обойтись без партий. Прав израильский политолог Н.Янай, когда он заявляет, что «политика как специализированная сфера социального соревнования всегда будет нуждаться в политических партиях, дабы легитимно продуцировать соревнующиеся команды»*.

* N.Yanai. Why Do Political Parties Survive? An Analytical Discussion. "Party Politics", Vol.5, Jan.1999, #l,p.!5.

Усложнение общественной жизни и гражданских структур усложняет и задачи партий, их общественные связи. Вообще любая общественная форма, раз возникнув, так просто со сцены не уходит. Она видоизменяется, приобретает или теряет те или иные функции, но нужны очень сильные потрясения, чтобы прервать ее деятельность.

Показателем живучести партий как политического института является растущее разнообразие их форм. Возникло немало новых типов, уже не укладывающихся в однолинейную шкалу между партиями ПДМ и партиями РЭМ. Это и партии-движения (прежде всего «зеленые»), с еще более свободной, чем у традиционных кадровых партий, организацией, программой, сконцентрированной вокруг одной проблемы, и отсутствием явной грани между активистами партийными и активистами движения. Это и партии-блоки (например, Союз за французскую демократию, равно как и многие партии, возникшие в посткоммунистических обществах). Появилась даже « партия СМИ» («Вперед, Италия»), неожиданный быстрый успех которой был основан прежде всего на мощном воздействии принадлежащих ее лидеру С.Берлускони телевизионных каналов. Именно эта партия стала ближайшим образцом для российского «Единства». Становится все более подвижной грань между партиями как таковыми и группами интересов.

Несмотря на утрату партиями их монопольной политической роли, их история продолжается. Проблема, как мне кажется, в другом. Изменения, происходящие с партиями, влияют на качество политики.

Прежде всего это отражается на политической стратегии. Уменьшение социальной и политической определенности партий, их стремление как можно шире удовлетворить запросы электората и различных групп интересов, зачастую противоречащие друг другу, приводит к эклектичности и сиюминутности политических платформ. Такое преобладание конъюнктурных и тактических расчетов затрудняет долгосрочное планирование. В стабильной ситуации, когда достаточно успешного администрирования, это не имеет серьезных последствий. Иное дело, когда речь идет о необходимости решения серьезных проблем, о стратегическом управлении, а глобализация и переход к постиндустриальному обществу увеличивает возможность возникновения подобных ситуаций. В этих условиях страдает эффективность политики*.

* См. R . A . Heineman , op . cit ., p . 134.

Растущая персонализация партийной политики, во многом связанная с современной ролью телевидения в межпартийных баталиях, отнюдь не способствует широкому стратегическому мышлению, глубине проникновения в проблемы и последовательности курса. Слишком часто перипетии конкурентной борьбы с ее специфическими законами выносят на поверхность случайных людей. Персонализации партийного курса мало отвечает самый тип профессионального политика. По словам бывшего президента ФРГ Р.фон-Вайцзекера, в Германии «профессиональный политик, - как правило, не специалист и не дилетант, а скорее человек, разбирающийся в самых общих вопросах (a generalist) со специальными познаниями насчет того, как противостоять политическому противнику»*. Сказанное Р.Вайцзекером с таким же успехом можно отнести и к другим странам. Это и есть та чрезвычайно специфическая профессионализация, которая характерна для современных партийных деятелей.

* Цит . по U.Beck.The Reinvention of Politics, cit., p.145-146.

В этих условиях приобретает особую важность эффективное неформальное взаимодействие партийных лидеров с не известными широкой публике «мозговыми штабами», состоящими из специалистов разного профиля. Для М.Тэтчер, например, такое значение имело сотрудничество с Центром политических исследований *. Но если Тэтчер или Р.Рейган благодаря такого рода взаимодействию смогли довольно успешно ответить на вызовы времени, то на рубеже XX и XXI веков все чаще возникает впечатление, что партийные и государственные лидеры Запада не находятся на высоте тех сложных задач, которые ставят перед ними процессы глобализации.

* См. С.П.Перегудов. Тэтчер и тэтчеризм. М., 1996, с.36 и след.

