В. Шляпентох

ЭЛИТЫ, А НЕ МАССЫ - ГЛАВНЫЙ ХРАНИТЕЛЬ КОНСЕРВАТИЗМА И ГЛАВНЫЙ МОТОР СОЦИАЛЬНЫХ ИЗМЕНЕНИЙ В РОССИИ*

* Благодарю Бориса Докторова, Вячеслава Сафронова, Аллу Чирикову, Франца Шереги и Владимира Ядова за их комментарии, которые учтены в тексте

Введение: теоретическая перспектива

Отталкиваясь от интереснейшей статьи Владимира Ядова "К вопросу о национальных особенностях модернизации российского общества"*, я хочу показать, что с помощью культурологических концепций невозможно объяснить главные проблемы современного российского общества и направление его развития. В частности, положение дел с его модернизацией. Как правило, культурологические концепции основываются на общепринятом в американской социологии постулате, гласящем, что общество регулируется в основном социальными ценностями, интернализированными членами общества в процессе первичной или вторичной социализации.

* Ядов В.А. К вопросу о национальных особенностях модернизации российского общества - смотреть

Я принимаю здесь наиболее распространенное определение ценностей, как мерило важности объектов окружающего мира и как характеристику важности целей, индивидуальных и общественных. По моему мнению, культурологический подход (его главным теоретиком в середине 20 века стал Толкотт Парсонс) искажает реальный процесс регулирования общества и не объясняет полностью, как в обществе поддерживается порядок и сохраняются существующие политические и социальные структуры. Равно плохо этот подход объясняет процесс изменений в обществе и мешает понять, как происходят трансформации в обществе, как меняются основные структуры общества: политическая, экономическая, социальная и технологическая, и как меняется сама культура с ее ценностями и картинами мира. Эти изменения происходят под воздействием объективных факторов (динамика экономики и уровня жизни, технологический прогресс, изменения геополитических обстоятельств) и деятельности старой и новой элиты. Роль исходных массовых ценностей в сохранении статус-кво и в возникновении изменений и трансформации общества намного меньше, чем предполагают культурологи. Старинная марксистская парадигма изменений с тремя ее известными компонентами (производительные силы, производственные отношения и надстройка), несмотря на ее чрезмерный упор на экономику и недооценку самостоятельности "надстройки", более продуктивна в изучении социальной динамики, чем культурологические схемы, ищущие причину или отсутствие изменений в ценностях, разделяемых массами. Существующие ценности не могут служить причиной стабильности или динамики общества главным образом потому, что они не являются независимыми переменными по отношению к обществу, а сами зависят от того, что в нем происходит, и, прежде всего, от действий элит, старых или новых.

На мой взгляд*, поведение людей, вербальное и материальное, прежде всего, регулируется внешними нормами и правилами. Ценности же часто выступают в виде инструмента рационализации того поведения, которое навязано "сверху", как идеологическое "оформление" внешних позитивных или негативных стимулов, примерно так, как описывал поведение людей Беррес Скиннер, а еще намного раньше Томас Гоббс. Несоблюдение норм и правил влечет санкции — прямые наказания, от потери вознаграждения и шансов на продвижение до потери работы и уголовного наказания, включая лишение свободы или даже жизни. Поэтому страх перед санкциями является гораздо более мощным стимулом поведения людей, чем моральный дискомфорт от нарушения интернализованных ценностей, который также влияет, но в умеренной степени на поведение людей. Люди, зависимые от поощрений и наказаний начальства и ближайшего окружения, не могут быть инноваторами по определению, равно как и не несут ответственности за стагнацию общества. Стахановское движение, которое описывалось советской пропагандой как возникшая "снизу" народная инициатива, было организованной сверху акцией, как, впрочем, и все новаторские начинания в советском обществе. Практически все массовые движения в Америке в последние полвека возникли по инициативе не рядовых граждан, а активистов, получивших поддержку СМИ, политических партий и государства.

* Shlapentokh V.E. Fear in contemporary society: its negative and positive effects. New York Palgrave Macmillan, 2006

Я придерживаюсь теории, согласно которой элиты, распоряжающиеся ключевыми ресурсами в стране, являются главным агентом изменений в любом когда-либо существовавшем обществе. Элиты — это группы людей, способных влиять на поведение и сознание масс. Выделяются три типа элиты — политическая, экономическая, и культурная. В известном смысле эта типология близка к неомарксистскому выделению трех типов капитала — политического, экономического и культурного.

Под политической элитой я понимаю группу людей, принимающих стратегические решения и имеющих доступ к кнопкам власти и контролю над институтами, оказывающими влияние на сознание людей. Это определение относится как к властвующей элите, так и к оппозиционной элите, если она имеет свои институты идеологического (включая религиозное) воздействия на массы и определенные позиции в государственном аппарате. Правящая политическая элита невелика по размерам и насчитывает в принципе не более сотни людей. В авторитарном обществе тот, кто оказывается у вершины власти и имеет монополию на главные "кнопки" управления: армия, политическая полиция и медиа, имеет возможность, с учетом всевозможных ограничений, включая настроения масс, коренным образом изменить состояние общества. Общенациональная и локальная бюрократия элитой не является и выступает как инструмент режима.

Известной автономией обладают экономическая и культурная элиты. В авторитарном обществе эта автономия минимальна, в демократическом — весьма значительна. Это особенно касается экономической элиты, управляющей экономикой. Ее автономия в демократическом обществе может достигать такого уровня, что главы больших корпораций превращаются в феодальных лордов, соперничающих с политической элитой. Культурная элита, которая профессионально занимается созданием и распространением знаний и идеологии, в авторитарном обществе в целом служит политической элите, хотя всегда включает в себя оппозиционные власти элементы. В демократическом обществе ее оппозиционность существенно возрастает, хотя и здесь она служит политической элите, правящей или оппозиционной, и экономической, — способной оказывать огромное воздействие на медиа.

Только элиты, властвующие и оппозиционные, и прежде всего политические, инициируют организационные изменения в обществе, одновременно предпринимая меры для изменения, используя культурную элиту, системы ценностей населения, в первую очередь среди активной части общества — молодежи и образованных людей. Атаки на старые ценности, как правило, всегда удаются, даже если меньшинство населения оказывается для элиты "твердым орешком" и продолжает разделять старые ценности. В терминах марксистской парадигмы, процитированной выше, элиты представляет ту "надстройку", которая не столько меняется под влиянием "базиса" (это утверждается ортодоксальным марксизмом), сколько сама меняет и "базис", и даже "производительные силы", ускоряя или замедляя их развитие.

Отрицая ключевую роль массовых ценностей в развитии общества, я настаиваю на огромной роли ценностей, в том случае, если их разделяют члены политической элиты и те, кто ее обслуживает, а также те, кто причастен к управлению людьми и к формированию их сознания: журналисты, преподаватели вузов и школ, социальные исследователи. Ценности "активистов" в управлении обществом, их интеллектуальные и эмоциональные инвестиции намного устойчивее, чем ценности рядовых людей. Знаменитый феномен "старых большевиков", открытый Солженицыным в "Гулаге" (старые партийцы, умирая в лагере, оставались верными не только марксизму, но и персонально Сталину) иллюстрирует эту мысль.

Однако для большинства людей характерна очень большая подвижность ценностей. Я возражаю против тенденции культурологов преувеличивать стабильность ценностей, даже если они передаются из поколения в поколение. Ведь каждое новое поколение может быстро усвоить ценности, отличные от ценностей их родителей, оказавшись в другом социально-политическом контексте, например, в результате революционных изменений на родине или оказавшись за рубежом.

В моем понимании массовые ценности воспроизводятся главным образом потому, что в этом заинтересована господствующая "старая" элиты. Конечно, если эти элиты на протяжении столетий втолковывали массам одни и те же ценности, например, страх перед государством, ксенофобию и пренебрежение к личности, то эти ценности, передаваясь из поколения в поколения, выглядят почти как генетические, и затраты, которые должны произвести элиты, решившие менять общество, должны быть многократно выше, чем в тех случаях, когда идет речь об относительно "временных" ценностей: Ельцин и Путин с легкостью уничтожили уважение к демократическим институтам, которое насаждалось только со времен Перестройки.

