«Главная мораль этого опыта заключалась не только в том, что нельзя опираться на национальное сознание и на совесть, но и в том, что черный народ в Миссисипи и по всей стране не может опираться на своих так называемых союзников... Стало совершенно очевидно: для того чтобы победить силу, надо ее иметь. Черный народ должен организоваться и приобрести свою собственную силу власти, прежде чем он будет думать о коалиции с другими»

«Мы понимаем, что капиталистическая система автоматически содержит в себе расизм, намеренно или нет. Кажется, расизм и капитализм идут рука об руку... Общество, которое мы стремимся построить среди черных людей, не является угнетающим капиталистическим обществом. Капитализм по самой своей природе не может создать структуры, свободные от эксплуатации»

St.Carmichael, Ch.V.Hamilton. Black Power. The Politics of Liberation in America. Vintage Books . New York , 1967

 
 
 

«Если сейчас Стокли Кармайкл говорит, что ненасильственные меры не годятся, то это потому, что он, как подлинный ветеран многих битв, своими собственными глазами видел самое грубое насилие белых над неграми и борцами за гражданские права и что это прошло безнаказанно»

«В сущности нет ничего плохого в обладании властью. Проблема заключается в том, что в Америке власть распределена неравно... Именно эта коллизия аморальной власти и бессильной морали образует главный кризис нашего времени... В этой борьбе за расовую справедливость негры должны добиться превращения своего состояния бессилия в созидательную и позитивную власть»

«Один из недостатков «черной власти» в том, — говорил он, — что она отдает преимущество расе именно в то время, когда влияние автоматизации и других сил делает экономическую проблему основной как для черных, так и для белых. В этих условиях лозунг «власть — бедным» был бы гораздо более подходящим, чем лозунг «черной власти»»

М. L.King. Where Do We Go From Here.Bantam Books. New York, 1968

   
   
   
   
   

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

НЕГРИТЯНСКОЕ ДВИЖЕНИЕ В США: ИДЕОЛОГИЯ И ПРАКТИКА


Глава IV

ЛОЗУНГ «ЧЕРНОЙ ВЛАСТИ»

В июне 1966 г. Джеймс Мередит, первый негр, принятый в университет штата Миссисипи, отправился в поход по штату, «чтобы помочь избирателям-неграм избавиться от страха». Это был одиночный «марш свободы» — заявка на смерть...

Узнав о том, что на Мередита совершено покушение, руководители «Конференции христианского руководства на Юге», «Конгресса расового равенства» и «Студенческого координационного комитета ненасильственных действий» решили продолжить его маршрут. Участники похода достигли Гринвуда, где 17 июня и произошел знаменательный эпизод. М. Л. Кинг так описал его: «Во время гигантского массового митинга, который состоялся ночью в городском парке, Стокли Кармайкл поднялся на трибуну и, возбудив аудиторию резкой критикой правосудия в штате Миссисипи, воскликнул: «Черная власть — вот в чем мы нуждаемся!» На платформу вскочил Вилли Рикс, пылкий оратор Студенческого комитета, и крикнул: «Что вам нужно?» И толпа заревела: «Черной власти!» Снова и снова Рикс восклицал: «Чего вы хотите?», и ответ: «Черной власти!» — звучал все громче, пока не достиг лихорадочных тонов. Так Гринвуд оказался местом рождения лозунга «черной власти» в движении за гражданские права»

* В американской печати отмечается, что первым этот призыв выдвинул в мае 1966 г. негр-конгрессмен Адам К. Пауэл, хотя само выражение «черная власть» ( Black power ) существовало и раньше.

Призыв этот шокировал официальную Америку, он стал формой выражения тревоги и надежды, откровенного страха и затаенной веры. Требование «черной власти» затронуло какие-то глубинные чувства и белых и черных, оно оказалось в центре жесткой полемики. Иначе и быть не могло. В этом, казалось бы, случайном эпизоде, описанном М. Л. Кингом, отразились глубокие сдвиги, которые в середине 60-х годов претерпело движение за гражданские права. «Лозунг «черной власти» и восстания в гетто, — пишет один из председателей Комиссии Коммунистической партии США по освобождению черных К. Лайтфут, — означает новый этап в росте освободительного движения черных».

Каковы же отличительные особенности этого периода?

Негритянское движение, как мы уже говорили, развивается в крайне противоречивой форме. В нем сталкиваются различные, порой отрицающие друг друга лозунги и программы. В конечном счете это связано с изменением объективных условий, характера массовых действий, наконец, самосознания участников движения. В этом отношении середина 60-х годов стала заметным рубежом, когда претерпели изменения как выражения негритянского протеста, так и отношение к нему со стороны господствующего -общественного мнения. Мы еще будем подробно говорить об этом, пока же ограничимся лишь некоторыми общими замечаниями.

Раньше борьба негров на Севере и на Юге развивалась параллельно, выступая в формах, заметно различавшихся между собой. При этом тон задавал юг страны, где протест прежде всего вызывала узаконенная практика сегрегации и дискриминации негров в сфере обслуживания. К середине 60-х годов на первый план выдвинулось требование фактического равенства, для осуществления которого нужно было решить серьезные экономические и политические проблемы. Постепенно становилось все очевиднее, что и на Юге и на Севере данные проблемы в сущности одинаковы. Это и проявилось в провозглашении лозунга «черной власти», который нельзя свести лишь к инициативе «Студенческого координационного комитета...». Аналогичные требования формировались и среди организаций, действующих в негритянских гетто Севера.

Рассказывая об активных выступлениях сторонников лозунга «черной власти», не следует, однако, думать, будто в этот период другие негритянские организации с их собственными лозунгами и программами сошли с общественной сцены. По-прежнему широко действовали «старые» организации*, неутомимую активность проявлял М.Л. Кинг. Но на передний край все более выдвигались новые организации и новые настроения, формирующиеся главным образом среди негритянской молодежи. И здесь выявляется новый аспект нашей темы.

* Например, НАСПЦН в 1963 г. имела 535 тыс. членов, 1700 отделений, бюджет около 1,5 млн. долл. Бюджет «Южной конференции христианского руководства» составлял около 1 млн. долл .

Студенческий координационный комитет...» стал одной из ведущих организаций «новых левых» — движения, в котором активную роль играет американская молодежь. Знакомство с историей и причинами появления лозунга «черной власти» дает, таким образом, возможность более точно выявить особенности протеста молодежи и студенчества в США.

Конечно, некоторые из лозунгов, выдвинутых американской молодежью, справедливо расценить как наивные, односторонние, другие — неоправданно «радикалистские» и даже «анархистские», не соответствующие научно обоснованным формам социального протеста. Но при всем этом надо иметь в виду, что они рождены не досужим теоретизированием (это не всегда учитывается некоторыми нашими авторами), а возникли в ходе мужественной борьбы студентов, бросивших вызов официальным догмам. Для их принципиальной оценки важно также выяснить, какой тип социальной деятельности отражают и стимулируют данные лозунги, каковы их объективные последствия и перспективы независимо от того, как они сознаются непосредственными участниками движения, а тем более представителями буржуазной социальной мысли.

Призыв к «черной власти» — закономерный этап в развитии негритянского движения. Это не эмоционально переживаемый лозунг или условный пароль, а определенная социальная концепция, особая интерпретация опыта Деятельности «Студенческого координационного комитета...» в глухих штатах Юга (прежде всего Миссисипи), опыта, во многом мучительного и драматического. Это попытка найти способ решения злободневных проблем, когда прежние методы, как казалось, утратили всякий кредит.


1. «МИССИСИПИ — ЗАКРЫТОЕ ОБЩЕСТВО»

К середине 60-х годов движение за гражданские права, казалось, достигло своего наивысшего подъема: мощные демонстрации в Бирмингеме и Селме, «поход свободы» в Вашингтон, сенсационные радио- и телепередачи, аршинные заголовки газет. Все американцы следили за развитием событий. Журнал «Юнайтед Стейтс ньюс энд Уорлд рипорт» писал в июле 1963 г.: «Опасности войны больше не доминируют над мышлением... Вместо этого на первое место в размышлениях людей вышла расовая проблема». Движение стало поистине массовым. Опрос ведомства Л. Харриса в июле 1963 г. обнаружил, что 40% негров принимали участие в сидячих забастовках, в маршах массового протеста или пикетировании магазинов. Был принят целый ряд законов о гражданских правах негров, федеральные войска неоднократно вызывались для защиты их прав, и даже президент Л. Б. Джонсон публично повторял слова известного гимна борцов против расизма «Однажды мы победим». Казалось бы, движение ненасильственного протеста достигло полного успеха, фундамент расизма основательно разрушен и жертвы были не напрасными.

Неожиданным диссонансом, однако, звучали голоса ряда негритянских лидеров, с горечью констатирующих, что движение фактически топчется на месте и его достижения во многом оказались эфемерными. Сошлемся в этой связи на мнение М. Л. Кинга. «Экономическое положение негритянских масс, — писал он, — ухудшилось. Разрыв в заработке между рабочими неграми и белыми увеличился. Трущобы стали еще ужаснее, школы, которые посещают негры, сейчас более сегрегированы, чем в 1954 г.». Негритянское движение всё очевиднее сталкивалось с «белым бумерангом», с отрицательным отношением «сообществ белых» к движению негров за гражданские права, даже со стороны тех, кто раньше считал себя «друзьями негров».

Все это не случайно, говорил Кинг. Да, «белая Америка» когда-то искренне выступала против жестокости в обращении с чернокожими, но ее правители никогда всерьез не были озабочены тем, чтобы помочь неграм покончить с нищетой, эксплуатацией и всеми формами дискриминации. Предполагалось, что программа движения за гражданские права исчерпывается ликвидацией «крайностей», и поэтому, когда ставился вопрос о серьезных преобразованиях, «белые испытывали все более непреодолимую тоску по сохранению статус-кво». К тому же достигнутые изменения — отмена ограничений в общественных парках, в кафетериях, кинотеатрах и даже в регистрации избирателей — практически ничего не стоили обществу. Обеспечение же фактического равенства требовало огромных затрат (например, на ликвидацию трущоб), и это «воспринималось белыми как кошмар». В результате, говорил Кинг, быстро прогрессировало взаимное отчуждение и подозрительность. «Негры, особенно на Севере, чувствуют себя обманутыми, в то время как белые считают, что негры получили так много, что с их стороны просто бессовестно требовать чего-то большего в ближайшее время». В итоге М..Л. Кинг приходит к неожиданному выводу: «Оказалось, что белый сегрегационист и рядовой белый гражданин имеют между собой больше общего, чем каждый из них с негром».