Не менее важно, на мой взгляд, и другое. Как известно, главная функция партий - политическая обратная связь между государством и обществом. При этом если сеть низовых партийных организаций уходит своими корнями в толщу гражданского общества, «верхи», лидеры и их парламентско-правительственное окружение, представляют собой составную часть государственного механизма, «партийного государства». Крайняя профессионализация этой верхушки, увеличение ее дистанции от рядовых членов, формализация демократических внутрипартийных правил игры, уменьшение влияния членской массы на партийные дела - все это ослабляет как раз те характеристики партий, которые делают их неотъемлемой частью гражданского общества, превращают их, по выражению видных политологов Р.Катца и П.Мэйра, в «полугосударственные агентства»*.

* R.Katz, P.Mair. Changing Models of Party Organization and Party Democracy: The Emergence of the Cartel Party. "Party Politics", 1995, #1, p.16.

Импульсы из общества лидеры партий получают через СМИ, через социологические опросы, через общение с избирателями во время избирательных кампаний, и в гораздо меньшей мере, чем раньше - через партию. Сигналы «сверху», имеющие целью обеспечить партийным лидерам поддержку избирателей, явно превалируют над сигналами «снизу». Р.Катц считает мифом веру в то, что победившая на выборах партия может контролировать правительство*. «Электорально-профессиональные партии» (термин А.Панебьянко) озабочены преимущественно организационно-техническими аспектами избирательных кампаний. В США партии все более превращаются в фирмы по аккумуляции и размещению ресурсов (включая сюда партийную этикетку) для поддержки имеющих шансы на успех кандидатов **.

* R.S.Katz. Party Governments: European and American Experiences. Berlin , N.Y. ,1987, p.4.

** M.Weir and M.Ganz, op. cit., p. 153.

Партийная жизнь даже массовых западноевропейских партий закостеневает, замирает, в СМИ и группы интересов во многом уходят именно те функции (политическая социализация, артикуляция запросов общественных слоев), которые в наибольшей степени делали партии представителями гражданского общества. Отсюда - и падение престижа партий в глазах населения.

В 70-80-е годы в Италии, Бельгии, Австрии и некоторых других странах проявилась тенденция к своего рода экспансии партийной бюрократии в ткань общества. Между ставленниками партий, или, вернее, их верхушки делились выгодные места в государственных учреждениях, государственные заказы в деловом мире. Каждый из каналов итальянского государственного телевидения находился под контролем одной из крупнейших партий. Верхушка партий фактически превращалась в замкнутый, самодостаточный «политический класс», в «партократию», делящую власть. Такие «картельные» партии (термин Р.Катца и П.Мэйра), врастающие в ткань государства, несут в себе опасность для гражданского общества, его политического влияния.

Тенденция к превращению верхушки партий в своего рода корпорацию, для которой, несмотря на внутреннее соперничество, общие интересы и связь с могущественными группами давления значат больше, чем представительство своей партии, привела в США к увеличению числа округов с фактически безальтернативными выборами. Во время избирательной кампании 1998 г . несколько десятков членов палаты представителей не имели соперников со стороны конкурирующей партии *. По мнению некоторых исследователей, американские партии эволюционируют от типа организации, основанной на коммьюнити (местных общинах), к национальной сервисной службе, «безбазовой партийной системе» **.

* «Fortune», 1998, July 20.

** D . M . Shea , op . cit ., p . 33,41.

Борьба тенденций

Разумеется, речь пока идет только о тенденциях, которые нельзя абсолютизировать. Им противостоят другие тенденции. Во многих случаях партии время от времени подпитываются массовыми движениями, на которые они опираются или с которыми стараются установить понимание. Так, социал-демократические и социалистические партии Западной Европы позаимствовали последнее время часть кадров и программных требований у массовых движений, защищающих права человека и выдвигающих экологические проблемы. Точно так же разнообразятся и связи кадровых партий с группами интересов и другими общественными структурами. В США успех республиканцев в 80-е годы во многом основывался на той поддержке, которая им была оказана консервативными идеологическими центрами типа «Фонда Наследство» и такими мощными и хорошо финансируемыми общественными организациями, как АЛЕК (American Legislative Exchange Council). В 1998 г . из более 7 тыс. законодателей федерального и штатского уровней примерно 3 тыс. были членами АЛЕК, в том числе многие - на ключевых позициях *.

* "The Nation", 1998, Oct. 12.