Подход к изучению общества, развиваемый в данной статье, находится в ортогональном отношении к господствующей среди многих западных социологов постмодернистской методологии, которая тяготеет к описанию социальных процессов, как бы формируемых "снизу в результате деятельности суверенных индивидуумов, свободно выбирающих буквально все свои характеристики — от политических взглядов и способов описания мира и религии до пола и этноса.

Концепция В.А.Ядова

В упомянутой выше статье Ядов размышляет о месте России в мире и о том, от чего зависит характер российского исторического процесса. Из двух доминирующих парадигм в современной социологии — "активистской" и "культурологической" с упором на "национальные особенности" — Ядов выбирает первую. Сторонники первой парадигмы, по Ядову, "концентрируют внимание на пусковом механизме изменений — агентах, которые, подобно тому, как это имеет место в химической реакции, запускают процесс". Сторонники второй парадигмы, если упростить их точку зрения, утверждают, что в каждом обществе завтра будет то же, что и сегодня, потому, пишет Ядов: "исторически пройденный путь является чуть ли не краеугольным камнем" будущего народов и государств в миросистеме.

Поразительно, что Ядов, заявив о своей приверженности к активистской парадигме (правда, в примечании), по сути, забывает ее в своем дальнейшем тексте и увлекается компаративистской культурологией (называемой им парадигмой "национальных особенностей") в поисках характеристики той "колеи", по которой движется Россия и "из которой непонятно можно ли выйти", как сетует процитированный Ядовым Александр Аузан.

Ядов присоединяется к тем многочисленным авторам, которые после 2000-го года (в отличие от авторов 1990-ых, делавших акцент на роли агентов изменений) стали полагать, что главные проблемы модернизации страны лежат в российской культуре. Культурология "нулевых годов" доказывает бесперспективность борьбы с коррупцией и произволом чиновников, потому что "так всегда было" — удобнейшая позиция для обоснования конформизма и политической пассивности. Неудивительно, что теорию о вечности коррупции в России разделяют и часть оппозиции, и правящая партия, сомкнувшись в согласии, что статус-кво невозможно поменять. Некоторые либералы, вопреки очевидным фактам, доказывают, что коррупция "при коммунистах" была, по крайней мере, не ниже, чем в постсоветской России.

Между тем, я постараюсь показать, что именно деятельность элит в гораздо большей степени, чем культурные традиции, определяет будущее России.

Данные Ядова о влиянии российских ценностей на модернизацию

Ядов обосновывает свой культурологический подход к объяснению трудностей модернизации в России ссылками на данные многочисленных опросов:

- По данным В. Магуна и М. Руднева, "россиянам свойственна более высокая потребность в защите со стороны государства", и у них "менее выражены потребности в свободе и самостоятельности, склонности к риску", чем у населения западноевропейских стран.

- Согласно исследованиям по методике Р. Ингельгарта, население России, как и других бывших стран СЭВ, отличается от населения стран Западной Европы доминированием ориентации людей на материалистические ценности, а не постматериалистические.

- По утверждениям Н.М Лебедевой (данные не приводятся), "посткоммунистические общества лежат намного ниже, чем другие, по шкале доверия, толерантности, ценностей самовыражения".

- Из исследований Е. Ясина (эмпирические данные не приводятся) следует: "по важнейшим направлениям произошел откат назад... культурные предпосылки модернизации ухудшились".

- Сотрудниками Института социологии РАН установлено, что за 2004 — 2007 гг. доля выбирающих ценность свободы сократилась с 26% до 20%, а доля сторонников сильного государства увеличилась с 41% до 47%.

- "Заслуживают серьезного внимания исследования Н. И. Лапина", пишет Ядов. Он пришел к выводу, что для россиян характерен "толерантный симбиоз культурно разнородных ценностей" как рациональный ответ жизненных миров россиян на аксиологический вызов трансформирующегося общества и этот симбиоз "не является роковым препятствием для модернизации российского общества, а наиболее значимое ее препятствие коренится в отсутствии сетевых институтов саморазвития, прежде всего — инновационных".

- Согласно данным Касьяновой, "россияне зашкаливают по тесту "циклоидность". В переводе с языка психоаналитиков на общепонятный, это означает, что мы не склонны к систематически выполняемой деятельности, независимо от настроения".

Молчаливые допущения Ядова

Тщательное сравнение ценностей населения России и других стран, выявление роли отдельных типов ценностей имели бы центральное значение для решения той задачи, которую Ядов поставил перед собой: изучение условий модернизации в России, в том случае, если бы базовые допущения, которые Ядов молчаливо предполагает правильными, были таковыми.

Первое допущение. Ценностные ориентации и ментальность народа в целом выступают как независимые и достаточно стабильные переменные, а вовсе не являются продуктом быстрых изменений в обществе (технологических, экономических, социальных) и, что особенно важно, целенаправленного воздействия власти и новых обстоятельств, создаваемых властью.

Второе допущение. Поведение людей "согласуется с собственными ценностными ориентациями", и это поведение эмпирически влияет на процессы в стране, что и предполагает важность изучения ценностей для выяснения темпов модернизации. Я не поднимаю вопрос о достоверности данных, приводимых Ядовым. Многие из них, в том числе данные международного исследования Ингельгарта, сомнительны, ибо ответы респондентов находятся под сильным влиянием такого феномена как desirable values и воздействия властей. Другими словами, люди отвечали согласно официальным ценностям общества. Например, Ингельгарт, принимает "за чистую монету" ответы китайцев на весьма политизированные вопросы.

Если же эти главные допущения Ядова теоретически и эмпирически не обоснованы, то вряд ли изучение степени близости русской ментальности к западноевропейской, как это выявляют далекие от надежности опросы, может объяснить то, что происходит в российском обществе, и объяснить, почему темпы его модернизации не устраивают многих, в том числе и президента страны.

Однако предположим, что массовые ценности — традиционные по своей природе — оказывают большое (для некоторых авторов, к примеру, Л. Гудкова, решающее) влияние на процессы модернизации страны.

Сравнение массовых ценностей и индикаторов модернизации: вторжение здравого смысла

Между тем, есть почти абсолютный консенсус на тему того, чем измеряются темпы модернизации в России. Для выявления перечня индикаторов и задач модернизации России проще всего взять известную статью президента Медведева «Вперед, Россия!» (10.09.09) или материалы Института Современного Развития, считающегося "мозговым трестом" президента * . Теперь зададимся вопросом — какие же ценности, которыми оперируют социологи, цитируемые Ядовым, могут оказать прямое влияние на задачи модернизации, поставленные президентом. Неужели они могут повлиять на "экспорт уникальных технологий, энергоэффективность и производительность труда или разработку новых видов топлива"? Или, быть может, они могут воздействовать на "уровень ядерных технологий или совершенствование информационных технологий"? Или на "подготовку средней и высшей школой достаточного количества специалистов для перспективных отраслей". Или на "концентрацию усилий научных учреждений на реализации прорывных проектов" вместе с "приглашением на работу лучших ученых и инженеров из разных стран мира"?

* Кремлевские мечтатели // Новая Газета, 5 февраля, 2010.

Но обратимся теперь к чисто социальным проблемам. Только те исследователи, которые игнорируют российскую реальность и существующие возможности масс принимать реальное участие в политической жизни страны, могут утверждать, что решение таких задач, как "создание предельно открытой политической системы, динамичной, подвижной, прозрачной и многомерной социальной структуры, политической культуры свободных, обеспеченных, критически мыслящих и уверенных в себе людей, современного эффективного суда", зависят, прежде всего, от таких массовых ценностей, как соотношение материалистических и постматериалистических ценностей или характера "симбиоза культурно-разнородных ценностей".

Несомненно, традиционные образцы мышления и поведения способствуют воспроизводству той социально-политической системы, которая господствует в обществе. Именно она помогает сохранять тот строй, который "нравится" властям. Культурные традиции работают на элиту, желающую сохранить статус-кво, будь это Россия, США или Саудовская Аравия. Даже ценности, стимулирующие изменения повседневной жизни, в таком динамичном обществе, как американское, довольно-таки слабые. Сам по себе культ индивидуализма не предполагает автоматического стремления к переменам. Потребность нововведений приходит в массовое сознание не потому, что оно жаждет изменений, а потому, что это навязывается технологическим прогрессом (мобильные телефоны вошли в жизнь всего мира — от африканских деревень до Манхэттена — не из-за жажды граждан в переменах). Так же необходимость изменений диктуется стремлением к выживанию в условиях конкуренции (экономической или геополитической) или навязывается активистами, агентами, элитой.

