НЕГРИТЯНСКОЕ ДВИЖЕНИЕ В США: ИДЕОЛОГИЯ И ПРАКТИКА

Глава III
ТАКТИКА «ПРЯМЫХ НЕНАСИЛЬСТВЕННЫХ ДЕЙСТВИЙ»

Предыдущую главу мы закончили рассказом о жизни Малкольма X . Теперь нам предстоит познакомиться с судьбами движения за гражданские права в последние десятилетия. Поэтому следует вернуться к решению Верховного суда США от 17 мая 1954 г., признавшего незаконной сегрегацию в школах.

Система сегрегации, которая сменила ранее узаконенное рабство в качестве средства «удерживать негров на своих местах», в 30-х и 40-х годах постепенно ослабевала. Был принят целый ряд частных законодательных актов, которые так или иначе ставили под сомнение законность системы. Среди них решение от 17 мая 1954 г. стало наиболее значительным событием.

Верховный суд США признал, что «раздельные средства обучения являются внутренне неравноправными» и тем самым не обеспечивают меньшинству нации «равную защиту закона, гарантированного 14-й поправкой к Конституции». Хотя речь шла об отдельном вопросе, такое решение ставило под сомнение правомочность самой доктрины «раздельного, но равного» обслуживания негров,— доктрины, которая долгие годы служила высшей правовой санкцией практики сегрегации и дискриминации.

Решение Верховного суда вызвало широкий резонанс в стране. Опрос, проведенный Институтом Гэллапа в июне 1954 г., показал, что, хотя большинство населения Юга осудило это решение, 57% населения страны в целом одобрили его. Для Дальнего Запада эта цифра составила 68%, для Среднего Запада — 61, а для Востока— 76%. Но и на Юге лишь немногие политические деятели открыто выражали свою враждебность этому решению. Так, сенатор Рассел Б. Лонг заявил: «Хотя я совершенно не согласен с решением, моя служебная присяга требует, чтобы я признал его как закон...» Сенатор Ричард Б. Рассел из Джорджии назвал решение «явным злоупотреблением юридической властью», а сенатор Барнет Р. Мэйбэнк из Южной Каролины сказал, что это «позорное, скорее политическое, чем юридическое, решение». Небезызвестный Джеймс О. Истлэнд из Миссисипи воинственно объявил: «Юг не будет следовать или подчиняться этому законодательному решению политического суда».

Словно по команде, пресса южных штатов стала подчеркивать сложности выполнения данного решения, предупреждая против «поспешности», «необдуманности» и т. д. Здесь быстро создалась оппозиция, возглавляемая местными властями, с целью всеми мерами воспрепятствовать проведению десегрегации. Рассказ о борьбе расистов Юга против отмены неравноправного положения негров — это специальная тема, и мы не будем подробно останавливаться на ней. Отметим лишь некоторые моменты.

В южных штатах после 1954 г. резко активизируется деятельность Ку-клукс-клана, особенно в Алабаме, Джорджии, Флориде. Но пожалуй, основным звеном в борьбе против решения (Верховного суда стал «Совет белых граждан», первая организация которого появилась в штате Миссисипи в 1954 г. Вскоре «советы белых граждан» были созданы по всему Югу, а их численность достигла 300 тыс. человек. Они обычно состояли из лиц, имеющих реальную власть на местах. Стала активно распространяться воинственно-расистская литература. Примером ее может служить хотя бы книга судьи Т. Брейди «Черный шимпанзе».

В марте 1955 г. был широко разрекламирован «Манифест Юга», подписанный 19 сенаторами от южных штатов и 82 членами палаты представителей. Решение

Верховного суда о десегрегации школьного обучения рассматривалось в нем как злоупотребление политической властью, нарушающее конституционные права штатов. Авторы его призывали использовать все законные меры, чтобы бороться против этого решения. Непрерывно заседали местные органы власти. Только в пяти штатах Юга за первые три месяца 1956 г. было принято свыше 40 решений в пользу сегрегации.

Процесс десегрегации шел крайне медленно. Дж. С. Кук в 1962 г. подсчитал, что при наметившихся темпах ее потребуется 7288 лет, чтобы покончить с сегрегацией 2 482 тыс. негритянских школьников. Но все же десегрегация проводилась. Постепенно менялось и «общественное мнение». Опрос Гэллапа показал, что в 1957 г. 68% негров Юга высказались за десегрегацию и лишь 13% — против. Однако штаты Миссисипи, Алабама, Джорджия и Южная Каролина по-прежнему стояли как бастионы расизма.

В борьбу за гражданские права включалось все больше людей. В эти годы активизируется деятельность НАСПЦН и Национальной городской лиги. Но вскоре ведущую роль стали играть новые организации, которые возникали в эти годы. Центральной фигурой негритянского движения этого периода является, несомненно, Мартин Лютер Кинг (1929—1968).

Деятельности М. Л. Кинга сопутствовала и официальная слава. В начале 1964 г. журнал «Тайм» объявил его «героем года», а осенью М. Л. Кингу была присуждена Нобелевская премия мира. Известность Кинга в те годы в основном объяснялась тем, что именно он теоретически обосновал и применил тактику «прямых ненасильственных действий», которая вскоре стала главной формой массового действия десятков тысяч людей.

Имеется еще одна причина, почему так поучительно знакомство с практической деятельностью и социальной философией М. Л. Кинга. Он был баптистским проповедником, доктором теологии. Свое понимание негритянской проблемы и обоснование тактики действия он выражал на языке христианского миросозерцания, а необходимость борьбы против расизма обосновывал «истинным» пониманием социальных и нравственных евангельских идеалов. Поэтому возникает вопрос: как религиозные воззрения Кинга соотносятся с его активной общественной деятельностью?

Эту проблему можно поставить и шире. Движение за гражданские права негров занимает одно из центральных мест во внутриполитической жизни США. Взгляды многих сторонников этого движения имеют христианскую окраску. В чем же причина, какую модификацию религиозные идеи претерпевают в ходе данного движения, каковы, наконец, тенденции их развития и т.д.? Таким образом, речь идет о реальном месте тех или иных религиозных концепций в идеологической жизни США. Мы уже отчасти говорили об этом, когда анализировали взгляды «черных мусульман». Но там были «иноземные», «экзотические» религиозные концепции. Теперь же речь зашла именно о христианстве, которое сыграло существенную роль в формировании буржуазной американской идеологии.

Имя М. Л. Кинга часто упоминалось в нашей печати. Но как правило, это было связано с его практической деятельностью и высказываниями политического характера. Что же касается социальных воззрений Кинга, его теологической концепции в особенности, то они менее известны, и здесь имеется много сложных, малоразработанных проблем, касающихся специфики религиозного отражения социальных противоречий, места и роли христианства в духовной жизни нашего века.

I. «ПОЧЕМУ МЫ НЕ МОЖЕМ ЖДАТЬ»

Как уже отмечалось, в середине 50-х годов стало ясно, что расистам южных штатов удалось в основном отстоять прежние порядки. Борцы против дискриминации все чаще видели, что «законные» методы уже не дают успеха. Поэтому нужно было либо занять позицию пассивного выжидания, либо применить какие-то новые, более эффективные меры.

В результате дальнейшего развития движения за гражданские права негров и выдвигается новый метод действия, определивший целый этап в борьбе против расизма. Речь идет о тактике «прямых ненасильственных действий». Впервые эта тактика была применена во время бойкота неграми автобусных линий в г. Монтгомери (штат Алабама).