В 90-е годы по примеру консервативных организаций активизировали свою связь с демократической партией либеральные ассоциации.

Не остается без изменений и партийный «список». Рядом со старыми, традиционными партиями, появляются новые, отзывающиеся на какую-либо актуальную потребность части гражданского общества. Речь идет не только о «зеленых», но, например, и о региональных партиях, отстаивающих требования автономии. В Италии в 90-е годы в партийной системе произошла настоящая революция. Ушли со сцены дискредитировавшие себя партии, их место заняли новые.

Важно также, что, как уже говорилось, за счет снижения зависимости партий от рядовых членов объективно возрастает их зависимость от избирателей. Партийные лидеры стремятся предугадать настроения граждан, учесть их в своих предвыборных обещаниях, что, разумеется, необязательно имеет последствия для реальной политики, но, несомненно, влияет на нее.

Недовольство избирателей растущей олигархизацией партий, озабоченность верхов падением их престижа привели в последнее время к попыткам демократизации внутреннего режима в партиях, внедрения в их жизнь элементов непосредственной демократии (в частности, под влиянием развернувшихся на Западе дискуссий о возможности сочетания представительных систем с прямой демократией). В Германии в 80-е гг. модернизация партийных процедур была стимулирована ростом популярности «зеленых».

В конце 80-х в ХДС была разработана программа расширения прав рядовых членов - большего доступа к информации, участия в отборе кандидатов. В 1995г. соответствующие поправки были внесены в устав. В 90-е годы начались организационные реформы и в СДПГ, в частности, было введено голосование членов партии при избрании лидера. На конференции в 1993 г . обсуждалась и возможность консультативного голосования по кадровым и политическим вопросам, однако решение не было принято. Тем не менее отдельные земельные организации (в Бремене, Рейнланд-Пфальце) в дальнейшем применяли такую практику.

Опередила своих соперников в этом отношении Свободная демократическая партия, которая не только одобрила в 1995 г. на своей национальной конференции проведение обязывающих партийных референдумов, но и осуществила это решение, проведя голосование своих членов по вопросу, который грозил расколом среди лидеров *.

* S.E.Scarrow. Parties and the Expansion of Direct Democracy: Who Benefits? "Party Politics", 1999, #3,p.348-349.

В Великобритании обе крупнейшие партии ввели общенациональное голосование своего членского состава. Лейбористы использовали эту процедуру при подготовке важных конституционных решений. При избрании лидера партии индивидуальные члены голосуют вместе с членами аффилированных организаций и членами палаты общин и Европарламента по принципу «один член - один голос». У консерваторов следующий после У.Хейга лидер будет избираться членами парламента, но после того, как определятся два сильнейших претендента, в голосовании будут участвовать все члены партии. В 1997 г . общепартийное голосование уже использовалось для подтверждения полномочий Хейга, в 1997-1998 гг. - для одобрения ряда организационных реформ у консерваторов, в 1998 г . - для подтверждения их оппозиции членству в европейской валютной системе*.

* P.Seyd. New Parties/ New Politics? A Case Study of the British Labor Party. "Party Politics", 1999,#3,p.385,402.

Организационные реформы такого рода дали лишь частичный успех. Активность рядовых членов в результате несколько повысилась. В СДПГ в 1993 г . в выборах лидера участвовало 57 % членов, тогда как обычно в собраниях принимало участие от 10 до 35%*.

* S.E.Scarrow, op. cit., p.355.

Новые правила содействовали кампании по вербовке новых членов в британской лейбористской партии. Но в немецких партиях членство продолжало падать, равно как и электоральная активность. В обеих странах, проводя реформы, лидеры стремились использовать их в собственных целях: опираясь на рядовых членов, уменьшить свою зависимость от активистов. В зависимости от податливости или, наоборот, самостоятельности и активности партийных низов, реформы могли еще более увеличить или несколько ограничить власть лидеров. Во всяком случае, при расширении консультаций с членской массой их формат, сроки и правила остаются под контролем лидеров. Голосование не только ограничивает влияние активистов, но часто заменяет дискуссии и вообще личные контакты. Автор исследования об элементах прямой демократии в партиях ФРГ П.Сейд считает, что эти нововведения вкупе с увеличением финансовых сборов для общенациональных кампаний, приводящим к уменьшению ресурсов, находящихся в распоряжении местных организаций, являются первым этапом в развитии нового, плебисцитарного типа партии, в которой вертикальные коммуникации между штаб-квартирой и членами заменяют прежние горизонтальные коммуникации между земельными, окружными и местными организациями*.

