ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПАРТИИ
и политическая система Российской Федерации
 

 

МАЙДАНИК К.Л.

ЛОВУШКИ ПЕРИФЕРИЙНОЙ ДЕМОКРАТИЗАЦИИ

Хронология смены веков и тысячелетий (формальный повод) и лавина новых проблем, которые обрушил на человечество нынешний трансформационный период глобальной истории (реальный мотив), требуют, по-видимому, некоего «подведения итогов». В том числе и в тех случаях, когда их промежуточный характер очевиден. Последнее в полной мере относится к ситуации, переживаемой сегодня обществами Азии, Африки и Латинской Америки: сорок-пятьдесят лет назад в ситуации постколониальной и революционной эйфории соответствующие итоги выглядели куда как более отчетливо и однозначно.

Вместе с тем вне соотнесения с реальностями вчерашнего «третьего мира» (ставшего затем «мировым Югом», а ныне - в ходе ассимиляции им большинства бывших республик СССР - мировым «не-Западом») историческая ценность обсуждения судеб демократии и демократизации в XX в. и XXI в. представляется все более ограниченной. Позади осталось время, когда страны позднего и позднейшего развития демократии были (и воспринимались) чем-то вроде экзотического придатка - или довеска - мирового демократического устройства. Сегодня в регионах «не-Запада» не только проживает большинство - по критериям XX века * - человечества, но и располагается большая часть электоральных («формальных» и т.д.) демократий планеты, их, так сказать, «пехота» **.

* «Один человек - один голос».

** По данным «Freedom House», Л.Даймонда и др. 60-70 % электоральных демократий мира находятся на его «не-Западе». (См. Полис, 1999, № 1, стр.16-17). Различие в показателях - 117 или 138 (из 191 государства) связано с критериями, определяющими государства как демократии.

 

Но в те же самые десятилетия «демократической гомогенизации» (80-90-е годы) процессы глобализации и цивилизационного сдвига резко углубили тенденцию технологической и социально-экономической сегрегации обществ «не-Запада». Сегодня они образуют категорию «всех остальных» по отношению к обществам «золотого миллиарда». А это придает новые масштабы и новую остроту противоречиям («ловушкам») периферийной демократизации. Особенно с учетом реальной перспективы превращения этой сегрегации (предполагающей – в рамках глобализации - системный распад самих обществ «не-Запада») в пожизненную. И соответственно, становления новых критериев «большинства» и «демократизации», основанных на принципе «один доллар (тысяча, миллиард долларов) - один голос», вечности пребывания «не-Запада» в роли Золушки нынешнего и будущего человечества. И не только поскольку речь идет о роли в техническом прогрессе и распределении материальных благ.

При рассмотрении хода, итогов и проблем демократизации на «не-Западе», я буду опираться в основном на опыт - и дискуссии - Латинской Америки*, но постоянно оглядываясь при этом на процессы, развивающиеся в других регионах периферии - традиционной и новой; тех, где демократизация прогрессирует (в Азии), и тех, где она стагнирует (Тропическая Африка, Ближний Восток), и того, где преобладают моменты регресса (СНГ). В связи с «латиноамериканским выбором» стоит напомнить, что именно этот регион в течение полутора веков играл роль авангарда, индикатора - и камертона - процесса борьбы авторитаризма и демократии на периферии мира-системы, продвигаясь первым в его «основном фарватере» и, соответственно, первым обнаруживая проблемы и противоречия процесса**.

* Как это делает, впрочем, большинство исследователей данной проблематики
** Демократизация 70-х годов в Южной Европе («исходный пункт «третьей волны», по Хантингтону) по сути дела явилась запоздавшим эпизодом волны второй - и по своему структурному генезису совершенно не была связана ни с демократизацией в «третьем мире», ни с процессами в СССР/СНГ
.

 

Прежде чем отследить - на материале Латинской Америки - траекторию периферийной демократизации в ХХ-м веке (чем она определялась и как складывалась) - несколько слов об общем контуре этого глобального процесса и его проекции на близкое и среднесрочное будущее.

Ход, результаты и перспективы политической эволюции «не-Запада» в 1900-2000 гг. могут, думаю, быть выражены в трех положениях.

Во-первых, ни один из образующих процессов развития (экономический рост, социальная интеграция, обретение субъектности и т.д.) не носил здесь столь неравномерного, разновекторного, зигзагообразного характера, не был до такой степени лишен качества поступательного, как политическая демократизация.

Во-вторых (или - «тем не менее»), ни один иной из этих процессов не дал к концу века столь весомого и наглядного преобладания прогрессивной, поступательной тенденции (отступление авторитаризма) - прежде всего за счет Латинской Америки и Южной Азии.