Чтобы лучше понять суть и причины подобных выводов — а именно они привели к лозунгу «черной власти», — целесообразно вернуться к предшествующим событиям, связанным с деятельностью «Студенческого координационного комитета...».

В феврале 1960 г. четыре первокурсника из негритянского колледжа в Гринсборо (Северная Каролина) зашли в универмаг «Вулворт» (на Юге его кафетерии обслуживают только белых) и попросили кофе. Как и следовало ожидать, им ответили отказом. В знак протеста студенты остались на своих местах до закрытия магазина, а на следующий день пришли снова. Учащиеся соседних колледжей с энтузиазмом последовали их примеру. В течение ближайших двух недель «сидячие забастовки» состоялись в 15 городах Юга. В течение года в них приняли участие свыше 50 тыс. человек.

Для руководства такого рода выступлениями в апреле 1960 г. был создан «Студенческий координационный комитет ненасильственных действий», развернувший свою работу преимущественно в южных штатах, где проводились сидячие забастовки, забастовки стоя, на коленях, демонстрации, марши свободы, бойкоты и т. д. Джулиус Лестер, в прошлом один из руководителей «Студенческого координационного комитета...», вспоминает: «Это был только 1962 г., и споры, которые велись в организации, касались не белых, а того, следует ли изменить направление борьбы. Одни считали, что нужно организовать больше демонстраций, тогда как другие чувствовали, что их эффект недостаточен. Демонстрации уже сделали доступными для черных многие кафе, рестораны, кино, но эти победы лишь выявили реальную проблему. Черные не имеют голоса в обсуждении деятельности правительства, они по-прежнему лишены гражданских прав. Власть — вот в чем они нуждаются, а в системе, которая покоится на избирательном бюллетене, она приходит с помощью голосов... В конце концов, что проку от десегрегации, если у нас нет денег, чтобы купить котлету».

Активное выступление молодежи дало новый импульс движению за гражданские права. Известный негритянский социальный психолог, проф. К. Кларк писал: «Молодежь из Студенческого совета в своих грубых поношенных спецовках принесла с собой живость, новую энергию, смелость и энтузиазм, равно как и дерзость и хаос юности, усилив динамизм тактики прямых ненасильственных действий в движении за гражданские права».

Постепенно основной задачей «Студенческого координационного комитета...» стала регистрация негров-избирателей. В 1963 г. эта его деятельность значительно расширилась. В Комитете было уже около 150 штатных сотрудников. Правительственные власти, на словах поощрявшие деятельность студентов, мало что сделали для того, чтобы оградить их от насилия. За один лишь 1963г. было арестовано свыше 20 тыс. человек, участвовавших в демонстрациях.

Активное участие во всех этих действиях приняла и другая организация, о которой мы пока говорили лишь мимоходом. Речь идет о «Конгрессе расового равенства» (КРР), первая ячейка которого была создана в 1942 г. Джеймсом Фармером среди студентов Чикагского университета. КРР активно применял тактику ненасильственных действий, добившись десегрегации многих закусочных, кафетериев, плавательных бассейнов и т. д. Программа действий КРР в те годы во многом напоминала тактику М. Л. Кинга (исключая специфически христианскую окраску) и «Студенческого координационного комитета...». Руководство КРР также требовало, чтобы его последователи внимательно изучали причины и формы дискриминации, избегали угроз или проявления ненависти к другим группам, встречали гнев и сопротивление в духе доброй воли, изучали технику ненасильственных действий, соблюдали строгую дисциплину и т. д. «Главным источником» философии КРР также было признано учение М. Ганди. Наиболее характерной формой его деятельности была организация «рейдов свободы», которые стали особенно популярными начиная с 1961 г.

Сходство практической деятельности (как и состава участников) «Студенческого координационного комитета» и КРР обусловило однотипное содержание социального опыта, который они постепенно приобретали. В конечном счете это проявилось в сходном-изменении программ деятельности данных организаций. Во второй половине 4 60-х годов лидеры КРР также перешли на более радикальные позиции и его руководитель Флойд Мак-Киссик выступил как один из наиболее активных защитников лозунга «черной власти».

«Студенческий координационный комитет...» и КРР нередко осуществляли совместные проекты. Так, в 1964 г. «Студенческий координационный комитет» обратился к другим организациям с призывом сосредоточить совместные усилия на регистрации избирателей в штате Миссисипи, где его посланцы вели работу с 1961 г.

Выбор штата был не случайным. Миссисипи — признанная цитадель расизма, и не было другого штата, где царил бы такой террор, такая безысходная нищета и узаконенное бесправие негров. Много написано об этом штате, но, вероятно, наиболее значительным событием стала публикация книги проф. Дж. Силвера «Миссисипи: закрытое общество», которая потрясла Америку.

Дж. Силвера прежде всего интересовало белое общество: его институты, организации, настроения, роль прессы, господствующая идеология. Одним словом, то, что негритянские лидеры обозначали термином «структура белой власти». Он показал, что расизм — это не просто совокупность взглядов отдельных индивидов, обуреваемых предрассудками, а цельная разветвленная система общественных отношений, яростно выступающая против любых прогрессивных изменений, совокупность социальных служб, организаций, средств массовой коммуникации, постоянно воспроизводящих расизм и беспощадно расправляющихся со всеми инакомыслящими. Здесь расизм выступает как усиленно насаждаемая массовая идеология и психология штата, где почти не слышно голосов, ему противостоящих. Разумеется, Миссисипи в этом отношении держит первенство в стране, но описанная Дж. Силвером социальная природа расизма и формы его проявления типичны для любого другого южного штата.

Местные расисты оказали яростное сопротивление принятию Дж. Мередита в университет штата. И это, пишет автор, закономерный ответ «закрытого общества» на всякое вмешательство «извне», пусть даже со стороны высшей власти страны. «Господствующей доктриной раньше и теперь является идея превосходства белых».

Идеологией, которая санкционировала и отражала практику сегрегации, по словам Силвера, стал расизм, возведенный в ранг официальной доктрины штата. Он утверждал: «1) биологическую неполноценность негров, 2) санкцию Библии и христианства, 3) приспособленность негров лишь для ручного труда, 4) расовое разделение как абсолютно необходимое для социальной стабильности, 5) необходимость для негров заслужить свой путь к более высокому и ответственному гражданству». Расистская доктрина характеризовала специфику так называемого южного образа жизни. Губернатор штата Миссисипи Росс Барнет выразился на этот счет с предельной категоричностью: «Если мы начнем с самоочевидного положения, что белые и цветные различаются между собой, нам будет нетрудно прийти к заключению, что они не являются и никогда не могут быть равными».

Закреплению расистской идеологии подчинены все «надстроечные» элементы. Дж. Силвер подробно анализирует текущую прессу и показывает, что она постоянно оправдывает неравноправие негров, с одобрением пишет . о фактах насилия над ними, всячески замалчивает размах негритянского протеста, разворачивающегося по всей стране.

Одним из идеологических форпостов расизма стала церковь штата. Неграм постоянно внушали, что «бог был первым сегрегационистом». Библия использовалась для санкционирования неравенства, интеграция объявлялась «грехом в глазах бога». Достаточно красноречивы, например, такие тексты, официально рекомендуемые расистским «Советом белых граждан» для школ Юга: «Бог желает, чтобы белый народ жил один. И он желает, чтобы цветной народ жил один. Белый человек построил Америку для тебя... Мы не верим, будто бог желает, чтобы мы жили вместе... Знаете ли вы, что некоторые люди хотят, чтобы негры жили вместе с белыми? Эти люди хотят сделать нашу страну слабой. Знаете ли вы, что наша страна станет слабой, если мы смешаем расы?..». Подобных примеров можно привести множество.

Но одной идеологией дело не ограничивалось. Система, исторически выросшая на терроре, насилиях, расправах, по-прежнему практиковала эти же методы. Причем санкции применялись и в отношении белых, если они хотя бы робко заикались о федеральных законах и о предоставлении неграм гражданских прав. «Сегодня в округе Холмса и в Миссисипи, — писала одна журналистка, — мы живем в страхе. Словно черное облако он висит над нами, господствует в любой сфере общественной и личной жизни... Почти каждый мужчина или женщина боятся предпринять что-либо, чтобы укрепить добрую волю и гармонию между расами, боятся, что их сочтут за «смесителя», интеграциониста или еще хуже, если вообще существует нечто худшее по южным стандартам».

Здесь по-прежнему бесчинствовал Ку-клукс-клан, совершались убийства, насилия над неграми, применялись все меры, чтобы «вылепить» негритянский характер в соответствии с требованиями сегрегационистов. Журналисты, как правило, стремились убедить читателей, что местные негры довольны жизнью, они знают «свое место» и поэтому в самом штате нет причин для взаимных претензий и противоречий. «В Миссисипи нет нездоровых чувств между расами», — говорил судья Сиб Дейл. Известный расист Дж. Истленд заявил: «На Юге нет дискриминации». Другой представитель местной власти утверждал: «Негры в Миссисипи достаточно умны, чтобы знать, что с ними обращаются хорошо. Они не любят подход и действия НАСПЦН».

Откуда же тогда взрывы ярости в этом земном Эдеме? Все конфликты, говорят местные расисты, вызваны пришлыми «агитаторами» — коммунистами, безбожниками, «непатриотами», людьми безответственными и аморальными, а решение о десегрегации является «незаконным» и «неконституционным». Кандидат в губернаторы штата в 1963 г. Р. Филлипс говорил: «Наше правительство в значительной мере управляется людьми некомпетентными и симпатизирующими коммунизму».

Даже такая социально умеренная, реформистская организация, как НАСПЦН, объявляется орудием «коммунистического заговора», «подрывной» организацией, нарушающей законные права штатов и американских граждан.

Здесь следует оттенить одно существенное обстоятельство. Нельзя правильно понять и оценить расизм, если усматривать его суть лишь в специфическом отношении к неграм и не видеть его совершенно определенной социально-политической природы. Расизм — идеология и программа ультраправых, фашиствующих сил, стоящих на позициях крайней реакции и антикоммунизма. Защита сегрегации и дискриминации негров — это только одно из проявлений борьбы против демократических и прогрессивных сил, которая широким фронтом ведется реакционными силами США.

