ХI пленум ИККИ (январь1934 года) и КОМИНТЕРН
Начавшийся в 1929 году экономический кризис, казалось, подтверждал во-первых, прогнозы советских экономистов и политиков, во-вторых, создавал "повышение нужды и бедствий масс выше обычного", что по Ленину являлось одним из признаков революционной ситуации.
На XI пленуме Исполкома Коминтерна, состоявшемся в 1931 году говорилось о росте революционного подъема и нарастании предпосылок революционного кризиса. Одним из потенциальных последствий ситуации в капиталистическом мире могла стать война как между капиталистическими странами, так и против СССР и на Конгрессе рассматривался вопрос об угрозе военной интервенции против СССР и задачах коммунистов. Пленум подтвердил курс на активизацию борьбы с социал-демократией. В материалах Пленума говорилось:
«Развитие мирового экономического кризиса и нарастание в ряде стран предпосылок революционного кризиса поставили перед коммунистическим движением ряд проблем, на которые XI пленум Коминтерна дал исчерпывающий ответ.
Ряд товарищей до XI пленума утверждал, что в таких странах, как Германия, мы уже имеем революционную ситуацию. Ссылаясь на Ленина, говорившего, что революционная ситуация характеризуется между прочим тем, что «верхи» уже не могут управлять по-старому, а «низы» не хотят жить и работать по-старому, эти товарищи заявляли: развитие фашизма есть уже признак невозможности буржуазии управлять по-старому, рост революционного подъема показывает нежелание пролетариата жить и работать по-старому. Фашизм, в соответствии с этим, односторонне изображался только как фактор разложения буржуазии, вся борьба буржуазии характеризовалась как оборонительная.
Между тем фашизм есть и признак разложения буржуазии и форма наступления капитала.
Но что означает наличие революционной ситуации? Оно означает создание такого положения, когда в порядок дня становится непосредственная борьба пролетариата за власть, организация вооруженного восстания. Между тем субъективный фактор — боевая готовность пролетариата и компартий — отстает.
Поэтому на сцену появились схоластические теории, имевшие объективно своей целью оправдать это отставание. Отдельные товарищи стали противопоставлять политический кризис — якобы характеризующийся только разложением «верхов», кризису революционному, охватывающему уже и эксплоататоров и эксплоатируемых. Политический кризис должен на этой схеме обязательно предшествовать революционному. Этим самым отставание компартий возводится в социологический закон.
Много вреда принесла коммунистическому движению так называемая теория наименьшего зла, согласно которой главный враг пролетариата это не буржуазная диктатура в любых ее формах, а фашизм. Именно социал-демократия, борющаяся за сохранение буржуазного господства во что бы то ни стало, пытается направить рабочее движение не против буржуазной диктатуры, как таковой, а против одной формы буржуазной диктатуры за другую, за правительство Брюнинга против Гитлера. Теория наименьшего зла объективно способствовала этому социал-фашистскому маневру.
XI Пленум ИККИ внес полную ясность в эти вопросы, вставшие перед мировым коммунистическим движением»
Итоги XI Пленума ИККИ.
ОГИЗ «Прибой», 1931.
На Пленуме были приняты Тезисы по докладу Д.Мануильского и содокладам Тельмана, Ленского и Чемоданова о положении и задачах компартий Германии, Польши и Коммунистического интернационала молодежи, резолюция по докладу М.Кашена о возрастании угрозы военной интервенции против СССР.
Пленум принял в состав КИ, как самостоятельные секции, существующую несколько лет в виде составной части компартии Франции и реорганизовавшуюся в феврале 1930 года в самостоятельную партию коммунистическую партию Индо-Китая, существующую уже несколько лет коммунистическую партию острова Кипра и основанную в ноябре 1930 года коммунистическую партию Исландии.
Пленум также избрал президиум в составе 30 членов и 12 кандидатов и утвердил финансовый отчет ИККИ. Все решения были приняты пленумом единогласно
Мы приводим отрывки из доклада и заключительного слова Д.Мануильского, а также тексты резолюций, принятых Пленумом.
Из доклада Д.Мануильского
О крахе „теории организованного капитализма"
Под ударами кризиса рухнули теории «организованного» капитализма, бескризисного развития современного капитализма, и социал-демократические экономисты вынуждены теперь утверждать прямо противоположное тому, что они утверждали в начале кризиса. Они признают теперь анархию капиталистического производства, неизбежность кризисов и т. д.
Что же говорили ты, коммунисты, в наших официальных документах в начале кризиса? В своей резолюции президиум ИККИ (февраль 1930 года) констатировал, что кризис, во-первых, начинает приобретать мировой характер, во-вторых, что кризис углубляет с огромной силой социальные противоречия, что он вызывает и будет по мере своего развития еще более вызывать бешеное наступление капитала на рабочий класс. Мы говорили, в-третьих, что «кризис углубляет общий кризис капиталистической системы, обостряя ее внутренние и внешние противоречия, разваливая неустойчивую капиталистическую стабилизацию и ускоряя темпы революционного подъема как в капиталистических странах, так и в колониях». В-четвертых, мы говорили, что кризис, наряду с успехами социалистического строительства в СССР, изменяет соотношение сил двух мировых хозяйственных систем в пользу мирового революционного движения.
Мы говорили правду мировому пролетариату. И все развитие в течение этого года подтвердило правильность прогноза ИККИ.
За истекший год кризис стал всеобщим, т. е. он, несмотря на неравномерность его развития, захватил все капиталистические страны. Он захватил и страны-победительницы и страны побежденные и переплетается с длящимся уже больше десятилетия аграрным кризисом, приведшим и приводящим к разорению десятки миллионов крестьянских хозяйств. На развитие кризиса особенно остро влияет общий послевоенный кризис капитализма. Этот общий кризис не только обостряет и углубляет нынешний кризис, но в свою очередь испытывает на себе его последствия. Кризис принял крайне длительный характер. Он длится уже полтора года, и тем не менее нет еще никаких признаков его смягчения. Он принял невиданную остроту и глубину.
За эти два года хозяйства ряда капиталистических стран понижают вдвое свое производство. СССР за эти же годы повышает почти вдвое свое производство.
Темпы развития СССР не превзойдены еще ни одной капиталистической страной в мире. Они превышают в 2 1/2 paза самые высокие темпы, какие знала Америка в лучшую пору своего расцвета, и превышают в 8—10 раз обычные темпы капиталистического строя.
СССР берет ежегодно темпы, равные почти десятилетиям капиталистического развития. Свою вековую отсталость от технико-экономического уровня передовых капиталистических стран СССР устраняет в кратчайшие исторические сроки.
В странах капитала — небывалый по своей остроте мировой аграрный кризис.