Положение здесь было в общем типичное для сегрегированного города в южных штатах. Между белым и негритянским населением существовал значительный разрыв в экономическом положении. Как отмечает М. Л. Кинг, средний годовой доход 70 тыс. белых в 1950 г. составлял на душу 1730 долл., а 50 тыс. негров — 970 долл. Решение Верховного суда в 1954 г. не оказало сколько-нибудь заметного влияния на прежние порядки, и школы по-прежнему оставались сегрегированными. Неграм и белым не разрешалось пользоваться такси совместно. Сегрегация распространялась и на магазины. В 1954 г. из 30 тыс. негров избирательного возраста было зарегистрировано в качестве избирателей немногим более 2 тыс. Негры вынуждены были мириться с таким положением главным образом из-за боязни потерять работу. «Многие подсознательно сомневались, действительно ли они заслуживают лучших условий, — отмечал М. Л. Кинг. — Их умы и души были так обусловлены системой сегрегации, что они подчинялись вещам, как они существовали. В этом состоит основная трагедия сегрегации. Она не только несет физический вред, но калечит духовно. Она калечит душу и ведет к деградации личности».

Одной из форм проявления сегрегации была практика автобусного обслуживания. Для негров были отведены особые места — в конце салона. Даже если все они были заняты, на первые ряды у них не было прав. Больше того, если белым не хватало мест, негры должны были освобождать для них свои «законные» места в задней части автобуса. Если этот порядок нарушался, то водитель (водители в городе были белыми) останавливал автобус и в случае отказа пассажира-негра пройти назад звал полицию и дело кончалось арестом.

Поводом для бойкота неграми городских автобусов послужил довольно заурядный случай. 1 декабря 1955 г. молодая швея Роза Паркс, возвращаясь с тяжелой работы, заняла место в той части автобуса, которая предназначалась для черных. Через некоторое время водитель предложил ей и трем другим неграм освободить места для только что вошедших белых пассажиров. Негры повиновались, за исключением Р. Паркс. В результате она была арестована (и впоследствии присуждена к штрафу местным судом).

М. Л. Кинг, год назад прибывший в город в качестве баптистского пресвитера, собрал проповедников различных церквей и негритянских деятелей; было решено начать бойкот. Негритянское население единодушно откликнулось на него. Как отмечал Г. Уинстон, «вопрос о сегрегации в автобусах оказался искрой, которая воспламенила и объединила всю негритянскую общину и ее союзников — демократически настроенных и прогрессивных белых американцев, подняв их на борьбу против всей системы угнетения» Исполнительный комитет во главе с М. Л. Кингом выдвинул три условия прекращения бойкота: 1) гарантируется вежливое обслуживание водителями; 2) места занимаются по праву вошедшего первым, негры занимают их начиная с задних рядов, белые — с передних; 3) на маршруты с преимущественно пассажирами-неграми нанимаются водители-негры. Хотя требования были весьма скромными (и, кстати сказать, они соблюдались на многих автобусных линиях, действовавших в других сегрегированных городах Юга), местные власти отказались их удовлетворить на том основании, что они «противоречат местным законам». Бойкот начался.

Мы не будем прослеживать все перипетии этой изнурительной борьбы, которая длилась более года. Отметим лишь, что расисты испробовали все методы для того, чтобы сломить решимость негров: угрозы, ложные слухи, полицейские преследования, аресты негритянских руководителей, нападения на их дома и т. д. Кинг и другие 98 руководителей были осуждены за «нарушение закона штата», запрещающего бойкоты. В мае 1956 г. дело слушалось в отделении федерального суда, который постановил, что «законы Алабамы, устанавливающие сегрегацию в городских автобусах, противоречат Конституции». Городские адвокаты обжаловали решение, однако Верховный суд США утвердил его. В конце декабря 1956 г. практика сегрегации была здесь официальна отменена.

Тот факт, что 50 тыс. негров предпочли ходить пешком по улицам Монтгомери, пока не рухнут стены сегрегации, оказал серьезное влияние на борьбу против расизма. «Гражданское неповиновение», «прямые ненасильственные действия» стали тактикой борьбы многих тысяч негров, проживающих в США, а 27-летний баптистский проповедник М. Л. Кинг стал известен во всей стране.

Вскоре для практического воплощения в жизнь этого метода борьбы была создана «Южная конференция христианского руководства», которая постепенно организовала свои филиалы во многих городах Юга и развернула активную деятельность. Начиная с 1960 г. в борьбу включились студенты Юга, создавшие «Студенческий координационный комитет ненасильственных действий», который стал одной из самых влиятельных организаций молодежи в борьбе против расизма. Правда, вскоре руководство «Студенческого координационного комитета...» отошло от тактики М. Л. Кинга и одним из первых провозгласило лозунг «черной власти» (поэтому идеологию этой организации мы будем рассматривать в следующей главе). Однако «Студенческий координационный комитет...» много сделал для практического воплощения в жизнь тактики «прямых ненасильственных действий», которая стала доминирующей в массовых выступлениях в начале 60-х годов. Наибольший размах они приняли в 1963 году — в год, когда многие американские авторы стали говорить о «негритянской революции». И действительно, совершилось что-то новое: свыше тысячи городов стали свидетелями организованных антирасистеких выступлений. К этому имелись свои достаточно веские основания.

Решение Верховного суда США от 17 мая 1954 г. требовало ликвидации сегрегации школ со «всей возможной быстротой». Факты, однако, свидетельствовали о том, что на практике оно проводилось со всеми возможными оттяжками. В начале 1963 г., через 9 лет после этого решения, только около 9% негритянских учащихся посещали интегрированные школы. Одна из причин этого заключалась в том, что вскоре после названного решения 1954 г. Верховный суд одобрил особый закон, который предоставил штатам право распределять учащихся по школам. И это было использовано местными властями для сохранения сегрегации в школах.

Полностью сохранилось и угнетенное экономическое положение негров: как и прежде, их доходы были вдвое ниже, чем у белых, а процент безработных — вдвое выше. Их последними принимали на работу и первыми лишали ее. Стала ясна, как выразился М. Л. Кинг по поводу действий правительства, «безнадежная неудовлетворительность принятых мер — плачевно недостаточных по масштабу и ограниченных по замыслу». Больше того. «инициатива исполнительной власти становилась все слабее, и появились пугающие перспективы общего отступления правительства».

Самые массовые выступления противников расизма в 1963 г. проходили в рамках тактики, выдвинутой Кингом. «Ненасильственное сопротивление в 1963 г., — писал он, — стало логической силой в самом массовом крестовом походе за свободу, который когда-либо имел место в американской истории». Наиболее значительным событием года стала борьба против сегрегации в Бирмингеме, в этом, «возможно, самом сегрегированном городе Соединенных Штатов». Положение негров здесь было особенно тяжелым. Из 80 тыс. избирателей Бирмингема лишь 10 тыс. были негры, хотя в процентном отношении негры составляли две пятых населения города. За исключением автобусной станции, железной дороги и аэропорта, все сферы общественного обслуживания — родильные дома, парки, кафетерии, церкви и т. д. — были строго сегрегированы. Любая попытка нарушить этот порядок вызывала насилия. За 6 лет, предшествующих 1963 г., расисты 17 раз бросали бомбы в негритянские церкви и дома негритянских руководителей. И мало кто решался выступить против этих бесчинств. «Это было молчание, рожденное страхом — страхом общественных, политических и экономических санкций. Конечная трагедия Бирмингема состояла не в жестокости его плохих людей, а в молчании лучшей части населения» (М.Л.Кинг).