* P.Seyd, op.cit.,p.401-402.

Попытки привлечь рядовых членов к выдвижению лидеров, несомненно, вдохновляются опытом американских праймериз. Между тем и система праймериз подвергается изменениям. Наряду с выдвижением кокусами кандидатов для голосования на праймериз получает распространение практика «петиционного» их выдвижения путем сбора подписей. Однако эта новая формула не обязательно означает демократизацию процедуры: она зачастую открывает путь для выдвижения кандидатов, представляющих могущественные группы интересов.

Эффективность попыток демократизации внутренней жизни партий и избирательного процесса вообще наталкивается на серьезные ограничения. Так, и во взаимоотношениях лидеров и членов партий, и во взаимоотношениях партий и граждан нужно учитывать совершенствование технологий электорального манипулирования, направленного на то, чтобы избиратель «захотел» именно того, что нужно. В избирательных технологиях все чаще делается акцент на «негативную» кампанию (критика соперников, нередко с использованием компромата) в отличие от «позитивной» кампании (изложения собственной программы). Естественно, в долгосрочном плане правящие классы западных стран отнюдь не заинтересованы в том, чтобы заблокировать каналы обратной связи, но объективное воздействие политических технологий нередко приводит к тому, что власть имущие как бы смотрятся в собственное зеркало.

С широким применением СМИ и распространением услуг политтехнологов связано и увеличение роли «больших денег» в предвыборных кампаниях. По свидетельству бывшего сенатора П.Саймона, из числа кандидатов, победивших в 1998 г . на выборах в американский сенат, только двое потратили на избирательную кампанию меньше денег, чем их оппоненты. И Саймон делает вывод: «Всегда ли побеждают деньги? Нет. Побеждают ли они, как правило? Да.» *

* «Denver Post», 17.01.1999.

Попытки ограничить влияние «больших денег» также отражают давление общественности и беспокойство самих верхов относительно эффективности обратной связи с обществом. В странах Запада введен ряд законоположений, направленных на установление контроля за финансированием партий и кандидатов в период избирательной кампании. Так, в США принятый в 1974 г . закон ограничивал пожертвование любого физического лица на избирательную кампанию федерального уровня суммой в 25 тыс. долларов, в том числе не более 1 тыс. долларов на поддержку кандидата в президенты. Однако реально этот запрет лишь привел к распространению внепартийных «комитетов политического действия», поставленных законом в более выгодные условия, и именно туда устремились деньги «жирных котов». Последующие поправки к закону разрешили неограниченный сбор так называемых «мягких денег», то есть средств, выделяемых партийным организациям штатского и местного уровня на цели, формально не связанные с выборами. Но эти пожертвования от отдельных лиц и организаций, пополнив партийную казну, позволили партиям выделять значительные суммы на различного рода нужды, связанные с избирательными кампаниями. Именно это «вдохнуло новую жизнь в захиревшие партийные организации штатов»*.

* Э.Бьюэлл. Указ. соч. «Полис», 1998, № 3, с.95-97.

Половинчатыми оказались результаты ограничить влияние «жирных котов» на электоральную политику партий и в других западных странах. Наиболее существенным, хотя и косвенным их последствием стало в некоторых странах оживление кампаний по вербовке новых членов, так как выяснилось, что их усилия по сбору средств все еще могут быть небесполезны. Число индивидуальных членов британской лейбористской партии выросло в связи с этим с 305 тыс. в 1994 г . до 405 тыс. в 1997 г . В 2001 г . лейбористы поставили целью добиться численности в 500 тыс., консерваторы - довести ее в начале нового века до 1 млн.*. Однако это все еще в два раза меньше, чем было у этих партий полвека назад.

* 39 P.Seyd, op. cit., p. 384.

Борьба демократических и антидемократических тенденций в жизни партий, не прекращающаяся еще с тех времен, когда Р.Михельс обнародовал в начале XX века свой «железный закон олигархии» и идущая, подобно борьбе наступательного и оборонительного оружия, с переменным успехом, в последнее время явно дает преимущество последним.