В СССР последние годы ознаменовались огромным сдвигом и области сельского хозяйства. Усиление позиции социалистической индустрии вызвало поворот основных масс крестьянства на сторону социализма.
В уровень с ростом промышленности и сельского хозяйства развивается в СССР и рост материального положения трудящихся. В странах капитала 35 млн. безработных, в СССР в середине 1930 года нет безработицы.
В странах капитала происходит крайнее обнищание масс. Капиталисты повсюду снижают зарплату рабочих.
В СССР идет неуклонный рост материального уровня рабочего класса. Зарплата рабочих достигла уже в 1928/29 году 167% довоенного уровня.
Капиталисты повсюду снижают или ликвидируют фонды социального страхования.
В СССР, несмотря на ликвидацию безработицы, фонд социального страхования, пенсия инвалидам, пособия больным и т. д. из года в год возрастают. В 1931 г. он достигает 2138 млн. руб. против 1600 млн. руб. в прошлом году.
Рабочий класс СССР, свергнув власть капиталистов, своим творческим опытом доказывая миллионам трудящихся капиталистических стран, угнетенным народам колоний преимущества социалистической системы -хозяйства, исключающей возможность кризисов, перед капитализмом, порождающим кризисы, ставит перед нами в упор вопрос, подводит к решающему выбору: или капитализм — или социализм; или экономическое и политическое рабство —или конец капиталистической экс-плоатации и угнетения; или колониальный гнет и империалистские войны — или мир, братство и свобода трудящихся; или капиталистическая анархия и кризисы — или исключающее анархии и кризисы социалистическое строительство. А это значит: или диктатура буржуазии — или диктатура пролетариата. Третьего выхода нет!
О проблемах современного этапа и задачах Коминтерна
Этапы фашистской эволюции социал-демократии
Первый этап — война 1914—18 гг. Соц.-демократия защищает отечество, помогает душить русскую революцию (Брест-литовский мир), руками Носке расстреливает рабочих и матросов.
Второй этап — соц.-демократия помогает капитализму укрепиться, спасает его от гнева масс, страдающих под тяжестью инфляции и послевоенных тягот.
Третий этап — период капиталистической рационализации, период «организованного» капитализма. Социал-демократия становится партией картелей, трестов. Она готовится своими руками проводить диктатуру финансового капитала, открыто заявив об этом устами Вельса на Магдебургском съезде.
И вдруг все это гибнет. Рушится «организованный» капитализм, капиталистическая стабилизация. Соц.-демократия возвращается к исходному положению, она еще раз должна спасать капитализм от тяжелых социально-политических потрясений, которые несет ему кризис. Она должна начинать порочный круг с начала, но в обстановке, когда массы изведали уже опыт спасения капитализма после войны на всех его этапах, когда от них требуют новых жертв, когда для них устанавливается новый жизненный уровень полуколониального типа, когда социализм в СССР доказывает им наглядно преимущество социалистической системы хозяйства.
Социал-демократия обещала подвести капиталистический мир к эре «организованного» капитализма, ликвидировать кризисы, создать основы всеобщего благополучия, — на деле привела к небывалому взрыву капиталистической анархии, к величайшему в истории кризису, к ужасающей нищете масс.
Социал-демократия предсказывала гибель СССР, стремясь систематической клеветой подорвать доверие рабочих масс капиталистических стран к пролетарской диктатуре и успехам строящегося социализма. На деле же социализм, вопреки всей борьбе против него мирового капитала и социал-демократии, побеждает, и миллионы трудящихся сплачиваются вокруг СССР. Социал-демократия была против методов насилия пролетарской диктатуры над угнетателями, паразитами, вредителями, но она была за насилие эксплоататоров над рабочими, трудящимися восстающих колоний, за методы насилия диктатуры капитала. Политика социал-демократии — это путь Версаля, это план Юнга, это — диктатура французского капитала в Европе,— одним словом, это — капитализм с войнами, с фашизмом, с удушением колоний, с интервенцией против СССР, со снижением жизненного уровня рабочих до нищенского уровня колоний. Тот, кто до конца поддерживает капитализм, должен поддерживать и всю его политику, — в этом источник фашизации социал-демократии.
Переход II Интернационала к тактике вредительства и интервенции это есть новое, решающее во всей послевоенной эволюции социал-демократии. С первого дня возникновения пролетарского государства международная социал-демократия была поставщиком идеологии для организаторов саботажа, контрреволюционных восстаний, вредительства, шпионажа и диверсионных актов.
Что показал недавний процесс русских меньшевиков? Меньшевики вместе со II Интернационалом были всегда пораженцами пролетарской диктатуры и строящегося социализма. Новое в том, что они стали контрреволюционными активистами-пораженцами, что разница между царскими интендантами, пробравшимися в органы снабжения и организовавшими в них акты вредительства, и меньшевиками стерлась; новое то, что от пропаганды пораженчества в пролетарской революции II Интернационал и его «русская» секция меньшевиков-эмигрантов перешли к актам вредительства, не только обработки буржуазного «общественного мнения» в пользу военной интервенции в СССР, а к практическому ее проведению.
После процесса русских меньшевиков для трудящихся СССР и для рабочих капиталистических стран должно быть ясно, что социал-фашистский Интернационал стал ударной бригадой французскою империализма в деле организуемой этим последним интервенции. Не важно, как будут распределены роли в момент интервенции, важно одно — смести страну Советов, ибо она несет смерть международной социал-демократии.
Необходимо нашу агитацию за революционный выход из кризиса увязать с мобилизацией масс вокруг конкретных задач, связанных с непосредственными интересами рабочего класса и трудящихся масс, в первую очередь — с безработицей. Мобилизуя массы вокруг этих непосредственных нужд, коммунисты должны наметить также и главное направление своего удара в данный момент. Во Франции — это главное направление удара рабочего класса сейчас, особенно в связи с созреванием предпосылок революционного кризиса в Германии — это борьба против французского империализма, самого разбойничьего, самого грабительского, самого паразитического, являющегося европейским гегемоном в деле борьбы с угрозой революционного движения. Привилегированное положение французского империализма (грабеж Германии, удушение колоний, господство экономическое и финансовое над государствами-вассалами — Польшей, Чехо-Словакией, Югославией и Румынией — сосредоточение крупнейших после Америки запасов золота) усугубляет закабаление рабочего класса Франции и двух миллионов иностранных рабочих при помощи подкупа верхушек рабочей аристократии, поддерживающей в лице социалистической партии и реформистских вождей империалистическую политику французского капитализма. Мы жестоко критиковали французскую партию, но французская компартия находится в исключительно трудных условиях, ибо французский империализм, превратил в рабов не только 2 миллиона иностранных рабочих колоний и германский пролетариат — он превращает тем самый в рабов и французский пролетариат. Не поколебав империализма своей страны, французский пролетариат не облегчит условия своего собственного освобождении от капиталистического рабства, прикрываемого самой прогнившей, самой развращенной в мире системой парламентаризма, не сумеет отстоять своего жизненного уровня, не задержит политической реакции, падающей всей тяжестью на рабочий класс и его организации.