Вот тут мы подошли к главному тезису этого текста, да и к главной претензии к статье Ядова. Упомянув, что он предпочитает активистскую парадигму культурологической, Ядов затем не возвращается к первой из них.

Главный агент изменений общественного сознания – политическая элита

В 1990-ые годы под влиянием развала коммунистической системы в России и Восточной Европе в анализе процессов (в России и на Западе) преобладал, если использовать терминологию Ядова, активистский подход и вера в то, что активные социальные акторы и, в первую очередь, правительство, сумеет коренным образом трансформировать социально-экономические и политические структуры России, одновременно изменив ментальность россиян. Однако в начале "нулевых" годов, в связи с политическими процессами в стране и нарастанием авторитарных тенденций произошел резкий сдвиг в сторону культурологического подхода. Возросло число статей и книг, утверждающих, что Россия обречена двигаться по авторитарной колее неопределенно долгое время, и что процесс ее радикальной модернизации невозможен из-за ментальности российского населения. В России эту точку зрения изложил Лев Гудков и его коллеги по "Левада-центру в своей статье в Мониторинге Общественного Мнения (5, 2000) и в серии статей в «Новой Газете» и «Независимой газете»*.

* Мой критический анализ ряда положений статьи Л. Гудкова "К проблеме негативной идентификации" опубликован журналом Мониторинг Общественного Мнения, 2, 2001.

Суть позиции Гудкова отражают слова: "пределы возможной в России модернизации (или ее внутренние дефекты) очерчены характером действующих институтов и связанным с ними типом человека, его моралью". Гудков утверждает, что, в конце концов, причина "абортированной модернизации" кроется "в полном имморализме российского общества"*. По сути, позицию Гудкова, возлагающего ответственность на российскую ментальность как препятствие модернизации (он категорически отвергает всякие обвинения в адрес либеральной элиты, бывшей у власти в 1990-ые), разделяет множество авторов на Западе и фактически все, кого цитирует Ядов и, в конечном счете, он сам.

Как элиты, правящая и оппозиционная, меняют ценности в массовом сознании

Поразительно, как культурологи, настаивая на традиционных ценностях, почти полностью игнорируют роль господствующей элиты в поддержании и формировании ценностных ориентации населения. Между тем, у элит, особенно у правящей, имеется в распоряжении мощный арсенал средств для насаждения той системы ценностей, которую они считают необходимой для себя и общества.

* Независимая газета , 9 апреля , 2008; см . также мою главу в Russian Civil Society: Elite versus Mass Attitudes to Democratisation in Jose Ciprut (ed) Democratization, Comparisons, Confrontation and Contrasts, Cambridge. MIT Press, 2008, pp165-196.

Средства идеологического воздействия.

Прежде всего, укажем на средства массовой коммуникации, институты образования, все виды искусства и литературы. Нынешняя российская элита использует эти средства для внедрения в сознание россиян того, что Запад и особенно Америка, есть враг России, или что только авторитарные методы хороши для страны. В США элиты используют эти же средства для внушения важности борьбы с международным терроризмом и с расовой дискриминацией или для поддержки инвалидов и борьбы с курением. В обоих случаях успех элиты в формировании общественного мнения очевиден. Не удивительно, что для тоталитарного государства монополия на СМИ и образование было первостатейной задачей с момента возникновения режима в любой стране. Не случайно, что обамовская администрация была в бешенстве от консервативного телевизионного канала Фокс и даже пыталась предпринимать различные меры для его дискредитации.

Вознаграждение и страх санкций

Однако есть еще более эффективный фактор, обеспечивающий внедрение соответствующих ценностей в сознание масс. Это система материального и нематериального вознаграждения и санкций (страх) за отклонение в поведении и публичных высказываниях от принятых элитой стандартов.

Если ученый, высказывающийся, скажем, против политической корректности в США, не имеет возможности найти работу в университете, то этот факт как сигнал воспринимается всеми аспирантами, жаждущими академической карьеры. Можно не сомневаться, что подавляющее большинство из них не только откажется от противоречащих соответствующим ценностям действий или слов, но и почти мгновенно внедрит эти ценности в собственное сознание, и будет доказывать своим близким их правильность. Я был поражен тем, что мой американский помощник, исповедавший политическую корректность сильнее, чем правоверный аспирант на кафедре истории партии в 50-ые годы в СССР, начал называть свою молодую жену "партнером", ибо феминисты, с их огромным влиянием на кафедрах социальных наук, нашли, что термин "супруга" попахивает мужским шовинизмом.

Если российские журналисты видят, что их коллеги с проамериканскими взглядами не имеют шансов получить доступ к экрану главных телевизионных каналов, то большинство из них не только согласятся делать то, что одобряют власти, но и трансформируют свое сознание и будут предсказывать Америке скорую гибель и повторять свои прогнозы друзьям за стаканом водки (виски). Если начальство на разных уровнях стало ходить в церковь и просить священников освящать помещения, то через короткий период времени число людей, уверяющих себя и других, что они истинно православные, возрастет в геометрической прогрессии.

Новые объективные обстоятельства, быстро меняющие ценности

Новые условия жизни, созданные стихийно или прямыми усилиями элиты, стремительно сами по себе меняют ценности россиян, но опять-таки элиты выступают в качестве инструмента этих изменений.

Ядов ссылается на данные Магуна и Руднева, показывающие, что "россиянам свойственна более высокая потребность в защите со стороны государства, менее выражены потребности в свободе и самостоятельности, склонности к риску", чем населению западноевропейских стран. И опять-таки здесь причина и следствие меняются местами. Вполне естественно, что россияне, живущие под постоянным давлением произвола государства и беззакония, мечтают о том, чтобы быть защищенными от него; исследователями это воспринимается как причина того, что государство играет огромную роль в жизни общества. Да и сами СМИ в последнее десятилетие (в противоположность 1990-ых) с их пропагандой "государственности" и возвеличиванием лидеров, которые выступают как носители государственного начала (вспомним действия В. Путина в Пикалево) способствовали возродившемуся культу государства как главной "скорой помощи" простым людям.

И вполне естественно, что в условиях отсутствия стабильных правил в экономике граждане Российской Федерации не склонны, будучи здравыми людьми, предаваться опасным экспериментам. Опять-таки российские СМИ и выступления официальных лиц на протяжении десятилетий вместе с многочисленными сериалами типа Бандитский Петербург, Бригада или Школа (если взять наиболее удачные) способствовали внедрению в сознание масс (в добавлении к их собственному опыту) картины общества, в котором мошенники и бандиты правят бал. Сравните с советской пропагандой и советскими фильмами, рисовавшими благостную картину мира, в которую верило большинство граждан, даже в тех небольших городах, где царила преступность.

Гудков указывает на взаимное недоверие россиян друг к другу и опять-таки связывает эту особенность с российскими традициями. Отметим, что недоверие друг к другу типично не только для современных россиян, но и для многих других наций*. Дело в том, что степень недоверия между рядовыми людьми является прямым следствием того, как работает правоохранительная система в обществе и как соблюдаются его законы. Так, если американец уверен в том, что в случае конфликта с другими он может полагаться на немедленное вмешательство полиции, а затем и суда, у него нет основания бояться, что сосед, сослуживец или приглашенный сантехник его обманет. Он может идти на риск доверия к нему, и, как правило, не проигрывает.

* Inglehart R., et al 2004. Human beliefs and values: a cross-cultural sourcebook based on the 1999-2002 values surveys. Mexico . Siglo XXI , 200.

Поразительно, что российские социологи тоже вменяют в вину своим гражданам и "национальному характеру социальную пассивность, то, что "абсолютное большинство, то есть 90% граждан, считают, что они не в состоянии влиять ни на какие дела, которые выходят за пределы ближайшего круга"*. Ни слова эти социологи не пишут о том, что социальная пассивность навязана недемократическим государством, отнявшим у населения всякую возможность реальной политической деятельности. Не менее примечательно и обвинение российских граждан в положительном отношении к коррупции как неизбежному злу, что подчеркивает Алексей Левинсон, соавтор Гудкова в его анализе российского общества**. Впрочем, сам Гудков отмечает в той же статье, что "люди приспосабливаются... через коррупцию, через семейно-родственные неформальные связи".