Партии в России и мир

В заключение необходимо хотя бы коротко остановиться на том воздействии, которое может оказать на судьбу партий как формы политической организации развитие многопартийности в посттоталитарном мире, прежде всего в России.

В силу отсутствия в странах переходного типа развитого гражданского общества партийные системы там естественно оказались намного более слабыми, чем в «классических» демократиях Запада. «Партийные системы в демократиях третьей волны заметно менее институционализированы, чем в большинстве давно установившихся демократий», - замечает один из западных исследователей, расшифровывая это положение как лабильность партий, их малую укорененность в обществе и потому недостаточную легитимность, неустойчивость партийных преференций, слабость партийного ресурса в политической борьбе*. Всеми этими болезнями российская постсоветская политическая система страдает в сильнейшей степени.

* S.Mainwaring. Party Systems in the Third Wave. "Journal of Democracy", 1998, № 3.

Российские партии могли развиваться по одному из трех сценариев. В первое время после ликвидации принудительной однопартийности могло показаться, что политические партии возникнут на естественной основе демократического движения, развернувшегося прежде всего в крупных городах в последние годы советской власти. Однако кратковременная негативная мобилизация (против коммунистов) не смогла стать такой основой. Оказавшись перед новыми, созидательными задачами, демократическое движение быстро ушло в песок, и общество оказалось в неструктурированном, аморфном состоянии.

После двух циклов парламентских выборов (1993- 1995 г .), прошедших уже по постсоветской избирательной системе, предусматривавшей избрание половины депутатов Государственной Думы по партийным спискам, появились основания рассчитывать, что процесс политического структурирования элиты, фактическим выражением которого стало в 90-е годы возникновение российских партий, постепенно сомкнется с гораздо более медленным и противоречивым процессом кристаллизации политических представлений, ценностей и установок, идейно-политического размежевания в толще общества*. Данные социологических опросов, сопоставление избирательных кампаний и результатов выборов 1993-1995 гг. показывали, что развитие, хотя и с неизбежными трудностями и противоречиями, как будто идет в эту сторону.

* Аргументацию в пользу такого предположения см., в частности, К.Холодковский. Политические партии России. В кн. Гражданское общество в России: структуры и сознание. М, 1998, с. 175-203; он же. Идейно-политическая дифференциация российского общества: история и современность. «Полития», № 2, лето 1998, с.5-40.

Однако и этот сценарий не реализовался. События 1999-2000 годов развернули процесс совсем в ином направлении. Если до этого российские партии (кроме КПРФ) можно было сравнивать с ранними партийными образованиями Запада, формировавшимися вокруг отдельных личностей или парламентских группировок, и естественно было задаваться вопросом, должны ли они или нет ускоренным темпом пройти весь исторический путь через стадию идеологически определенных массовых партий, опирающихся на известный комплекс социальных интересов, к универсальным catch-all parties, то теперь в поисках аналогии приходилось обратиться к совсем иным образцам - к партии де Голля или даже к квазипартийному образованию Берлускони «Вперед, Италия». Сконструированное в предвыборных целях «Единство» напоминает и некоторые образцы из развивающихся стран - например, созданную специально для поддержки индонезийского президента Сухарто правительственную партию «Голкар».

Наиболее перспективным путем создания партии в российских условиях рубежа веков оказалось сочетание трех факторов: лидера, популярного или благодаря точно уловленному политтехнологами общественному настроению имеющего хорошую заявку на популярность, максимально широкого использования государственного финансового и информационного ресурса (прежде всего телевидения) и структурной основы в виде федеральных служб в регионах, региональной власти и ее клиентелы. Требует специального исследования вопрос о причинах того поворота в общественных настроениях, который обусловил необычайную популярность В.Путина, но остальные факторы вызревали уже достаточно давно, о чем свидетельствуют попытки, олицетворяемые НДР, а затем ОВР. Один из западных исследователей, Р. Мозер, еще за год до создания «Единства» отмечал, что при сочетании персонализированных одномандатных округов и преобладания в российском обществе патрон-клиентных отношений наиболее вероятным политическим ресурсом становится государственная власть, особенно в лице ее региональной исполнительной ветви *. Точно так же и среди российских исследователей еще до рождения «медведей» раздавались голоса, сигнализировавшие, что административно-политические образования в регионах становятся несущими конструкциями, вокруг которых происходит кристаллизация «политического вещества»**.