Для того чтобы более отчетливо представить себе эту связь, целесообразно посмотреть на деятельность ультраправых сил в масштабах всей страны. Именно в 60-х годах возникли многие организации правых экстремистов, которые своей главной задачей ставили борьбу с прогрессивными силами, в первую очередь с коммунизмом. Вчера еще малочисленные, они («Общество Джона Берча», «Антикоммунистический поход христиан» Ф. Шварца, «Антикоммунистические крестоносцы» Б. Харджиса, «Юные американцы за свободу», «Американская нацистская партия», «Американский легион», минитмены и др.) стали играть заметную роль в политической и идеологической жизни США. В стране появилось около 2 тыс. подобных организаций, которые массовыми тиражами издавали книги и брошюры, вели радио- и телепередачи, организовывали «курсы», «школы», «слеты» и т. д. для пропаганды своих идей. По подсчетам американцев, в середине 60-х годов на эти цели ежегодно расходовалось около 20 млн. долл.

Мы не будем сейчас останавливаться ни на причинах активизации деятельности ультраправых, ни на характеристике их общих социально-политических воззрений1. Остановимся лишь на их отношении к негритянскому освободительному движению.

Общая, так сказать, «принципиальная» позиция на этот счет была ясно сформулирована Р. Уэлчем, основателем и главой «Общества Джона Берча». «Наша задача, — писал он в 1965 г., — должна быть простой: объяснить, что движение, известное как «движение за гражданские права», инспирировано коммунистами, контролируется коммунистами и фактически... служит лишь коммунистическим целям. Так давайте сосредоточим нашу активность и усилия на этом центральном предприятии».

Это действительно основной мотив идеологии «ультра». В связи с восстанием негров в Лос-Анджелесе (1965 г.) Ф. Шварц, например, заявлял, что все проявления недовольства негров показывают «зловещее коммунистическое влияние» и что сами негры главным образом несут ответственность за условия в гетто. Рекламируя фильм «Анархия США», изготовленный берчистами, Уэлч усмотрел его достоинства в том, что он «показывает, как возбуждение и бунт, ныне распространяемые в США под флагом «движения за гражданские права», точно следуют тем же образцам и целям, что и аналогичные программы под столь же ложными знаменами, которые проводятся коммунистами на Кубе и в Алжире, равно как и во многих других странах».

Ультраправые обвиняли негритянских лидеров, в том, что они являются «коммунистическими агентами». Часто в этой связи упоминался и М. Л. Кинг. Влиятельный берчист А. Станг писал: «Я обвиняю доктора Кинга в том, что он фактически является одним из наиболее влиятельных в стране деятелей в пользу коммунизма и против негров... Я обвиняю президента Кеннеди и президента Джонсона в том, что они знали это, однако не только закрыли на это глаза, но и способствовали ему. Таким образом, я обвиняю их в том, что они нарушали свою официальную присягу»3. С аналогичными обвинениями выступали и Б. Харджис, и «Американская нацистская партия», и бывший агент ЦРУ, а впоследствии видный идеолог ультра Д. Смут и др. Они всячески фальсифицировали факты, опираясь на данные ФБР и Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности. Все эти мотивы стали органической частью идеологического катехизиса штата Миссисипи.

Расовые коллизии здесь разворачивались на фоне острых социальных противоречий. В этих условиях разжигание ненависти к неграм, обличение их как нарушителей «социального порядка» и экономической гармонии, запугивание американцев угрозой «смешения» рас, «революцией в кровати» были способами растления их социального сознания, укрепления «классового мира» внутри «белых». Проповедь превосходства одной расы — это не просто ошибочная теория, разжигающая ненависть к другому народу. Это всегда средство «сплочения» самой «высшей расы», способ культивирования низменных инстинктов и националистических предрассудков с целью более удобного манипулирования ею.

Как же «ультра» предполагали решать негритянскую проблему? Один из влиятельнейших берчистов, конгрессмен Дж. Руссело советовал: «...особо поддерживайте те институты и организации, которые подходят ко всем американцам на одинаковой основе. Но (!) помните, что право собственности, связанное с этим,— это право различать соответственно употреблению этой собственности, Ибо право различать есть право выбирать, а право выбирать есть сущность свободы».

Все люди, говорит берчист, равны, но в одном смысле — в своем праве на приобретение собственности. Однако реализация этих возможностей зависит от способностей человека, его инициативы, деловой активности и т. д. Если человек беден, то виноват он сам, и никто другой. Всякая же попытка уравнять его в правах с человеком, уже владеющим собственностью, или применить специальные меры, чтобы помочь бедным, незаконна, так как нарушает естественное право на собственность других, «честных и трудолюбивых» американцев. Пусть бедняки сами работают лучше, а не уповают на «чужую» филантропию. И идея эта пластично трансформируется в ложную расистскую формулу: если бы негры не были столь ленивы, они давно достигли бы равенства, которого так жаждут.

Таким образом, берчисты во многом воспроизводят идеи Б. Вашингтона. «...Поддерживайте тех негров, — продолжает Дж. Руссело, — которые, как вы знаете, подходят к этим проблемам на основе самоусовершенствования». И он сочувственно приводит слова одного такого негра: «Кому выгоден конфликт — негритянским массам или негритянским лидерам? Должен быть некоторый, более позитивный путь в достижении полного гражданства . Путь без насилия и протеста... Нужно больше времени проводить в классных комнатах и меньше времени растрачивать в рядах пикетчиков».

«Нужно поощрять негра, — заключает Руссело, — полностью использовать уже доступные возможности к образованию и особенно полностью использовать систему свободного предпринимательства в американском духе, с настроением «сделать самого себя»». В последних словах отчетливо выделяется социальный смысл этих рассуждений: оправдать существующие расистские порядки как «естественные», «законные», переложить вину на плечи самих негров, дискредитировать идею их активной политической борьбы, лишить движение против расизма единства, организованности, самостоятельной общественной значимости, сведя все дело к мелким уступкам, характер и сроки которых определялись бы самими расистами. Именно в этом сокровенный классово-политический смысл рассуждений правых экстремистов о том, что борьба против расизма целиком объясняется «коммунистическим влиянием».

Может показаться, что беспочвенность подобных обвинений самоочевидна и они не найдут особого спроса на внутреннем «рынке идей». В действительности дело обстоит сложнее.

В середине 60-х годов негритянская проблема в США приняла крайне острый характер, по стране прокатилась волна стихийных «бунтов» в гетто, жестоко подавленных полицией и войсками. Многие американцы были озабочены таким поворотом событий. Они мучительно пытались понять, каковы причины подобных эксцессов, почему прежде «послушные» негры проявляют столь настойчивую воинственность. В этой тревожной обстановке рассуждения правых экстремистов, «объясняющих» конфликты «подрывным влиянием» коммунистических агитаторов, могли оказать впечатление на «либерала», хотя и изображали действительные общественные процессы в искаженном виде. Мы уже не говорим о том, что они поддерживались реакционными деятелями, ответственными за действия карателей, и тем более расистами.

В своем «Письме к Югу о сегрегации» берчист Р. Уэлч писал: «Не вините ваших соседей, цветных Юга. Они ничего не имеют общего с решением Верховного суда, не искали его... Многие из них так же, как и вы, удивлены принудительной интеграцией, и так же оппозиционны к ее идее в целом». Главный же совет предельно прост: «Взваливайте вину на тех, кому она принадлежит, — прямо на плечи коммунистов».

Для расиста подобные рассуждения — подлинная находка, поскольку они полностью оправдывают его поведение высшими «национальными», патриотическими соображениями, дискредитируют в глазах обывателя борцов против расизма, создавая вокруг них атмосферу зловещих сплетен и слухов. Порой противники расизма готовы вынести серьезные физические испытания, но перспектива попасть в разряд «антипатриотов», «предателей» гасит их общественную активность. Говоря о подобных обвинениях в «коммунизме», американская журналистка Э. Брейден пишет: «Если вы анализируете и прослеживаете любое обвинение, вы находите тот же первоисточник: или Комиссия по расследованию антиамериканской деятельности в конгрессе, или ее двойник в сенате США — сенатский комитет международной безопасности, возглавляемый Дж. Истлендом из Миссисипи, или один из многих комитетов штатов, созданных по их образцу».

Таков штат Миссисипи — . зловещий символ и олицетворение расизма. И именно сюда в 1964 г. направились белые и черные студенты, которые откликнулись на призыв «Студенческого координационного комитета...» регистрировать избирателей, преподавать в «школах свободы» (т. е. в школах, где дети негров и белых обучались вместе), бороться за десегрегацию. «Какими наивными, какими идеалистами мы были тогда, — пишет Дж. Лестер. — Мы были искренне убеждены: как только белые увидят, к чему ведет сегрегация, она будет отменена. А почему нам не верить в это? Мы также были вскормлены Американской Мечтой. Мы верили в кока-колу и американское правительство... Мы были из пепси-поколения, считавшего, что ФБР — это персональный эмиссар бога для поощрения добра и наказания порока».

Но у политической, общественной борьбы свои законы, и вскоре они проявились в полной мере. Штат Миссисипи снискал мрачную славу многочисленными расправами над участниками борьбы за гражданские права, в том числе и над белыми. Но лишь отдельные факты стали достоянием широкой публики. За ними стоят долгие дни и месяцы изнурительной борьбы с устоявшимися расистскими порядками, жизнь, полная опасности, унижений, открытых и скрытых угроз. Для студентов это была суровая школа, показавшая истинную социальную глубину расизма, заставившая отказаться от прежних взглядов и надежд.

Возникновение лозунга «черной власти» Ст. Кармайкл и Ч. Гамильтон связывают прежде всего с тремя эпизодами из деятельности «Студенческого координационного комитета...». Прежде всего это попытка создания Свободной демократической партии штата Миссисипи. Студенты видели, что главным политическим оплотом расизма. в штате является местная демократическая партия, которая «лишала негров власти, следила, чтобы черный народ никогда не вступил на политическую арену». В феврале 1964 г. работники «Студенческого координационного комитета...» совместно с местными негритянскими лидерами пришли к мысли о необходимости создать новую партию, добиться признания ее в качестве официальной демократической партии штата. Предполагалось, что партия будет «открытой» для негров, которые тем самым получат возможность участвовать в политической жизни штата.