Из заключительного слова Д. Мануильского
Что такое революционный кризис?
Вот определение революционного кризиса. Что здесь специфического? Вдумайтесь в каждое слово.
Во-первых, этот кризис вырастает из общего кризиса капитализма, т. е. из того факта, что существует СССР, что версальская система усилила предпосылки для загнивания ряда капиталистических государств, что центры мировой экономики передвинулись в послевоенный период в заокеанские страны, что доминионы стремятся к отделению от Великобританской империи, что огромный колониальный мир приведен сейчас в движение. Таковы основные черты общего кризиса капитализма, и они, конечно, влияют на развитие элементов революционного кризиса. Есть ли это элементы экономические или элементы политические? Конечно, и те и другие. Они заложены в латентном состоянии в общем кризисе капитализма. Подчеркиваем — не в законченном, а в латентном (скрытом) состоянии.
Во-вторых, элементы революционного кризиса вырастают из нынешнего экономического кризиса, влекущего многомиллионную безработицу, наступление на рабочий класс, обострение классовой борьбы сверх обычного, равно как и сугубое обострение всех последствий общего экономического кризиса. Это, так сказать, надбавочный продукт над действием общего экономического кризиса.
В-третьих, в нашем определении революционный кризис не отделяется китайской стеной от революционного подъема. Он развивается на основе революционного подъема.
В-четвертых, в нашей характеристике революционного кризиса заложены основные элементы революционной ситуации. Не то что они уже все налицо. Нет! Они заложены для дальнейшего развития. Это нечто большее, чем быть в латентном состоянии, но это еще не революционная ситуация. Есть обострение сверх обычного нищеты и бедствий масс, имеется революционная активность масс, прорывающаяся через трещины, образовавшиеся наверху вследствие кризиса верхов. Но в то же время в нашем определении революционный кризис не отождествляется с таким положением, когда верхи уже не могут управлять по-старому, а низы не хотят жить по-старому, когда ставится в упор вопрос о власти, т. е. с революционной ситуацией, являющейся одной из высших форм революционного кризиса. Не отождествляя революционного кризиса с революционной ситуацией, мы в то же время и не ставим между ними каменной стены.
В-пятых; в нашем определении революционный кризис связан с расшатыванием не только внутренней системы капиталистического господства, но и международной. Это нечто новое, что мы внесли в определение революционного кризиса. Что это значит? Это значит, что мы указываем на трудности, стоящие сейчас перед революционным движением в Китае, Индии, Германии, Польше, что мы тем самым сигнализируем обязательства, падающие на английский, французский, американский и японский рабочий класс в отношении революционного движения в Китае, Индии, Германии, Польше, Испании.
В-шестых, фашизм в нашем определении не возводится в положение какого-то решающего фактора революционного кризиса, а ему отводится скромная роль одного из симптомов дезориентации правящих классов и их стремления на путях подавления рабочего класса найти выход из положения.
И, наконец, в-седьмых, в нашем определении революционного кризиса подчеркивается, почему мы именно в связи с революционным кризисом сказали об опасности новых империалистических войн и опасности военной интервенции против СССР. Что, это случайно? Нет, мы подчеркиваем связанную с обострением внутренних противоречий опасность империалистических войн и особенно большую опасность контрреволюционной войны против Советского союза для того, чтобы показать диалектический характер процесса нарастания и развитая революционного кризиса. Тем самым революционный кризис не изображается нами как какой-то односторонний процесс, идущий только вверх, а он анализируется в диалектическом взаимодействии обостряющейся до чрезвычайности классовой борьбы.
Можно ли противопоставлять политический кризис кризису революционному, как какую-то особую стадию? Необходимо тут же отметить, что совершенно правильно ставят немецкие товарищи вопрос о том, что экономический кризис ведет к чрезвычайному обострению классовой борьбы и к растущим политическим потрясениям, что ускоряет нарастание революционного кризиса, — это бесспорно. Нельзя представлять развитие последствий экономического кризиса только в области экономической. Экономический кризис вызывает большие политические потрясения, которые и способствуют вызреванию политического кризиса.
Но некоторые склонны подводить под понятие политического кризиса такое состояние революционного подъема, которое характеризуется главным образом и исключительно начавшимся разложением правящих классов при отставании революционной активности масс. Здесь политический кризис изображается как выражение диспропорции между объективными и субъективными факторами революционного подъема.
Я думаю, что нужно согласиться с тов. Тельманом, который в своей речи сказал, что речь идет о лучшей терминологии. Мы вчера в политической комиссии, по предложению немецкой делегации, заменили термин «политический кризис» термином «революционный кризис». Почему мы это сделали? Потому, что мы считали правильными соображения немецких товарищей, что термин «политический кризис» заезжен в нашем политическом языке, употребляется для выражения самых разнообразных понятий, вплоть до министерского кризиса. Если речь идет о более четкой терминологии, то мы без ущерба для интересов мировой революции можем в наших тезисах заменить термин «политический кризис» термином «революционный кризис». Мы не можем, понятно, вытравить из наших речей и из нашей печати термина, которым пользуются для характеристики самых различных политических ситуаций. Но надо сказать, что этим объясняется отчасти та путаница, которая создалась вокруг этого термина и которая грозила даже извратить дебаты на этом пленуме.
Но совершенно иное, когда вопрос из плоскости терминологии был бы перенесен в плоскость дискуссии по существу, когда политический кризис противопоставлялся бы революционному кризису, как более низкая стадия революционного подъема, чтобы выразить неравномерность развития различных элементов революционного кризиса. Здесь уже речь идет о революционном диалектическом методе марксизма, который обязателен для нас при анализе революционного подъема. Мы не должны подменять динамические революционные процессы формулами, фиксирующими статистическое состояние движения. Мы не должны диалектику классовой борьбы втискивать в надуманные схемы. В чем заключаемся суть нашего революционного, большевистского, ленинского метода? Как марксисты-ленинцы, мы обязаны в каждом отдельном случае анализировать конкретную обстановку расположения классовых сил, учитывать: степень дезориентации правящей верхушки, степень недовольства и боевой активности масс, степень развала социал-демократии — этой главной социальной опоры буржуазной диктатуры, силу и политическое влияние и организационный охват масс компартией. Только при этом условии мы будем в состоянии намечать правильную тактическую линию, быстро менять ее в моменты крутых поворотов, определяемых в революционные периоды крайне быстрыми сдвигами в соотношении классовых сил, не отставать от .развертывающихся событий, от бурно растущего темпа массовых движений.