* Липский А. Фоторобот российского обывателя. Новая газета, апрель 3. 2008

** Теорию органической склонности россиян к коррупции недавно высмеяла Юлия Латынина, рассказывая, как сравнительно легко и быстро руководство Грузии добилось успехов в борьбе с коррупцией, считавшуюся там не менее вечной, чем в России. Латынина пишет: "В этой стране проведена реформа полиции. Причем страна Грузия была синонимом коррупции, как в советское время, так и во времена Шеварднадзе, когда в Тбилиси не было света, а полиция занималась тем, что торговала наркотиками и людьми с Панкисским ущельем. И вот проведена полная реформа полиции, эта полиция лучше, чем в Израиле или Америке, по крайней мере такая же. Она не берет взяток вообще. Не просто не берет, а вообще не берет." ("Код доступа", Эхо Москвы, ноябрь 22, 2009).

 

Характер социальной мобильности и ценности, поощряемые властью и жизненными обстоятельствами, такими, как условия продвижения по службе, являются мощнейшими факторами, способными почти мгновенно менять ценностные ориентации граждан. Возьмите, например, отношение к науке и профессии ученого в современной России. В советские времена престиж ученого был фантастически велик. Он был намного выше, чем в Америке. И что же? Сегодня престиж ученого удивительно низок в России. Гудков и другие утверждают, что это — результат "подавленности мотиваций достижения" в системе ценностей россиян. Между тем, очевидно, что российские молодые люди, вполне рационально мыслящие, адаптируются к государственной политике в отношении науки и к реальным условиям жизни ученого в России, меняют в шкале престижа место ученого и жаждут делать карьеру в государственном аппарате, обещающую ему материальные выгоды и видное место в обществе.

Как элиты в советское время быстро и коренным образом меняли ценности населения

Российская история 20-го века является замечательной иллюстрацией вышеприведенного тезиса и убедительно опровергает взгляд о "непробиваемой ментальности русского народа".

Начнем с победы советской власти после Октябрьской революции. За короткий исторический период большевики сумели существенно разрушить такие ведущие ценности дореволюционного общества, как частная собственность, религия, ксенофобия, включая антисемитизм, и создать уважение к таким ценностям, как социализм, коллективизм, общественная собственность, плановая экономика, дружба народов, партия, наука и ряд других . Большевики полностью изменили в сознании большинства отношение к дореволюционной истории и создали свои иконы вроде Октябрьской революции, гражданской войны, Ленина.

А с какой легкостью Сталин в 1940-50-е годы внедрил в сознание масс русский шовинизм и антисемитизм! В течение короткого исторического времени интернационалистическая идеология была вытеснена новой, прямо противоположной. Подавляющее большинство русских стало исповедовать новые взгляды на национальные отношения не только на партийных собраниях, но и дома на кухне с самыми близкими друзьями. И от души рассказывали друг другу антисемитские анекдоты. (Я уверен, что сейчас в России, когда Путин явно отверг антисемитизм как государственную политику, злобные антисемитские анекдоты играют второстепенную роль в саунах, которыми пользуются знатные люди страны). И без труда Кремль внедрил в массовое сознание абсолютно новую трактовку русской истории, которая полностью ликвидировала тот ее вариант, который преподавался в 20-е годы.

После 1985-го года М. Горбачев и либералы (а до этого оппозиционная элита в 1960-ые) произвели новую революцию ценностей в обществе. Они сумели существенно подорвать уважение к общественной собственности и плановой системе, к государству, силам безопасности, армии и внушить значительной части населения почтение к универсальным ценностям, сурово преследуемым советской властью — демократии и рыночной экономике, политическим свободам и частной собственности. Опять был произведен почти полный пересмотр отечественной истории, принятый значительной частью общества.

С установлением режима Путина произошло очередное изменение структуры ценностей населения. Существенно выросла значимость таких позитивных и негативных ценностей, как главенствующая роль государства в жизни общества, вера в величие России и ее ключевую роль в мировой политике, вера в особый путь исторического развития России и в авторитаризм как наиболее приемлемую форму российского политического устройства, презрение к западной политической модели и к демократии, ненависть к Америке и соседям — бывшим советским республикам и бывшим союзникам (Украине, Грузии, Польше в первую очередь).

Рисуя крайне не привлекательный образ среднего россиянина, Л. Гудков и Б. Дубин вменяют ему среди других негативных черт также острую ксенофобию и антизападные, особенно антиамериканские настроения, веру в то, что "Россия — в кольце врагов"*. Поразительно, что они оба буквально ни слова не сказали в своем анализе о том, что антизападные, антиукраинские и антигрузинские лозунги открыто накачивали в массовое сознание государство и всесильное телевидение, изображая дело так, словно некая стихийная ксенофобия стала распространяться снизу и затем внедрилась во "властные отношения, силовые структуры, образование, в культуру и телевидение".

* Липский А. Фоторобот российского обывателя //Новая Газета, август 28, 2008.

Быстрое изменение ценностей под давлением элит в других странах

Активная роль элиты в изменении структуры ценностей является универсальным явлением. Самый разительный пример из новейшей истории — это трансформация ценностей в послевоенной Германии и особенно Японии, которая была успешно осуществлена за короткий срок оккупационной администрацией. Действительно, сейчас трудно встретить японского или иностранного автора, который бы отрицал, что американская военная администрация создала новый менталитет в Японии. Но это не отрицает сохранения многих элементов традиционной японской культуры и не мешает тому, что демократические ценности прочно вошли в ментальность населения страны.

Изменение ценностной структуры населения под давлением элит происходит почти непрерывно в США и Европе. В короткий период под влиянием государственных учреждений, СМИ, школы и колледжей, кино американцы и европейцы изменили свои взгляды на меньшинства, расовые отношения, положение женщин в обществе, экологию, брак и секс.

Можно привести много других примеров, показывающих как быстро лидеры могут и обновить общество, и почти полностью его погубить. Первый тезис могут иллюстрировать события в штате Бихар. Этот индийский штат был символом глубокой экономической и культурной отсталости в стране. Уровень преступности и коррупции был одним из самых высоких в Индии, Однако, когда в 2005 к власти прорвалось повое руководство, которое устранило от власти коррумпированного политика, правившего штатом 15 лет, в штате произошло индийское "чудо". Преступность и коррупция были резко снижены, а экономический рост сделал Бихар вторым в стране штатом по экономическому прогрессу*.

* Polgreen L. Turnaround of India State Could Serve as a Model. The New York Times, April 10, 2010

С другой стороны, режим Роберта Мугабе был способен в конце прошлого века превратить относительно процветающую страну Зимбабве в общество ужасов, террора и нищеты, уничтожив экономику, здравоохранение, образование. Рядом с этой страной, находится Ботсвана, небольшая страна с той же культурой и с теми же традициями, которую правящая элита превратила в модель успеха для всего континента*.

* Kristof N. Zimbabwe and the Causes of African Poverty. The New York Times, April 10, 2010

Еще более разительный пример, ибо идет речь о ведущей европейской стране, представляет Италия, в которой президенту Сильвио Берлускони и одновременно владельцу главных каналов телевидения удалось за одно десятилетие почти разрушить демократические институты страны. Он сумел сделать итальянскую судебную систему беспомощной и неспособной привлечь его к ответственности за очевидную коррупцию в огромных размерах, и он заставил парламент принимать законы, обеспечивающие ему полный иммунитет. Он без особых проблем "избрал" в парламент дюжину женщин свободного поведения и его любовниц, а также своих адвокатов, докторов и бухгалтеров. Итальянские журналисты назвали нынешнюю политическую систему в стране "проститутократией" и не видят, как страна может от нее избавиться. Тот факт, что при Берлускони страна стала быстро деградировать (в 2007 году итальянская экономии росла медленнее, чем в других 29 стран Европейского Союза), не создало никакой серьезной угрозе режиму*.