Началась подготовка к национальной конвенции демократической партии, которая должна была состояться в Атлантик-Сити в августе 1964 г. «Студенческий координационный комитет...» рассматривал свою программу как одну из попыток создать коалицию с так называемыми либеральными силами в масштабе всей страны. При этом организаторы партии рассчитывали на поддержку со стороны демократических партий других штатов. Действительно, девять штатов высказались за поддержку новой партии. Для мандатной комиссии были подготовлены документы, показывающие, что местная демократическая партия «укрепила свои позиции в штате и в стране, создав царство террора для черных людей», нарушает порядок выборов, не проводит открытых конвенций, не допускает негров на свои конференции или ограничивает их права. Одним словом, все законные основания были на стороне новой партии.

Однако реакция на проявленную Комитетом инициативу руководства демократической партии была отрицательной. На союзников новой партии со стороны Белого дома было оказано сильное давление, и они отступили. В конце концов представителям новой партии было предложено довольствоваться ролью «гостей» на съезде в Атлантик-Сити, что они отказались сделать. Так окончилась попытка извне бросить вызов сложившейся политической структуре.

Активисты «Студенческого координационного комитета...» сделали свои выводы из событий в штате Миссисипи. «Главная мораль этого опыта заключалась не только в том, что нельзя опираться на национальное сознание и на совесть, но и в том, что черный народ в Миссисипи и по всей стране не может опираться на своих так называемых союзников... Стало совершенно очевидно: для того чтобы победить силу, надо ее иметь. Черный народ должен организоваться и приобрести свою собственную силу власти, прежде чем он будет думать о коалиции с другими».

Попытка создать негритянскую организацию, способную приобрести такую власть, была предпринята в округе Лаундис (штат Алабама). Студенты понимали, что главным препятствием к организации негров является страх. «История округа показывает, что черные люди могут собираться лишь для трех вещей: пения, молитвы, танцев. Каждый раз, когда они собирались, чтобы заняться чем-то другим, они сталкивались с угрозами и запугиваниями». Их десятилетиями приучали, что политика — это дело белых, которые и держали в руках всю реальную власть в округе, где 81% населения составляли негры. 87 богатых семей белых владели 90% земли округа, а негры были, как правило, арендаторами или рабочими.

Деятельность «Студенческого координационного комитета...» в этом округе была направлена на регистрацию негров-избирателей. Она скоро дала свои результаты: если в марте 1965 г. здесь не было зарегистрировано ни одного негра-избирателя, то через полтора года их число составило около 4 тыс. человек. Встал вопрос: за кого же эти новые избиратели должны отдавать свои голоса? Голосовать за кандидатов демократической партии? Но именно она была политическим оплотом расизма. Было решено создать новую негритянскую организацию, которая выставила бы своих кандидатов на местных выборах и в соответствии с имеющимися законами штата добилась бы официального признания. Развернулась активная деятельность по подготовке избирателей-негров, которая по их замыслу постепенно должна была преодолеть сопротивление, саботаж, фальсификацию, запугивания со стороны местных властей. Однако ни одна из кандидатур новой организации не собрала большинства голосов. Белые избиратели, забыв о внутрипартийных разногласиях, сообща выступили против негритянских кандидатов. Многие негры из-за боязни потерять работу голосовали за белых, другие не решились прийти к урнам. Таким образом, и эта попытка не дала положительных результатов.

Тот факт, что «структура белой власти» использует все методы, чтобы не допустить негров к участию в политической жизни, отчетливо проявился в Таскиги. Негры составляли здесь 84% населения округа, однако их влияние на политическую жизнь было ничтожным. Но постепенно число негров, участвующих в выборах, росло. И становилось все очевиднее, что вскоре оно обгонит число белых избирателей. Однако, несмотря на заявления местных негритянских лидеров о том, что они и не помышляют покушаться на власть белых, в 1957 г. границы избирательных участков здесь были перекроены так, что негры-избиратели не получили большинства в городе. В 1964 г. здесь было зарегистрировано уже 6803 избирателя-негра и 4495 — белых. И хотя в ходе выборов некоторые негры были избраны в местные органы, они, как показал опыт, столкнулись с организованной обструкцией со стороны «белых» избирателей и реальная власть полностью осталась в их руках.

Опыт в округе Таскиги был уникален в одном отношении. Местное негритянское сообщество вело себя крайне «терпеливо» и мирно — всецело в духе идей Б. Вашингтона. Негры говорили на языке христианской любви, филантропии, доброй воли, осуждая всякого рода радикальные выступления. Они верили в «Американскую Мечту». Но местные власти, как правило, предпочитали осуществлять ее без негров. Стало очевидно, что белые готовы скорее страдать экономически, чем отдать политическую власть черным».

По мнению активистов «Студенческого координационного комитета», во всех этих трех эпизодах выявилась одна общая черта: как только негры пытались избавиться от патронажа белых и обрести какую-то самостоятельность в политической сфере, они сразу же сталкивались с ответной реакцией местных властей, идущих на все, чтобы помешать этому процессу. Поэтому борьба негров, не имеющих возможности оказывать реальное давление, не давала ощутимых результатов: их судьба по-прежнему находилась в чужих руках. И все большее число сторонников «Студенческого координационного комитета...» приходили к выводу о том, что сама идея совместного сотрудничества с белыми на данном этапе является нереальной.

Ощущение кризиса движения за гражданские права, обострение поисков новых, более эффективных форм отнюдь не ограничивалось югом страны. Сходное чувство разочарования в прежних методах нарастало и на Севере — достаточно напомнить про эволюцию взглядов Малкольма X. Присмотримся повнимательнее к тому, какое содержание негритянская проблема приобрела на Севере. Понять ее возможно лишь при анализе положения негритянского населения гигантских городских гетто.


2. ЧЕРНЫЕ ГЕТТО — СОЦИАЛЬНЫЙ ДИНАМИТ

Как мы уже отмечали, в 60-х годах центр негритянского движения, постепенно перемещается в северные штаты, и деление на «расистский Юг» и «свободный Север» становится все более условным. «Все, что находится южнее Канады, — это Юг», — говорил в свое время Малкольм X. Но расовая проблема на севере страны принимает иной вид. На первый план здесь выдвигается достижение не формального, а фактического равенства в получении работы, образования, жилья. Местом локализации таких проблем стали негритянские гетто, с годами становящиеся все более характерным элементом американского образа жизни.

Районы с негритянским населением, получившие название «гетто» (так в XVII в. называли еврейский квартал в Венеции), возникли в результате переселения негров из южных штатов, которое с годами становилось все более интенсивным. Оно шло в двух направлениях. Во-первых, население Юга из сельскохозяйственных районов перемещалось в города, и, во-вторых, негры переселялись на Север. Так, в 50-х годах более 4 млн. негров и белых перебрались в города. Из них лишь 150 тыс. негров остались в южных штатах, а остальные уехали на Север. В целом за 1940—1960 гг. Юг покинуло 2750 тыс. негров. В результате число негров, проживающих вне штатов Конфедерации, по сравнению с 1910 г. выросло в 5 раз, а по сравнению с 1940 г. — примерно в 3 раза. В то же время число негров, проживающих в городах южных штатов, выросло с 7% в 1910 г. до 21% в 1940 г. и в 1960 г. достигло 41%.

Основной поток мигрантов направлялся в крупнейшие индустриальные центры, где доля негритянского населения быстро росла. В 1960 г. оно составило: в Нью-Йорке — 1,1 млн. (14%), в Чикаго — 890 тыс. (24%), в Филадельфии — 529 тыс. (26%), в Детройте — около 500 тыс. (29%), в Лос-Анджелесе — 464 тыс. Этот процесс продолжается и сейчас: в Нью-Арке и Вашингтоне, например, негры составляют больше половины населения. Следует учитывать также, что в негритянских семьях уровень рождаемости более высок. По расчетам проф. С. X. Гамильтона, число негров, проживающих вне Юга, снова удвоится к 1980 г., а в 2000 г. лишь один негр из четырех будет проживать в южных штатах.

Иммиграция негров в крупнейшие города сопровождается другим характерным явлением — переселением белого населения в пригороды. Так, за 1940—1960 гг. в крупнейшие 25 городов страны переселилось 2 640 тыс. негров, и в то же время из них выехало 2 400 тыс. белых.

Различны были мотивы для переселения негров, неповторимы индивидуальные обстоятельства, несхожи планы. Но судьба бесстрастно уравнивала их: рано или поздно большинство негров оказывалось обитателями особых районов — городских гетто. Чтобы нагляднее представить себе этот специфически американский способ расселения мигрантов, обратимся к исследованию проф. К. В. Кларка «Черное гетто». «Черные гетто, — пишет он, — это социальные, политические, образовательные и — прежде всего — экономические колонии. Их обитатели — это подчиненные люди, жертвы алчности, жестокости, бесчувственности, чувства вины и страха их хозяев. Объективными характеристиками американских городских гетто являются перенаселенность и разрушающиеся жилища, высокая детская смертность, преступность и болезни. Субъективными — возмущение, враждебность, отчаяние, апатия, самоуничижение. Гетто — это брожение, дилемма, парадокс и конфликт. Гетто — это надежда и отчаяние, это церкви и бары. Это ожидание изменений и безразличие, это нерешительность и застой, это смелость и это поражение»*. И именно здесь — в малодоступной постороннему взгляду «внутренней жизни» постоянных обитателей гетто, в содержании их каждодневно складывающегося житейского опыта, в массовых настроениях и взглядах — зарождаются те идеологические программы и способы практических действий, которые характеризуют борьбу негров Севера.

* ««Черное гетто» Кеннета В. Кларка, — писал Бертран Рассел, — является убедительным документом, который без намерения шокировать нас представляет собой глубоко потрясающее свидетельство такого общества, которое может обрекать людей на нищету и грубые страдания, испытываемые угнетенными неграми в американских городских трущобах. Негры в Америке переживают то, что можно описать лишь как колониальное положение. Проникновение доктора Кларка в тонкости негритянского опыта в Америке обращает наше внимание на размер того, что произошло, и на необходимость радикальных, пожалуй, революционных действий...»

В своих выводах К. Кларк опирался преимущественно на исследования Гарлема, но гетто — явление социальное, не связанное с географическим положением, а поэтому характеристики, которые формулирует К. Кларк, вполне приложимы к любому большому городу США.