И, в-третьих, как и большинство структурных итогов столетнего развития мировой периферии, будущее ее политического развития (эволюция - инволюция, унификация - диверсификация и т.д.) остается сугубо неопределенным, альтернативным. И это - при видимости полной безальтернативности (к счастью и несчастью *) в настоящем.

* «К счастью» - в плане нынешней слабости традиционной авторитарной альтернативы. «К несчастью» - поскольку сегодняшняя безальтернативность процесса утверждает неолиберальный вариант развития (см.ниже), что по ряду направлений ослабляет жизнеспособность новых демократий и необратимость процессов демократизации.

Устойчивость, сила, цепкость авторитарной традиции на периферии системы (равно как и постоянство - в XX веке - тенденции демократической) были связаны в первую очередь с исходными - для этого века - структурами и традициями обществ «не-Запада». С их первоначальной принадлежностью к ареалу властной (не экономической) интеграции этих обществ *; с колониальным, полуколониальным, абсолютистским или олигархическим характером власти, господствовавшей здесь в XVIII-XIX веках. С господством помещичьего землевладения и всесилием бюрократии, с военно-феодальным характером становящегося капитализма. Век за веком история работала здесь на авторитарную (государственно-авторитарную) тенденцию, цивилизацию, культуру. Непрерывность этой традиции питала отсталость и зависимость и подпитывалась ими.

* От азиатского (государственно-общинного, теократического) типа общественного устройства, через века и тысячелетия завоеваний и деспотии - к колонизации. При постоянном господстве (на уровне grass roots) патронажно-клиентелярных отношений.

 

Однако в подобной ситуации любой освободительный импульс (национальный, народный, социальный, культурный), в известной мере - любой шаг на пути прогресса и модернизации не могли не включать в себя антиавторитарной и, в конечном счете, - демократической компоненты. И не могли не столкнуться с сопротивлением всей толщи историко-культурной (авторитарной) традиции.

С XVIII века - сначала в просветительско-антиабсолютистском, параллельно - в национально-освободительном, впоследствии - в социальном движениях периферии возникает и усиливается демократическая тенденция. Но уже в XIX веке выявилась самая противоречивая - и при этом весьма устойчивая - характеристика процесса: авторитарные тенденции и структуры на периферии (и особенно полупериферии) порождались и закреплялись не только отсталостью и зависимостью (см. «Осень патриарха»*), но и стремлением преодолеть их, самим процессом модернизации - консервативной и даже революционной (Парагвай). И связано это было - в течение полутора веков - прежде всего с ведущей, системообразующей ролью национального государства в модернизационном процессе. В течение большей части XX века «авторитаризм отсталости» активно взаимодействовал (дружно - или становясь жертвой собратьев) с «авторитаризмом развития», с «авторитаризмом зависимости» («сукины дети» дяди Сэма), впоследствии - с «авторитаризмом холодной войны», а в 90-х годах - с «авторитаризмом распада» («псевдосоциализма»).

* «Осень патриарха» - роман Габриэля Гарсиа Маркеса

В сочетании с воздействием структурных кризисов - мировых («кондратьевских») и региональных* - все это и обусловило «волновую» природу» демократического процесса на периферии. Именно самоподдерживающийся характер авторитарной тенденции (особенно в более развитых и быстрее развивающихся регионах) сделал невозможной поступательность процесса демократизации. Тем более что на периферии системы авторитарный окрас был присущ обеим основным, наделенным субъектностью альтернативам развития.

* В ходе мировых (системных) кризисов наступление авторитарной тенденции было характерным для их начальных этапов. Демократической - для их завершающей стадии. Напротив, региональные структурные кризисы, по общему правилу, начинались с мощного подъема демократического движения - и сопровождались усилением авторитарной тенденции (тотальным или «выхолащивающим») на центральных и заключительных стадиях процесса.

 

В итоге процесс принял форму регулярно чередовавшихся приливов и отливов демократической тенденции и в глобальном (межрегиональном) масштабе *, и в пределах отдельных регионов. В этом плане именно история Латинской Америки XX века представляет хрестоматийный пример **.

* Демократические (авторитарные) циклы: начала века; непосредственно после I мировой войны (Китай, Индия, Передний Восток); 30-х годов, кризисный (Латинская Америка, Индия); 1944-1949 (Южная, Юго-Восточная, Восточная Азия, Карибская Америка); середины 50-х - начала 60-х годов (Ближний Восток, Латинская Америка, Тропическая Африка); середины 70-х- начала 80-х годов (Вьетнам, Средний Восток, Тропическая Африка, Центральная Америка) и с середины 80-х (Латинская Америка, Центральная и Восточная Европа, Восточная Азия и др.).

** Поскольку развитие Евразии (СССР) и Китая, ставших главными составляющими одного из полюсов мироустройства 1920-1990 гг., оказалось в данном плане значительно менее мобильным: циклы длились здесь многие десятилетия. Предельная слабость плюралистической традиции в Тропической Африке вела к сходному результату.