* Stille A. The Corrupt reign of imperor Silvio. The New Yok Revue of Books, April 8, 2010

Два государства с общим культурным прошлым и разными социальными системами

Специальный удар по культурологии подготовила история, создавшая в послевоенный период две Германии, две Кореи, два Вьетнама и два Китая. С какой поразительной быстротой система ценностей двух обществ с одними и теми же традициями, дрейфовала друг от друга! Когда западные и восточные немцы в 1989 году встретились друг с другом, они не могли поверить, что у них общее многовековое прошлое, хотя, наверное, и обнаружили некоторые общие элементы в их поведении. Руководство ГДР и условия жизни в тоталитарном обществе создали одну систему ценностей, в то время как американская военная администрация - другую.

Реальные изменения институтов - дело только правящей элиты

Индуцирование новых ценностей в массовое сознание делается элитами, и, прежде всего, правящей политической элитой, для того, чтобы осуществить реальные изменения в жизни общества — уничтожение старых институтов и создание новых. Вряд ли кто-либо будет спорить, что советское общество с его новыми институтами было создано большевистской элитой за удивительно короткий срок. По сути, советская система, как она сформировалась в первые пять лет после Октября, существенно не менялась. Да и те изменения, которые происходили в советском обществе после 1953-го года, всегда были делом рук тех, кто имел доступ к кнопкам власти. Все изменения в российском обществе после 1991-го года были только результатом действий Кремля: от внедрения рыночных цен до отмены выборов губернаторов.

Неверно полагать, что в демократических обществах инициирование изменений происходит "снизу", демократическим образом. На самом деле, разница между авторитарной и демократической системами состоит в том, что в одном случае народ прямо не может влиять на решения элит, в другом случае - народ с помощью голосования одобряет или отвергает предлагаемые изменения сверху, идущие от политической, экономической и культурной элит,

Роль элит и избирателей в иниционировании изменений в США очень интересно наблюдать именно сейчас, в 2010-ом году, когда Белый Дом пытается изменить здравоохранение в стране. Никто в Америке в этот период не обсуждал, какова склонность американцев к изменениям, и не изучал их ценности, как делали авторы, цитируемые Ядовым, всматриваясь в ценности россиян для понимания того, почему в стране не идет модернизация. Большинство американцев были или против реформы или относились к ней очень скептически. Движение "снизу, так называемая "партия чаепития", была решительно против реформ. По сути, реформа была одобрена благодаря активности Белого Дома и руководства Палаты Представителей вопреки воле большинства американцев. Все другие важные нововведения в американской жизни в последние десятилетия (защита прав меньшинств и женщин при принятии в университеты и па работу, защита прав инвалидов, борьба с курением и жирной пищей и многое другое) были результатом деятельности правящей либеральной элиты страны.

Откуда политическая элита

Нет более неверного и несправедливого утверждения, чем "каждый народ заслуживает своего правительства", и "каков народ, такова и элита". Многие российские авторы, цитируемые мною, прямо или косвенно склоняются к этой точке зрения, Она находит поддержку и у ярых либералов, таких как Леонид Радзиховский или Валерия Новодворская, и у откровенных апологетов Кремля, таких как Глеб Павловский или Сергей Марков.

На самом деле, всякая элита, политическая в том числе, по определению не представляет народ. Взять, например, социально-демографические характеристики политической элиты. Ни в одной стране элита даже близко не похожа на население страны, какой бы показатель не взять — образование, пол, национальность, профессиональный опыт, родители, имущество, вкусы и все остальное. Это справедливо не только для наследственной элиты (некоторые неверно считают, что нет элиты без наследственности), но и для новой элиты. Люди, которые добрались до большой власти, даже если они римские вольноотпущенники или дети рабочих и крестьян, отличны радикальным образом от своих сверстников в детстве и школе — по уровню энергетики, морали или интеллекта, (Смешной факт — поразительное долголетие сталинских членов Политбюро — Молотова, Кагановича, Маленкова, Ворошилова и других). Трудно утверждать, что большевистское руководство хотя бы отдаленно напоминало среднего россиянина. Даже стабильная брежневская элита никак не могла быть представлена как выборка из населения страны. Это же справедливо и для постсоветской элиты. Среди членов элиты при Путине, согласно расчетам О. Крыштановской, в 2002-ом году было 100% лиц с высшим образованием, 21% имеющих ученую степень, 27% с военным образованием, 23% получивших образование в элитных вузах, 21% земляков главы государства*. Да и тех, кто пришли к власти в 1991-ом году, также нелепо отождествлять с населением страны.

* Крыштановская О., Анатомия Российской Элиты., М: Захаров, 2005, стр. 269

Несомненно, культурные традиции семьи, школа и улица будут оказывать влияние на ментальность будущего члена элиты и на его язык это хорошо видно на примере Путина или Черномырдина. Но как только люди оказываются у власти, они резко отталкиваются от той среды, в которой они проходили так называемую социализацию, хотя ее влияние нельзя просто сбросить со счетов.

Так как в этом тексте идет речь об изменениях, то наше внимание привлекает в первую очередь новая элита, сформировавшаяся после больших политических событий. Происхождение новой политической элиты бывает разным, она часто оказывается смесью представителей старой элиты и новых людей. Пропорции этой смеси крайне важны для общества, потому что носителем изменений все-таки в первую очередь являются люди с иным прошлым, чем представители старой элиты. Особое значение имеет вопрос о том, кто именно окажется во главе государства — человек из прошлой элиты или тот, кто с ней воевал. То, что во главе новой России стал Ельцин, оказалось, в конечном счете, роковым для демократизации общества. Он не только разогнал демократически выбранный парламент, не только не сожалел об этом акте, как негативном для демократического процесса, но и организовал свое переизбрание в 1996-ом году, используя свой "административный ресурс". Не говорю уже о том, что он властвовал, как авторитарный лидер, готовый разогнать Думу при малейшей опасности для его власти. Это Ельцин, а не Путин определил вектор России в политическом развитии и, по сути, направил страну на путь разнузданной коррупции.

Известный тезис, приписываемый разным авторам, о том, что каждый народ заслуживает свое правительство, обычно аргументируется ссылками на большевистский и нацистский режимы. Действительно, в обоих случаях к власти пришли люди, которые воспользовались недовольством масс существующим положением. Однако ни русские, ни немцы не делегировали новым лидерам ни проведение коллективизации, ни массового террора или Холокоста. Как только лидеры в обеих странах получили в свое распоряжение власть, они сделали ее неограниченной и получили возможность проводить политику в соответствии со своими идеалами и с помощью страха и монополии на идеологии могли обеспечить поддержку населения. Не делегировали русские, когда избирали Ельцина и соглашались на кандидатуру Путина, распространение коррупции и произвола бюрократии.

Мотивация элиты

Конечно, можно исходить из того, что все члены новой элиты хотят наслаждаться как можно дольше властью и теми привилегиями, которые она обеспечивает. Правда и то, что элиты не равнодушны к своему национальному и международному престижу и к своему месту в истории. Однако члены элиты существенно отличаются друг от друга способами, которыми они хотят достичь свои цели.

Если говорить только о новой элите, которая впервые пришла к власти в посткоммунистический период в России, то в ней можно выделить три категории людей: чистых "карьеристов", враждебных всему, что представляет опасность их власти, экономических реформаторов и демократов.

Огромную роль играет идеологическое прошлое членов новой элиты. Если до появления у власти люди были вовлечены в деятельность по защите своих идеалов и подвергались преследованиям за это, если в обществе их имена ассоциированы с борьбой за эти идеалы, то существует большая вероятность, что, появившись у власти, они будут их защищать с теми или иными коррективами, а не откажутся от них. Как бы не характеризовать большевиков, большая часть из них была идеалистами и хотела перевернуть мир, рискуя своей жизнью, как до революции так и после, во время гражданской войны. (Пример из современной Америки: многие демократы голосовали в конгрессе за реформу здравоохранения Обамы в марте 2010, хотя это очевидно грозило им поражением на предстоящих выборах в ноябре 2010).

Среди зародившейся после 1991-го года элиты было не много истинных энтузиастов создания нового российского демократического общества, но было больше тех, кто был озабочен созданием рыночной экономики, рассматривая демократизацию как ее побочный продукт. Концентрация только на экономических преобразованиях существенно уменьшает риск потери власти в случае демократизации. Посмотрите, какова динамика элит в Восточной Европе после падения коммунизма, где экономические и политические преобразования шли рука об руку. И сравните с Россией, где новая элита сравнительно мало менялась после 1991-го года, что подтверждает правильность ее курса "для себя" — к экономическим реформам, но не политическим. Отсюда и популярность у российской элиты "китайской модели": жесткое сохранение политической власти в комбинации с экономическими преобразованиями.