Противопоставление политического кризиса революционному, как особой стадий, нецелесообразно потому, что это противопоставление может повести к известным загибам «левого» характера и к правым ошибкам. Если бы мы с вами стали на ту точку зрения, что в Германии политический кризис — уже пройденный этап, что мы вступили там в фазу революционного кризиса, то это значило бы, что мы крайне быстро шагаем через все этапы. Но эта крайне быстрая и поспешная смена и отмена этапов чревата и тактическими ошибками. Если бы стали, например, в Германии на такую точку зрения, мы также быстро стали бы отменять и нерешенные еще нами задачи. Это была бы тактика перепрыгивания через сложные задачи, а не упорной борьбы за их успешное разрешение.
Но это противопоставление чревато ошибками и правого порядка. Установление политического кризиса, как какой-то особой стадии, предшествующей «настоящему» революционному кризису, чревато тем, что этим санкционируются так называемые «переходные периоды» в брандлеровском толковании слова, с такими переходными лозунгами, как контроль над производством. Мы помним, какую большевистскую работу нужно было проделать германской компартии против этой теории стадий. А эту теорию стадий нам хотят подсунуть с другого конца. Противопоставление политического кризиса революционному кризису опасно, далее, тем, что оно под тактическим углом зрения возводит чуть ли не в социологический закон отставание мирового революционного движения от благоприятной объективной обстановки. Мы в один из основных документов Коммунистического Интернационала* хотим внести это подразделение революционного подъема на стадии политического и революционного кризиса, увековечив то, что имеет, как можно надеяться, только временное, преходящее значение. А практически введение в оборот понятия политического кризиса, как своего рода «кризиса верхов», будет означать только то, что компартии будут укрываться в траншеях политического кризиса, чтобы оправдать свое отставание. Если партия, допустим, не будет отвечать на наступление капитала мобилизацией пролетарских сил для контрнаступления, если она не будет давать отпора наступающему фашизму, она всегда будет иметь возможность объяснить это тем, что у нее в стране пока лишь политический кризис, а революционного кризиса нет.
Если мы поставим вопрос об этих трудностях конкретно в отдельных странах, если мы не будем отмахиваться от них противопоставлением формулы политического кризиса революционному, то мы должны будем сказать, что в Германии, например, основным тормозом революционного кризиса является, прежде всего, тот факт, что массовая база социая-демократии и реформистских профсоюзов еще не подорвана окончательно; что авангард рабочего класса — компартия — еще недостаточно силен, чтобы увлечь за собой союзников; что этими союзниками пока еще овладевает фашизм, хотя коммунисты поставили уже известный барьер влиянию фашистов в Германии; что германской революции угрожает у ее западных границ французский империализм; что в Германии буржуазия имеет в лице рейхсвера классовую фашистскую армию, а пролетариат пока разоружен. Все эти обстоятельства мешают развитию революционного кризиса в Германии, задерживают как вызревание его элементов, так и перерастание его в революционную ситуацию.
Если взять Индию, то в Индии задерживающим фактором революционного кризиса является непоколебленный еще английским рабочим классом английский империализм, и, далее, то обстоятельство, что пролетариат еще не оформился, не осознал себя как класс, что национал-реформистское движение увлекает значительные слои пролетариата, наконец, в Индии мешает развитию революционного кризиса в революционную ситуацию отсутствие компартии. В Китае, помимо других факторов, главным задерживающим моментом является единый фронт всех империалистических государств в деле подавления революционного движения трудящихся масс Китая.
А все это разнообразие факторов, тормозящих вызревание элементов революционного кризиса как субъективного, так и объективного порядка, хотят втиснуть в одну общую формулу — политического кризиса, как предварительной стадии революционного кризиса.
О сущности фашизма
Фашизм есть выражение кризиса капитализма и начавшегося разложения правящих классов. Сказать только это, значит еще не сказать всего. Фашизм это есть одна из форм (наступления капитала, содержащая в себе элементы преодоления этого кризиса, методами выхода из него на капиталистических путях. Фашизм есть и наступление и оборона капитала.
Тов. Реммеле, полемизируя с правыми по вопросу о наступленим и обороне рабочего класса, показал, как диалектически оборона рабочего класса перерастает в контрнаступление. И то, что говорил тов. Реммеле, правильно также, если мы, применим эту диалектику и в отношении фашизма. Необходимо лишь несколько подробнее конкретизировать по отдельным странам то, что говорил тов. Реммеле.
Что мы имеем в действительности? На одних участках фронта мы имеем наступление пролетариата — это СССР, на других участках фронта мы имеем наступление капитала при контрнаступлении пролетариата — в Германии, прежде всего — во Франции, Польше, Англии. Но и тут необходимо анализировать подробно каждый отдельный случай, не ограничиваясь только выставлением общего тезиса о перерастании обороны в контрнаступление пролетариата. Наконец, в третьих странах мы имеем наступление капитала при очень слабом сопротивлении рабочего класса, — Югославия, Италия. Говорить серьезно о контрнаступлении можно только тогда, когда оно действительно налицо. Что из того, что мы объявим мировое контрнаступление в то время, когда пролетариат еще недостаточно раскачался для борьбы? От этого никакого контрнаступления не произойдет.
Фашистское движение на деле есть одна из форм наступления капитала в обстановке общего кризиса капитализма и начинающегося разложения правящих классов. А это и делает из фашизма особую, необычную форму наступления капитала.
Фашизм отражает диалектическое противоречие общественного развития. В нем заложены оба элемента — и наступление правящих классов, и их разложение. Иными словами говоря, фашистское развитие может привести и к победе пролетариата и к его поражению. Решает вопрос фактор субъективный, т. е. классовая борьба пролетариата. Ведет ли рабочий класс активную борьбу против фашизма — тем быстрее развиваются в фашизме элементы распада. Отступает ли пролетариат без боя, как, например, в Италии в 1920 году, — тем сильнее выступают в фашизме черты наступления на рабочий класс. Первый путь ведет к победе над фашистской диктатурой, второй — к поражению пролетариата. Тов. Тельман цитировал случай Шервдгера, — очень интересный случай. Несомненно, это признак начинающейся дифференциации в фашистском движении. Но почему; этот процесс начался в Германии, а не в Австрии или Италии? Потому что в течение месяцев наша сильная коммунистическая партия в Германии вела наступательную борьбу против фашизма. Этим она показала силу пролетариата. Завоевать союзников на сторону пролетариата можно только демонстрированием силы пролетариата, классовыми боями и его авангарда — компартии. Мелкая буржуазия привыкла уважать силу.