Конечно, язык цифр и фактов не дает возможности наглядно представить себе, что такое гетто. Для этого нужно свернуть с авеню, сверкающих стеклом и сталью, распрощаться с глянцевитыми рекламными картинками и увидеть детей, играющих на грязных площадках, оказаться в окружении обшарпанных домов и захламленных улиц, нужно ощутить- запах гниющих продуктов, разглядеть краски ржавчины, тлена, хронической нужды. Только тогда, наверное, можно представить себе настроения людей, коротающих здесь свой век, их реакции на «окружающий» мир. Но все-таки некоторых цифр, приведенных К. Кларком, избежать невозможно.

Выясняется одно удивительное обстоятельство: Гарлем', этот гигантский массив, невидимой стеной отделенный от остального города, целиком зависим от экономики других частей города. Здесь существует лишь мелкий бизнес — в основном в сфере обслуживания. «Собственность — дома, магазины, бизнес, бары, театры, аренда — в большинстве случаев принадлежит людям, которые живут вне ,сообщества и уносят свою прибыль домой»'. «Наиболее точным показателем общего здоровья сообщества считается уровень детской смертности. Для Гарлема этот уровень в 1961 г. составил 45,2 случая на 1000 рождений по сравнению с 25,7 для города в целом».

Уровень безработицы в Гарлеме вдвое выше, чем в остальных районах Нью-Йорка. Каждый седьмой взрослый является безработным. Для девушек он выше в 2,5 раза, а среди юношей от 18 до 24 лет уровень безработицы среди негров в 5 (!) раз выше, чем среди белых. 74% мужчин в Гарлеме (38% в городе) и 74% женщин (37% в городе) заняты неквалифицированным трудом.^ Перспектива получить работу для увеличивающейся армии безработной молодежи становится все более проблематичной. Средний доход семьи в Гарлеме составляет 3480 долл. в год по сравнению с 5103 долл. для жителей Нью-Йорка. Доход ниже 4 тыс. имеет половина семей (25% по городу в целом).

Безработица и занятость исключительно в сфере неквалифицированного труда во многом обусловливают неустойчивость негритянской семьи, о которой мы уже миоходом говорили. Каждый из пяти негров разведен с женой, а каждые две из семи женщин разведены с мужьями, тогда как для города цифры соответственно составляют один из 30 и одна из 16. Лишь половина детей моложе 18 лет живут в Гарлеме с обоими родителями (83% по городу). В целом 40% мужчин и 47% женщин старше 14 лет являются холостыми. Можно было бы привести много и других цифр, характеризующих жизнь в гетто. Обратим, однако, внимание на другое.

Социальная несправедливость разлагает человеческую личность. «Расовая сегрегация, — пишет К. Кларк, — подобно всем другим формам жестокости и тирании разрушает все человеческие существа — те, которые являются ее жертвами, и те, которые ее осуществляют, а в более незаметной форме и те, которые просто являются ее свидетелями». Это выражается в ощущении бесправности и отчаяния, в комплексе неполноценности, зависти к миру белых.

Суммарным показателем этих настроений является уровень преступности, особенно среди юношей, который в негритянских гетто обычно значительно выше, чем в остальных районах. Так, уровень убийств в Гарлеме в 6 раз выше, чем по городу в целом. В негритянском гетто Бостона преступность в 4 раза выше, чем в остальном городе, в Миннеаполисе и Кливленде — в 2 раза. Зловещей является проблема наркотиков. Уровень потребления наркотиков в Гарлеме почти в 10 раз выше, чем в остальных районах города Нью-Йорка, где, как принято считать, живет около половины наркоманов всей страны.

Таковы гетто — эти неестественно разросшиеся ночлежные дома, анклавы злосчастной судьбы. Здесь нет официальной сегрегации и дискриминации, как и надписей «Только для черных», потому что живут здесь преимущественно черные, которые с каждым годом все яснее осознают свое неравноправное положение, постоянно сталкиваются с «бытовым», проникающим во все сферы жизни расизмом. «Короткая эра широко распространившейся доброй воли быстро испарилась, — писал М. Л. Кинг. — Когда умерли надежды и упования, негры острее осознали, что цель свободы остается все еще отдаленной, и наше нынешнее положение в своих основных моментах все еще является агонией, вызванной лишениями. В минувшее десятилетие мало что было сделано для северных гетто. Все законодательство было направлено на то, чтобы улучшить условия на Юге, и даже они были улучшены лишь частично. Чувства тщетности и разочарования распространились и столкнулись с ожесточившимся отношением белых».

Таким образом, для жителей гетто остро вставал вопрос о методах дальнейшей борьбы, о программах, которые могли привести к успеху. В обстановке «неофициального» расизма проповедь Кинга о ненасилии, о христианской любви не находила достаточно широкого отзвука. Один из путей протеста был указан «черными мусульманами», и их влияние в 60-х годах действительно выросло. Однако пробудившееся социальное сознание уже не умещалось в узких и косных религиозных схемах.

Одним словом, протест в гетто Севера оказался вне контроля давно существующих организаций, борющихся за гражданские права, и развивался в стихийной форме. В 1964 г. накопившиеся чувства разочарования, гнева, ненависти вылились в серию бурных восстаний в гетто, которые привели к кровопролитным столкновениям, к массовым жертвам и разрушениям. С беспощадной жестокостью они были подавлены полицией и регулярными войсками.

Восстания эти произвели впечатление неожиданно разорвавшейся бомбы. Никто не был подготовлен к ним: ни белые «либералы», которые слишком высоко ценили собственное благородство, чтобы сомневаться в его результатах; ни негритянские лидеры респектабельных организаций, которые именно себя считали олицетворением «воинственности»; ни даже расисты, поскольку они считали насилие своей привилегией. Дальнейший ход событий, однако, показал, что восстания в гетто не были единичными явлениями, они предстали как характерная форма выражения «внутренних» кризисных состояний негритянских гетто. Мы не станем приводить детали этих событий, в общем описанных в литературе. Приведем лишь таблицу, составленную сенатским постоянным комитетом исследований, о числе этих восстаний и о материальном ущербе, нанесенном ими.

Год
Число
крупных
восстаний
Убитых
Раненых
Арестованных
Ущерб
(в млн. долл.)
1965
5
36
1 206
10 245
40,1
1966
21
11
520
2 298
10,2
1967
75
83
1 897
16 389
664,5
Всего
101
130
3 623
28 932
714,8
           


Восстания в гетто оказались в центре общественного внимания, вызывая у обывателей чувства страха, недоумения, осуждения. Официальная пресса на все лады расписывала картины разрушений и агрессивность действий восставших, как правило, умалчивая о реальных социально-экономических причинах волнений, И как ни странно, она находила доверчивую аудиторию. Опрос Л. Харриса, проведенный в августе 1967 г., выявил, что 45% населения считало, что «бунты» инспирированы «извне», и лишь 40% связывало их с невыносимыми условиями жизни в гетто.

Лидеры движения за гражданские права решительно осуждали «совершенно ошибочные» и «неразумные» восстания в гетто, доказывая свое алиби на этот счет, как будто эти восстания были результатом обдуманных решений, которые поддавались рациональной критике. Но поскольку такое отношение лидеров к восстаниям касалось не отдельных эпизодов, а формы действий десятков тысяч людей, то оно свидетельствовало о серьезном кризисе движения, об очевидном разрыве между стихийно складывающимися массовыми настроениями негров и организационно оформленными программами и методами социальной активности.

Чтобы лучше понять возникшие здесь коллизии, полезно бросить ретроспективный взгляд на движение за гражданские права негров, начиная с 50-х годов. Первоначально оно вдохновлялось призывом к «интеграции» негров в белое общество и исходило из убеждения, будто взгляды и поведение расистов Юга — это «ненормальности», «отклонения» как от «естественных» нравственных норм, разделяемых большинством населения, так и от законов страны. Главным препятствием к торжеству справедливости, «законности» считались отдельные расисты, организации частного бизнеса и местные политические силы. Участники движения доверчиво апеллировали к «законной власти» (и ее олицетворению — федеральному правительству), причем большинство белого населения расценивалось как потенциальный резерв в борьбе против расизма, который можно привлечь на свою сторону «прямыми ненасильственными действиями», добровольными страданиями, самопожертвованием, «силой любви» и т. д. Символической формулой этого периода и стал лозунг «Свободу немедленно!». В начале 60-х годов он был выражением негритянского радикализма, сменившим прежние надежды на филантропические порывы власть предержащих.

Действительно, в результате весьма жестоких и драматических столкновений между негритянскими массами и защитниками расизма обнаружилось некоторое «поле движения» для социального реформаторства, которое и выразилось в ряде законодательных акций. Но как только движение негров стало перемещаться на Север и от формально-правовых требований переходить к социально-экономическим, защитники старых порядков постепенно утрачивали свою «местную» локализацию, за их действиями уже угадывались общие закономерности американского общества. Совершался знаменательный процесс: по мере углубления и радикализации движения становилось все очевиднее, что ключ к его успеху лежит в политической сфере. Уже все меньшее число негров верило в готовность федерального правительства удовлетворить их коренные интересы и потребности. Апелляция к «силе любви» теряла свой кредит, и стало ясно, что расисты реагируют лишь на силу, но оставляют без внимания любовь. Призывы к официальной совести не нашли адресата, буржуазное общество в целом предстало как непроницаемое целое, неподвластное эмоциям и сантиментам.

Растущая воинственность и решительность молодых негров, особенно в гетто Севера, не находили выхода в формах деятельности существующих организаций, тактические и идеологические принципы которых отражали предшествующие состояния негритянских сообществ. Как только негры гетто «видели, что Кингу дают пощечину, они приходили в ярость. Когда они видели негритянских девочек, убитых бомбами в церкви, участников движения за гражданские права, подкарауленных и застреленных, их ярость росла, и, когда это проходило безнаказанно, они были вне себя. Нам нечего было им предложить из того, что они могли бы уразуметь, за исключением одного — выйти наружу и быть избитыми снова» '. Поэтому не случайно среди негров росло неосознанное убеждение, что «единственный способ заставить прислушиваться к себе — начать бунт».

В эти годы заметно меняется отношение буржуазно-либеральных кругов к требованиям негров. И все чаще начинают говорить о так называемом белом бумеранге — отрицательной реакции большинства белого населения на радикальные формы негритянского протеста.