По сути, в России победу среди новой элиты одержала чисто "материалистическая", карьеристская ориентация, лишенная всякой идеологии инноваций. Большинством членов руководства общества стали люди, озабоченные только своей властью и обогащением. В элите оказались либо бывшие аппаратчики, начиная с члена Политбюро Ельцина, либо рядовые научные работники или новые предприниматели. По данным О. Крыштановской, 70% элиты в постсоветской России были выходцами из партийного и советского аппарата*. Необычайно высокой, по сравнению со странами Восточной Европы, оказалась доля "красных директоров" среди владельцев новых предприятий (10% против 2% в Чехии, Польше и Венгрии)**.

* Крыштановская О., Там же.

** Eyal G., Szelenyi E. Making Capitalism without Capitaliss, London: Verso, 2000, p.166

Ни один бывший диссидент не был допущен в руководство страны — поразительный контраст с тем, что произошло в Восточной Европе после победы "бархатных революций", когда к власти пришли люди, такие как Валенса и Гавел. А ведь сам Гайдар, знамя экономических реформ, был не только активным сотрудником ведущих партийных органов «Коммунист» и «Правда», но и партию покинул только в 1991 году. Уж точно он, находясь на кремлевском снабжении, не принадлежал даже отдаленно к диссидентскому движению. Даже активисты Перестройки играли очень скромную роль в высшем руководстве страны при Ельцине. Участие Галины Старовойтовой в качестве советника президента Ельцина — единственный, слабо опровергающий наш тезис пример. При Путине обе группы людей, которых можно было считать носителями каких-либо идеалов — рыночных или демократических — начисто исчезли из правящей элиты. Его имперские и националистические лозунги, используемые для своей легитимизации, были по сути фальшивыми, ибо его реальная политика резко противоречила имперской идеологии*.

* См . мои тексты Contemporary Russia as a Feudal Society: A New Perspective on the Post-Soviet Era, (with the collaboration of Joshua Woods), Palgrave Macmillan, 2007; “Aggressive Foreign Policy, an Instrument for the Legitimation of Putin's Regime. Georgia ' s Case ”. The Cornell International Affairs Review . V.II, Issue 2, 2009

При отсутствии в новой посткоммунистической элите даже небольшой группы людей с демократическим прошлым движение страны в сторону от демократии было предрешено. Два обстоятельства сыграли решающую роль. Во-первых, даже та группа людей в правящей элите, которая хотела реализовать свои прежние идеалы, видела свою главную задачу в модернизации экономики и рассматривала задачу демократизации страны как второстепенную, декларировав (как Е. Гайдар или А Чубайс) свою приверженность к ней. Большая часть элиты, включая экономических реформаторов, пришла во власть с глубоким презрением к рядовым людям, которое было органическим свойством коммунистической элиты со времен Ленина. Отсюда и первая причина того, почему новые люди во власти легко сотрудничали с бывшими советскими чиновниками всех рангов и КГБистами, преследовавшими диссидентов. Этим отличились среди других и М.Ходорковский, и особенно В. Гусинский, назначивший шефом своей службы безопасности генерала Ф. Бобкова, возглавлявшего в КГБ управление по борьбе с инакомыслием. В то же время необходимость изменения экономики была близка и новой, и советской элите. Ведь все советские лидеры, начиная с Ленина, проявляли полную удовлетворенность своей политической системой, но всегда были недовольны экономической.

Вторым фактором, который сблизил всех членов новой элиты — как бывших у власти ранее и впервые оказавшихся в ней — была приватизация, открывшая им возможность стать богатыми и нанесшая смертельный удар перспективам демократии в стране. Приватизация была у истоков возникновения новой экономической элиты России, которая сформировалась как из числа бывших аппаратчиков и "красных директоров", их родственников и друзей, так и из числа научных работников и подпольных бизнесменов. Почти все они, как только обрели богатство, за редким исключением (как К. Боровой) были врагами тоталитарного государства, но и одновременно противниками настоящей демократии. Почти все они исповедовали олигархическую (или феодальную) идеологию, которая обеспечила им взаимопонимание с политической элитой, также отвергавшей демократические идеалы*.

* Schlapentokh V. Big Money as an Obstage to Democracy in Russia. Journal of Communist Studies and Traditional Politics, Fall 2008, 512-530.

Собственность и новая российская элита

Дело в том, что новая элита, которая пришла к власти в 1991-ом году, попала в западню, которую почти никто не смог избежать, особенно потому, что ее жертвой оказался и сам Ельцин, новый руководитель страны, и его ближайшее окружение, и, прежде всего, его "семья". Большевистская элита не имела такого соблазна, ибо национализация собственности делала невозможным для нее ухватить имущество старого класса. Она могла рассчитывать только на определенные привилегии, которые кончались с уходом с должности и не передавались потомству. Некоторое оживление собственнических настроений у аппаратчиков низшего уровня во время НЭПа (бесконечно слабое по сравнению с 1990-ми годами), было подавлено Кремлем самым беспощадным образом. Иначе развивались события в 1990-ые годы.

Если бы в новой элите руководящая роль принадлежала лицам с демократической и аскетической ориентацией, то искус собственности был бы, вероятно, преодолен, как это произошло в Восточной Европе, хотя и там было не все гладко на этот счет. Другой ход событий имел бы место, если бы СМИ обладали свободой и с самого начала стояли на страже закона и обличали бывшую номенклатуру и "новых русских" в незаконном захвате собственности, как это было в Восточной Европе*. Однако и этого не произошло, и новые элиты — политическая, экономическая и даже культурная — почти единодушно включились в процесс обогащения, который почти всегда носил более или менее криминальный характер.

* Eyal G., Szelenyi E. Making Capitalism without Capitaliss, London: Verso, 2000, p.166

Приватизация привела к мощному слиянию власти и больших денег, и коррупция стала нормальным явлением общества. В результате этого процесса, абсолютное большинство должностных лиц (от главы муниципалитета в небольшой деревне до губернаторов и министров, от скромного милиционера или сотрудника ФСБ до генералов в армии и ФСБ, а также значительное количество представителей крупного бизнеса) были превращены в людей, которые совершили уголовные преступления и незаконно владеют частной собственностью. Не только аппаратчики, но и их дети, и родственники стали заложниками режима Путина. Правящий класс Путина не менее боится демократии, чем сам Путин, и по этой причине они поддерживают все его меры по искоренению остатков реальной оппозиции в стране. Аппаратчики всех уровней и правящая партия "Единая Россия" с большим удовольствием участвуют во всех посмешищах на демократические ценности и западную политическую модель.

Главная причина нынешних проблем России и слабые перспективы для модернизации общества лежат в характере политической элиты страны. Глубока ошибка тех, кто объясняет нынешнее положение страны, главным образом ментальностью россиян и русскими традициями. Стечение разных обстоятельств (включая и некоторые традиции) привело к тому, что во главе страны оказалась люди, глубоко враждебные всяким серьезным изменениям в стране, так как они несут прямую угрозу их власти и собственности. Только если России удастся сформировать новую демократическую правящую элиту, она может вернуться на стезю прогресса.

 

Владимир Шляпентох

---

На сайте В.Шляпентоха вы найдете и другие его материалы.

Так. например в статье "НАШИ РАЗНОГЛАСИЯ: письмо друзьям социологам" (октябрь 2011 г.) автор пишет:

 

Уж как бы  хотелось задать каждому советскому социологу такие вопросы, которые бы углубили наше понимание истории:

1. Хорошо известно, что многие советские люди сотрудничали с КГБ. Скажите, Вам приходилось в 1970-1980 годы быть обьектом вербовки? Согласились ли Вы сотрудничать? Подписали ли Вы документ об этом?

2.Писали ли Вы отчеты в этот же период для первого Отдела после возвращения из заграничных командировок или по другим поводам (и каким?)?

3.Хорошо известно, что КГБ следило за неблагонадежными. Приходилось ли Вам информировать сотрудников КГБ, обслуживающих Ваше подразделение, о поведении и высказываниях Ваших коллег?

Увы, эти вопросы нарушают правила работы социологов, которые надо соблюдать и в России, и других странах. Мы никогда, по крайней мере, пока не проведут перлюстрацию и не откроют архивы, как сделали в Венгрии, Германии и Польше, не узнаем важную для истории правду о жизни бедных советских социологов, находившися под прессом тоталитарного режима.