Ошибка правых в оценке фашизма заключается в том, что они видят в фашизме только обычное наступление капитала, только усиление фашистской реакции. А усиление фашистской реакции они принимают за усиление позиций капитала. Отсюда и выводы, что рабочий класс стал слабее, что он должен отступать, что бастовать во время кризиса невозможно, что с фашизмом нужно войти в соглашение, чтобы избегнуть гражданской войны, т. е. иными словами говоря, это оправдание всей предательской тактики социал-демократии.
Другого рода теоретически мыслимая ошибка — «левая». Эта позиция сводилась бы к тому, что в фашизме видели бы только продукт разложения капитализма. Фашистское движение — это своего рода объективный «союзник» коммунистов, который взрывает устойчивость капиталистической системы, подрывает массовую базу социал-демократии с другого конца, чем коммунисты. Если бы коммунисты стали на эту позицию, они игнорировали бы то важнейшее обстоятельство, что фашизм является и формой наступления капитала. Они считали бы, что появление фашизма свидетельствует только о том, что капитал стал слабее, а пролетариат сильнее. Они приписывали бы фашизму исключительно революционизирующую роль. Отсюда следовал бы вывод, что пришествие фашизма чуть ли не желательно: «чем хуже, тем лучше», — рост фашизма, дескать, подготовляет победу коммунизма.
Такого рода постановка вопроса о фашизме вела бы к пассивности в деле борьбы с фашизмом. И такого подхода у коммунистов, конечно, нет и быть не может.
Разве было бы не тем же самым оппортунистическим фатализмом, если бы мы связывали срыв проведения фашистского вида буржуазной диктатуры только лишь с пролетарской революцией. Значит, частичные бои пролетариата против проводящего фашистскую диктатуру правительства были бы безнадежны, никакого изменения в соотношение классовых сил они не внесли бы. Но чем же тогда эта позиция отличалась бы от позиции Брандлера, если бы коммунисты стали на нее?. Частичными боями можно не только -мешать проведению фашистского вида буржуазной диктатуры, но и успешно бороться против установившейся уже фашистской диктатуры, как, например, в Италии или в Югославии. Мы не говорим итальянским и югославским товарищам, что им нужно свернуться до последнего решительного боя, а критикуем такого рода фаталистические установки, порожденные у некоторых из них сугубо тяжелыми условиями их борьбы. Частичные бои пролетариата не свергнут буржуазной диктатуры, но они дезорганизуют ее, подготовляют ее падение под ударами пролетарской революции, объединяющей эти частичные бои в могучее движение всего рабочего класса и всех трудящихся. Частичные бои, все более учащающиеся и расширяющиеся в своем размахе, не теряющие революционной перспективы, могут заставить буржуазию отступить под натиском пролетариата, ослабить временно фашистский режим, заставить буржуазию пойти на ряд уступок угнетенным классам в надежде спасти господство буржуазной диктатуры. Кризис Матеотти, например, в Италии чуть-чуть не создал такого положения.
Неверно было бы также думать, что фашистский вид буржуазной диктатуры — «последняя политическая надстройка», и что гибель ее, т. е. этой политической надстройки капитализма, возможна только с гибелью вообще капитализма. В Италии так это по всей вероятности и будет. В Испании мы видели и другие пути распада диктатуры Примо-де-Ривера. Нельзя устанавливать такого закона, как равно нельзя утверждать, что повсюду капитализм, прежде чем быть разрушенным пролетарской революцией, должен пережить стадию фашистской формы буржуазной диктатуры. Это опять-таки было бы механизированием диалектических процессов общественного развития. В программной комиссии VI конгресса Коминтерна были голоса, которые отстаивали эту точку зрения. По этой схеме фашизм — какая-то историческая неизбежность, которой пролетариат не может помешать своими боевыми действиями, такая же историческая неизбежность, как монополистический капитализм, империалистическая фаза капитализма и т. д.
В чем выражается конкретно в вопросе фашизма наше отставание? Во-первых, в том, что мы своей пассивностью позволяем буржуазии при сузившейся экономической базе для реформизма, при сузившейся маневроспособноста капитала, в экономической области маневрировать в вопросе парламентаризма, плана Юнга, в вопросе Версаля, протекционизма и т. д. Во-вторых, наше отставание в вопросе фашизма выражается в том, что мы позволяем социал-демократии маневрировать в вопросе форм буржуазной диктатуры. И это сейчас — ее главный маневр целого исторического периода. Социал-демократия стремится отвлечь массы от основных вопросов классовой борьбы и повернуть их к спорам о форме их собственного угнетения — к вопросам, какая форма буржуазной диктатуры лучше: парламентская или внепарламентская. Теория так называемого «меньшего зла», о которой говорили в своих речах и т. Тельман и т. Поллит, это сейчас основной канал парламентских иллюзий масс. Социал-демократия будет маневрировать не сегодня и не завтра только, а в течение целого периода, в течение долгого времени в вопросе ее мнимой борьбы с фашизмом, затушевывая всеми способами тот основной факт, что фашизм и социал-фашизм — лишь две разновидности одной и той же социальной опоры буржуазной диктатуры. Разбить эти иллюзии масс — это значит обеспечить подрыв массовой основы социал-демократии в рабочем классе.
Как можно разбить эти иллюзии в этом основном вопросе? На фактах повседневной экономической и политической борьбы против капитала. В этом сейчас основное звено нашей борьбы с социал-демократией за подрыв влияния ее на массы.
Ошибки в нашей среде, идущие по линии принципиального противопоставления буржуазной демократии фашизму, социал-демократии — партии Гитлера, толкающие коммунистов объективно в лагерь людей типа итальянского либерала Нитти, — самые вредные, губительные для коммунистического движения. Сейчас это — главная наша опасность.
Чтобы разбить теорию «меньшего зла», коммунисты должны разъяснить массам, что вся система буржуазной диктатуры построена на использовании в деле борьбы с рабочий классом и так называемой буржуазной демократии и фашизма. И об этом совершенно ясно говорит программа Коммунистического Интернационала:
«Приспособляясь к изменению политической конъюнктуры, буржуазия использует и методы фашизма и методы коалиции с социал-демократией... для замедления наступательного хода революции».
Отделить эти два метода господства от всей системы буржуазной диктатуры невозможно. Наличие этих двух методов господства позволяет буржуазии маневрировать в течение ряда лет.
«Будь тактика буржуазии всегда однообразна, — говорил когда-то Ленин,— или хотя бы всегда однородна, рабочий класс быстро научился бы отвечать на нее столь же однообразной или однородной тактикой. На деле буржуазия во всех странах вырабатывает две системы управления, два метода борьбы за свои интересы и отстаивание своего господства, причем эти два метода то сменяют друг друга, то переплетаются в различных сочетаниях».
