ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПАРТИИ
и политическая система Российской Федерации
 
 
Т.И.Заславская
"СОВРЕМЕННОЕ РОССИЙСКОЕ ОБЩЕСТВО"
Гл. 14. КУЛЬТУРНО-ПОЛИТИЧЕСКИЕ СИЛЫ РОССИИ: определение понятия, зависимость трансформации российского общества от международных сил, внеполитические силы, криминальные силы
   
   
 

 

 

Т.И.Заславская
"СОВРЕМЕННОЕ РОССИЙСКОЕ ОБЩЕСТВО"

Глава 14. Культурно-политические силы России

горизонтальная проеция трансформационной структуры, определение понятия, зависимость трансформации российского общества от международных сил, внеполитические силы, криминальные силы


14.1. Горизонтальная проекция трансформационной структуры

В предыдущей главе мы проанализировали вертикальный разрез трансформационной структуры общества и пришли к выводу о том, что хотя его верхи и низы расколоты, но противоречие их классовых социально-экономических интересов пока носит латентный характер, практически не выходя на политический уровень.

Горизонтальную проекцию трансформационной структуры можно определить как совокупность социально-культурных общностей, характеризующихся разными политическими интересами, преследующих разные политические цели и ориентированных на разные направления социетального преобразования общества. Центральным понятием, раскрывающим содержание этого феномена, являются политические интересы. Именно они выступают той социальной субстанцией, которая, с одной стороны, скрепляет социально разнородные элементы внутри интересующих нас сил, обеспечивая их относительную целостность и способность к солидарному действию, а с другой — разделяет эти целостности, противопоставляет их друг другу, обусловливает характер их взаимодействий. Социальные акторы, тяготеющие к определенным социально-культурным силам (например, демократическим), могут различаться и ценностными ориентациями, и потребностями, но, как правило, имеют более-менее сходные или временно совпадающие интересы, что позволяет им выступать солидарно.

А. Г. Здравомыслов определяет социальный интерес как "одну из важнейших движущих сил деятельности любого социального субъекта, будь то личность, группа, класс, нация, общество в целом. Интересы включают в себя широкий круг стремлений, направленных на всю совокупность (курсив мой. — Т.З.) институтов, норм и ценностей, действующих в данном обществе"*. Интересы органически связаны с потребностями, однако между ними есть важная разница. "Если потребности направлены прежде всего на предмет удовлетворения, на определенную совокупность жизненных средств, то интерес направлен на социальные институты, учреждения, нормы взаимоотношений в обществе, от которых зависит распределение предметов, ценностей и благ, обеспечивающих удовлетворение потребностей"**. Поэтому движущие социально-культурные силы трансформационных процессов формируются на основе сходства не столько ценностей и потребностей, сколько интересов. Причем в первую очередь — политических. Отмечая, что социальные группы и классы никогда не поступаются своими интересами добровольно, следуя нравственно-этическим соображениям или призывам к гуманизму, а, напротив, стремятся к их экспансии, Здравомыслов подчеркивает, что "политические интересы — это обобщенное концентрированное выражение всех прочих интересов, так как в них резюмируется отношение данного класса или данной социальной группы к политической власти в обществе..."***.

* Здравомыслов А.Г. Интересы, потребности, ценности. М.: Наука, 1997. С. 74.
** Здравомыслов А.Г. Интерес социальный / Российская социологическая энциклопедия. М.: НОРМА-ИНФРА, 1998. С. 166.
*** Там же. С. 166—167.

 

Интересы различных групп внутри каждой социально-культурной силы диктуются неодинаковыми потребностями — они могут быть преимущественно экономическими, политическими или культурными, духовными. По-настоящему важной является заинтересованность всех этих групп в реализации сходных (или как минимум совместимых) принципов общественного устройства, а соответственно — направлений, форм и механизмов трансформационного процесса.

Движущие силы социетальной трансформации в каком-то смысле напоминают Лебедя, Рака и Щуку, взявшихся везти воз с поклажей, но имевших совершенно разное представление о том, как и куда его надо везти. Однако задача выведения России из кризиса намного сложнее перемещения воза; количество социально-культурных сил, стремящихся участвовать в трансформации общества, гораздо больше, чем героев басни; наконец, их лики обозначены не столь явно, и надежно идентифицировать их можно лишь на основе специальных исследований. Попытке решения этой задачи и посвящен этот последний раздел книги.

Вертикальная и горизонтальная проекции анализируемой структуры общества отражают разные подходы к идентификации коллективных макроакторов трансформации. В рамках вертикального, социально-иерархического подхода в качестве таких акторов рассматриваются социальные слои или группы общества, действующие на макро-, мезо- и микроуровнях трансформационного процесса. Такой подход схватывает самое главное социально-экономическое противоречие современной России — громадный разрыв в положении верхов и низов. В этом смысле он совершенно необходим. Но сам по себе он недостаточен, так как абстрагируется от дифференциации интересов разных групп внутри каждого иерархического слоя, обусловленной культурными различиями. В отличие от этого, горизонтальный подход акцентирует внимание именно на культурно-политической дифференциации социальных акторов, обусловленной не их местом на иерархической шкале статусов, а культурными установками, взглядами, убеждениями, в свою очередь, зависящими от социального происхождения, условий социализации, типа социальной среды, принадлежности к той или иной субкультуре.