Вообще говоря, отношение большинства белого населения Севера к движению негров менялось. В 1954 г. оно, как правило, с одобрением встретило решение Верховного суда США. Сочувственную реакцию вызывало движение негров за гражданские права в начале 60-х годов, особенно после событий в Бирмингеме и массового похода на Вашингтон, в поддержку которого, кстати сказать, высказались многие государственные деятели. Критические настроения стали возникать в 1964 г., когда негры организовали серию массовых бойкотов школ, и особенно после первых восстаний в гетто. В августе 1964 г., например, 87% американцев считали, что «недавние бунты в Нью-Арке, Рочестере и Джерси повредили делу негров». Однако вскоре был принят «Закон о гражданских правах», стало известно о гибели трех студентов в Миссисипи, о жестокой расправе полиции с участниками похода в Селме и Монтгомери, руководимыми М. Л. Кингом, и прежние симпатии к антирасистскому движению, казалось, были восстановлены.

Восстания в Уоттсе (1965 г.) и в других гетто заметно повлияли на господствующее общественное мнение. Об этом свидетельствуют опросы, проведенные в 1963 и 1966 гг. ведомством Л. Харриса. В 1966 г. «постоянные и упорные попытки негров преодолеть один расовый барьер за другим, — пишут В. Бринк и Л. Харрис, — привели к тому, что 85% всех белых почувствовали, что темпы прогресса в гражданских правах являются слишком быстрыми. Лишь год назад процент людей, считавших, что негры движутся излишне быстро, составлял 49%, а еще год назад только 34% белых придерживались такого мнения». Особое беспокойство господствующего общественного мнения вызвали восстания в гетто, и немало жителей крупных городов высказывалось за еще более решительные действия полиции.

В эти годы возникли новые расистские организации, оказывавшие противодействие требованиям негров (например, их переселению в районы, где жили белые). В 1966 г. в конгрессе был похоронен целый ряд законопроектов, которые должны были обеспечить равные права негров в приобретении жилья, в устройстве на работу; ассигнования на перестройку гетто постоянно уменьшались, заметно сократилась и финансовая помощь организациям, выступавшим за гражданские права, более жестко стала действовать полиция и т. д.

Совокупность всех этих акций и получила наименование «белый бумеранг». Причем рассуждения о нем, как правило, выстраиваются в особую схему, которая выглядит как некое «объяснение» этих явлений в целом. Смысл их таков. Белые поддерживали движение негров до тех пор, пока оно развивалось в законных рамках. Однако негры оказались «слишком нетерпеливыми», они стали требовать прав, к принятию которых сами еще не были готовы. И поскольку они перешли грань закона, стали разрушать имущество и угрожать жизни белых, общество вынуждено было защищаться. Тем самым «белый бумеранг» расценивается как ответная социально-психологическая установка белых, лишенных иного выбора.

При всей своей кажущейся достоверности такое объяснение представляет события в искаженном виде. Во-первых, то, что называют «белым бумерангом», является реакцией не на реальные восстания в гетто (имеется в виду точное понимание причин их возникновения, характера требований, форм деятельности и т. д.), а на то представление о них, которое настойчиво навязывается господствующей пропагандой. А это вещи, совпадающие далеко не во всем. Намеренно взвинченные репортажи, пугающие цифры убытков, рассчитанные на сенсацию фотографии — таков характер обычной информации.

В результате, например, оказывается, что многие американцы уверены, будто события в гетто вызваны «подрывными элементами», «коммунистами», хотя специальные исследования опровергли такое предположение.

Но главное, пожалуй, в другом. «Белый бумеранг» не является некоей новой социально-психологической реальностью, возникшей как реакция на расовые бунты. Его возраст гораздо старше. Просто по мере того как движение негров выдвигает требование не равенства возможностей, а реального равенства, все более оживают традиционные предрассудки. Именно это ощущение бесперспективности прежних методов протеста и вызывает восстания в гетто. Разумеется, они воздействуют на общественное мнение, но не являются его исходной, определяющей причиной. Вот почему концепцию «белого бумеранга» следует оценить как орудие реакции, как модификацию расистских представлений.

Как бы то ни было, общая атмосфера вокруг выступлений негров претерпела существенные изменения, активизировались действия антинегритянских организаций, стали громче раздаваться голоса расистов, среди негров росло разочарование в достигнутых результатах, в сложившихся и применявшихся формах борьбы. Они все чаще видели, что доводы морали, апелляция к существующим законам, ссылки на конституционные права не меняют их неравноправного положения. Д. Лестер красноречиво передает настроение, характерное в те годы для руководителей «Студенческого координационного комитета...»: «К середине 60-х годов стало очевидно, что стены сегрегации и дискриминации рассыпались не для того, чтобы дать дорогу цветам любви и братства. Эти стены рассыпались лишь для того, чтобы обнаружить гигантский замок со стенами в десять раз более толстыми. Замок окрашен в ослепительно белый цвет, и на нем ярко-красная надпись: «Расизм». Смысл ее ясен для черных: «белый хочет, чтобы вы имели лишь то, что он позволяет вам иметь, и этого нельзя достичь иными путями, чем тот, который он вам предписывает»».

Напряженная, полная социальных противоречий обстановка, несомненно, давала возможность лучше разглядеть органическую связь расизма с буржуазными отношениями, с общей политической ситуацией в стране.

И такой процесс действительно совершался. Все более резким, социально трезвым становится голос М. Л. Кинга. Глубокую озабоченность войной во Вьетнаме он начал высказывать вскоре после того, как получил Нобелевскую премию мира. Постепенно обличение связи милитаризма с расизмом внутри страны, требование прекратить войну стало одной из ведущих тем его выступлений. «Я не могу говорить, — заявлял он, — о великих темах насилия и ненасилия, о социальных изменениях, о надежде на будущее, не думая о чудовищном насилии во Вьетнаме». Он подробно анализирует ситуацию во Вьетнаме, показывает беспочвенность претензий США на «освободительную миссию», гневно осуждает вмешательство во внутренние дела другой страны. «Война во Вьетнаме является лишь симптомом несравненно более глубокой болезни американского духа».

Еще более резко против войны во Вьетнаме выступили «Студенческий координационный комитет....» и КРР. В январе 1966 г. руководство Комитета официально заявило протест против «агрессивной политики, нарушающей международное право», и выразило симпатию тем американцам, которые «не хотят идти на военную службу». В том же году «Студенческий координационный комитет...» отказался участвовать в конференции по негритянской проблеме, созванной Белым домом: «Наша организация выступает против войны во Вьетнаме, и мы не можем с чистой совестью встретиться с главным творцом политики войны во Вьетнаме, чтобы обсуждать гражданские права в этой стране, в то время как он позорно нарушает человеческие права цветного народа во Вьетнаме». В том же духе неоднократно высказывалось и руководство КРР. Надо полагать, что такого рода позиция была не последней причиной недовольства правящих кругов характером студенческого протеста.

Вместе с тем решительные противники расизма все чаще задумывались, где же путь к ликвидации неравенства и фактического гнета? На что опираться в борьбе за достижение фактического равенства? И они все чаще вспоминали слова Малкольма X: «Единственное, чем вы можете пресечь угнетение, — это сила!» Сила, противопоставленная существующим буржуазным институтам, сила, опирающаяся на новую организационную структуру, на собственные ценности и социальные идеалы. В условиях «белого бумеранга», активизации антинегритянских настроений и отказа от надежды на помощь со стороны правящих кругов и буржуазных либералов эта идея часто приобретала очертания «черного национализма», противопоставления «черных» и «белых», игнорирующего их внутреннее классовое расслоение. «Если сейчас Стокли Кармайкл говорит, — писал М. Л. Кинг, — что ненасильственные меры не годятся, то это потому, что он, как подлинный ветеран многих битв, своими собственными глазами видел самое грубое насилие белых над неграми и борцами за гражданские права и что это прошло безнаказанно». И когда на глазах у всей страны марш Дж. Мередита был остановлен пулей, чаша терпения переполнилась — в противовес традиционному лозунгу «Свободу немедленно!» резко прозвучал призыв к «черной власти».


3. СОЦИАЛЬНАЯ ПРИРОДА ЛОЗУНГА «ЧЕРНОЙ ВЛАСТИ»

Во второй половине 60-х годов лозунг «черной власти» стал неизменной темой работ, посвященных расовой проблеме. Трудно найти общественного деятеля, так или иначе связанного с негритянским движением, который не высказывался бы о нем. И вместе с тем это одно из наиболее сложных для оценки явлений в борьбе против расизма. Трудности начинаются уже при попытке выделить сам предмет разговора, поскольку разные люди говорят о неодинаковых вещах и полемика ведется на эзотерическом языке, полном зашифрованных символов.

Это обстоятельство не должно нас удивлять: подобные лозунги выступают как обобщение особого социального опыта, нравственно-психологических состояний негров. Иными словами, действительное содержание концепции «черной власти» формируется независимо от деятельности идеологов, которые сами далеко не всегда осознают те реальные основания и побудительные мотивы, которые лежат в основе их концепции. Поэтому их взгляды могут служить лишь исходной точкой для реконструкции того реального социального смысла, который отразила эта концепция.

До этого мы старались охарактеризовать ту новую обстановку, которая сложилась в негритянском движении к середине 60-х годов. Теперь познакомимся со взглядами самих защитников лозунга «черной власти». «Классическим» произведением здесь считается уже упоминавшаяся нами работа С. Кармайкла и Ч. Гамильтона «Черная власть», к которой мы и обратимся.

До сих пор, пишут авторы, борьба против расизма развивалась в идеологических и политических формах, которые были навязаны неграм белыми и воплотили своекорыстные иллюзии последних. «Черный народ Соединенных Штатов должен поставить суровые вопросы, подвергающие сомнению саму, природу этого общества, как такового: его традиционные ценности, убеждения и институты...» ! Исходной точкой такого критического отношения стала особая интерпретация природы, причин и форм проявления расизма.

С. Кармайкл и Ч. Гамильтон различают две формы расизма: открытый (индивидуальный) и скрытый (институциональный). Расизм, пишут они, принимает две тесно связанные между собой формы: действия белых индивидов против черных и действия всего «белого» сообщества против «черного». Первая выражается в открытых действиях индивидов, приводящих к несправедливости, насильственным разрушениям собственности, к смерти. Вторая вызывается действием существующих «респектабельных сил» в обществе и поэтому реже получает общественное осуждение, нежели первая. Но именно эта форма оказывается всепроникающей. «Именно институциональный расизм делает черных людей пленниками... трущоб, ежедневно отдает их на милость владельцев-эксплуататоров, торговцев, кредиторов-вымогателей и агентов недвижимого имущества, проводящих дискриминацию». Такого рода расизм и превращает Америку в расистское общество. «Институциональный расизм имеет иное название — колониализм», а «черный народ США находится в колониальном отношении ко всему обществу». Это положение проявляется во всех сферах: политической, экономической и социальной.