Так же ставит вопрос и тов. Сталин:
«Фашизм есть боевая организация буржуазии, опирающаяся на активную поддержку социал-демократии. Социал-демократия есть объективно умеренное крыло фашизма. Нет основания предположить, что боевая организация буржуазии может добиться решающих успехов в боях или управлении страной без активной поддержки социал-демократии.
Столь же мало основания думать, что социал-демократия может добиться решающих успехов в боях или управлении страной без активной поддержки боевой организации буржуазии. Эти организации не отрицают, а дополняют друг друга. Это не антиподы, а близнецы ...»
Пользование этими двумя методами позволяет буржуазии завинчивать все крепче винт угнетения масс, шантажируя их опасностью «справа» и помогая в то же время социал-демократии выступать в качестве борца за «демократию». Эта игра не нова: она является продолжением традиционной политики буржуазной диктатуры, выдвигавшей в прошлом в соответствии с конкретными условиями, то свое консервативное, то свое либеральное крыло и отвлекавшей тем самым массы от классовой борьбы. Политическая игра с фашизмом дает возможность буржуазии переключить недовольство масс на рельсы борьбы вокруг таких вопросов, как за парламент или против парламента, за Гитлера или за Вельса, за конституцию или против конституции.
Несмотря на трудности, мы должны признать, что отставание компартий — сейчас самая большая опасность, которая угрожает коммунистическому движению. Об этой опасности предупреждал, еще X пленум ИККИ, когда он указывал, что «наибольшую опасность в нынешний период представляет опасность отставания компартий от темпа развития массового революционного движения (хвостизм)».
На деле же наши коммунистические партии в большинстве капиталистических стран еще не перестроились по-боевому, чтобы стать во главе левеющих масс. Многократные решения ИККИ и самих партий о переходе к самостоятельному руководству массовыми боями пролетариата начинают осуществляться только в немногих секциях КИ (Германия, Чехо-Словакия, Польша). Еще многие партии КИ не вышли из агитационно-пропагандистского периода своей деятельности.
Опасность этой диспропорции между объективной обстановкой и слабостью практической и организационной работы компартий усугубляется тем, что рост фашизма и угроза империалистических войн и военной интервенции, против Советского союза крайне сокращают сроки, данные нам для перестройки форм и методов нашей работы» е соответствии с новой обстановкой.
На преодолении отставания должны быть сейчас сконцентрированы все усилия компартий. Под этим знаком и под этим углом зрения во всех компартиях должна быть просмотрена, проверена, прокритикована вся их работа сверху донизу. Каждая ячейка, каждый член партии после этого пленума должны принять самое активное участие в этой большевистской самокритике — самокритике не как покаянии, чтобы завтра снова грешить, а как в боевом партийном деле, имеющем целью улучшить положение, устранить недостатку ликвидировать слабости.
Сейчас вся революционная перспектива связана с преодолением компартиями своего отставания.
Не тем коммунисты будут отвоевывать массы, что будут игнорировать основные лозунги классового врага, противопоставляя им наши абсолютно правильные, но крайне общие положения, повторяемые из года в год, а тем, что мы наполним живым конкретным содержанием наши лозунги революционного выхода из кризиса.
Может ли, например, английская коммунистическая партия, несмотря на свой небольшой численный состав, оставить вне поля зрения протекционистское движение в Англии, захватывающее и многих рабочих, или американская компартия — программу выхода из кризиса американской буржуазии? Могут ли, например, чешские, польские, английские, французские товарищи перед лицом подымающейся в их странах империалистической борьбы против австро-германского таможенного соглашения повторить только то, что сказали германские и австрийские товарищи, заявившие совершенно правильно, что только пролетарская революция может решить вопрос об объединении немецкого населения Австрии и Германии в интересах трудящихся масс? Не ясно ли, что упор —именно агитация этих секций в их отношении к австро-германскому таможенному соглашению— должен быть перенесен на самую беспощадную борьбу против империалистических вожделений их собственной буржуазии. Коммунисты стран-победительниц сделали бы ошибку, если бы вместо борьбы против их собственной буржуазии, в интересах «общей» с немецкими товарищами декларации, повторили бы е иных словах и выражениях заявление немецких товарищей, продиктованное этим последним их революционной борьбой против германской буржуазии. Германские товарищи борются против своего поднимающего голову империализма, а французские, английские, польские, чешские, итальянские и другие товарищи должны бороться против империалистических вожделений их правительств, стремящихся увековечить иго Версаля.
Если мы действительно всерьез ставим перед собой задачу превратить компартии из агитпропов в массовые партии рабочего класса, руководящие его боями, то мы должны переориентировать все секции прежде всего в том направлении, чтобы они стали революционным активным фактором всей политической жизни их страны. Это не значит, чтобы они занимались «высокой политикой», игнорируя будничную работу по организации масс. Это значит, что компартии должны свою агитационную работу приспособлять к тем вопросам, которые выпячивает в данный момент буржуазия в своих классовых целях. Но это значит, что компартии должны давать ответы массам по всем животрепещущим вопросам классовой борьбы, ответы не трафаретные, повторяющие одни и те же формулы, а ответы, продиктованные нашими основными установками, богато насыщенные доступными пониманию масс фактами и опытом их борьбы.
Третий элемент при постановке вопроса революционного выхода из кризиса — это анализ конкретной обстановки, созданной кризисом в каждой отдельной стране, критический разбор тех путей, которые предлагают буржуазия и ее партии в поисках капиталистического выхода из кризиса. А это значит, что например в такой стране как Австрия коммунисты должны показать массам, что в рамках капитализма и версальской системы для Австрии, осужденной на гниение, нет выхода из кризиса, что только при советской системе и социализме — предполагающих упразднение таможенных и государственных границ, на основе создания обширнейшей хозяйственной территории, с разделением труда между различными районами, предполагающих далее уничтожение какой бы то ни было национальной кабалы и всех видов капиталистической эксплоатации, австрийские трудящиеся массы подвинутся из пропасти нищеты и бедствий к новому подъему интеллектуальных и материальных сил немецких трудящихся масс.
Это значит далее, что коммунисты в Англии должны безбоязненно поставить перед рабочим классом вопрос об освобождении пролетарской революции в Англии колоний и доминионов как условия раскрепощения самого английского рабочего класса, как условия внушения доверия к английскому пролетариату и созданному им новому строю миллионов угнетенных трудящихся масс всех рас.
Только на основе такого доверия, быстрого подъема материального и культурного уровня колониальных масс, победы буржуазно-демократических революций и перерастания их в социалистические революции в колониях — социалистическая Англия сумела бы сделать гигантский шаг вперед по пути дальнейшего развития своих производительных сил, ликвидировала бы многолетнюю безработицу и спасла бы себя от будущей империалистической войны и от разгрома в этой войне американским империализмом. Здесь наша партия может смело выступать от имени всех трудящихся масс Англии.