Совмещение вертикального и горизонтального подходов, то есть совместное рассмотрение обеих проекций позволяет построить более сложную и объемную модель трансформационной структуры. В этом случае социально-культурные силы трансформации предстают не как монолитные целостности, а как стратифицированные культурно-политические общности, разные элементы которых занимают неодинаковое положение в обществе, располагают разным объемом ресурсов, различаются социально-экономическими интересами и типами трансформационной активности. Соответственно и социальные слои или страты дифференцируются по культурно-политическим критериям.

Представим трансформационную структуру общества в виде таблицы, строки которой соответствуют иерархическим слоям общества, а столбцы — социально-культурным силам. Тогда каждая группа, находящаяся на пересечении строк и столбцов этой таблицы, будет представлять собой элемент, с одной стороны, определенного социально-экономического слоя, а с другой — конкретной культурно-политической силы. Особенность таких групп заключается в том, что их представители обладают более или менее сходными интересами как в социально-экономической, так и в культурно-политической сферах. Поэтому они обладают большей способностью к солидарным действиям, чем слои и силы, выделяемые по какому-то одному критерию. Именно такие "двухмерные" общности можно в первом приближении интерпретировать как коллективных макроакторов трансформационного процесса*. Предлагаемый взгляд на трансформационную структуру общества представляется более перспективным, чем одностороннее противопоставление верхов общества низам или либералов-западников национал-патриотам.

* В дальнейшем это исходное представление будет уточнено и конкретизировано.

 

14.2. Культурно-политические силы России: определение понятия

В принципе наиболее зрелой и эффективной формой организации культурно-политических сил служат общенациональные политические объединения, способные интегрировать трансформационную активность разных типов индивидуальных и коллективных акторов: политических партий, общественных движений, групп интересов, политических клубов, гражданских организаций и социальных сетей. Внутри подобных объединений обычно выявляются, с одной стороны, ядра политических единомышленников, а с другой — более рыхлые образования, состоящие из союзников и временных попутчиков.

Но такая картина характерна для стран с развитыми демократическими традициями. В России же, не имеющей ни длительного опыта демократии, ни развитого гражданского общества, сколько-нибудь влиятельных общенациональных объединений пока нет. Единственным исключением являются коммунисты, сохранившие политическую организованность от прошлого. Попытки создания подобных объединений время от времени предпринимаются (главным образом, по инициативе и в интересах властей), но особых успехов не приносят. Причем даже наиболее развитые российские политические объединения, группирующиеся вокруг "партий власти", не обладают качествами западных аналогов. Как правило, они не имеют ни открыто заявленных обществу конструктивных и реалистических целей, ни развитой организационной структуры, обеспечивающей выполнение соответствующих политических функций. Межличностные отношения членов таких организаций обычно не формализуются в виде статусов и ролей, отсутствуют правила и нормы, регулирующие их поведение. Все это означает, что движущие силы трансформации российского общества имеют не столько политическую, сколько более широкую и менее определенную культурно-политическую природу. Они представляют собой достаточно многочисленные, но слабо организованные общности, базирующиеся на сходстве широко понимаемых культурных и политических интересов и потенциально способные к значимым солидарным (или хотя бы однонаправленным) действиям, ведущим к преобразованию базовых институтов.

Культурно-политические силы трансформации российского общества пока фрагментарны, неорганичны и неустойчивы. В сущности, это социальные конгломераты, состоящие из разнородных элементов и сравнительно быстро меняющие свои очертания. В их состав входят олигархические кланы, крупные корпорации, политические партии, общественные объединения, отраслевые, профессиональные и территориальные общности, формальные и неформальные организации, а также массивные общественные группы, имеющие сходные интересы. Разные элементы конкретных культурно-политических сил России существенно различаются своими экономическими, социальными, отраслевыми, поселенческими и другими характеристиками. В этом смысле они напоминают множества разнородных объектов, временно удерживаемых вместе сравнительно тонкими оболочками. Роль виртуальных "оболочек", придающих этим силам относительную целостность, играют желательные и потенциально возможные варианты развития России, осуществлению которых (сознательно или неосознанно) содействуют коллективные макроакторы. Эти варианты различаются лежащими в их основе ценностями, целями, средствами их достижения, содержанием и последовательностью предлагаемых политических и иных шагов.

Закономерно поставить вопрос, насколько реален сам факт существования в России хотя бы слабо организованных культурно-политических сил? Доросло ли наше общество хотя бы до этой исходной ступени самоорганизации? Твердо ответить на этот вопрос нелегко. Конечно, какие-то альтернативные проекты социетального преобразования российского общества активно разрабатываются, публикуются и обсуждаются*. Но пока это скорее идеологические абстракции, чем идейные конструкции, лежащие в основе действительной политической жизни. Такие проекты почти никогда не становятся практическим руководством к солидарному действию крупных социально-политических сил. Закладываемые в их основу идеологии, как правило, носят формальный характер, не имеют широкой социальной поддержки и воспринимаются большинством граждан как пустые и часто лживые декларации. Если какие-то элементы декларируемых программ все же реализуются, то это служит результатом скорее спонтанных действий множества микро- и мезоакторов, стимулируемых частными интересами, чем целенаправленной деятельности организованных общественных движений.