В Америке, говорят эти авторы, решения, от которых зависит судьба негров, всегда принимаются белыми. Жителю гетто противостоит «структура белой власти», столь же монолитная, как европейские колониальные учреждения для африканских и азиатских колоний. Если отдельные негры и пробиваются в «средний класс», они имеют силу лишь в той мере, в какой это позволено им белыми руководителями. Аналогичное положение, продолжают авторы, сложилось и в сфере экономики. Негритянские сообщества становятся экономически все более зависимыми от бизнеса белых, которые в целом, в своей совокупности участвуют в колониальном подавлении «черного меньшинства.

Обычно негритянские лидеры стремились к интеграции негров в белое общество, к усвоению его ценностей и идеалов. Такая программа, по мнению идеологов «черной власти», ныне стала абсолютно неприемлемой. Официальные ценности американского общества органически включают в себя идею о превосходстве белых, поэтому интеграция означает принятие этой идеи и приспособление к институциональному расизму. Нужно отказаться от стремления к «ассимиляции со средним классом Америки, потому что ценности этого класса сами по себе антигуманны и этот класс как общественная сила поддерживает расизм». Следует добиваться признания человеческого достоинства и равных прав негров с белыми, развивать у них чувство гордости за «черный цвет кожи, за исторические достижения и вклады черных людей». Поэтому, говорят авторы, борьбу следует вести не за интеграцию, а за политическую модернизацию общества, .которая предполагает радикальное изменение его системы и структуры существующих институтов. Это должны быть институты, которые будут принимать решения в интересах черного народа и предполагают его участие в процессе принятия решений 3.

Нередко защитники концепции «черной власти» выдвигают требование изменения буржуазных принципов общественного устройства. «Мы понимаем, — писал в одной из своих работ С. Кармайкл, — что капиталистическая система автоматически содержит в себе расизм, намеренно или нет. Кажется, расизм и капитализм идут рука об руку... Общество, которое мы стремимся построить среди черных людей, не является угнетающим капиталистическим обществом. Капитализм по самой своей природе не может создать структуры, свободные от эксплуатации».

Каков же путь к этому? По мнению сторонников этой концепции, это борьба негров за реальную власть, за действительную силу, способную изменить сложившуюся ситуацию. Для этого негры должны объединиться, создать собственные организации, которые в состоянии контролировать жизнь негритянского сообщества. «В условиях, когда у черных нет большинства, черная власть означает их пропорциональное представительство и участие в контроле». Таким образом, «черная власть» — это путь приобретения реального влияния, нужного не для подавления или эксплуатации других групп, а для того, чтобы «эффективно участвовать в принятии решений, от которых зависит жизнь черных людей».

Исходя из своей программы, сторонники лозунга «черной власти» считают совершенно недостаточным применение лишь ненасильственных действий и признают право негров на самооборону. Нужно показать, говорят они, что пора безнаказанных жестокостей в отношении негров ушла в прошлое, и «.если нация неспособна защитить своих граждан, то она не может осуждать тех, кто берет на себя такую задачу». Самооборона — это вынужденная мера, необходимая для обуздания правых расистских сил. «Не может быть общественного порядка без социальной справедливости. Белых нужно заставить понять, что они должны прекратить свои бесчинства в отношении негров, иначе те начнут отвечать тем же!». Порой эти рассуждения принимали крайне воинственные формы, например призыва «смести все, что создала западная цивилизация». Ряд идеологов «черной власти» (например, Ст. Кармайкл и Рэп Браун) даже требовали начать гражданскую войну в городах. Эти воинственные лозунги всячески раздувались буржуазной печатью США и использовались для травли сторонников «черной власти», хотя такие призывы, как мы пытались показать, вовсе не обязательно вытекают из данной концепции.

Призыв к установлению «черной власти» вызвал ожесточенную полемику. Многие официальные деятели и буржуазные либералы увидели в нем оправдание «расизма наоборот». С ними в общем солидаризировались ,и руководители «Национальной городской лиги» и НАСПЦН. Р. Уилкинс, например, заявил: «Вне зависимости от нескончаемых попыток объяснить термин «черная власть» он означает «антибелая власть», он означает сепаратизм... Ныне сепаратизм почти ничего не дает задавленному меньшинству, кроме возможности дрожать и умирать. Это перевернутое Миссисипи, перевернутый Гитлер, перевернутый Ку-клукс-клан... Мы ничего общего с ним не имеем». С другой стороны, раздавалось немало голосов и в защиту этого лозунга.

Разноречивость оценок на этот счет объясняется не только тем, что их авторы представляют неодинаковые политические силы, но и неопределенностью, расплывчатостью содержания лозунга «черной власти». Он может выступать (и восприниматься) и как обобщенное выражение инстинктивной, стихийно складывающейся враждебности ко «всем белым» (без разбора, являются они эксплуататорами или эксплуатируемыми), и как программа практических действий (например, при выборах органов местной власти), и как особая социально-политическая концепция, сформулированная в теоретической форме, а чаще всего как причудливое смешение, переплетение всех этих моментов. Поэтому невозможно однозначно оценивать его в целом, не выяснив, о чем конкретно идет речь.

Нет сомнения в том, что идея «черной власти» отразила закономерное изменение представлений негров о той роли, которую они могут играть в общественной деятельности. Еще недавно они были лишь объектом филантропической деятельности белых либералов и «умеренных» негритянских лидеров. Теперь речь шла о том, чтобы сами негритянские массы стали активной силой в борьбе за свое освобождение. Отчасти поэтому либеральные «друзья негров» так болезненно реагировали на этот лозунг. Не без основания Дж. Лестер писал: «Студенческий комитет был их («белых либералов». — Л. М.) любимцем вроде игрушечного медвежонка, которого они могли бы прижимать к груди... Однако наступило время, когда черные уже не могли оказывать такое терапевтическое воздействие на белое общество. Белые либералы занимались делом, которое придавало смысл их жизни, давало им что-то такое, в чем общество отказало им. Они нашли это в защите негров; они отправились на Юг и любили нас, когда нас били по голове, когда в нас стреляли, пинали нас и бросали в тюрьмы. Они любили нас, истекающих кровью. Как это было восхитительно, благородно, чудесно!». Это саркастическое высказывание весьма показательно для нового отношения негров к прежним формам движения за гражданские права.

Вместе с тем такая радикализация негритянского движения выразилась в форме «национализма черных», и этот факт требует принципиальной критической оценки. Каково же социальное содержание лозунга «черной власти», каковы его возможности для успешного решения расовой проблемы в США? Весьма ценным здесь является анализ, проведенный К. Лайтфутом, одним из председателей Комиссии Коммунистической партии США по освобождению черных. «Черная власть, — пишет он, — означает много вещей для разных людей. Она содержит много позитивных ценностей, начиная с психологических и кончая политическими». Но каков главный смысл этого лозунга? Охарактеризовав конкретную обстановку, в которой он возник, К. Лайтфут приходит к выводу, что «центральная причина, почему данный лозунг разделяет большинство людей, — это признание необходимости для черного народа иметь большую долю в экономической и политической власти. Проблема власти стала ныне в центре потому, что мы достигли момента, когда приведение закона в действие стало центральным аспектом борьбы».

Такой акцент существенно отличает современную волну негритянского национализма от его прежних форм. «Основной удар этого движения не направлен против белого сообщества вообще. Его главный акцент направлен против власти государства — полицейского аппарата, правящих кругов — и против элементов белого бизнеса внутри гетто». Отсюда К. Лайтфут делает вывод, что основное содержание «черного национализма» сегодня имеет прогрессивный характер; «Оно не исключает единства негров и белых, но настаивает на том, чтобы такое единство имело реальное значение и осуществлялось между равными партнерами». Осуществление этого лозунга может ускорить рост политической независимости негров, дать им возможность привести в действие законы, которые были завоеваны ими в борьбе. В этой связи К. Лайтфут поддерживает стремление негров преодолеть влияние расистских представлений и подчеркивает законность их права на самооборону.

К. Лайтфут, таким образом, выявляет историческое содержание лозунга «черной власти», которое обусловлено изменившейся социальной обстановкой, ту его интерпретацию, которая может способствовать успеху негритянского освободительного движения. Как можно видеть, такое истолкование и применение лозунга необходимо предполагает четкое понимание социально-классовых корней негритянской проблемы. Но, отмечали мы, этот призыв приобретает различные формы и нередко расценивается как санкция для стихийно возникающих эмоций, опирающихся на поверхностные, неглубокие представления о законах общественного развития. И в таком понимании призыв к «черной власти» означает проповедь сепаратизма, реакционного национализма, который может нанести лишь вред делу освобождения негров.

В этой связи несомненный интерес представляет отношение к лозунгу «черной власти» М. Л. Кинга. Он рассматривал его прежде всего как «крик обманутых надежд», как результат «отчаяния и разочарования», как эмоциональную реакцию на «разрыв между законами и их осуществлением», на милитаристскую политику во Вьетнаме и т. д. Вместе с тем он признавал, что лозунг этот выражает насущные потребности негров. Плантация и гетто, пишет он, созданы теми, кто имел силу, чтобы сделать пленниками людей, у которых ее нет, и тем самым увековечить их бессилие. Проблема преобразования гетто, таким образом, есть проблема силы, столкновения между силами, требующими изменения, и силами, стремящимися сохранить статус-кво3. А поэтому, продолжает он, власть не только желательна, но и необходима. «В сущности нет ничего плохого в обладании властью. Проблема заключается в том, что в Америке власть распределена неравно... Именно эта коллизия аморальной власти и бессильной морали образует главный кризис нашего времени... В этой борьбе за расовую справедливость негры должны добиться превращения своего состояния бессилия в созидательную и позитивную власть».

С другой стороны, М. Л. Кинг выступает против «черной власти» как политического лозунга, поскольку он предполагает «отдельный от белых» путь негров к свободе, санкционирует «черный сепаратизм». Эта надежда иллюзорна, подчеркивает он, слишком мало избирательных округов, где негры составляют большинство, да к экономические проблемы без помощи белых им решить не под силу. К тому же нет моральных оснований предпочитать депутатов лишь из-за темного цвета их кожи: они могут быть столь же продажны, как и белые депутаты. «Больше всего мы нуждаемся в коалиции негров и либеральных белых».