В апреле 1963 г., когда М. Л. Кинг был заключен в тюрьму, восемь видных местных священников обратились к нему с письмом, в котором осуждали «серии демонстраций некоторых наших граждан-негров, частично направленных и руководимых пришельцами извне». Они подчеркивали «несвоевременность» демонстраций в Бирмингеме, поскольку появились «новые возможности для позитивного и реалистического подхода к расовым проблемам». Отметив, что «ненависти и насилию нет оправдания в наших религиозных традициях», они призывали Кинга «отказаться от крайних мер» и решать расовую проблему путем «переговоров с местными лидерами», а не на улице. Кинг ответил «Письмом из Бирмингемской тюрьмы», которое стало одним из его основных программных документов.

Заслуга Кинга заключается в том, что он решительно отверг пассивное ожидание, настойчиво, все более страстно и убежденно призывал бороться против расизма. Негров, писал Кинг в своем «Письме...», всегда обвиняли в том, что они выступают «несвоевременно», но требование своевременности означает «никогда». Кинг высмеивает призывы уповать на «прогресс», на «новые возможности». Негры, отмечает он, делали все, чтобы избежать обострения обстановки, они хотели достичь соглашения путем переговоров. Власти долго срывали их. Потом, правда, такие переговоры состоялись и было заключено определенное соглашение. Однако местные чиновники не выполнили своих обещаний, и все осталось по-прежнему.

И это, по мнению Кинга, было не случайно. «По горькому опыту, — подчеркивал он, — мы знаем, что угнетатели никогда добровольно не предоставят свободу угнетенным, — ее нужно потребовать». После этого «у нас оставалось лишь одно — перейти к прямым действиям». «Несчастьем было, — писал Кинг, — что в Бирмингеме состоялись демонстрации, но еще большее несчастье заключалось в том, что в этом городе, где вся власть в руках белых, для негритянского сообщества не оставлено никакого другого выхода».

Чтобы сделать борьбу более целеустремленной и не распылять силы, было решено выступить против сегрегации в кафетериях и магазинах. Отменить сложившиеся порядки можно было, по мнению Кинга, лишь применив метод «прямых ненасильственных действий». Суть его состояла в том, чтобы «создать такой кризис и вызвать такую чреватую последствиями напряженность, чтобы общество, которое до этого отказывалось вести переговоры, было вынуждено это сделать. Эти действия должны так драматизировать события, чтобы их уже невозможно было игнорировать». Иными словами, речь шла не о просьбах и петициях, а о таких массовых действиях, которые не могут остаться без ответа со стороны властей, ответственных за положение в данном районе или городе. Конечно, такие действия вызывали жестокое сопротивление полиции и приводили к арестам их участников. Это предусматривалось руководителями, и они специально подбирали людей, которые шли бы в первых рядах и были готовы пожертвовать своей свободой ради общего дела.

Смысл кампании «ненасильственных действий» в Бирмингеме состоял в том, чтобы добиться переговоров с властями города по следующим пунктам: «1) десегрегация закусочных, комнат отдыха, душевых, фонтанчиков для питья в городе и в универмагах; 2) ликвидация дискриминации при найме негров на работу на предприятиях Бирмингема; 3) снятие всех обвинений против демонстрантов, заключенных в тюрьмах; 4) создание межрасового комитета для разработки графика отмены сегрегации в других сферах жизни Бирмингема». Итак, это «прямые» действия, непосредственно направленные на борьбу против конкретных форм сегрегации и дискриминации. С другой стороны, это «ненасильственные» действия, что означало: демонстранты и участники не оказывали сопротивления при аресте, не отвечали ударом на удар. Кинг придавал первостепенное значение такому поведению, всегда стремился предотвратить любые стычки и столкновения.

Борьба была напряженной и изнурительной. Ее участники столкнулись с насилием, угрозами, с массовыми арестами и судебными преследованиями. Наиболее трагическим эпизодом стало убийство четырех негритянских девочек в церкви, куда расисты бросили бомбу. Но мы здесь рассматриваем не фактические перипетии этой борьбы, а оцениваем тактику, которую выдвинул М. Л. Кинг. С этой целью сопоставим ее с методом действий на предшествующих этапах негритянского движения.

Как видно, тактика М. Л. Кинга означает один из этапов движения за гражданские права. Преемственность выступает прежде всего в целях движения — ликвидация практики сегрегации и законов, ее оправдывающих. Однако формы борьбы претерпели существенные изменения: раньше это была лишь активность группы лидеров, теперь — деятельность самих негритянских; масс. Раньше — просто апелляция к общественному мнению, теперь — практика ощутимого давления на местные власти, защищающие неравноправное положение негров.

Таким образом, сам вопрос — «ждать» или «действовать»? — касается принципиальной характеристики движения. Речь фактически идет о том, будет ли оно самодеятельной силой либо ограничится почтительным напоминанием властям о «желательности» соответствующих реформ; станет ли борьба против расизма самостоятельным движением или растворится в системе ординарных мероприятий, сигнализирующих о тех или иных «непорядках» в «американском образе жизни»; должны ли его участники полагаться на собственные силы либо уповать .на филантропические прозрения «власть предержащих».

В этом историческое значение лозунга, выдвинутого М. Л. Кингом: «Свободу немедленно!» Разумеется, такой лозунг приобрел популярность отнюдь не потому, что он «разумнее» или «радикальнее» прежних лозунгов. Главное в том, что он выразил достигнутый к этому времени уровень активности негритянских масс, в общем соответствовал их представлениям о возможных путях достижения равноправия. Тот факт, что подобная тактика получила в США широкое распространение, говорит о серьезном крахе либеральных иллюзий, о росте политического сознания борцов против расизма.

Тактика, предложенная М. Л. Кингом, — это несомненный шаг вперед в развитии массового негритянского движения. Она дала возможность многим десяткам тысяч противников дискриминации и сегрегации (как негров, так и белых) приобщиться к активной общественной деятельности, на собственном опыте увидеть истинные — социально-экономические — корни расизма. Но стать школой политической борьбы такое движение могло лишь в том случае, если бы в основе его лежала идеология, способная адекватно осмысливать накопленный опыт, выявлять все более глубокие законы функционирования буржуазного общества, стимулировать их строго научное понимание. Важна, одним словом, тенденция развития, характер выводов, которые делались участниками движения, способность к уточнению социальных представлений.

Но здесь-то и обнаруживается уязвимость программы М. Л. Кинга. Свою тактику он предлагал как непременное следствие христианского понимания общества, включающего определенное объяснение причин и существа расизма, путей борьбы с ним, возможных реакций на насилие и т. п. Тем самым неизбежно возникало противоречие между объективными характеристиками и чертами капиталистического общества, выявляемыми в ходе непосредственной борьбы, и иллюзорной доктриной, в рамках и средствами которой они осмысливались.

Не следует, конечно, упрощать действительную картину. Те идеи и лозунги, которые М. Л. Кинг противопоставлял господствующим доктринам, находили массовый отзвук среди негров, служили для них реальными «внутренними» стимулами к общественной активности, предоставляли определенный простор для развития сознания негритянских масс, порывающего с конформизмом и апатией. Но в христианской интерпретации социальных процессов такой простор для развития сознания масс все же существенно ограничен, и рано или поздно растущее политическое сознание людей неминуемо сталкивалось со стесняющими его рамками христианского мировоззрения. И тогда оставалось два пути: либо отбросить религиозное объяснение в пользу действительно научного взгляда на общества, либо, сохраняя верность христианским принципам, «совершенствоваться» в евангельском стоицизме и жертвенности. Довольно скоро это скрытое противоречие стало ощущаться последователями М. Л. Кинга.