* Вот только несколько примеров: Стратегия для России: повестка дня для Президента-2000. М.: Вагриус. 2000; К новой стратегии развития России. Федерализм и гражданское общество. М.: ООО "Северо-принт", 2000; Малый М. Как сделать Россию нормальной страной. М.: Пробел, 2000; Симчера В.М. Как возродить экономику России. М.: Паритет 1999; Абалкин Л. Спасти Россию. М.: Экономика. 2000. Национальный манифест. М.: МОНФ. 1999; Львов Д.С. Экономический манифест. Будущее российской экономики. М.: Экономика, 2000 и др.

 

Таким образом, большинство культурно-политических сил трансформации российского общества гетерогенно, слабо структурировано и неустойчиво. Неслучайно исследователи его социальной и политической структуры уделяют основное внимание изучению не политических организаций и движений, а представленных в нашем обществе типов политического, идеологического, общественного сознания*.

* См., напр.: Холодковский К.Г. Некоторые вопросы развития массового политического сознания // Мировая экономика и международные отношения. 1997. № 6; Он же. О корнях идейно-политической дифференциации в российском обществе // Человек в переходном обществе. М.: Паритет, 1998.

 

Из сказанного видно, что идентифицировать конфигурацию культурно-политических сил, определяющих направление трансформационного процесса в России, непросто. Но двигаться в этом направлении необходимо, так как без этого трудно понять особенности социального механизма трансформации нашего общества. Можно назвать четыре важных критерия, по которым дифференцируются интересующие нас силы. Во-первых, наряду с внутрироссийскими силами большое влияние на этот процесс оказывают силы международные. Во-вторых внутри России имеются как относительно продвинутые и организованные культурно-политические силы, действующие более-менее рационально, так и неорганизованные внеполитические и квазиполитические силы, носящие спонтанный характер. Представители этих сил не осознают своего участия в макропроцессах, однако их повседневное поведение существенно влияет на ход последних. В-третьих, культурно-политические силы могут носить либо относительно легитимный1, либо противоправный (теневой, криминальный) характер. Наконец, относительно продвинутые силы различаются в зависимости от того, на какие идеологии они опираются и какие проекты социетальных преобразований поддерживают*.

* При существующей институциональной системе полностью легитимных сил в России, по-видимому, просто не может быть. Совокупность тех специфических групп, которым удается жить легитимно, вряд ли представляет заметную политическую силу. Однако разница между силами, легитимными хотя бы "в основном" или носящими чисто криминальный характер, носит принципиальный характер.

 

Общая конфигурация движущих социальных сил трансформационного процесса в России может быть представлена как совокупность: а) спектра легитимных культурно-политических сил, идейно заинтересованных в различных вариантах развития общества и добивающихся их реализации, б) внеполитических социокультурных сил, влияющих на трансформацию общества через стратегии адаптационного, электорального и реактивно-протестного поведения, в) противоправных общностей, достаточно мощных для того, чтобы влиять на трансформацию общества, и г) международных политических и экономических сил. Рассмотрим особенности этих сил в обратном порядке, начиная с каналов и механизмов влияния, оказываемого на трансформацию нашего общества международными силами.

14.3. Зависимость трансформации российского общества от международных сил

Современная Россия зависит от международных сил намного сильнее, чем Советский Союз или дореволюционная Россия, что объясняется влиянием нескольких факторов. Первый из них — резкое уменьшение размеров и ресурсов страны в результате распада СССР и соответственно ослабление ее геополитического влияния. Формально Россия — правопреемница Советского Союза, но ее территория и население в 2 раза, а внутренний валовой продукт примерно в 3,5 раза меньше аналогичного показателя СССР в 1990 году, не говоря о всей "мировой социалистической системе", на которую опирался Советский Союз. Если СССР играл роль одного из двух полюсов современного мира, то Россия и по размерам, и по потенциалу развития — всего лишь средний член мирового сообщества, к тому же находящийся в затянувшемся глубоком кризисе.

Вторым и не менее важным фактором усиления зависимости России от международных сил служит ее отказ от изоляционной политики, открытие экономики, включение в мировой рынок и выход на мейнстрим мирового исторического развития*. Причем в такой момент, когда процессы глобализации экономики и политики набирают все большую силу.

* Так, по данным Комитета Совета Федерации по аграрной политике, в конце 90-х годов доля импортных продуктов питания составляла 40%, в то время как для сохранения продовольственной безопасности страны этот уровень не должен превышать 30% (оценки Международной федерации агропроизводителей) или даже 20% (оценки ученых-аграриев). «Российская экономика в гораздо большей степени интегрирована в мировую, чем была советская, причем на "базовом" уровне. Если в 80-е гг. доля экспортной продукции в промышленном производстве российских регионов составляла около 5%, то в середине 90-х гг., по некоторым оценкам, — уже более 20%... Экономические связи с внешним миром, по некоторым данным, уже сегодня прямо определяют экономическое и социальное положение по крайней мере трети населения страны, а косвенно — огромного большинства населения» // Стратегия для России: Повестка дня для Президента-2000. М.: Вагриус, 2000. С. 30-31.

 

Суть глобализации экономики составляет растущая взаимозависимость всех стран мира, обусловленная ростом трансграничных потоков товаров, услуг и капиталов, а также ускорением распространения технологий. Под влиянием этих процессов "мировое экономическое сообщество из рыхлой совокупности более или менее взаимосвязанных стран превращается в целостную экономическую систему, где национальные ... социумы оказываются как бы составными элементами единого всемирного хозяйственного организма, а их судьбы в возрастающей мере определяются ходом развития этого организма как целого... Судьбы национальных экономик все более определяются внешнеэкономической средой. Причем у небольших стран степень открытости значительно выше, чем у крупных, в силу чего малые и средние страны ощутили этот переход раньше, чем большие" *. Аналогичные процессы происходят в сферах политики и культуры. В этих условиях жизненно важной задачей является включение России в процессы глобализации мировой экономики и политики, единственная альтернатива которому — превращение ее в глубокую периферию мирового сообщества**.