 

Схематически процесс противостояния демократии и авторитаризма в регионе выглядит здесь так:

1. Исходная ситуация. «100 лет одиночества», иммобилизма «системы традиционных структур»*, царство и противостояние постколониальных олигархий. Военные перевороты. Политические режимы нередко принимают форму откровенных (военных) диктатур, но чаще их сугубо авторитарный характер прикрыт фиговым листком электоральных фасадов. Все это - при полном отстранении масс от участия в политической жизни и пассивности их реакции на подобную ситуацию.

* Характеристика «латиноамериканской традиционной системы структур» см. в монографии ИМЭМО «Развивающиеся страны: пути революционного процесса». М. 1986, с.223-230.

 

2. Первые десятилетия XX века. Продолжение ускоренной урбанизации и начало индустриализации (в рамках экспортоориентированной экономики) на юге региона и в Мексике. Обострение социальной и демократической борьбы, перерастающее в первую народную революцию региона (Мексика).

Интеллигенция, часть мелкой буржуазии и буржуазии стремятся нарастить демократическое пространство, структуры гражданского общества за электоральными фасадами (и фарсами). Демократизация воспринимается в основном как воспроизводство европейских политических и культурных компонентов XIX века. Это - фаза оптимизма модернизации, веры в неотвратимость «исторического прогресса» («коровы, бродящие по разваливающимся дворцам генералов - диктаторов»).

3. 30-50-е годы. Латинская Америка становится ареной растянувшегося на весь остаток века регионального системного кризиса. Его органическая связь с мировым структурным кризисом, начавшимся в 1929 г ., постепенно выводит регион из векового «одиночества». Политическое развитие Латинской Америки перестает быть эволюционным и однолинейным - и восприниматься как таковое. Антидиктаторские и антиимпериалистические восстания (форсированные ходом событий в Европе) в менее развитых странах региона сопровождаются наступлением «авторитаризма развития» в наиболее развитых его обществах. Социально-политические процессы, коренящиеся в особенностях «средней», импортзамещающей фазы индустриализации, становятся образующими для кристаллизации «цезаристских», популистских тенденций и режимов, по многим направлениям противостоящих олигархическому «либерализму фасадов». Общее - и одновременное - с Западом (и Востоком) утверждение этатистских тенденций дает широкий спектр вариантов развития - от полуфашистских до народно-революционных. Как и в предшествующий период, процессы демократизации опираются на мобилизацию масс (точнее: далеко не всякая мобилизация вела к утверждению институтов и культуры политической демократии, но нигде демократия не побеждает без мобилизации).

4. 50-е - середина 60-х гг. Начало центрального этапа системного кризиса, фазы «встречного боя». Широкое вторжение в регион (с 1948-49 гг.) «авторитаризма холодной войны» обеспечивает к середине 50-х годов временную победу антидемократической тенденции в большей части Латинской Америки. Но не проходит и двух лет, как начинается очередное (контр)наступление демократических сил региона (1956-1960 гг.) На гребне этой демократической волны возникает и утверждается антикапиталистическая альтернатива развития. Институты и культура политической демократии становятся в 60-е годы жертвами «битвы альтернатив»: и социалистические, и антисоциалистические (проимпериалисгические) силы опираются на авторитарные методы утверждения (или сохранения) своих режимов - или свержения их.

Лишь в 1 -2 национальных случаях (Венесуэла, Чили) пароксизм битвы альтернатив оказался в этот период совместимым с сохранением либерально-демократических норм, нигде - с существованием поликлассовых популистских режимов.

5. Конец 60-х - начало 80-х годов. Экспорториентированная фаза индустриализации, поражение революционно-антибуржуазной альтернативы в Южной Америке, пик наступления квазифашистского авторитаризма (модернизации и «холодной войны»).

Новая фаза периферийной индустриализации (сменяющая импортозамещающую) закономерно ведет к откровенно исключающей социальной политике и разгулу контрреволюционных репрессий. Это и время максимального и последнего (предшествующего новому мировому системному кризису) рывка процессов транснационализации, максимального интереса ТНК к периферии.

Все это и создает историческую почву для утверждения правоавторитарной тенденции модернизации. В Южной Америке становятся доминирующими режимы и процессы, родственные и параллельные тем, которые утвердились в капиталистических странах периферийной Европы между двумя мировыми войнами. Это квазифашистские, террористические режимы социального исключения и социальной демобилизации, откровенно подавляющие все демократические нормы, институты, свободы. В то же время все они (кроме Чили) сохраняют этатистский инвариант модернизирующих режимов середины века. Демобилизующий (главное отличие от европейских форм фашистского господства), социально-регрессивный и исходно-коллаборационистский (со США и ТНК) характер этих «бюрократическо-авторитарных» режимов лишает их цезаристского окраса, но обеспечивает им органическую поддержку международного финансового капитала (который ищет решение проблем, нарастающих накануне очередного глобального системного кризиса)*.С общим региональным поворотом вправо контрастирует бурный подъем демократического революционного движения на центрально-американском перешейке **.