В ряде случаев новая тактика, предложенная Кингом, принесла очевидные успехи. Однако ее применение сталкивалось со все более серьезными трудностями. Как и следовало ожидать, расисты ответили грубым насилием, поддержанным местными властями, полицейскими и судебными органами, правительствами штатов и т.д. И тогда полиция начинала избивать людей, издеваться над ними, у демонстрантов возникало стихийное желание ответить тем же. Удержать их становилось все труднее, и в ряде случаев такие столкновения произошли.

Поэтому позиция Кинга подвергалась критике с двух сторон. Против нее резко выступали защитники сегрегации, а также сторонники «постепенного» устранения расовых барьеров, которым «прямые действия» казались слишком «радикальными» и «несвоевременными». А с другой — многие участники борьбы все чаще говорили о недостаточности «ненасильственных мер», о том, что такими методами невозможно решить насущные проблемы, стоящие перед неграми, — проблемы жилья, образования, получения работы и т.д. В дискуссиях по этому вопросу Кинг использовал все свое влияние для того, чтобы отстоять свою тактику в неизменном виде. При этом он обычно ссылался на христианское учение, и без знакомства с его религиозными воззрениями наше представление о М. Л. Кинге как социальном философе и общественном деятеле осталось бы заведомо неполным..

2. СОЦИАЛЬНАЯ ФИЛОСОФИЯ М. Л. КИНГА

Уже в период деятельности в Монтгомери Кинг выступил как общественный деятель с вполне сложившимися, продуманными представлениями о путях решения негритянской проблемы. Конечно, впоследствии менялись акценты его общей концепции: он больше внимания стал обращать на экономическую подоплеку расизма, активнее стал участвовать в политической жизни страны. В середине 60-х годов он резко выступил против войны во Вьетнаме. Однако он всегда оставался верен основным установкам и программе действий, уже проявившимся во время «автобусного бойкота», несмотря на самую резкую критику, которой он постоянно подвергался. С Кингом можно соглашаться или не соглашаться, но нельзя не отдать должное его целеустремленности, внутренней уверенности, осознанию своего высокого, чуть ли не миссионерского долга перед негритянским населением.

Одна из причин такой последовательности, видимо, заключалась в том, что М. Л. Кинг получил серьезное образование, был хорошо знаком с мировой философской и социальной мыслью; свои взгляды он формулировал не как обобщение отдельных фактов, но как социально-философскую концепцию, которая (по крайней мере для него самого) выступала как синтез, итог всего, что дала человеческая мысль. Было бы наивно думать, будто социально-политическая программа Кинга «вытекала» из его философских взглядов. В реальной жизни зависимость конкретной программы от последних гораздо сложнее. Сознание идеолога всегда «завербовано», опосредовано различными социальными, политическими представлениями, предшествующим житейским опытом, усвоенными нравственными идеалами и т. д., в соответствии с которыми он и воспринимает философские и социальные доктрины. Но когда человек находит философское обоснование своим взглядам, формулирует их в теоретической форме, они, несомненно, оказываются более устойчивыми перед натиском текущих конъюнктурных изменений в ходе социальной борьбы.

Социальные воззрения М. Л. Кинга формировались прежде всего под влиянием его собственного опыта. «Я вырос, — писал он, — ужасаясь не только сегрегации, но и насильственным и варварским действиям, которые из нее вытекали. Я прошел через места, где зверски линчевали негров, и видел ночные рейды Ку-клукс-клана. Своими собственными глазами я видел жестокость полицейских и наблюдал в высшей мере трагическую несправедливость в отношении негров со стороны судов». Именно с учетом такой реальности он и воспринимал различные социальные теории. О своей интеллектуальной биографии Кинг ярко рассказал в статье «Паломничество к ненасилию». Здесь он высказывает свое отношение к различным мыслителям и формулирует собственные выводы. Разумеется, в них много субъективного, тенденциозного, некоторые его оценки философских концепций односторонни и неадекватны.

У нас нет возможности в деталях разбирать отношение М. Л. Кинга к различным социальным и философским концепциям. Остановимся лишь на отношении его к марксизму: оно выразительно характеризует его собственные взгляды. «С самых ранних лет, — пишет он, — я был глубоко озабочен пропастью между избыточным благополучием и отталкивающей нищетой, и мое чтение Маркса помогло мне еще больше осознать этот разрыв. Хотя современный американский капитализм значительно смягчил этот разрыв путем социальных реформ, по-прежнему сохраняется необходимость для более совершенного распределения богатства. Более того, Маркс открыл опасность стремления к прибыли как единственной основе экономической системы: капитализм всегда находится в опасности вдохновлять человека на то, чтобы больше думать, как он живет, чем о содержании самой жизни», когда «о человеке судят по его доходам или размерам его автомобиля».

Несмотря на признание заслуг Маркса в выявлении корней социальных конфликтов, отношение Кинга, воспитанного в религиозной обстановке, к марксизму было в целом отрицательным. «Во-первых, — писал он, — я отверг их (Маркса и Ленина. — Л. М.) материалистическую интерпретацию истории. Коммунизм является строго секуляристским и материалистическим, он не оставляет места для бога. Этого я никогда не мог принять, поскольку как христианин я верю, что во Вселенной имеется созидающая личная сила, которая составляет основу и сущность всей Вселенной и которая не может быть объяснена в материалистических понятиях... Второе, я решительно не согласен с этическим релятивизмом коммунистов. Поскольку коммунисты не признают божественного управления, абсолютного морального порядка, то не существует неизменных, фиксированных принципов; в результате все... оказывается оправданным средством для «тысячелетней» цели». В специальной проповеди «Как христианину следует относиться к коммунизму» он доказывает, что «коммунизм и христианство по сути своей несовместимы. Истинный христианин не может быть истинным коммунистом, так как эти две философии противоположны, и вся диалектика логиков не способна примирить их».

Нетрудно видеть, что здесь М. Л. Кингу изменяет его обычная добросовестность и компетентность. Марксизм действительно отвергает религию и идею' божественного происхождения морали. Однако вопреки уверениям Кинга марксизм выступает против этического релятивизма и неразборчивости в средствах. Выявляя реальные, «земные» корни морали, исторически изменчивый характер ее кодексов, марксизм утверждает твердые и строгие моральные нормы, способствующие действительному освобождению трудящихся от нищеты и социальной несправедливости. М. Л. Кинг был, видимо, недостаточно знаком с работами Маркса и Ленина (он писал, что внимательно изучил «Капитал» и «Манифест Коммунистической партии», а также (!) «некоторые работы, интерпретирующие мышление Маркса и Ленина») и в своих суждениях о марксизме оказался зависим от предрассудков буржуазного сознания и антикоммунистической прессы.

Проповедуя среди негритянского населения христианское вероучение, Кинг был убежден в том, что сила негров должна проявиться не только в их физической сплоченности и активности, но и в особой нравственной убежденности, в сознании правоты своего дела и готовности добиваться полной победы. Источник этой силы, по его мнению, лежит в следовании высоким моральным нормам и социальным идеалам христианства. А поэтому церковь, повторял он, должна играть самую активную роль в борьбе против расизма.