* Мировая экономика: нарастающий процесс глобализации // Мир на рубеже тысячелетий. М.: ИМЭиМО РАН, 2001. С. 35, 41.

** «Сам по себе вопрос об интеграции российской экономики в мировую уже в значительной степени решен самой жизнью... Вопрос в том, на каких условиях будет происходить интеграция России в мировую экономику. Мобилизационная модель, опирающаяся на автаркию, неприемлема для значительной части российского общества и означала бы разрушение целого ряда уже возникших работоспособных структур. Не менее опасна, однако, и неуправляемая интеграция обломков национальной экономики в мировое хозяйство. В данном случае существуют, как минимум, две угрозы:

спонтанное включение фрагментов российской экономики в мировую может надолго, если не навсегда, закрепить за ней роль "сырьевой периферии" экономически развитого мира и относительно небольшого рынка сбыта;

неуправляемая интеграция может способствовать "размягчению" России, вплоть до территориального распада. "Регионализация", а затем и "суверенизация" отдельных территорий, происходящие одновременно, если не в связи с подключением частей российского хозяйственного комплекса к разным экономическим сообществам, способны разорвать страну на части» // Стратегия для России: Повестка дня для Президента-2000. М.: Вагриус, 2000. С. 30-31.

 

Третьим фактором является то, что крушение СССР совпало по времени с глубоким типологическим изменением всего евразийского политического пространства. С.А. Панарин характеризует его суть следующим образом: «...наружу вырвались старые демоны этноцентризма, национализма и сепаратизма; вспыхнули военные конфликты; поднял голову религиозный фундаментализм; на юго-востоке бывшего СССР стали возникать режимы, весьма напоминающие старые восточные деспотии. Мир гарантированных границ, закрепленных международными соглашениями, внезапно сменился миром, не имеющим территориально-правовых гарантий... В этих условиях оживает и активизируется тип геополитического сознания... (связанный. — Т.З.] ... с ощущением состояния мира как войны всех против всех, где никому не гарантировано "жизненное пространство" и где смогут выжить только сильные и до зубов вооруженные»*.

* Панарин А.С. Вызов. Политическая наука в России: интеллектуальный поиск и реальность: Хрестоматия / Отв. ред.-сост. А.Д. Воскресенский. М.: МОНФ. 2000. С. 72-73.

По мнению этого ученого, смена презумпции взаимного доверия презумпцией всеобщего недоверия диктует России жесткий выбор из двух возможных способов поведения — или агрессивное наступление, или глухая оборона изоляционизма*. Между тем для первого типа поведения у нее просто нет сил, а второй путь однажды уже завел ее в тупик. Та международная политика, которая избрана и практически реализуется современной Россией, во многом оптимальна. Однако она не соответствует ни первой, ни второй из альтернатив, надежно обеспечивающих, согласно Панарину, выживание наций в современном мире.

* Панарин А.С. Вызов. Политическая наука в России. С. 73.

Международные силы, имеющие интересы в России и воздействующие на ее развитие, разнообразны, неоднородны и руководствуются разными мотивами. Для одних важнее всего не допустить социального взрыва в стране с громадными арсеналами атомного оружия. В связи с этим правительства разных стран и международные организации предоставляют России долгосрочные кредиты, оказывают различные виды экономической, информационной и гуманитарной помощи; осуществляют благотворительные акции в сферах науки, культуры и образования; помогают в борьбе с преступностью. Напротив, другие силы хотят воспользоваться затянувшимся кризисом в России, чтобы минимизировать ее роль в решении международных проблем, вытеснить ее из состава тех мировых сил, с интересами которых приходится считаться. Отсюда расширение НАТО на восток, поддержка чеченских боевиков деньгами и оружием, засылка в страну международных террористов и другие недружественные акции. Есть и такие силы, которые стремятся овладеть уникальными природными богатствами России, извлечь выгоду из переживаемых ею трудностей путем прямой экономической экспансии или содействия нелегальному заселению теряющих собственное население российских окраин выходцами из сопредельных государств (Китай, Япония, Северная Корея)*.

* "Серьезную озабоченность вызывают проблемы, связанные с незаконным пребыванием и занятостью в Российской Федерации граждан Китая, КНДР и Вьетнама. По имеющимся данным, ежегодно границу российского Дальнего Востока незаконно пересекают от 75 до 120 тыс. граждан КНР, КНДР и Вьетнама. В последнее время отмечается интенсивное формирование китайских общин. Интенсивный прирост китайских и вьетнамских иммигрантов отмечается не только на территории Дальневосточного и Сибирского федеральных округов, но также и в других регионах страны". / Красинец Е.С. Трансформационные процессы в сфере миграции населения // Россия: 10 лет реформ. Социально-демографическая ситуация / Под ред. Н.М. Римашев-ской. М.: ИСЭПН, 2002. С. 58.