читать - НАШИ РАЗНОГЛАСИЯ: Письмо друзьям социологам
№5, 2006 год.

сайт ВЛАДИМИРА ШЛЯПЕНТОХА

---

Рекомендуем также ознакомиться со статьей

ЧЕТЫРЕ РОССИИ: КАКАЯ ПОБЕДИТ?

Владимир Шляпентох
профессор (Университет штата Мичиган)

 

Эволюция либеральных взглядов

Весьма типична та эволюция видения российского общества, которую можно обнаружить у Егора Гайдара. В 1992 году этот лидер российских либералов и архитектор реформ убеждал людей, что впереди, чуть ли не "за углом", находится "нормальное" и "цивилизованное" правовое государство. Он просил их потерпеть лишь один короткий период времени. Однако к 1994 году Гайдар уже именовал русский капитализм "бюрократическим", "плохим государственным капитализмом", "коррумпированным бюрократическим капитализмом" и давал ему негативные характеристики ("предельно несимпатичный"). В опубликованной в 1997 году книге "Аномалия экономического роста" Гайдар говорит о фактическом образовании "олигархического" общества в России и предполагает, что " сочетание имперской риторики, экономического авантюризма и крупно-масштабного воровства имеют шансы стать опредляющим долгосрочным фактором российской действительности". Летом того же года Борис Немцов, уже будучи первым заместителем премьер-министра, назвал российское общество "бандитским капитализмом"

Олигархический слой или "рентоискатели"

Отрицать существование олигархии в России действительно невозможно. Ядро олигархического слоя состоит из богатых людей, которые способны покупать услуги как правительственных чиновников всех уровней (от президента до местных политических деятелей), так и криминальных структур. Важнейшее условие, необходимое для существования олигархического слоя - возможность "найти ренту". Термин "поиск ренты" может быть определен как стремление больших, богатых фирм получить дополнительную прибыль, создавая монополию с помощью государства и его чиновников. "Поиск ренты" резко противостоит условиям справедливой экономической и политической конкуренции. Учреждения (частные и не частные фирмы и компании) борются за ( или "ищут" ) привилегии от государства, которые будут помогать им сохранять власть и контроль над монополией. Методы и политические инструменты, используемые в "рентоискательстве" - многочисленны, начиная от прямого взяточничества, до продажи субсидий, налоговых привилегий, ценовых субсидий, тарифов и импортных квот, или лицензий.

Много авторов, пишущих о России, внутри ее и за ее пределами, описывая олигархию, говорят об "обмене власти на деньги". Это неверное определение сути взаимоотношений между властью и большими деньгами. Обмен предполагает, что участники сделки лишаются одного и приобретают другое. Здесь же оба партнера выигрывают: богатые благодаря полученной ренте становятся еще богаче, а чиновник, получив деньги, получает возможность помимо всего прочего, сохранить и расширить власть.

"Поиск ренты" и коррупция, которая является ее условием , - универсальный феномен, хорошо известный и в США. Американские экономисты достаточно подробно изучали его и много писали на эту тему. Однако, как считают многие в России ,масштабы "рентоискательской" деятельности в России, сопоставимы разве что с уровнем колумбийской коррупции. Среди наиболее успешных "рентоискателей" в России - компании, которые имеют специальные государственные привилегии во внешней торговле, добывающей промышленности и финансовом секторе.

Как правило, "искатели ренты" в одиночку или в коалициях находятся в состоянии постоянной конкуренции и конфликта из-за ограниченности ресурсов, доступных для перераспределения.

Одна из наиболее захватывающих войн имела место в июле 1997 года (2). Битва шла между олигархами за находящуюся в собственности государства гигантскую коммуникационную компанию "Связьинвест". Даже по российским стандартам эта война велась черезчур цинично. Каждая из сторон попыталась тайно убедить правительство передать ренту в его пользу. При этом никто в России не полагал, что этот аукцион, вне зависимости от его результатов, принесет пользу российской экономике. Он просто рассматривался как очередное перераспределение государственных доходов--ренты.

Четыре России

Конечно, невозможно оспаривать ведущую роль олигархии в российском обществе. Однако, когда россияне говорят о своем обществе просто как об "олигархическом", они воспроизводят ту же самую "системную", "холистическую" ошибку западных политиков, которые определяют посткоммунистическую Россию как демократию. Для того чтобы понять российское общество, нужно видеть в нем не только один срез (олигархический), но по меньшей мере четыре: авторитарный, олигархический, либеральный и криминальный. Назовем их слоями или укладами ( можно использовать также такие термины как сектора или сегменты).

Каждый из этих "укладов" имеет свою собственную политическую и экономическую базы ,позволяющие ей более или менее эффективно применять принуждение, экономическое или внеэкономическое для реализации решений ее элиты. Два из этих слоев --либеральный и авторитарный-- издают законы или постановления ,реализацию которых они в какой-то степени могут обеспечивать с помощью правоохранительных органов. Олигархический уклад обеспечивает достижение своих политических целей с помощью денег, делающими возможным контроль полный или частичный над медиа и выборами, или даже с помощью своих частных армий или нанятых преступников. Криминальный сектор, естественно, основывается на применении грубого насилия и шантажа. Каждый из слоев имеет собственные социальные институты, свою партикуляристскую идеологию со своим отношением к социальной дифференциации и социальной справедливости, к публичным благам (культура, образование, здравохранение, армия и другие) и свою мораль, свою систему рекрутирования кадров и свои критерии для оценки эффективности деятельности в своем укладе.

Авторитарный слой или "рентодаватели"

Авторитарный уклад существует в двух разновидностях--"сильном" и "слабом". В первом случае страна управляется лидером , который способен контролировать бюрократию, особенно региональную, и силы правопорядка, во втором--лидер находится в существенной зависимости от своей бюрократии со всеми вытекающими отсюда последствиями. Слабый авторитаризм, в частности, ведет ,как мы это видим в современной России, к сильному, даже почти деспотическому авторитаризму в провинции .Однако в обоих случаях авторитарный слой обнаруживает себя через тенденцию ее лидера и бюрократии управлять страной, минимизируя влияние демократических институтов и контролируя выборы как можно более эффективно в интересах тех, кто у власти.

После 1993 слабый авторитарный российский режим бросал регулярно вызов закону в неисчислимом количестве случаев. Он избежал юридических процедур, начав войну в Чечне. Он щедро расточал государственные деньги на президентскую избирательную кампанию в 1996 году и эксплуатировал свое положение, требуя деньги от частных учреждений. Кремль принудил СМИ, особенно телевидение, служить его целям в этой кампании. Ельцин даже открыто объявил, что губернаторы и президенты национальных республик непосредственно ответственны за результаты выборов.

Но главное состоит в том, что посткоммунистическая бюрократия при слабом авторитаризме превратилась в гигантскую сеть "рентодавателей", которые распределяют привилегии экономическим олигархам ("рентоискателям"), в то время как при сильном авторитаризме только лидер и небольшая группа его друзей и родственников могут выступать в роли "рентодавателей" . Меж тем, в слабом российском авторитаризме лидеры политических кланов (реальные "рентодаватели") тесно связаны со "своими" "рентоискателями"-- олигархами (банками, торговыми компаниями, нефтяными и газовыми производителями и компаниями СМИ).

Криминальный слой: контроль над экономикой

Ядро криминального слоя, или преступная Россия состоит из различных нелегальных структур (в отличие от легальных организаций, управляемых олигархами) от незарегистрированных фирм до криминальных мафий и неорганизованных банд. Организованная преступность - наиболее важный сегмент криминальной России. Мафии функционируют в любой части страны и имеют сети в каждом городе и деревне. Криминальные организации полностью или частично контролируют мелкое и среднее предпринимательство, а также оказывают существенное влияние на крупный капитал. Теневая экономика - другая очень важная часть криминальной России, поскольку она производит от 30 до 40 процентов ВНП .