* Анализ происхождения и сущности данных режимов, а также дискуссий, развернувшихся вокруг данной проблематики в латино - и североамериканской (и советской) литературе, см. в сборнике «Авторитаризм и демократия в «третьем мире». М., 1991, с.106-123.

** См. «Авторитаризм и демократия в «Третьем мире», с. 124-136, 231-244.

 

6. 80-90-е годы: крах авторитаризма. Начавшийся на Западе в 70-х и сдетонировавший в Латинской Америке в 1982 г . очередной структурный кризис капиталистической системы принял к югу от Рио-Гранде особенно острый и разрушительный характер. Тем не менее в политической сфере его непосредственное воздействие оказывается позитивным. Кризис обнажает и обостряет как исходные, так и накопленные (благоприобретенные) слабости правоавторитарных режимов; породившая их «зависимая индустриализация» перестает быть «волной будущего»; прежняя роль национального государства попадает под удары глобализации, системного кризиса, неолиберального поворота буржуазии - и демократических тенденций массового движения (но не социальной борьбы трудящихся).

Раскалывается «нечистая троица» - блок военно-гражданской бюрократии, ТНК и местной крупной буржуазии, выполнявшей функцию непосредственной социальной базы «военно-бюрократических режимов». На этот раз острота экономического кризиса, десятилетняя депрессия срабатывают против устоев авторитаризма*.

* 13 См. «Авторитаризм и демократия в развивающихся странах». М., 1996, с.20-29, 124-125,231-244.


В середине 80-х годов процессы либерализации и демократизации в Латинской Америке становятся общепризнанной осью («камертоном») антиавторитарного развития на периферии системы. В процесс этот постепенно втягиваются страны ЮВА (по мере успешного прохождения решающих фаз «глобализационной индустриализации») - с одной стороны; общества Восточной Европы и Евразии - с другой* и (под воздействием все той же глобализации и демонстрационного эффекта) ряд стран глубокой периферии - с третьей.

* Здесь демократизация (1983-1991) выступила как традиционное политическое оформление «вырвавшегося на поверхность» регионального кризиса структур.

 

В самой же Латинской Америке отступление авторитаризма, этатизма и национализма приобрело общерегиональный и беспрецедентно устойчивый характер - при всей неоднозначности иных аспектов данного процесса (см. ниже). Политическая либерализация 80-х становится одной из предпосылок осуществления либеральных реформ в экономике (особенно ее внешнем секторе), резко ускорившегося в первой половине 90-х годов. В 1996 г . стабилизация экономики (с ходу преодолевшая финансовый кризис 1994-95 гг.) позволила, наконец, достигнуть душевого уровня производства предкризисного (1981) года *.

* О процессах стабилизации и перспективах экономической модернизации см А.В.Бобровников. Латинская Америка: стратегия и практика экономической модернизации. М.,1998, с.100; А.В.Бобровников, В.Тепперман, В.Давыдов. «Феномен финансовой глобализации...». М., 2000,с.203.

 

За десять лет - чуть ли не впервые в полуторавековой истории региона - здесь не произошло ни одного успешного военного переворота*. Имел, правда, место один «самопереворот» (президент разогнал парламент) и один случай внеконституционного переноса выборов. Зато с полдюжины коррумпированных президентов и вице-президентов были вынесены со своих постов посредством вполне конституционных процедур, под напором демократических движений. В 2000 году начатый два десятилетия назад «антиавторитарный поход» успешно закончился: тоже «на Тихом океане» - свержением «правоцезаристского» режима Фухимори в Перу и, главное, чуть ли не первой - тоже за полтораста лет - конституционной сменой полуторапартийного режима в Мексике.

* Исключая Гаити с ее «африканскими» политическими структурами (и культурой).

 

По сути дела последние абзацы, все еще рассказывая об итогах века, посвящены «историческому настоящему», а не прошлому «не-Запада». В большей части мира - под решающим воздействием ослабления «доминирующего этатизма» модернизация (глобализация, постиндустриальное развитие, системный сдвиг) выглядит как устойчивый союзник демократизации. И уж во всяком случае - противником авторитаризма*. За полтора десятилетия число исчезнувших откровенно авторитарных режимов приблизилось к трем десяткам. Что, быть может, важнее: в большинстве регионов «не-Запада» (за пределами Тропической Африки) почти не было антидемократических переворотов, сопровождавшихся установлением откровенно и (или) устойчиво авторитарных режимов **. Да и тенденция «попятного» перехода от «свободных» к «частично свободным» государствам («перуанско-российская модель») утвердилась лишь в меньшей части «не-Запада» ***.