В условиях США такая позиция не нова. В силу целого ряда причин христианство расценивается большинством американцев как неотъемлемый, «естественный» элемент собственного мировоззрения. Это тем более характерно для профессионального служителя церкви. «Земные» проблемы выступают в его работах не в их реальном виде, а отражаются в специфическом истолковании традиционных теологических проблем. Но — приходится повторить — редко кто из современных негритянских лидеров так органически, как Кинг, соединял не только свои социальные воззрения, но и общественную деятельность с собственными религиозными убеждениями. При этом, разумеется, христианство и его социальная функция получали особую интерпретацию.

В первые дни прибытия в Монтгомери М. Л. Кинг был поражен безразличием, с которым деятели местной церкви относились к злободневным проблемам негритянского сообщества. Это был, вспоминает он, тот сорт «церкви в шелковом чулке, которая питала лишь один класс». Я же, продолжал он, был убежден: «богослужение в его лучшем виде является социальным опытом людей разных уровней жизни, собравшихся вместе, чтобы осознать свое единство и идентичность в боге». Многие проповедники христианства искренне убеждены в том, что им не следует иметь дело с «таким земным преходящим делом, как социальное и экономическое усовершенствование, что они должны обращать умы к вечному, «небесному»». Но такое понимание религии, говорит Кинг, выхолащивает саму ;ее суть, нарушает евангельские заветы: в этом случае бог сводится к «одной из бессодержательных фикций человеческого воображения».

И Кинг страстно выступает за христианство, вовлеченное в острые социальные коллизии, апеллирует к «духовно обновленным» прихожанам как к «колонии небожителей», способных стать «совестью страны». «Истинное» христианство, пишет он, — это не просто учение о личном спасении, оно непременно включает в себя социальный идеал. «Религия имеет дело с землей и с небесами, временным и вечным. Она стремится не только соединять человека с богом, но и человека с человеком и каждого человека с самим собой... Любая религия, которая претендует на то, чтобы иметь дело с душой человека, и не имеет отношения к трущобам, которые его давят, к экономическим условиям, которые его душат, к социальным условиям, которые его калечат, является религией сухой, как пыль. Это религия, какой ее хотят видеть марксисты, — опиум народа». Важнейший долг христианина, по мнению Кинга, бороться за социальную справедливость; ее неотъемлемой чертой является борьба за расовое равенство, потому что «расовая сегрегация — это крикливое отрицание единства, которое мы имеем в Христе».

М.Л. Кинг — теолог, поэтому свои суждения он выражает на профессиональном богословском языке. Рассуждения его на этот счет представляют несомненный интерес, наглядно показывая, как острые общественные проблемы могут выражаться в рамках собственно религиозного мышления.

Уже приведенные выше высказывания М. Л. Кинга говорят о том, что он наследует традиции либерального христианства, а говоря конкретнее, так называемого социального евангелизма (сторонниками его были У. Раушенбуш, Ш. Мэтьюз, Ф. Пибоди и др.), который интерпретировал христианство как теорию реформации американского общества, отвергая традиционное протестантское истолкование первородного греха, путей познания бога, отношения к науке и т.д. М.Л. Кинг сам указывает на такой источник своих взглядов. «Я рано прочитал, — пишет он, — книгу Раушенбуша «Христианство и социальный кризис», которая наложила неизгладимый отпечаток на мое мышление, дав мне теологический базис для социального интереса, который уже сформировался во мне как результат предшествующего опыта».

На его оценки «социального евангелизма», таким образом, оказали влияние размышления над негритянской проблемой в США. Он отвергает характерный для этой теологической школы культ «неизбежного прогресса», полный оптимизма взгляд на человеческую природу, который, в частности, выражается в убеждении, что наследство первородного греха может быть преодолено. Факты жизни, говорил Кинг, свидетельствуют о другом. «Чем больше я наблюдал трагедии истории и позорную готовность человека избирать недостойный путь, тем более я приходил к пониманию глубины и силы греха». Решающее влияние на него оказали взгляды Р. Нибура, который, как считает М. Л. Кинг, показал сложность человеческого положения в мире и яркую реальность коллективного греха, убедительно выявил неоправданный оптимизм либерального христианства.

Как все-таки сложны процессы взаимовлияния социальных программ и их отражения в философских, теологических доктринах! Казалось бы, кальвинистские идеи абсолютного божественного предопределения, проповедующие фатализм, должны вести к общественной пассивности, но, как мы знаем из истории, последователи Кальвина (например, Кромвель) отличались неукротимой силой духа, резкой целеустремленностью и активностью. Такую же пассивность, кажется, должна навязывать доктрина неоортодоксии, но Кинг в ряде ее положений находит основание для радикализации собственной деятельности. Приведем лишь один пример.

В качестве одного из главных доводов против «социального евангелизма» Р. Нибур выдвинул концепцию «морального человека и аморального общества». Призывы к индивидуальному самоусовершенствованию, к верности евангельским идеалам, к религиозному долгу и т. д., говорил он, беспочвенны, поскольку каждый человек выступает как член определенных групп, слоев, коллективов, которые и предопределяют его отношение к социальному процессу, его «совесть», понятие о долге и т. д. Кинг принимает эти рассуждения, но интерпретирует их в совершенно неожиданном плане. Нас учат ждать, писал он, взывать к совести, но, как показал Нибур, эти апелляции не могут вести к серьезным результатам. Поэтому мы должны действовать, должны требовать свободы немедленно, должны практиковать прямые действия. Однако, по мнению Кинга, неоортодоксия впала в другую крайность: она излишне пессимистично оценивает человека. В конце концов я понял, отмечает Кинг, что «истина о человеке не может быть найдена ни в либерализме, ни в неоортодоксии. Каждый дает лишь частичную истину».

Особенно интересовала М. Л. Кинга социальная этика. «В первые годы моей жизни я глубоко интересовался проблемой расовой несправедливости. Я рассматривал сегрегацию рационально необъяснимой и морально неоправдываемой... Я также понял, что неотделимым двойником расовой несправедливости является экономическая несправедливость». Итогом всех этих исканий для Кинга стало учение Ганди. Он пришел к выводу, что «христианская доктрина любви, действующая через ненасильственный метод Ганди, является одним из мощных орудий, приемлемых для угнетенного народа в его борьбе за свободу». Именно такой подход стал ведущим в его деятельности: Христос дает дух и мотивацию, а Ганди — метод.

В чем же, по мнению Кинга, заключается роль в этом плане христианства и гандизма?

Кинг чувствует острые противоречия американского общества, капиталистического строя в целом. Современный мир, говорит он, находится в состоянии глубокого кризиса: «Это полночь нашего мира, и темнота так непроглядна, что мы едва можем видеть, каким путем идти». Это время «катастрофических изменений», эпоха «распада морали», всеобщего страха и отчаяния. В числе симптомов кризиса Кинг называет голод, нищету, угрозу новой ядерной войны, остатки колониализма, проповедь войны и жестокости и т. д. Но особенно его волнует трагическая судьба негров в США. Его социальная философия и направлена на то, чтобы объяснить такое положение, предложить пути и средства его практической ликвидации.