Фактически, каждый малый и средний бизнес, а также некоторые большие компании, имеют то, что получило название "крыша". "Крыша" - криминальная организация, которая получает от десяти до двадцати процентов прибыли от каждого бизнеса в обмен на "защиту" или "крышу" от других мафий. Более того, "крыша" оказывается единственным эффективным помощником в разрешении споров с клиентами, отказывающимися платить за поставленные товары, или с задолжавшими компаниями. Другой хороший индикатор размеров преступного слоя - число лиц, задействованных в охране. По некоторым данным, в этот род занятий вовлечено не менее миллиона людей.

Либеральный слой: слабый, но обещающий

Самое большое достижение посткоммунистической эпохи - появление либерального слоя, или либеральной России . Либеральный слой играет серьезную роль в российской жизни и тесно смыкается с теми, кто верит в окончательный триумф демократии и рыночной экономики. Демократические институты, - парламент, суды и свободные средства информации, наряду с рыночными институтами, такими как частная собственность, конкуренция, коммерческие банки , совместные фонды, и биржи, составляют ядро либерального слоя. Различные опросы продемонстрировали, что большинство русских поддерживают либеральные ценности и политические свободы. Опрос фонда "Общественное мнение", проведенный в 1997 году, показал, что 91% опрошенных высоко оценивают свободу печати; 82% поддерживают свободу перемещений и путешествий за рубеж; 81% - за свободные выборы президента, парламента и губернаторов. Преобладающее большинство также согласны с правом иметь частную собственность и законами, защищающими частную жизнь личности от государственного вмешательства. Даже коммунисты уверяют в своей поддержке этих и других демократических ценностей.

В то же самое время либеральная Россия - самая слабая из четырех. Демократические институты - хилые и нестабильные, особенно в провинции. Хотя демократические институты не полностью лишены власти и влияния, они часто неспособны противостоять исполнительной власти в конфликтных случаях. Российская экономика все еще далека от того, чтобы быть регулируемой рыночными законами. Экономическая конкуренция ограничена из-за преобладания национальных и региональных монополий, и больших и маленьких. Бартерные сделки составляют до 40% от общего числа всех сделок, заключаемых в стране. Свобода российских предпринимателей весьма ограничена и число мелких бизнесов снижается. И частные и государственные компании неспособны платить регулярное жалованье двум третям своих служащих. Европейский Союз был прав, когда недавно отказался считать Россию страной с нормальной рыночной экономикой (что было воспринято как оскорбление российским правительством).

Либеральный слой: атаки со всех сторон

Несмотря на скромное влияние на общество, российский либеральный сегмент общества систематически атакуется другими тремя слоями. Кремль унижает либеральные институты постоянно. Он все время держит парламент в подвешенном состоянии, угрожая его роспуском. Должностные лица регулярно демонстрируют свое неуважаение Государственной Думы и в целом с плохо скрываемым презрением относятся к идее, что "глас народа - глас божий" и не испытывают никакого уважения к результатам выборов, если они не в их пользу. Требование масс о регулярной выплате зарплаты и пенсии (или восстановить сбережения) воспринимается их "элитарным" сознанием как прежде всего помеха их деятельности. Они не видят ничего ужасного и в глубокой социальной дифференциации так, как выразился один из Кремлевских лидеров: "не бывает, чтобы всем было сытно и тепло". Ничего удивительного, конечно, в том что, президент и правительство тратят огромные суммы денег без согласия парламента.

Олигархи в свою очередь чрезвычайно унижают едва оперившуюся российскую демократию. Они цинично осуществляют прямой контроль над ведущими телевизионными каналами и газетами . В представлении большого числа россиян нынешние средства информации предстают не более свободными, чем старые коммунистические. Активность олигархов делает трудным делом проведение справедливой избирательной кампании. Среди россиян популярно мнение, что почти любой деятель может победить на выборах, даже президентских, обладая достаточной финансовой поддержкой.

С другой стороны, подобно олигархам, криминальные структуры мешают справедливым выборам, иногда очень активно участвуя в избирательной кампании, как это было в Екатеринбурге в 1995 во время выборов губернатора. Зафиксированы случаи прямой связи депутатов государственной и региональных дум и их помощников с криминальными организациями. Они же подрывают живую конкуренцию на российском рынке. Организованная преступность открыто вмешивается в рыночный процесс, что делает фактически невозможной свободную конкуренцию среди мелких и средних предпринимателей; кроме того она активно участвует в перераспределении собственности.

Особенно, однако, опасно для либерального сектора наступление ,которое ведется против его принципов изнутри него самого. В российском парламенте чуть ли не большинство тяготеет к авторитаризму и в целом парламент очевидным образом больше всего озабочен тем, чтобы его не распустили и его депутаты не лишились той ренты, которая им положена пока они числятся народными избранниками и пользуются этим, хотя и временным, монопольным правом.

Более того, многие российские интеллектуалы, которые совсем недавно были министрелями демократических принципов, теперь потеряли веру в способность своего народа к демократическому образу правления, утверждая прямо или косвенно, подыгрывая власти и олиграхии, что массы некомпетентны, полны идеологических предубеждений и неспособны принимать верные решения на выборах. Неудивительно, что некоторые их них активно выступали за отсрочку или отмену президентских выборов летом 1996, когда им казалось, что коммунисты победят.

Общая культура и криминализация общественного сознания

Конечно, хотя российское общество разделено на конфликтующие сегменты с их специфической идеологией, тем не менее существует общая национальная культура с общим языком, общими ценностями и традициями .Однако число ценностей ,по которым существует реальный консенсус, невелико и, главное, значительная часть из них мало влияет на реальное поведение (как впрочем, дело обстоит и в других обществах). Некоторые из этих ценностей являются парадными ценностями (например, оказание бескорыстной помощи ближним или готовность приносить жертву для общего блага ) с ничтожным влиянием на поведение большинства их носителей, которые парадные ценности адресуют не столько "себе", сколько "другим". Но главное однако другое--давление специфической идеологии отдельных укладов на общую культуру, на ментальность всего населения.

Те ценности, которые внедряются в общую идеологию из олигархического и криминального слоев влияют весьма эффективно на реальное поведение населения. Они создают новые стандарты и моральные нормы, становящиеся частью повседневной ментальности, в отличии от парадных ценностей общенациональной культуры.

Например, практика и мышление российских богачей, создавших свои состояния почти мгновенно, с очевидным использованием нелегальных методов нанесли огромный урон этики труда молодого поколения. Известный русский термин "халява" означает получение чего-либо даром: не работая, не платя денег, не совершая каких-либо усилий. "Халява" стала ключевым термином для миллионов россиян. Нужно, конечно, заметить, что "халява" была элементом массового сознания также и в советское время. Однако в прошлом он был компенсирован официальным прославлением и поддержкой социально полезного труда. Нынешняя официальная идеология, сформированная под очевидным влиянием олигархии с ее откровенным культом богатства, показной роскоши и ее явным игнорированием ценности труда лишь способствовала распространению идеи "халявы" во всех слоях общества. В 1997 году на вопрос ВЦИОМ, что требуется для того чтобы стать богатым в России, только 5% опрошенных ответили "талант и упорная работа"; 44% сказали - "финансовые спекуляции", 20% - "отмывание мафиозных денег". .

Успехи преступного слоя и его идеологии размыли границы между законной и незаконной деятельностью в сознании населения, включая высших руководителей власти, которые оправдывая свои незаконные доходы или действия, сами того не осознавая прибегают к уголовной логике. Более того, часто уголовники в общественном сознании, если следить за российскими медиа , выглядят "хорошими парнями " или более эффективными менеджерами чем "законные» бюрократы. В мае 1997 года один видный политический деятель и кандидат в президенты страстно защищал печально известного преступника Япончика, объявляя его современным Робин Гудом. Япончик теперь отбывает наказание в американской тюрьме.

Другой хороший индикатор влияния криминальной идеологии - массивное вторжение уголовного жаргона в повседневный лексикон "нормальных" людей ( включая политиков самого высокого ранга начиная с премьер- министра и его первого "интеллигентнейшего") и интеллигенцию типа "разборки", "сходняк", "общак", "крыша", "наехать", "авторитет" в смысле "вор в законе". Ведущие каналы российского телевидения и радио буквально засорены подобного рода лексикой. Криминальная идеология особенно пагубно воздействует на молодежь, которая рассматривает преступную профессию как "нормальную" и даже желательную. Она не безобидна и для высших чинов страны ,так как криминальная лексика сама по себе оправдывает пренебрежительное отношение к нормам.

Источник - www.lebed.com