* Отлив демократического движения и установление авторитарного строя в России подтверждают «от противного» эту закономерность: какова модернизация, такова и демократизация. Впрочем, верно и обратное.

** Наиболее известные исключения - Пакистан, Россия, Белоруссия, а теперь, по-видимому, и Украина (в трех последних случаях речь шла о варианте, параллельном перуанскому).

***См. Л.Даймонд, цит. статья, таблица 3 (стр. 18). Застой в процессе роста числа и особенно доли «свободных государств» в 90-е годы не превратили их в «меньшинство» среди электоральных демократий «не-Запада» - хотя их удельный вес в числе последних и сократился до 65 %.

 

Почти повсеместно отремонтированы и выкрашены «демократические фасады» (выборы, функционирование институтов «представительной демократии», уход военных в казармы и т.п.). В большинстве стран «Юга+Востока» не только «заявлена», но и действует легальная оппозиция. (Исключение из этого правила - Китай, большинство стран Центральной Азии, Ближнего Востока и Тропической Африки). И хотя процесс зачастую носит имитационный характер*, положительный контраст при сравнении с началом века – разителен.

* Имеются в виду ситуации и феномены, подобные латиноамериканским - в XIX веке, африканским - после 1960 г., в странах СНГ - после 1991 г.

 

Причины этого видимого преодоления как цикличности процесса демократизации (или - «преодоления прежней цикличности»), так и его пространственной ограниченности связаны с кризисом национально-индустриальной цивилизации; с глобализационной фазой мироинтегрирующего процесса; со сменой технико-экономической парадигмы мировой капиталистической системы. Или, быть может, с нынешним, начальным этапом данного «триединого процесса», формирующего мир первой половины XXI века*. (К этой проблеме - «бабочка или куколка?» - мы вернемся в заключении).

* В этом плане «политическая демократизация на «не-Западе» - явление того же («второго») уровня, что и «конец биполярности мира», «новая роль масс-медиа» или «наступление коррупции и криминала».

 

Глубина этих обуславливающих кризисных процессов и обеспечивает достаточно длительное позитивное взаимодействие модернизации и демократизации (точнее - неомодернизации и, быть может, - см. ниже - неодемократизации) в регионах «не-Запада».

С этими процессами связана меньшая, чем в прошлом, зависимость демократической институционализации от уровня экономического развития той или иной страны. Все меньшие возможности информационной изоляции - и императивы (равно как и возможности) «политической мобилизации масс» во имя «тотальных целей». Все большее воздействие глобального политического и финансового поля, охраняющее благостные фасады новых демократий *. И отступление традиционных форм «доминирующего этатизма», который вне Запада в большинстве случаев принимал именно авторитарные формы.

* Хотя Балканская война 1999 г ., возможно, свидетельствует о «недостаточности» этих полей для сохранения той мировой гегемонии США, которая стала одним из результатов глобализации, «конца биполярности» и (пока что) отступления авторитаризма.

 

Вместе с тем - здесь мы переходим к третьему из объявленных положений, к противоречиям и «ловушкам» нынешней ситуации, - последняя и сегодня отнюдь не представляется однозначной. В еще меньшей мере одновекторным выглядит ее эвентуальное развитие. Осознание этого и привело к определенному смещению акцентов в исследованиях последних лет (по сравнению с началом 90-х годов).

«Негативные моменты», «ограничители» демократического процесса и «угрозы» ему обусловлены как непреодоленностью ряда элементов прошлого, так и противоречивостью кризисного настоящего. И, как увидим, определенными проекциями в будущее (и из будущего).

Во-первых, в ряде регионов и стран «не-Запада» основные компоненты политической демократии пока попросту не существуют. Во всяком случае - в виде системы и (или) в рамках системы. Налицо либо реальные тенденции, однако слишком отдаленные от поверхности политической жизни (Китай), либо, напротив, уже не раз упоминавшаяся ситуация «демократических» фасадов, которым не соответствует «остальное пространство» общества - ни по вертикали, ни по горизонтали. Экстремально-показательной и в этом плане предстает ситуация 1993- 2000 г . в России, но схожие контуры в той или иной форме проступают в десятках других национальных ситуаций *. Это относится к «игре в выборы», и к фиктивности разделения властей, и к политической культуре в подавляющем большинстве стран Тропической Африки, Ближнего Востока, Центральной Азии. Поскольку же речь идет о тенденциях развития гражданского общества, то и ко многим странам Южной Азии и Латинской Америки.