Кинг понимает, что неграм противостоят не действия отдельных расистов, а общественная система, в которой широкое распространение получили расистская идеология и практика. Теперь, пишет он, врагом негра «стал не индивид, который его подавлял, а система зла, дающая индивиду возможность так поступать». Для него очевидно также, что расизм существует как всеохватывающая система отдельных норм и идей, истинные корни которых скрыты, как суммирование поведения индивидов, следующих традициям семьи, церкви, культуры и т. д. Для защиты расизма, показывает Кинг, используется все: различные социальные институты, наука, культура, религия. Научное объяснение требует, чтобы были проанализированы специфические объективные законы данного общества, выявлена его классовая структура, характер действия социальных институтов, влияние общественного строя на сознание и поведение людей, особенность складывающейся массовой идеологии и т. п. Одним словом, необходимо вскрыть реальные социально-исторические корни расизма. Но Кинг — христианский теолог, он, как мы видели, отвергает материалистическое понимание истории и предлагает религиозное, иллюзорное объяснение механизмов развития общества. Для него не объективная социальная реальность порождает определенную идеологию и мораль, а, напротив, социальное зло выступает как следствие засилья «мирской», нехристианской морали.

Господство моральных извращений, нравственный релятивизм, атрофия совести, бездумное следование господствующим в обществе нормам — такова, по Кингу, основная характеристика духовного состояния американского общества. Окружающая человека социальная среда расценивается им как сфера, враждебная истинной морали, сфера, в которой грех «проявляется на всех уровнях человеческого существования».

Поэтому Кинг прежде всего осуждает чувство апатии, конформизм американцев, пассивное следование привычным стереотипам мышления, которые повседневно навязываются мощной системой пропаганды. Его идеал — «человек трезвого ума», способный выработать свое мнение на основе собственного разума, а не чужих предрассудков: «В наши умы постоянно вторгаются легионы полуистин, предрассудков и ложных фактов. Одна из самых насущных потребностей человечества заключается в том, чтобы подняться над болотом ложной пропаганды». Леность ума, трусость являются, по мнению Кинга, главными пороками христианина. Многие честные американцы, подчеркивает он, не согласны с внешней политикой США, противятся сегрегации и дискриминации, но они молчат из-за боязни, что их объявят «непатриотами», людьми, «сочувствующими коммунистам». Но «если американцы допустят, чтобы продолжался контроль над мыслями, контроль над бизнесом и над свободой, мы наверняка войдем в тень фашизма». Настало время действовать, говорит Кинг, нельзя пассивно ждать: «В прошлом апатия была моральным упущением. Сейчас это форма морального и политического самоубийства».

Поскольку Кинг расценивает общество как средоточие человеческой греховности, то он стремится найти для своей программы такое моральное основание, которое было бы независимо от наличной социальной практики. Христианский проповедник, естественно, усматривает его в «божественной» морали, данной «от века» и не подверженной коррозии времени. Отсюда способность противостоять порочным традициям общества расценивается им как проявление религиозной сущности человека.

М. Л. Кинг фактически воспроизводит традиционную протестантскую схему «внешнего» и «внутреннего» человека. Социальная сущность человека понимается им как его искаженная, неистинная сущность, а подлинная сущность рассматривается как результат воздействия «высшей», божественной силы. Выявление религиозной сущности человека выступает для Кинга как способ «очищения» человека от «греховных», мирских, в сущности социальных качеств, как метод отыскания изначального «нравственного» индивида, которым может быть лишь «возрожденный свыше» человек. Одним словом, способность человека противостоять господствующим в обществе идеям и засилью официальной пропаганды Кинг рассматривает как долг религиозного человека отвергнуть «дольние» (земные) ценности ради ценностей «горних» (небесных).

Свои общественно-политические идеи Кинг выражает в особой интерпретации традиционных теологических проблем и категорий. Примером может служить его попытка найти «разумную» середину между концепцией «имманентного» бога, характерной для либерального христианства, и «суверенного», «трансцендентного» бога неоортодоксов.

Здесь как бы сталкиваются две логики. С одной стороны, христианские ценности выступают у Кинга как внеобщественные, имеющие опору в боге, «превосходящем» мир. Иными словами, выявление моральных идеалов христианства как «иных», «внешних» по отношению к нравственной практике, сложившейся в обществе, служат Кингу главным аргументом против конформизма. С другой стороны, как мы видели, Кинг выдвигает на первый план «социальный», «земной» идеал христианства, иначе говоря, связывает заветы бога с определенным социальным устройством. Итак, он отделяет бога от сложившихся социальных порядков и одновременно приближает его к ним. Бог и «суверенен» (в той мере, в которой он противостоит существующей социальной несправедливости), и «имманентен» (в той мере, в которой его идея выступает как мотивация борьбы против расизма).

Таким образом, складывается любопытная ситуация: выявление «внутренней» божественной природы человека оказывается условием его общественной активности, ссылки на божественную предопределенность человеческой судьбы служат аргументом в пользу самостоятельной деятельности людей, И это не результат непоследовательности Кинга, а отражение противоречивости самой социальной концепции христианства: противопоставление мира «земного» и мира «небесного» в различных социальных условиях может быть и посылкой в пользу примирения с земным злом, и исходным пунктом протеста против него.

Ту же конструкцию можно выявить в рассуждениях Кинга о первородном грехе и свободе человека. Он отвергает характерное для Раушенбуша понимание греховности как социального поведения, «отклоняющегося» от евангельских норм, и принимает точку зрения неоортодоксии на этот счет. Но по мнению Кинга, проявления человеческой греховности в значительной мере могут быть преодолены с помощью бога. Он, разумеется, согласен с идеей божественного предопределения, но в рамках ее подчеркивает человеческую свободу, способность людей быть «не просто термометром общества, но его термостатом».

Таковы в общих чертах воззрения М. Л. Кинга на природу человека и законы развития общества, которые, по его мнению, объясняют происхождение расизма и позволяют выработать эффективные методы его ликвидации. Речь, как мы увидим, пойдет об апелляции к евангельской морали, и прежде всего к ее центральному принципу — всеобщей любви. Остановимся на этом подробнее.

3. ИЗЪЯНЫ ХРИСТИАНСКОЙ СОЦИОЛОГИИ

Призывая американцев к борьбе за воплощение в жизнь социального идеала христианства, Кинг подчеркивает, что непременным условием ее успеха должно быть осознание того, что без помощи бога «наши усилия превратятся в золу и наши восходы сменятся непроглядной ночью». Таков, по его мнению, главный урок истории. В этой связи он останавливается на роли науки в развитии общества, критически оценивая наследие эпохи Просвещения, проникнутое социальным оптимизмом и верой в человека.

Кинг защищает религиозный модернизм и обрушивается на «религиозный фанатизм и обскурантизм», на попытки так называемых традиционалистов отвергнуть, ссылаясь на библейские догмы, новейшие достижения современной науки. Нет оснований полагать, говорит он, будто наука и религия находятся в неразрешимом конфликте, нужно только понять их истинное соотношение.

Основой для оптимизма многих социальных теорий, пишет Кинг, было убеждение в том, что человек при помощи науки способен беспредельно совершенствовать общество. В конце XIX в. многие верили, что научное знание изгонит зло из мира. Надеждам этим не суждено было сбыться: по-прежнему миллионы людей голодают, в мире царит насилие и несправедливость, войны поглотили десятки миллионов людей, стала реальной угроза ядерного уничтожения. Вообще говоря, подобные драматические констатации стали излюбленным сюжетом буржуазных авторов, и они постоянно воспроизводятся в их работах.

Но в чем же причина такого хода событий? Современный уровень развития социального знания дает возможность научно ответить на такой вопрос. Для этого необходимо проанализировать объективные законы развития буржуазного строя, специфический для него способ организации науки (прежде всего так называемой большой науки), характер ее связи с общественной практикой и т. д. Такие исследования показывают, что отрицательные последствия научного прогресса обусловлены положением науки в капиталистическом обществе.