Говоря о международных влияниях, следует упомянуть и о спонтанных процессах, возникающих как реакция граждан на увеличивающееся отставание России от Запада по уровню социально-экономического развития. Один из таких процессов — невыгодная для России, но непреодолимая в современных условиях долларизация национальной экономики. Другой процесс — не прекращающийся и скорее даже усиливающийся отток на Запад наиболее перспективной части молодежи, получающей высококачественное образование в престижных вузах России.

Все это свидетельствует о том, что влияние международных сил на развитие и трансформацию российского общества весьма велико. Субъекты, объекты, каналы и механизмы этого влияния чрезвычайно разнообразны. Не случайно они служат предметом анализа многих научных институтов. Однако прямого отношения к исследованию трансформационной структуры России эта проблематика не имеет. Дело в том, что влияние международных факторов на развитие России проявляется, главным образом, через вызовы со стороны мирового сообщества, перед которыми она оказывается. Возможность же ответа на эти вызовы практически целиком определяется ее внутренними силами. Исследование состава этих сил, их интересов, ресурсов, отношений, взаимодействий (иными словами, трансформационной структуры России) исключительно важно для понимания современного состояния общества и его ближайших перспектив. Совокупность названных проблем как раз и представляет предмет этого раздела книги. Сказанное является достаточным основанием для того, чтобы сосредоточить внимание на структуре внутрироссийских сил трансформации, абстрагируясь от проблемы международных влияний.

Первый возникающий в этой связи вопрос касается границ трансформационной структуры России: охватывает ли она все социальные силы, влияющие на преобразование общества, или только те, которые имеют более-менее выраженное политическое лицо? Иными словами, являются ли внеполитические и квазиполитические силы специфическими элементами этой структуры или же это внешние по отношению к ней феномены. Рассмотрим этот вопрос подробнее.

14.4. Внеполитические социально-культурные силы России

Выше уже не раз говорилось о массовом отчуждении большинства россиян от политики как от сферы, имеющей слабое отношение к их жизненным интересам и ни в чем от них не зависящей. Дело в том, что политическая власть в современной России, как известно, самодостаточна и способна неограниченно воспроизводить самое себя без участия общества. Последнее является только фоном, на котором разворачиваются действия власти. Чем бы ни закончились выборы в России, это будет выбор власти, а не выбор общества. Инициируемые политическими группами движения не имеют социальной подосновы и потому не являются движениями общественными, что и обусловливает их слабость. Политические группы и движения реально не выражают ничьих интересов, кроме собственных*. Естественно, что далекие и непонятные страсти, кипящие где-то наверху, большинству людей малоинтересны. Они не испытывают доверия к власти и убеждены если не в ее враждебности, то в полном безразличии к их судьбам. Отсюда — массовое бегство от политики.

* См.: Пастухов В.Б. Власть и общество на поле выборов, или Игры с нулевой суммой //ПОЛИС. 1999. № 5. С. 6, 8, 15.

Одна из причин этого отчуждения — традиционная для России закрытость сферы принятия политических решений и крайне слабая информированность граждан о том, что в этой сфере происходит. Трудно не согласиться с Г.Г. Дилигенским в том, что «большинство населения крайне слабо представляет себе суть происходящих экономических и политических процессов, движущие силы, содержание и возможные последствия различных вариантов развития страны... Высказываясь за свободный рынок или государственное регулирование, за демократию или "жесткую власть", за западную модель или "свой путь", люди очень плохо представляют себе конкретные экономические и политические реалии, стоящие за каждой из этих альтернатив»*. По мнению ученых, такой внеполитический тип общественного сознания особенно характерен для посттоталитарных обществ.

* Дилигенский Г.Г. Люди среднего класса. М., 2002. С 196; Холодков-скии К.Г. О корнях идейно-политической дифференциации в российском обществе // Человек в переходном обществе. М., 1998.

Исследования показывают, что незрелое политическое сознание распространено среди россиян весьма широко. Так, Р.Г. Громова, опираясь на вторичный анализ данных репрезентативного опроса ВЦИОМ "Власть и общество" (проведенного в 1999 году), выделила два типа такого сознания, названные ею аполитическим и мифологическим*. К носителям аполитического сознания она отнесла 20% респондентов, у которых отсутствие интереса или слабый интерес к политическим проблемам сочетались с неучастием в большинстве доступных населению видов политической активности. Люди этого типа не могли ответить на большинство связанных с политикой вопросов, часто выбирая позиции "не знаю" или "затрудняюсь ответить". Среди них повышена доля женщин (63 против 54% в среднем), лиц старше 65 лет (20 против 14%), неквалифицированных рабочих (21 против 10%), лиц, не имеющих среднего образования (52 против 38%), представителей малодоходных групп (64 против 58%). Значительно выше доля не имеющих ясной политической ориентации (74 против 55% в среднем). Участие этой части граждан в трансформационных процессах минимально и носит скорее неосознанный или вынужденный, чем инициативный характер.

* Громова Р. Г. Типы политического сознания россиян // Социальные и экономические перемены в России. Мониторинг общественного мнения. 1999. № 2. С. 11-16.

Иначе обстоит дело с 55 процентами россиян, политическое сознание которых оценено Громовой как мифологическое. Они не лишены интереса к политическим событиям, имеют мнение по многим вопросам, чаще участвуют, чем не участвуют в выборах, не чуждаются разных форм общественной активности. Однако самостоятельное политическое мышление замещено у них готовыми абсолютными объяснениями ситуаций. В силу этого они воспринимают себя не как самостоятельных социальных акторов, а скорее как участников действия, фаталистически запрограммированного "сверху". Политические предпочтения этих людей определяются не взвешенным рациональным выбором, а тем, как определенные политические лидеры, партии или движения вписываются в мифологические сюжеты, укорененные в их сознании. Носители мифологического политического сознания одобряют и принимают участие преимущественно в "деятельностных" видах политической активности, таких как забастовки, захват зданий, проведение митингов и демонстраций, сбор подписей в пользу или против чего-либо, и т.п. Благодаря этому они легче других становятся орудием манипуляций политиков*.