* В том числе и в странах укорененной демократической традиции, недавних демократических подъемов, бурно развивавшегося гражданского общества (Испания, Чили и др.)

 

Другим элементом «давления прошлого» предстает социальная ситуация, господствующая в большинстве стран традиционного и нового Юга. Родившаяся в Латинской Америке максима «демократией не насытишься» («democracia no se come») распространяется по многим зонам недавней демократизации. Да и в самой стабилизированной Латинской Америке удельный вес бедняков среди населения (и городского, и сельского) все еще выше, чем в 1980 г.* Бедность, безработица, социальная поляризация (намного большая, нежели в 1980 г.) и фрустрация выступают как питательная среда и для новых авторитарных поползновений, и для поддержания образующей - патронажно-клиентелярной - системы политических связей. И как основной фактор де-политизации, «социально-политической аномии», «усталости от свободы» («путинизация»).

* См . CEPALY C/Anuario Estadistico, Economico у Social, 1998.

 

Здесь инерция прошлого («бесправия и нищеты») органически взаимодействует с негативным влиянием кризисных процессов настоящего. Тех самых, иные аспекты которых выступили (и все еще выступают) как позитивные факторы политической демократизации «не-Запада».

Это негативное ингибирующее воздействие современных кризисных процессов на ход демократизации и особенно на развитие ее конструктивных аспектов связано в первую очередь с преобладанием (подчас абсолютным) того, неолиберального варианта трансформации, который утвердился в начале 90-х годов почти во всех регионах «не-Запада».

Крайняя слабость (1990-1998) сопротивления альтернативных тенденций преодоления кризиса и даже иных, отличных от неолиберального вариантов решения его проблем проявилась в таких моментах и процессах, как:

- тотальность отвержения институтов предшествующего (импорт-замещающего, мобилизационного) развития;

- резкость ослабления экономической роли и особенно социальной активности государства; отступление под напором рынка не только государства, но и гражданского общества;

- упадок традиционных институтов политического и социально-политического действия «снизу» (политические партии, профсоюзы, антидиктаторские движения и структуры);

- спад недавней политической (антиавторитарной, антикоррупционной) активности масс - под совокупным воздействием идеологической агрессии неолиберализма *, телевидения, иных наркотиков и покупок в кредит (там, где социально-экономическая ситуация это позволяет); ее канализация в русло преступности и коррупции, либо трайбализма и религиозного фундаментализма.

* «Идеологическое движение всемирного масштаба, невиданное в истории капитализма, с цельной боевой доктриной, решившее преобразовать мир по своему образу и подобию. Нечто, гораздо более похожее на прежнее коммунистическое движение, чем на эклектический и вялый либерализм прошлого века» (P.Anderson, KO"EYO N.75, 1996, Venezuela).

 

Вырваться из этих ловушек до конца 90-х годов оказалось делом неподъемным. Возникли многочисленные элементы «демократической инволюции», «исключающей демократии», «тоталитарного либерализма», «демократии-трансвестита»*. «Позитивные изменения перевешиваются тенденциями, развитие которых делает электоральную демократию в регионе все более фальшивой, неолиберальной, делегативной и нездоровой» **.

* «Она выглядит привлекательной, дружелюбной, приветливой девушкой - пишет об этом в латиноамериканском бестселлере «Современное Чили. Анатомия мифа» (Stiago de Chile, 1997) чилийский социолог Т.Мульян. - «Но поднимите ее юбку - и вас ожидает большой сюрприз» (И не один, добавим мы.). Цит. по «Nation» 23.11I.1998).

** Л.Даймонд. Полис, №. 1, 1999, с. 19.

 

По данным «Freedom House» удельный вес «либеральных» («свободных» демократических режимов в современном мире (в целом), достигнув высшего показателя в 1991 г ., затем стагнирует (от 41,5 % к 39,8 %). Особенно же заметно падение доли «свободных государств» среди «формальных демократий» в 90-е годы: с 85,5 % в 1990-е году до 65 % в 1995-м*. Несомненно, что за этими цифрами стоит прежде всего осознание реальностей в странах СНГ**. Но вместе с тем и «объективные» процессы иного, более глобального и глубокого порядка, связанные с генезисом нынешней противоречивости периферийной ситуации и предполагающие ее сравнение с реальностями сегодняшней демократии на Западе.

* Л.Даймонд. Полис, №. 1, 1999, с. 17,18,19.

** Точнее — СКГ. К - от «криминальных», «коррупционных», «крадущих» и т.п. На выбор...

 

Думаю, что решающими при этом выступают три взаимосвязанные категории: «безальтернативность», «неолиберализм» и «демобилизация».