Однако протестантского проповедника не интересуют конкретно-исторические особенности производства и использования научного знания; он озабочен тем, чтобы свести запоздалые религиозные счеты с «безбожной» наукой, объявляя ее проявлением «человеческой гордыни», ответственной за все социальные бедствия. Именно в таком вульгарном подходе таятся истоки столь модных сейчас иррационалистических концепций. Кинг, как мы видели, выступает против воинствующего обскурантизма, но его рассуждения воспроизводят типичную аргументацию теологических «критиков науки».

Современные социальные противоречия, говорит он, объясняются тем, что люди впали в иллюзию, будто научные лаборатории могут заменить алтари, будто люди при помощи науки могут добиться прогресса общества.

Они забыли фундаментальную истину: «Человек неспособен спасти себя или мир. Если он не руководим божьим духом, то сила его научных открытий станет опустошающим духом монаха Франкенштейна, который превратит в золу земную жизнь». Соответствующий вывод, подчеркивает Кинг, должны сделать для себя и борцы против расизма: «Есть в протесте что-то такое, что является сверхрациональным и не может быть объяснено без божественного измерения... Некая сверхъестественная сила работает, чтобы создать гармонию из хаоса вселенной».

Однако, говорит он, понимание человеком своей зависимости от бога (в этом «однако» весь Кинг!) не должно вести к пассивности людей, к мысли о том, что «человек должен смиренно ждать Христа», к надежде, «что в свое время он один искупит грехи мира». Это, собственно, тот же конформизм. С возмущением Кинг приводит слова одного американца: «Я верю в интеграцию, но я знаю, что она не сможет осуществиться до тех пор, пока бог не пожелает, чтобы она пришла. Вы, негры, должны перестать протестовать и начать молиться». Но борьба, говорит Кинг, не может быть выиграна одной молитвой, и «нам следует также употребить наши умы для того, чтобы выработать программу, организоваться в массовое ненасильственное действие и использовать все возможности наших тел и душ для того, чтобы ликвидировать расовую несправедливость».

В человеке, продолжает Кинг, заложены могучие силы к созиданию справедливого общества, но своим происхождением они обязаны богу, и человек сам не в состоянии привести их в действие. Для этого необходима вера, которая «открывает дверь для работы бога», дает возможность «божественным силам привести в действие добрые потенции человеческой души». «Ни бог, ни человек отдельно не приносят миру спасение. Именно оба — человек и бог — обеспечивают спасение путем чудесного единства цели, посредством неиссякаемой любви как свободного дара со стороны бога и через совершенное повиновение и принятие ее со стороны человека».

Как же должен действовать человек, «призванный» богом?

По мнению Кинга, умом человек не должен примиряться с социально несправедливыми порядками. Но сердце его никогда не должно ожесточаться, оно всегда должно оставаться «добрым». Наиболее существенным качеством «доброго сердца» Кинг объявляет «всеобщую любовь» — любовь ко всем людям, любовь к своим врагам. Более того, последняя рассматривается как «ключ к решению проблем нашего мира»: расовая проблема «не может быть разрешена, если угнетенные люди не выработают способности любить своих врагов». Таковы, по мысли Кинга, принципиальные, «теоретические» соображения в пользу метода ненасильственных действий.

Здесь следует подчеркнуть, что его суждения на этот счет остаются столь же категоричными, какими они были, когда он отвергал лозунг «ждать». Пожалуй, наиболее четко его позиция выражена в следующих словах: «Мы скажем своим злейшим противникам: «...мы будем встречать вашу физическую силу силой души... Говоря по совести, мы не можем подчиняться вашим несправедливым законам, потому что неучастие во зле является такой же моральной обязанностью, как участие в добре. Бросайте нас в тюрьмы, и мы будем любить вас. Взрывайте наши дома и угрожайте нашим детям, а мы все же будем любить вас... И однажды мы добьемся свободы, но не только для себя... Никогда мы не сможем быть истинными сыновьями бога, если не будем любить своих врагов и не будем молиться за тех, кто нас преследует»».

Трудно, конечно, безучастно читать призывы любить расистов. Они могут показаться кощунственными, могут вызвать в памяти примелькавшиеся слова о «лицемерии евангелистской морали». Но едва ли непосредственные эмоции могут помочь пониманию внутренней логики, приводящей активного борца против расизма к подобным призывам. При этом следует иметь в виду, что религия сама по себе не может навязать человеку социальную позицию, она лишь оформляет, закрепляет ее, придает ей теологически завершенный характер. Речь, следовательно, идет о том, чтобы эту формулу Кинга понять как превратное отражение в его сознании реальной сложности расовой проблемы.

Кинг отчетливо понимает, что ее нельзя свести к антитезе «белых» и «черных». Об этом свидетельствует хотя бы тот факт, что тысячи «белых» с опасностью для жизни борются за права негров, а немало негров сотрудничает с «белыми» расистами. Так неграм-борцам, отмечает он, в Бирмингеме было оказано «чудовищное сопротивление со стороны некоторых негритянских священников, бизнесменов и служащих города». Поэтому Кинг отвергает противопоставление «белых» и «черных», как таковых, и пытается выразить подлинную суть расового антагонизма.

Сделать это можно в том случае, если исследовать социально-политическую, классовую сущность негритянской проблемы. Расистская идеология — и мы неоднократно останавливались на этом — возникла как отражение позиции рабовладельцев. Ныне, однако, она обросла клубком иррациональных, инстинктивных чувств и для многих американцев выступает как «естественное», извечное чувство. При этом и в среде негров, и в среде белых постоянно происходят классовые размежевания, расовые идеи претерпевают сложные метаморфозы, затеняющие их строго земные, социальные корни. В результате они получают видимость неких автономных, не детерминируемых общественной жизнью идеологических образований.

Но это именно видимость, поскольку расистские представления в полной мере сохраняют социально-классовую природу и от нее в конечном счете зависит их распространение и влияние. Однако в рамках религиозной концепции, которая исходит из абстрактных индивидов и рассматривает социальные отношения как выражение тех или иных нравственных состояний людей, расовые предрассудки воспринимаются как свидетельства универсального «греха», независимого от социальной структуры и деления на расы. В результате Кинг приходит к утверждению, что «слепота», «невежество», «нерассудительность» являются причиной враждебного отношения многих «белых» к неграм. Активные защитники расизма, говорит Кинг, часто искренни в своей вере и серьезны в своих молитвах. Это неплохие люди. Это люди, введенные в заблуждение. Все учило их этому: книги, родители, церковь и т. д. Следовательно, одна из причин расизма состоит в «добросовестной слепоте».

В объяснении общественных явлений христианский теолог, как можно видеть, меняет местами причину и следствие. В реальной истории — и примеров этому можно привести множество — та или иная интерпретация христианства, тот или иной моральный христианский кодекс являются отражением, воплощением, суммированием определенной социальной практики (что, конечно, не исключает влияния на поведение людей идей христианства, выступающих как фрагмент, элемент этой практики) . В этом отношении Кинг не составляет исключения. Когда он предпринимал решительные попытки найти «естественного» человека, очищенного от «мирских» (в его представлении — греховных) влияний, предлагая в качестве его образца человека, повинующегося голосу внутренней (в его представлении — идущей от бога) совести, он фактически имел в виду отнюдь не «внеобщественного» человека, а индивида, моральные представления которого в силу определенных социальных условий совпадали с представлением самого Кинга об «истинно евангельской морали». В христианской же схеме воз оказывается впереди лошади: моральное сознание конкретного индивида ставится в зависимость не от конкретно-исторической социальной среды, а от его персонального отношения к божественным заветам и моральным нормам.