* Громова Р.Г. Типы политического сознания россиян. С. 11 — 16.

Такие качества, как отсутствие интереса к политике, слабая информированность о событиях в данной области, запутанность и противоречивость экономических и политических взглядов, пассивность и неустойчивость политического поведения, характерны не только для людей с аполитичным сознанием, но и для значительной части носителей мифологического сознания. Если условно принять эту часть равной половине, то суммарная доля россиян, сознание которых можно определить как внеполитическое, составит 40—45%.

Эта оценка косвенно подтверждается Л.А. Седовым, по данным которого большая часть российского электората пребывает "в состоянии броуновского движения, участвуя или не участвуя в выборах, довольно свободно меняя свои приверженности, переходя от партии к партии и от кандидата к кандидату"*. Как сообщает этот автор, "в течение предвыборной кампании 1996 года 44% избирателей меняли свои электоральные предпочтения, а 18% приняли решение, за кого голосовать, непосредственно перед выборами или на избирательном участке"**. Примерно так же обстояло дело и в период выборов 2000 года. Понятно, что основную часть этого подвижного и ненадежного электората составляли носители незрелого вне-политического сознания.

* Седов Л.А. Материалы к анализу электорального поведения граждан России // Экономические и социальные перемены в России. Мониторинг общественного мнения. М.: ВЦИОМ, 1996. № 5. С. 12—14.

** Президентские выборы 1996 года и общественное мнение. М.: ВЦИОМ, 1996. С. 70-71.

Несколько странное для трансформирующегося общества отсутствие интереса к политике у столь большого количества граждан обусловлено социальным и культурным расколом власти и общества. Интересен в этом плане результат исследования "Власть и народ", проведенного Фондом "Общественное мнение". Его авторы попросили респондентов выбрать из предлагаемого списка наиболее значимые для них понятия. Естественно, на первые места вышли такие понятия, как семья, законность, стабильность, мир, достаток, порядочность, довольно редко используемые политиками. Наиболее же часто встречающиеся в их языке слова — реформы, рынок, демократия, собственность — оказались далеко позади*. Это лишний раз подтверждает, что власть и народ говорят на разных языках, ориентируются на разные системы ценностей. Неудивительно, что в сознании значительной части граждан для политики не находится места**.

* Власть и народ. М.: Фонд общественного мнения, 2000.

** Сказывается и тот факт, что программы разных партий порой трудноразличимы, а власть вспоминает о народе чаще всего во время выборов. В этом смысле " ... ни политиков, ни партий в нынешней России пока еще нет. Есть полуфабрикаты, из которых при желании можно готовить самые разные блюда". См.: Вощанов П. Давка у кассы, или Управляемая свобода // Новая газета. 2003. № 9. 6 февр.; "Нынче разнообразных народных защитников может различить лишь тонко разбирающийся во фразеологии лингвист. За редким исключением живут они от левого до правого флангов, по всему фронту одинаково хорошо — и квартиры, и машины, и загородные дома, достойные их представления о ценностях жизни, и доходы на зависть трудящимся капиталистам, не обремененные налогами... Все же неплохо, но что-то беспокоит... Видимо, судьба народа. Не назойливо, но все же беспокоит. Крепко ли он спит?.. У нас (народа. — Т.3.\ какая альтернатива? Либо отдать свой голос никому. Либо никому не отдавать свой голос". См.: Рост Ю. НИКТО. Заметки воздухоплавателя // Московские новости. 2003. 15—17 сент. С. 16—17.

Так составляют ли внеполитические силы часть трансформационной структуры общества, или они остаются за ее пределами? Однозначно ответить на этот вопрос нелегко. С одной стороны, представители этих сил не имеют ни выраженных гражданских качеств, ни устойчивой социальной идентификации. Отличаясь незрелым политическим сознанием, они ощущают себя скорее объектами, чем субъектами трансформации общества. Их социальное недовольство, обычно не принимая формы политического протеста, угасает или компенсируется долготерпением и способностью примиряться с действительностью.

Но, с другой стороны, носители внеполитического сознания составляют почти половину взрослого населения и потенциального электората страны. Хотя значительная их часть обычно не голосует, они представляют собой резерв, спорадически мобилизуемый разными политическими силами, причем особенно легко отзывающийся на демагогические и популистские акции. Еще важнее то обстоятельство, что люди без ясных политических взглядов являются "равноправными" акторами очень важных спонтанных процессов, влияющих на ход модернизационных реформ и на общее развитие общества. Правда, их социальное поведение обычно носит не инициативный, а реактивный характер, т.е. вызывается изменением обстоятельств. Но многие типы этого поведения способны очень серьезно влиять на деятельностный потенциал и жизнеспособность общества (как правило, в сторону снижения). В подтверждение этого можно назвать такие массовые процессы и сдвиги в социальных практиках, как:

• моральная и нравственная деградация значительной части населения;

• расширение неправовых форм повседневного поведения и институционализация неправовых социальных практик;