Безальтернативность, однолинейность процесса либерализации на «не-Западе» означала, что возникающие из нее структуры не отмечены печатью исторической равнодействующей, укорененной во всей совокупности тенденций общественного развития. Включая «здоровую инерцию» прежних тенденций и структур* и преодоление (в сочетании с элементами заимствования) сопротивления альтернативных вариантов развития.

* Как это происходит в период нынешнего перехода на Западе - в отношении порожденных прошлым структур социальной демократии, гражданского общества, «государства всеобщего благоденствия».

 

Уже из этого «инбридинга» общественного развития «не-Запада» проистекает слабость новых структур как демократических, их неукорененность и ущербность, связанная во многих случаях и со сравнительно слабой мобилизацией масс в ходе антидиктаторской борьбы. И особенно со спецификой самой «неолиберальной демократии», нацеленной на всяческое закрепление и усиление этой демобилизованности (атомизации, апатии, пассивности) масс, последствия которой в 1999/2000 гг. в полной мере определили политический «выбор» России.

В 80-е годы антиэтатистская составляющая неолиберализма существенно способствовала ослаблению авторитаризма в обществах «не-Запада». Однако затем там, где вчера правил бал диктат национального государства, та же неолиберальная доминанта утверждает диктат международного рынка. Между тем демократических колоний не бывает. Невозможность реального воздействия национального большинства на акторов мирового рынка придает глубинно антидемократический характер неолиберальным тенденциям и структурам, «пожирая» в ситуации демобилизованности масс и слабостей гражданского общества реальное «пространство» за фасадами «формальных демократий». Неолиберальный вариант глобализации, логика рынка (международного), очищенная от всех «ограничителей», представляется трудносовместимой с традиционными реалиями и ценностями политической демократии и социальной интеграции.

Отсюда постоянная политическая (и психологическая) сверхзадача: как добиться совместимости, мирного сосуществования исключающей социальной политики и делегирования реальных функций управления мировому рынку - с сохранением видимости демократических норм и институтов? Раньше схожие проблемы «решались» фальсификацией результатов выборов или переворотами. Сегодня - ограничением сферы действия парламентов, контролирующим диктатом масс-медиа («внеполитической доктринизацией»), самой установкой на «демократию низкой интенсивности», «демобилизованную демократию».

Законно возражение: а что здесь, собственно, «незападного»? Разве в домах у старших сестер не происходит то же, что и у Золушки?

 

Список «общих проблем», действительно, внушителен, будь то господство тенденции «безальтернативности» и упадок роли парламентов, политических партий, профсоюзов, гражданского общества в целом под напором «трех М»: масс-медиа, «микропроцессорной модели» (производства и распределения), мирового рынка*; настроения фрустрации, индифферентности, «асолидарности» в массах - или воздействие самой затянутости перехода, никак не воплощающегося в новейшей устойчивой системе общественных структур.

* «Mercado Mundial», «Mass-Media», «Modelo de microprocesadora» ( по - испански ).

 

Список можно продолжить. И все же не меньшее значение имеют и дополнительные слабости процесса демократизации в незападных обществах; опасности, ему грозящие. О них тоже уже говорилось. Это:

- непреодоленное авторитарное прошлое, отсутствие традиций и институтов, укоренившихся на Западе в последние 100-150 лет;

- бедность большинства, граничащая с нищетой; несравненно большая, чем на Западе, трудность проблемы совмещения социального исключения и политической интеграции, в особенности — в ситуации форсированной модернизации (безработица) и неравномерности развития;

- полная отстраненность населения бывшего третьего и второго миров от принятия решений на мировом уровне (в отличие, скажем, от избирателей стран «большой семерки»);

- культурная чуждость многих институтов и норм демократии (западной!) большинству населения «Юга + Востока»;

- постепенное осознание (опасение) вечности, непреодолимости нынешнего членения мира*.

* «Худшее, как сказал несколько лет назад, выступая в КНР, Президент Всемирного банка Дж.Вульфенсон, в том, что для слишком многих пресловутый «стакан» почти совершенно пуст. В действительности для них дела никогда не обстояли так плохо, как сейчас... Зрелище, которое разворачивается перед нами в сегодняшнем мире - это трагедия исключения». ( Цит . по M.Harnecker, La Izguierda en el umbral del siglo XXI (versia preliminar). La Habana , 1998).

 

Все эти и многие иные явления и процессы, свидетельствуя о затухании (или вырождении) «третьей волны демократизации» (С.Хантингтон), не грозят «не-Западу» «откатной волной» традиционного типа, немедленным поворотом антиавторитарной тенденции вспять. Но генерированные настоящим (а не прошлым), они напоминают, что падение здесь авторитарных режимов не гарантирует автоматически ни упрочения, ни (тем менее) развития демократии.