Все это следует иметь в виду, когда мы знакомимся с рассуждениями Кинга о «слепоте» как причине расизма. Расистская идеология, разумеется, может существовать и в том случае, если человек не осознает ее истинных социально-экономических корней. Таков, вообще говоря, обычный механизм формирования общественной идеологии и психологии в условиях классово антагонистического общества. Очевидно также, что социальное зло (в данном случае расизм) отнюдь не становится меньшим, если оно выступает в неосознанном виде. Речь идет лишь о форме проявления расистской идеологии, а вовсе не о ее корнях. Последние отнюдь не лежат в сфере отношений индивида к своим взглядам, они «извне» навязываются ему социальным окружением. Поэтому объявлять «слепоту» источником расизма — значит впадать в иллюзию, поскольку «слепота» (особая форма отражения общественных закономерностей в индивидуальном сознании) сама социально детерминирована.

Подобная иллюзия, впрочем, типична для идеалистической мысли: многие ее представители полагают, будто «объяснение» идей и представлений стихийно складывающегося общественного сознания может повести к ликвидации социального зла. Неумение видеть социально-экономические причины расизма и всю сложность и противоречивость их отражения в сознании неизбежно ведет к тому, что причина его усматривается в «страхе, подозрениях, заблуждениях, обычно не имеющих основания», к выводу, что «в конечном счете расовая проблема является не политической, а моральной проблемой». Это, разумеется, иллюзии, но они в мистифицированной, форме выражают признание социальной природы расизма.

На основе всего сказанного становится понятнее и лозунг любви к врагам. Кинг вполне отдает себе отчет в том, что без изменения общественной психологии, без устранения чувства враждебности и ненависти покончить с расизмом невозможно. При этом, как мы видели, он рассматривает идеологию расизма как сферу существования «греховного» нравственного сознания, которое не только не зависит от социальной среды, но, напротив, ее формирует. В этих условиях главным средством ликвидации идей расовой ненависти (т. е. «греховной» морали) для Кинга оказывается лозунг «праведной» христианской любви.

Резкие обличения Кингом американского общества вызывали широкий резонанс в стране. Они, несомненно, способствовали пробуждению демократического сознания, отходу от конформизма и т.д. Моральный протест, апеллирующий к абстрактным «высшим» нравственным нормам, имеет самостоятельную ценность. Так что не стоит упрекать Кинга в том, что он фактически обличает расизм исключительно в рамках морального подхода. И такая критика сама по себе несет глубокий гуманистический смысл. Речь должна идти о другом.

Кинг выступает не просто как выразитель тех или иных умонастроений. Свои социальные воззрения он предлагает как теорию, программу реального движений многих тысяч людей. Однако, чтобы быть успешной, практическая деятельность должна исходить из достоверной информации об общественных процессах, а ее идеологическая программа — обладать способностью трезво обобщать накопленный опыт, все более глубоко выявлять социальные закономерности и характер действия противоборствующих сил и в соответствии с ними корректировать собственные лозунги. Одним словом, здесь необходима цельная социальная концепция, удовлетворяющая строгим критериям научного знания.

В качестве таковой Кинг предлагает христианскую доктрину общественного развития. При этом он придает ей отчетливо радикалистскую интерпретацию: призывает не ждать, а «действовать», выдвигает лозунг «Свободу немедленно!», открыто осуждает расизм и т.д. Но все это не меняет одного решающего обстоятельства, а именно ненаучного характера религиозной концепции общества. Разумеется, поскольку в общественном сознании выделились определенные демократические идеи и политические требования, они могут быть так или иначе «объяснены», «оправданы» в рамках религиозного мировоззрения. Более того, самими верующими они могут осознаваться как результат этого миропонимания. Однако христианская доктрина в силу своих коренных принципов не способна быть теорией общества, адекватно объясняющей законы его функционирования.

Между тем для успешной борьбы такое строго научное объяснение играет первостепенную роль. Если считать, например, что расизм порождается «невежеством», покоится на «заблуждениях, не имеющих оснований» в социально-классовом характере данного общества, то для его устранения достаточно простого просветительства, убеждения, апелляции к морали. Если же он порождается особыми общественными отношениями и его ликвидация затрагивает классовые интересы, тогда призывы к взаимной любви не имеют серьезной перспективы и мало что могут изменить. А если движение сталкивается с организованным сопротивлением расистской «структуры власти», может ли проповедь самопожертвования и добровольного мученичества повлиять на нее? Все эти вопросы неизбежно вставали в ходе развития движения за гражданские права, и социальная философия Кинга не могла дать на них удовлетворительного ответа. Одним словом, по мере углубления борьбы все острее выдвигалась потребность в ее строго научной ориентации, и здесь косные христианские догмы неизбежно приходили в конфликт с реальной обстановкой и ее отражением в сознании борцов против расизма. Такова в конечном счете причина внутренних кризисов этого движения и тех мучительных раздумий, которые стали отчетливо чувствоваться у Кинга в последние годы жизни.

Но все эти противоречия, сомнения, трудности обнаружились позже. В начале же 60-х годов авторитет Кинга был неоспоримым. Именно 1963 год стал годом широких массовых движений, которые происходили преимущественно на Юге и приняли тактику «прямых ненасильственных действий». При этом борьба негров, как правило, вызывала массовую поддержку и симпатии многих жителей севера страны. Кульминационным моментом этой борьбы стал поход на Вашингтон, в проведении которого объединились все организации, выступающие за гражданские права. В походе приняло участие свыше 200 тыс. человек. Это была внушительная демонстрация единения негров и «белых» борцов против расизма. Выступая на гигантском митинге участников этого похода в Вашингтоне, М. Л. Кинг говорил: «Америка не будет знать ни покоя, ни отдыха до тех пор, пока негры не получат прав гражданства. Вихри волнений будут раскачивать устои нашей страны до тех пор, пока не настанет светлый день справедливости». Он кончил известными словами о Великой мечте: «Я мечтаю о том, что в один прекрасный день наша страна возвысится, чтобы жить. в полном соответствии с принципами нашего кредо: «...Все люди сотворены равными»...

Я мечтаю о том, что в один прекрасный день даже изнемогающий от притеснений и несправедливости штат Миссисипи превратится в оазис свободы и справедливости.

Я мечтаю о том, что в один прекрасный день мои четверо маленьких детей будут жить в стране, где о них будут судить не по цвету кожи, а по цельности их натуры».

Это был день, когда идеал казался совсем близким и верилось, что стена расизма вот-вот обрушится. В 1964 г. был принят Закон о гражданских правах негров, а через год — Закон об избирательных правах. Однако события показали, что подобные надежды были преждевременными: завоеваны лишь формальные права, а до подлинного равноправия по-прежнему было далеко. «Спустя год, — вспоминал Кинг, — некоторые из тех, с кем так жестоко расправились в Сельме и кто затем присутствовал в Капитолии на церемонии подписания этого законопроекта, шли во главе демонстраций в пригородах Чикаго под градом камней и бутылок, среди горящих автомобилей навстречу улюлюкающим толпам, размахивающим фашистскими флагами». Это было время, когда все более четко обнаруживалось сопротивление расизма, когда борьба против него принимала новые формы. И одним из наиболее поучительных эпизодов этой борьбы стала деятельность «Студенческого комитета по координации ненасильственных действий» — любимого детища М. Л. Кинга*.

* Отметим, что вскоре после провозглашения лозунга «черной власти» он был переименован в «Студенческий координационный комитет».