Незадолго до смерти М. Л. Кинг все четче видел условность деления на «черных» и «белых», как таковых. «Один из недостатков «черной власти» в том, — говорил он, — что она отдает преимущество расе именно в то время, когда влияние автоматизации и других сил делает экономическую проблему основной как для черных, так и для белых. В этих условиях лозунг «власть — бедным» был бы гораздо более подходящим, чем лозунг «черной власти»». Именно в беднейших слоях белых Кинг видел союзников негров. «Действительно, — говорил он, — имеется больше бедных белых, чем негров. Их потребность в войне против бедности не менее насущна, чем потребность негров». Это высказывание важно как свидетельство заметных изменений во взглядах Кинга.

Здесь нам придется сделать небольшое отступление, чтобы сказать хотя бы несколько слов о последних годах его деятельности. Кинг по-прежнему твердо отстаивал принцип ненасильственных действий, но где-то этот стоицизм приобретал оттенок трагичности. Однажды, слушая выступление Малкольма X, он признался, что сочувствует многим его высказываниям. Того самого Малкольма X, от которого он слышал лишь беспощадные суждения в свой адрес! Кинг теперь ясно понимал, что успех движения за гражданские права зависит от укрепления союза негров с рабочими. «Для организованного рабочего движения союз с негритянским движением за гражданские права — это не вопрос выбора, а необходимость. Если негры не имеют почти никаких прав на Юге, то у рабочих лишь немногим больше». Он все большее значение придавал борьбе за фактическое равенство, планируя провести в августе 1968 г. марш на Вашингтон (не менее массовый, чем в 1963 г.) с требованием экономических прав для бедняков. В конце марта 1968 г. он приехал в Мемфис, чтобы поддержать забастовку местных негров-мусорщиков. 3 апреля М. Кинг говорил друзьям: «Как и все, я хотел бы прожить долгую жизнь... Но сейчас меня это не волнует. Я только хотел бы выполнить волю бога... Итак, я счастлив сегодня вечером. Ничто меня не беспокоит. Я никого не боюсь. Мои глаза видят славу пришествия Христа».

На следующий день он был убит, не дожив до 40 лет. М. Л. Кинг был мужественным человеком, достойно выдержавшим нелегкую ношу христианского миссионера, вставшего во главе демократического движения. Последние годы он жил в обстановке постоянных угроз, обвинений, клеветы. Его 24 раза бросали в тюрьмы, он испил чашу унижений, оскорблений, ему наносили раны ножом, в него бросали камнями, давали пощечины. Его обвиняли и либералы и радикалы. Но он ни разу не отступил от своего долга — как он его понимал — перед народом. И было что-то символическое в том, что именно М. Л. Кинг стал жертвой расистского насилия. «Когда вчера белая Америка убила доктора Кинга, — говорил 5 апреля С. Кармайкл, — она объявила нам войну... Восстания, которые сейчас происходят в городах этой страны, лишь цветочки по сравнению с тем, что вот-вот должно случиться. Мы должны отомстить за смерть наших лидеров. Мы отплатим свои долги не в залах суда, а на улицах. Белая Америка еще поплачет за то, что убила доктора Кинга. Черный народ знает, что он должен достать оружие». Пять дней взрывались гетто. 39 убитых, 2 тыс. раненых, более 10 тыс. арестованных — так проводила страна признанного апостола ненасилия.

Вернемся, однако, к лозунгу «черной власти». Можно признать, что М. Л. Кинг сумел разглядеть его действительную слабость (и даже опасность) в том виде, как этот лозунг складывался и воспринимался в стихийно формирующемся массовом сознании. В этом, несомненно, проявился политический реализм Кинга, его трезвость в оценке возможных следствий практического осуществления данного призыва. Однако позиция религиозного социолога не позволила ему увидеть другую также весьма важную сторону дела: такое содержание лозунга неизбежно вытекало из поверхностного, одностороннего объяснения расизма, которое предлагалось защитниками «черной власти». Поэтому его критический анализ должен быть продолжен.

Бесспорно, что выдвижение этого лозунга было обусловлено объективными социальными процессами и глубокими изменениями самосознания негритянских масс. Однако в стихийно формирующемся массовом сознании отражается не вся сложная иерархия объективных социальных зависимостей, явлений и сущностей, а лишь те стороны, факты, явления, которые включаются в сферу непосредственного опыта. Это в первую очередь относится к пониманию сути негритянской проблемы.

Деление общества на «белых» и «черных» имеет реальный смысл и в некоторых ситуациях (например, в проявлениях расовой дискриминации или в случае волнений в гетто) оказывается достаточно существенным. В других ситуациях понятие «черные» расщепляется, в нем отчетливо выявляются различные социальные слои негритянского населения. Однако прежняя антитеза не снимается, она выступает в более сложном, запутанном виде. Да и вообще неправомерно противопоставлять эти два подхода, поскольку расизм порождается специфически капиталистическими отношениями и. само расовое угнетение определяется законами буржуазного общества. Одним словом, тот, кто претендует на амплуа теоретика, идеолога движения, в своих программах, лозунгах всегда

должен исходить из трезвого социального знания, а не из ограниченного опыта, не из меняющихся настроений и эмоций. «...Молодой борец за свободу, — справедливо подчеркивает К. Лайтфут, — сейчас должен быть не только активистом, но также социальным и политическим ученым». Между тем воинственные идеологи «черной власти» в ряде принципиальных проблем оказались во власти поверхностных, антинаучных представлений.

Как мы уже видели, одним из ключевых моментов этой концепции является понятие «институциональный расизм», который отождествляется с «колониализмом». Подобные рассуждения ведут к доктрине, утверждающей, что негры образуют в США «внутреннюю колонию», находятся на положении «колониального народа». Такие оценки получили широкое распространение во второй, половине 60-х годов.

Казалось бы, подобное утверждение не может вызывать возражений. Идея институционального расизма («колониализма») действительно была бы содержательной, если бы была проанализирована реальная социальная основа угнетения негров, его связь с классовой эксплуатацией. Однако С. Кармайкл и Ч. Гамильтон пытаются охарактеризовать сложившуюся ситуацию всецело в расовых понятиях, они говорят о «монолитной структуре» белого общества, противостоящей неграм.

Спору нет, негры в США испытывают угнетение как народ, как национальное меньшинство. Однако эта констатация ничего не объясняет, если она игнорирует классовую природу такого угнетения, не связывает его с буржуазными общественными отношениями. Именно такой подход показал бы иллюзорность и историческую бесперспективность представлений о «монолитной структуре» белого общества,, которое само расколото на антагонистические классы.

Можно признать, что в ряде случаев предпринимавшиеся негритянскими лидерами попытки наладить союз с либеральными слоями белых оказались безуспешными, что немалая доля американского рабочего класса подвержена влиянию расистской идеологии. Но функция идеолога, сознающего свою ответственность, в том и состоит, чтобы дать объяснение этим фактам и на базе строго научного подхода наметить перспективную программу борьбы, а не абсолютизировать отдельные явления и выводы. Между тем С. Кармайкл и Ч. Гамильтон в особой главе «Миф коалиции» цитированной выше книги доказывают принципиальную бесперспективность таких попыток. Но тогда остается одно: признать, что «белые» и «черные» должны идти к освобождению каждые «своим» путем. Однако это, как подчеркивал Гэс Холл, равносильно «капитуляции перед расизмом». С годами националистические тенденции многих ведущих идеологов «черной власти» усилились, они открыто примкнули к сепаратистским концепциям неогарвизма и панафриканизма, выступая как противники научного, марксистского понимания путей ликвидации расизма.

Коммунистическая партия США всегда выступала против доктрин, оправдывающих и закрепляющих националистические, сепаратистские тенденции. Она неизменно подчеркивала, что освобождение негров возможно лишь в совместной борьбе трудящихся — и негров, и белых — против общего врага — монополистического капитализма. Вместе с тем без решения негритянской проблемы не может быть достигнута цель революционной деятельности американского рабочего класса. По-прежнему боевым призывом звучат слова К. Маркса: «Труд белых не может освободиться там, где труд черных носит на себе позорное клеймо»*.

* К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 23, стр. 309.

Рассматривая борьбу против расизма как составную часть революционного, антиимпериалистического движения, коммунисты США настаивают на том, что ее стратегия и тактика должны исходить из научного понимания специфического положения негров в США. В этой связи они резко выступают против отождествления положения негров в США со статусом «колониального народа» и механического копирования методов борьбы против колониализма.

Столь популярная сейчас теория, считающая, что негры образуют в США «внутреннюю колонию», пишет Г. Уинстон, в ложном виде объясняет угнетение американских негров, которое «совершается внутри единой экономической системы, сплетающей все формы классового и расистского подавления внутри одного общества, основанного на той же самой экономике»'. В качестве позитивной меры разрешения негритянской проблемы авторы «колониальной теории» предлагают путь самоопределения, приобретения власти в гетто, организации специфически негритянского бизнеса, укрепления собственной черной буржуазии. По странной иронии судьбы, подчеркивает Г. Уинстон, эта программа оказывается общей и для ультрареволюционных сил, и для сепаратистов, и для правительственных чиновников. Однако экономическая жизнь в гетто не отделена от экономики страны в целом, как это имеет место в колониях. Негры, составляющие меньшинство населения, не могут поставить под свой контроль экономику гетто, а тем более нации.

Поэтому стратегия освободительного движения негров должна существенно отличаться от той, которая проводится колониальными народами. «Освободительная стратегия для черных американцев не должна включать разрыв с экономикой США, напротив, она должна ставить целью преодоление насильственного исключения черного народа из справедливого участия в экономике страны: цель заключается в полном равенстве в общей экономике». Коммунистическая партия США не выступает против того, чтобы негры контролировали жизнь своих сообществ. Но как подчеркивается в ее документах, эту борьбу нельзя рассматривать как основной стратегический лозунг, неправильно сеять иллюзии, будто она может привести к решению проблемы без радикальных преобразований экономической и политической структуры страны в целом. «Черные институты, — пишет Г. Уинстон, — и контроль над сообществами, в которых черный народ составляет большинство, являются существенной частью борьбы за освобождение. Но освобождение черных может развиваться лишь как часть более широкой борьбы за «национальный контроль» над экономической и политической жизнью всей страны, — борьбы, которая не может вестись лишь черным народом».