* R.G.Moser. Independents and Party Formation. Elite Partisanship as an Intervening Variable in Russian Politics. "Comparative Politics", Jan. 1999, p. 161.

** В.Б.Пастухов. Власть и общество на поле выборов, или игры с нулевой суммой. «Полис», 1999, №5, с.11

История создания «Единства» затмила генезис не только голлистской партии власти (в которой кроме представителей власти имелось все-таки ядро единомышленников, придававшее ей идеологическую определенность), но и партии Берлускони, имевшей структурную основу в виде общественных клубов футбольных болельщиков. Российская партия власти структурировалась, не выходя за рамки элиты. Если на Западе партии обретают общенациональное значение, укореняясь в гражданском обществе, в России, где такое общество только зарождается, партия власти «заглубляется» в общественной ткани, обретает общенациональный объем, используя клиентелу региональных властей. При этом «виртуальный» элемент партийного строительства (использование телевизионного образа взамен реального конструирования политической структуры) оказывается еще более значимым, чем у «Вперед, Италии»: достичь успеха на выборах удалось, не имея ни идеологии, ни программы, ни оформленных организаций в центре и на местах. Между тем речь отнюдь не идет, как в концепции А.Н.Кулика, о второстепенной подпорке режима, но, если верить материалам февральского ( 2000 г .) съезда «медведей» и особенно выступлению на нем его неофициального лидера В.Путина, о планах создания настоящей партии, легитимирующей режим и обеспечивающей его политическую базу, более того - об одной из основ (вместе с КПРФ) двухпартийной или на худой конец трехпартийной системы. Планируемое объединение «Единства» и ОВР, а также создание коалиции четырех пропрезидентских фракций в Государственной Думе являются практическими шагами по формированию такой доминирующей партии.

Однако в условиях глобализации любые новации в области политической практики не могут оставаться достоянием одной страны. Ведь эти новации лежат на продолжении некоторых из тенденций, наблюдаемых и на Западе. В некоторых отношениях Россия и другие постсоветские страны как бы показывают развитым странам возможное будущее в развитии партий. Это и понятно: у нас, как справедливо напоминает С.Пшизова, отсутствуют или чрезвычайно слабы те ограничители, которые противодействуют там свободной реализации этих негативных тенденций*.

* С.Н.Пшизова. Указ, соч., с.101.

С расширением круга парламентских демократий и диверсификацией их форм в политической жизни самих стран Запада может возникнуть соблазн заимствования некоторых методов и опыта «несовершенной» демократии с присущими ей чертами клиентелизма, клановости, популизма, более грубых форм манипулирования, превращения партий если не в декорацию, маскирующую власть элиты, то во всяком случае в «приводной ремень» от «верхов» к «низам» - тем более, что все эти тенденции не вовсе чужды западным демократиям. Конечно, сама мысль об обратном влиянии «переходных» режимов на гордые своей историей «классические» демократии показалась бы общественному мнению этих стран нелепой. Однако история знает примеры влияния более отсталых политических форм на более развитые страны (мафия, перенесенная из Италии в США, заимствование Гитлером в его ранние годы опыта Муссолини). Почва для недемократических реакций на недемократическое окружение, как показывают и миграционная политика, и бомбардировки Югославии, на Западе существует.

Сказанное проливает некоторый свет и на перспективы развития партий в России. Нет никаких оснований сомневаться в том, что в той мере, в какой представительная демократия будет развиваться в России, будут развиваться и партии. Но характер, который они будут приобретать и особенно их роль в гражданском обществе, отнюдь не предопределены. Развитие их будет зависеть как от множества внутренних факторов, так и от влияния мирового опыта, в особенности современного. А в нем наличествуют как демократические, так и антидемократические тенденции. XXI век скорее всего увидит сложную борьбу и переплетение этих тенденций в жизни партий, остающихся, несомненно, одной из несущих конструкций современного общества.

Из сборника статей
"Политические институты на рубеже тысячелетий"
М. 2001 год.