• деградация институтов семьи и брака, повышение числа разводов, резкое падение рождаемости, депопуляция большинства регионов и страны в целом, все большее старение ее населения*, ухудшение качества генофонда;

• расширение практики рождения детей вне брака, отказа родителей от детей, всех форм притеснения детей и подростков; переполнение и оскудение детских домов, рост количества беспризорных и безнадзорных подростков;

• увеличение отсева учащихся из средней и даже начальной школы, особенно в провинции и сельской местности, возрождение почти изжитой в советское время неграмотности подростков и молодежи (включая призывников);

• широкое распространение алкоголизма и потребления наркотиков, а также социального эскапизма, разрыва социальных связей с обществом; погружение людей в одиночество; повышение числа самоубийств, по которым Россия занимает одно из первых мест в мире;

• постоянный рост уголовной и экономической преступности, повышение доли преступлений, совершаемых женщинами, детьми и подростками, а также доли тяжких преступлений.

* По расчетам некоторых демографов, в 2030 году пенсионеры могут составить около половины электората.

Распространение тенденций, свидетельствующих о социальной деградации общества, представляет не меньшую, если не большую, опасность, чем массовый политический протест против последствий реформ или своекорыстных акций элит. Отсюда следует вывод, что внеполитические социальные силы правильнее рассматривать не как феномен, внешний по отношению к трансформационной структуре общества, а как один из ее элементов.


14.5. Криминальные силы России

Быть может, еще большее влияние на ход и качество социальных преобразований оказывают теневые и криминальные силы. Правда, их социальные действия противостоят активности легитимных сил не столько в политическом, сколько в социальном и культурном планах. Но в ходе реформ преступный мир накопил такие экономические и силовые ресурсы, которые позволяют его представителям активно вмешиваться в политику, добиваясь не только выгодных для себя решений, но и высоких государственных постов. Как отмечает один из серьезных исследователей современной российской преступности Ю.В. Латов, «отечественная мафия, возглавляемая сообществом "воров в законе", проявила себя в процессе развития рыночных отношений в России 70—90-х годов как очень активный субъект, без учета роли которого понимание специфики рыночной модернизации в России было бы просто невозможно»*.

* Латов Ю.В. "Воры в законе" как субъекты рыночной модернизации в России // Кто и куда стремится вести Россию?.. Акторы макро-, мезо- и микроуровней современного трансформационного процесса. М.: МВШСЭН, 2001. С. 176.

В контексте изучения трансформационной структуры понятие "противоправные силы" следует трактовать очень широко, относя к ним не только прямых нарушителей Уголовного кодекса, но и тех, кто использует несовершенство законодательства переходного времени и слабость государственного контроля для обогащения за счет государства и общества*. Поскольку подобное поведение часто не связано с прямым нарушением законов, его обычно называют не криминальным, а теневым. Но если первый термин выглядит слишком жестким, то второй представляется слишком мягким, так как фактически речь идет о ненаказуемом мошенничестве на грани уголовного и хозяйственного законодательства. Такие действия нужно квалифицировать как полукриминальные.

* Одним из примеров подобной деятельности является мошеннический толлинг, обеспечивающий возможность почти легального присвоения администрациями предприятий средств, предназначенных для оплаты труда работников, уплаты налогов государству и инвестиций. Суть толлинга заключается в том, что по договоренности российских и зарубежных партнеров ценное сырье вывозится за границу, перерабатывается там и в виде полуфабриката возвращается в Россию, где из него производится готовая продукция. При этом сырье продается по искусственно заниженной цене, а полуфабрикаты покупаются по искусственно завышенной. Разница, остающаяся в зарубежных банках, делится между участниками сделки, а российское предприятие, использующее невероятно дорогой полуфабрикат, остается без средств, перестает выплачивать работникам зарплату и через некоторое время становится банкротом.

По общему, в том числе и официальному признанию, криминализация российского общества достигла уровня, угрожающего национальной безопасности*. Криминальные авторитеты в погоне за личной наживой не останавливаются ни перед чем. Мобилизуя свои огромные ресурсы, они способствуют разжиганию военных конфликтов, организуют террористические акции, заказные убийства, торговлю оружием и наркотиками, обескровливают, искусственно доводят до банкротства и захватывают наиболее перспективные предприятия, незаконно выкачивают из страны огромные средства, переправляя их на личные счета за границу.

* По оценке специалистов-криминологов, Б.Н. Ельцин не сильно преувеличивал, назвав в 1994 году страну, Президентом которой он был, "самым крупным мафиозным государством в мире" и "сверхдержавой преступности". См.: Латов Ю.В. "Воры в законе" как субъекты рыночной модернизации в России // Кто и куда стремится вести Россию?.. Акторы макро-, мезо- и микроуровней современного трансформационного процесса / Под общ. ред. Т.Н. Заславской. М.: МВШСЭН, 2001. С. 178—179.

По мнению крупнейшего российского криминолога В.В. Лунеева, "масштабы преступности на территории бывшего СССР, где прежде она удерживалась на относительно низком уровне, приобретают угрожающий характер. В России сформировались разные субкультуры преступного мира, в том числе мафиозная. Некоторые слои населения практически не мыслят своей жизни (не хотят, а часто уже и не могут существовать) без противоправной и криминальной деятельности"*. Ученый предупреждает, что преступность в России приближается к порогу качественного и количественного насыщения. Это особенно опасно тем, что "авторитаризм, обещающий беспощадную борьбу с преступностью, начинает восприниматься значительной частью общества как путь к избавлению от криминального кошмара, хотя его собственные криминальные злоупотребления могут быть гораздо опаснее уголовщины, контролируемой государством и обществом"**.