Если бы для капитализма по всем линиям были закрыты все отдушины и все временные выходы, дело пролетариата было бы очень легким. Такого рода «общие» перспективы -вредны, они способны только путать, сбивать с боевой ноги пролетарские массы — на своей спине чувствующие все трудности борьбы — внушением им ложных надежда автоматический распад капиталистической системы. Против этого «революционаризма» мы должны выступить как коммунисты-бойцы, для того чтобы не сеять иллюзий в массах. Мы отвергаем также и другого рода академические перспективы, связанные с утверждением, что каждый циклический кризис неизбежно приводит к революции. Эту постановку отверг II конгресс Коммунистического Интернационала, как слишком схематическую, не отвечающую исторической действительности. Достаточно хотя бы сослаться на конкретный пример мирового кризиса 1873 года, чтобы видеть, что циклические кризисы необязательно приводили к революционным взрывам. Наша революционная перспектива должна исходить из конкретного анализа положения каждой отдельной страны, из учета неравномерного развития капитализма и степени обострения классовых противоречий по отдельным странам.
Мы думаем, что последствием нынешнего циклического кризиса, развернувшегося на основе общего кризиса капитализма, будет неизбежный дальнейший надлом капиталистической системы, начавшийся в октябре 1917 года.
Но мы не можем гарантировать ни сроков этого надлома, ни его размеров; мы можем лишь с известным приближением наметить слабые пункты, где этот надлом скорее всего может произойти. Но то, что мы твердо знаем — что если бы капитализм и выполз из нынешней острой фазы циклического кризиса, он выползет из нее еще более потрясенным, чем после мировой войны 1914—1918 гг.
* * *
Мы, революционеры-большевики, коммунисты-активисты, мы против механической перспективы, сводящейся к общим рассуждениям о том, что у капитализма нет выхода., что аграрный кризис неразрешим в рамках капитализма, что из общего кризиса капитализма неизбежно вырастает революционный кризис, что «нужно держать курс на «общенациональный кризис» в мировом масштабе. Такие общие прогнозы академичны, они похожи на речи пастора о загробной жизни, ибо в них нет элементов конкретности, действенности, борьбы.
Действие углубленного циклическим кризисом общего кризиса будет для капитализма еще более губительным. «Передышка», которую получил бы в этом случае капитализм, отнюдь не прервала бы революционного подъема. Не исключено, что она задержала бы на короткий срок вызревание революционного кризиса, например в Германии, но едва ли бы она задержала его в Индии, Китае и даже в Польше.
В то же время революционный подъем в других капиталистических странах достиг бы еще большей интенсивности в силу того, что капитал постарался бы удержать всеми средствами тот новый жизненный уровень и уровень политических прав рабочего класса, который буржуазия стремится создать для пролетариата -под прикрытием кризиса. А это неизбежно приведет к величайшим классовым конфликтам, еще большего напряжения, чем в настоящее время.
Если коммунисты не используют нынешнего кризиса хотя бы для того, чтобы поколебать основательно позиции капитализма, и его главной социальной опоры — социал-демократии, коммунистическим партиям грозит опасность потери доверия масс к ним как к действительному фактору классовой борьбы. Кто недоучитывает этой опасности сейчас, тот политический слепец. ИККИ не выполнил бы своего элементарного долга, если бы на этом пленуме он «е сигнализировал этой опасности компартиям. Только в том случае эта опасность не будет нам страшна, если рабочий класс будет видеть коммунистов на передовых постах классовых боев в нынешний период. С боями мы, коммунисты, станем более грозной силой для капиталистического мира, чем в период первого тура войн и -революций; только с боя-ми мы будем хоронить влияние социал-демократии в рабочем- классе; с боями мы преградим путь фашистскому развитию; с боями мы преодолеем отставание компартий и приблизим час решающей победы пролетариата.
Товарищи, исторические сроки гибели капитализма в наших руках!
Лозовский (Профинтерн) об итогах Пленума
На протяжении последнего времени были попытки оторвать фашизм от других форм господства буржуазии и выдвинуть лозунг, что главный враг — фашизм. Ну, а там, где фашизма нет, значит, нет и главного врага? Достаточно поставить этот вопрос, чтобы признать неправильность таких формулировок, Главный враг — буржуазия, капитал, независимо от того, в какую государственную форму (буржуазная демократия, конституционная монархия, фашистская диктатура и пр.) эта диктатура капитала облечена.
Этим самым решается вопрос о нашем отношении ко всем буржуазным партиям, включая и социал-демократию. Мы боремся против всех форм и разновидностей буржуазной диктатуры. Мы боремся против всех форм господства буржуазии,
включая и социал-фашистскую, и задача заключается в том, чтобы не дать социал-демократии подменить борьбу против диктатуры буржуазии борьбой только против одной из разновидностей этой диктатуры.
Социал-демократии выгодно проводить принципиальную разницу между фашизмом и буржуазной демократией. Она хочет этим доказать, что буржуазная демократия принципиально отличается от фашизма, иначе говоря, ока хочет доказать, что одна из форм диктатуры, одна из форм эксплоатации и угнетения масс — «демократическая» — лучше другой — фашистской. Мы не можем итти по этому пути. Мы должны разоблачать перед массами эту политику социал-демократии, подготовляющей пришествие к власти фашизма, и доказать массам, что нет принципиальной разницы между буржуазной демократией и фашизмом, так же как нет принципиальной разницы между партиями буржуазии, включая и социал-демократию, и партиями фашистскими.
Ясность в этом вопросе имеет очень большое значение для проведения нашей повседневной политики и для разоблачения политики фашизма и социал-фашизма.
Некоторые товарищи понимают революционный подъем таким образом, что рабочий класс повсеместно переходит в наступление. Сейчас создаются даже на этот предмет новые теории. В этом отношении очень характерна статья т. Давида, появившаяся в «Роте Фане» от 29 марта. Тов. Давид выдвинул теорию о том, что все стачки до мировой войны носили оборонительный характер, а начиная с войны они носят характер наступательный.
Каким образом рабочим удалось только путем оборонительных стачек перейти за сто лет от 15—16-часового рабочего дня к 8—9-часовому, — это нам т. Давид не объяснил. Неправильна теория о том, что все стачки до войны носили оборонительный характер, и еще более неправильна теория, что все стачки рабочих после войны носят характер наступательный. Мы все время говорим о наступлении буржуазии, о наступлении на элементарные жизненные интересы рабочих ведь не для красного словца. Достаточно взять последний год-два, чтобы увидеть, насколько это наступление капитала носило систематический и планомерный характер. Наступление ведется против социального страхования, против рабочего дня, против зарплаты и пр. В ответ на это наступление мы имеем на отдельных участках фронта встречную волну оборонительных и конрнаступательных стачек.