Это, к сожалению, верно и для тех новых тенденций, мобилизационных и иных вариантов борьбы против авторитарных коррумпированных режимов, которые выявились в 1998-1999 гг. (Индонезия, Венесуэла, отчасти Эквадор, Колумбия и - в значительно менее четко

выраженной форме - Россия при Примакове), под воздействием последствий экстраординарного финансово-экономического кризиса *.

* Хотя следует признать, что ситуация в Венесуэле, Сальвадоре, быть может - в Никарагуа и Колумбии пока остается открытой и может воплотиться в новые формы демократического развития на периферии, способные хоть частично уравновесить воздействие «российского отлива».

 

Так или иначе, сегодня, на стыке веков и тысячелетий, прогнозы будущего политической демократизации (и демократии) в регионах «не-Запада» могут быть только вероятностными.

В пользу этой тенденции работают как сама растущая длительность функционирования демократических институтов (пусть даже в форме фасадов) - в той мере, в какой оно все более делегитимизирует авторитарную тенденцию, так и прежняя (или усиливающаяся) заинтересованность хозяев глобализирующегося мира в однородности его структур и предсказуемости его развития. Ей благоприятствуют и неизбежный (в глобальном масштабе, хотя и не исключающий возникновения инволюционных ситуаций, подобных российской) рост числа и, возможно, влияния субъектов «научно-информационного» производства и сетевого принципа общественных связей; нарастающие элементы политической децентрализации (в национальном и региональном масштабах).

Список «оптимистических факторов» вероятного будущего, наверное, также мог бы быть продолжен. Верно, однако, и то, что воздействие контртенденций (о которых шла речь раньше) пока не нейтрализуется. Ни на одном направлении. А в некоторых аспектах и нарастает.

По-прежнему военно-политические, финансовые и криминальные моменты глобализации намного обгоняют ее правовые, институционные, демократические процессы, стремительно и пока безальтернативно (Балканская война!) утверждаются элементы неограниченной монополярности (США) современного мира, что и само по себе, и через вероятные реактивные процессы (особенно в наименее либерализированных регионах Юга) направлено против демократизации и демократии.

Новая технико-экономическая парадигма («деиндустриализирующая», фрагментированного производства и потребления, дерегулиро-ванных трудовых отношений и т.д.) несет в себе помимо иных и мощный импульс социальной поляризации - до сегрегации включительно. Сегодня это порождает элементы «демократической инволюции» («смерть путем тысячи вычитаний» - по Л.Даймонду. Завтра это может обернуться антиутопическим трагифарсом, когда все те же «фасады» будут прикрывать национальное сосуществование двух отдельных общностей (глобализационного, fast track капитализма - и субсидируемых в рамках системы свободы «hire and fire» изгоев). Каждой из них по-своему деполитизированной, «десолидаризированной», атомизированной.

Этот набор тенденций может быть дополнен такими векторами, как углубляющийся цивилизационный раскол (одна из возможных реакций на глобализацию), экологический хаос (или диктатуры) и т.д. Равнодействующая такого «воздействия из будущего» на процессы демократизации будет, разумеется, выглядеть совсем иначе, чем в ранее рассматривавшемся варианте. И вообще - нежели в десятилетия «модерна и прогресса»...

И последнее. Многое в оценке альтернатив будущего и в том числе - перспектив демократизации за пределами «золотого миллиарда» зависит от точности самоопределения в системе глобальных координат настоящего.

Находится ли мировое сообщество в начальной - или зрелой фазе переходного периода? Или речь вообще идет уже не о продолжающихся трансформационных сдвигах, а о сложившейся в своих основах системе структур? Имеем ли мы в этом случае дело с «куколкой» - или «бабочкой»? предвещает ли однолинейность («безальтернативность») нынешних сдвигов * такую же безальтернативность ближайшего и среднесрочного будущего (при варианте «бабочки»), или, напротив, возможно крайнее разнообразие (с приятными и неприятными неожиданностями) при дальнейшей трансформации структур настоящего («куколки») в более устойчивые системы среднесрочного и более отдаленного будущего **?

* Столь контрастирующая с ситуациями «схватки альтернатив», характерными для структурных кризисов 1929-70-х гг. (на Западе, Юге и Востоке).

* Что дало бы контур (тенденций альтернативного развития), напоминающий «бокал шампанского» там, где альтернативные транзиты прошлого складывались в контур усеченной (и даже правильной) пирамиды.

 

Весь этот круг вопросов имеет, думается, для перспектив политической демократии в регионах «не-Запада» большее значение, чем для соответствующей (тоже - вполне реальной) проблемы на Западе, где традиция и инерция политической демократии, ее укорененность в цивилизационных характеристиках региона, иная социальная ситуация и несравненно меньшее негативное воздействие недавнего прошлого, возможно, делают будущее не столь многозначным...


Из сборника статей
"Политические институты на рубеже тысячелетий"
М. 2001 год.