* Лунеев В.В. Преступность XX века: Мировые, региональные и российские тенденции. М.: Норма, 1997. С 463—464.
** Там же. С. 467.

Противоправные, в том числе криминальные, силы вряд ли можно считать самостоятельным элементом палитры культурно-политических сил страны, так как в целом интересы преступников лежат вне политической плоскости*. Однако по мере накопления мафией все больших экономических и силовых ресурсов она начинает претендовать на косвенное, а затем и на прямое участие в политике**. Как уже говорилось, в Государственной Думе РФ, законодательных органах столиц, крупных городов, регионов, в структурах исполнительной власти немало лиц с уголовным прошлым.

* Необходимо учитывать и то, что отечественная мафия хотя и достаточно многочисленна, но очень раздроблена и по степени организованности пока заметно уступает зарубежным "образцам". С учетом широких географических масштабов страны и усиливающейся атмосферы разобщенности вряд ли следует ожидать в ближайшее время возникновения центрального координирующего органа. «В 1994 г. на слушаниях в конгрессе США директор ЦРУ Дж. Вулси отмечал, что мафиозные группы в России находятся на стадии организационного становления. Они не дотягивают до мафии в полном смысле слова, так как "пока нет механизма контроля центра над различными группами"... Несколько лет спустя американский криминолог Ф. Вильямс констатировал, что российская организованная преступность по-прежнему остается не монолитной, а скорее рассеянной и расчлененной». См.: Лотов Ю.В. "Воры в законе" как субъекты рыночной модернизации в России // Кто и куда стремится вести Россию?.. Акторы макро-, мезо- и микроуровней современного трансформационного процесса / Под общ. ред. Т.Н. Заславской. М.: МВШСЭН, 2001. С. 181.

** Подробнее об этом см., напр.: Подлесских Г., Терешонок А. Воры в законе: бросок к власти. М., 1994; Лунеев В.В. Преступность XX века: Мировые, региональные и российские тенденции. М.: Норма, 1997.

Это очень тревожно, но есть еще более опасное направление влияния уголовного мира на государственную политику. Дело в том, что в основе кровопролитных чеченских войн лежат такие явления, как уголовная борьба за нефтедоллары, доходы генералов от продажи оружия, коллективное расхищение средств, выделяемых на восстановительные работы и гуманитарную помощь, и т.д. Противоправные силы России, обладающие не только крупными экономическими ресурсами, но и немалыми политическими возможностями, оказывают влияние на очень многие властные и управленческие решения. В современных условиях они приобретают если не политическую, то квазиполитическую природу. А следовательно, формирующие их группы играют роль специфических коллективных акторов спонтанно развивающегося трансформационного процесса. Причем, судя по доминирующим тенденциям, их ресурсный потенциал сопоставим с ресурсами государства.

Итак, мы определили внешние границы трансформационной структуры российского общества, с одной стороны отказавшись включить в ее состав какие-либо международные силы, а с другой — обосновав необходимость включения в нее, во-первых, незрелых внеполитических и, во-вторых, противоправных квазиполитических сил. Следующая задача — обосновать структуру действующих в современной России культурно-политических сил. Но начать их анализ лучше не с современного состояния, а с генезиса, то есть с первых лет перестройки.


Рекомендуемая литература

1. Громова Р.Г. Типы политического сознания россиян // Экономические и социальные перемены в России. Мониторинг общественного мнения. 1999. № 2. С. 11 — 16.

2. Дилигенский Г.Г. К проблеме социального актора в России // Куда идет Россия?.. Власть, общество, личность. М.: МВШСЭН, 2000. С. 410-418.

3. Заславская Т.Н. О роли социальной структуры в трансформации российского общества // Куда идет Россия?.. Власть, общество, личность. М.: МВШСЭН, 2000. С. 222-235.

4. Заславская Т.Н. Социально-трансформационная структура России // Общество и экономика. 1999. № 3—4. С. 17—27.

5. Здравомыслов А.Г. Интересы, потребности, ценности. М.: Наука, 1997.

6. Лотов Ю.В. "Воры в законе" как субъекты рыночной модернизации в России // Кто и куда стремится вести Россию?.. Акторы макро-, мезо- и микроуровней современного трансформационного процесса. М.: МВШСЭН, 2001. С. 176-181.

7. Левада Ю.А. Человек политический: сцена и роли переходного периода // От мнений к пониманию. Социологические очерки. 1993—2000. М.: Московская школа политических исследований, 2000. С. 96-110.

8. Лунеев В.В. Преступность XX века: Мировые, региональные и российские тенденции. М.: Норма, 1997.

9. Пастухов В. Б. Власть и общество на поле выборов, или Игры с нулевой суммой // ПОЛИС. 1999. № 5. С. 6—16.

10. Седов Л.А. Материал к анализу электорального поведения граждан России // Экономические и социальные перемены в России. Мониторинг общественного мнения. М.: ВЦИОМ, 1996. № 5. С. 12-14.

11. Холодковский К. Г. О корнях идейно-политической дифференциации в российском обществе // Человек в переходном обществе. М.: Паритет, 1998.

далее
Глава 15. Культурно-политические силы России