Можно ли сказать, что все стачки «а протяжении последних лет носили наступательный характер? Это означало бы, что буржуазия по всему фронту отступает, а рабочий класс наступает.
Разве таково положение во всех странах? Если взять Англию, Францию, Германию, Польшу, Балканы, Латинскую Америку, Соединенные штаты, Японию — разве можно сказать, что рабочий класс сейчас по всему фронту наступает? Это было бы явным преувеличением и могло бы создать опасную путаницу в тактике наших партий и революционных профсоюзов.
Английская буржуазия требует сейчас снижения зарплаты для всех рабочих; для отдельных категорий рабочих ей уже удалось снизить зарплату. Что же это — оборона со стороны буржуазии или наступление? Германская буржуазия проводит сейчас снижение зарплаты и добивается этого при помощи социал-демократии и реформистских профсоюзов. На отдельных участках фронта мы имеем гигантское сопротивление, контрнаступательные стачки (Берлин, Рур). Но можно ли назвать этот нажим со стороны буржуазии обороной, а потерю рабочими ряда позиций нашим наступлением? Все понятия при такой постановке вопроса перепутываются, т. е. смешиваются соотношения классов в историческом разрезе в эпоху войн и революций с теми непосредственными боями, которые происходят каждый день.
Буржуазия стремится удержать свои позиции и укрепить капиталистический строй, она хочет вернуть общество на старые довоенные рельсы, она хочет увековечить закабаление трудящихся масс. Она консервативна, она стремится удержать то, что она имеет, или вернуться к старым позициям. Так как мировая война и Октябрьская революция потрясли основы капитализма и класс будущего — пролетариат — уже на практике в СССР доказал, что он может существовать и без буржуазии, господствующие классы защищают свои позиций от растущего напора идущего к власти нового класса. В этом, и только в этом, отношении можно говорить об обороне.
Но буржуазия знает старое правило Клаузевица, что наилучшая оборона — это нападение, и она нападает на элементарные интересы рабочих масс, на компартии и революционные профсоюзы, для того чтобы за счет снижения жизненного уровня пролетариата и разгрома революционного движения удержать старые и завоевать новые политические и экономические позиции. Во всяком случае лучше, если мы внесем в понятие оборонительной и наступательной борьбы больше ясности и точности и не будем создавать отвлеченных теорий, которые должны заменить собой повседневную практику.
Надо вещи называть своими именами, давая одновременно отпор тому пораженчеству, которое вносят всякого рода ренегатские поступки, рассматривающие нынешнюю полосу борьбы как сплошное отступление рабочего класса и сплошное наступление буржуазии.
Почему точка зрения сплошного отступления опасна? Потому что она исходит из отрицания наличия революционного подъема и невозможности для пролетариата в период кризиса вести какие-либо бои. Кто отрицает сейчас наличие революционного подъема, — проповедует социал-демократические идейки, — он враждебен Коминтерну и Профинтерну.
Но это не значит, что нужно перегнуть палку в другую сторону и тешиться фразой о том, что мы наступаем по всему фронту.
Возможна ли стачечная борьба в условиях экономического кризиса?
Очень важное место занимает на нынешнем этапе вопрос о значении экономической борьбы в условиях кризиса. Среди ренегатских правых и «левых» групп имеет хождение социал-демократическая точка зрения, что никакая экономическая борьба невозможна во время кризиса. Эта точка зрения просачивается даже в ряды коммунистических партий и революционного профдвижения.
Между тем опыт последних двух лет показал, что такая точка зрения неправильна. Жизнь опровергла эту теорию. Достаточно взять стачку металлистов в Берлине, стачку горняков в Руре, недавние стачки строителей во всей Германии, стачки горняков Южного Уэльса и Шотландии, стачки текстильщиков в Ланкашире, стачки горняков во Франции и т. д., чтобы опровергнуть эту пораженческую точку зрения. Возможны ли стачки во время кризиса? На этот вопрос мы отвечаем: они происходят, причем происходят в таких размерах, что охватывают сотни тысяч рабочих. Но это не мешает пораженцам и пессимистам твердить свое: в период кризиса экономическая борьба невозможна.
В борьбе против этих пораженческих взглядов Коминтерн и Профинтерн выдвинули лозунг: «Экономическая борьба, несмотря на экономический кризис». Часто упор делался здесь на те дополнительные трудности, которые возникают во время экономической борьбы, когда эта борьба развертывается на фоне огромной безработицы. Дополнительные трудности имеются, да имеются также и огромные дополнительные возможности. Ведь не нужно забывать, что нынешний кризис выявил и нечто новое. Крупнейшие стачки в Германии, Англии, Франции вовлекли сотни тысяч рабочих и доказали исключительную солидарность безработных с работающими. Теперь буржуазия не может рассчитывать на массовое штрейкбрехерство со стороны безработных. Кроме того, так как снижение зарплаты, ухудшение условий труда касаются всего рабочего класса в целом, то борьба встречает очень серьезный отклик в массах. Таким образом кроме дополнительных трудностей создаются и дополнительные возможности, и упор нужно сделать не на первом, а на втором.
Отсюда старая формула «Экономическая борьба, несмотря на кризис», должна быть заменена, по моему мнению, более подходящей к нынешней обстановке — «экономическая борьба, потому что кризис».
Но опыт показал еще и нечто другое. Во многих стачках и выступлениях наши организации были захвачены врасплох. Не говоря уже об Англии, где движение меньшинства представляет собой ничтожный фактор в разворачивающейся борьбе, даже в такой стране, как Франция, где мы имеем уже старые революционные профсоюзы, значительная часть стачек вспыхивает стихийно. Серьезной подготовки не ведется, руководство крайне слабо. Это с величайшей ясностью выявилось во время стачки горняков, которая была слабо подготовлена. Стачка горняков во Франции была разбита объединенными силами буржуазии, правительства и реформистов. Но, с другой стороны, мы благодаря частой смене лозунгов, выставлению неправильных лозунгов (однодневная забастовка), не сумели объединить всех готовых к борьбе рабочих и создать широчайший единый фронт против тройственного союза — предпринимателей, реформистов и государства.
Экономическая борьба в условиях кризиса возможна. Это доказано опытом. Но этим же опытом доказаны огромные слабости, проявленные секциями Профинтерна. Какие бы секции и какую бы стачку мы ни взяли — будь то стачка горняков в Шотландии и Южном Уэльсе, стачки металлистов в Берлине и горняков в Руре или стачки горняков во Франции и т. д., — везде и всюду выявились огромные слабости. Правда, количество, размер и характер слабостей различны, но тем не менее они ярко выявились на протяжении последнего года и не могли не обратить на себя внимания пленума.
