ПРОТИВ КАПИТАЛИЗМА, ПРОТИВ ФАШИЗМА
COMINTERN - KOMINTERN - КОМИНТЕРН - КОММУНИСТИЧЕСКИЙ ИНТЕРНАЦИОНАЛ



М.Пантелеев "Агенты Коминтерна"

Глава I. Четверть века Коминтерна
или Шагреневая кожа интернационализма

 

Вопрос о создании нового международного объединения пролетарских партий — Интернационала, в котором не будет места оппортунизму и шовинизму, был официально поставлен Лениным в «Апрельских тезисах» 1917 г. «Надо основывать именно нам, именно теперь, без промедления новый, революционный, пролетарский Интернационал», — утверждал он*.

* Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 31. С. 177.

Всероссийская конференция РСДРП(б), одобрив ленинскую идею, поручила Центральному комитету «приступить немедленно к шагам по основанию Третьего интернационала»*. Эта резолюция стала реально воплощаться в жизнь лишь после Ноябрьской революции в Германии, ставшей для Ленина как бы козырной картой в аргументации в пользу близости всемирной пролетарской революции, в которой российские события являются лишь первым актом. Раз ход истории подтверждал ленинскую логику, то задача сплочения авангарда революционных сил действительно становилась актуальной.

* 10 лет Коминтерна в решениях и цифрах. М.; Л.: Госиздат, 1929. С. 9.

Не случайно ставка делалась прежде всего на германский пролетариат: высоко оценивая его боевой потенциал, руководство большевиков вместе с тем считало Германию наиболее развитой страной Европы, способной «взять на буксир» отсталую Россию. Под впечатлением вестей о волнениях в Берлине Ленин писал 3 октября 1918 г.: «Кризис в Германии только начался. Он кончится неизбежно переходом политической власти в руки германского пролетариата… Теперь даже самые ослепленные из рабочих разных стран увидят, как правы были большевики, всю тактику строившие на поддержке всемирной рабочей революции и не боявшиеся приносить различные тягчайшие жертвы»*. Было создано Бюро РКП(б) по заграничной работе, активизировавшее контакты с зарубежными социалистами, сочувствовавшими «московским экстремистам».

* Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 37. С. 97—98.

Спешно созванный в Москве 2—6 марта 1919 г. Первый конгресс Коммунистического интернационала должен был перехватить инициативу у социал-демократов, организовавших в феврале международную конференцию в Берне с целью воссоздания развалившегося в годы мировой войны II Интернационала. Большевикам было важно не только продемонстрировать, что в важнейших странах Европы и Америки есть силы, готовые следовать их опыту, но и "морально легализовать" своих сторонников перед лицом консолидирующейся социал-демократии. Тем не менее единственная зарубежная компартия, показавшая себя серьезной политической силой — германская, устами своего представителя Гуго Эберлейна (в Москве он конспирировался под псевдонимом Альберт) выступила против немедленного конституирования Коммунистического интернационала. Предложение, мотивировавшееся слабостью коммунистов вне России, под давлением большевиков было отвергнуто.

Первый конгресс Коминтерна принял Манифест, написанный Львом Троцким.

«Эпоха последней решительной борьбы наступила позже, чем ожидали и надеялись апостолы социальной революции, — говорилось в Манифесте. — Но она наступила. Мы, коммунисты, представители революционного пролетариата разных стран Европы, Америки и Азии, собравшиеся в советской Москве, чувствуем и сознаем себя преемниками и вершителями дела, программа которого была возвещена 72 года тому назад. Наша задача состоит в том, чтобы обобщить революционный опыт рабочего класса, очистить движение от разлагающей примеси оппортунизма и социал-патриотизма, объединить усилия всех истинно революционных партий мирового пролетариата и тем облегчить и ускорить победу коммунистической революции во всем мире… Если Первый интернационал предвосхищал будущее развитие и намечал его пути, если Второй интернационал собирал и организовывал миллионы пролетариев, то Третий интернационал является интернационалом открытого массового действия, интернационалом революционного осуществления, интернационалом дела».

Всего лишь через две недели после закрытия конгресса была образована Венгерская советская республика, в апреле советскую власть провозгласили в Баварии, в июне - в Словакии. Казалось, что мировая революция наконец-то становится явью. Подготовленный все тем же Л.Троцким Манифест Второго конгресса Коминтерна, состоявшегося летом 1920 г., утверждал: «Гражданская война во всем мире поставлена в порядок дня. Знаменем ее является советская власть».

Выражая готовнось не только на словах, но и на деле бороться с оппортунистами, делегатыконгресса приняли "21 условие приема в Коммунистический интернационал". Автор документа, председатель ИККИ Григорий Евсеевич Зиновьев, позже, не без утрирования, так раскрыл его смысл: «Во время II Конгресса общее положение … было таково, что принадлежать к КИ считалось тогда модным. К этому стремился каждый более или менее хитрый центрист… Справа у нас действительно были враги. Мы отлично сознавали, что эти хитрые люди проглотят всё, что угодно, лишь бы только пробраться в КИ и саботировать его изнутри. Отсюда — 21 пункт»*.

* Из отчета ИККИ на III Конгрессе КИ.

Седьмой пункт "условий" особо оговаривал необходимость «полного и абсолютного разрыва с реформизмом и с политикой центра». В этом же документе указывалось, что «партии, принадлежащие к Коммунистическому интернационалу, должны быть построены по принципу демократического централизма», ибо «в нынешнюю эпоху обостренной гражданской войны коммунистическая партия сможет выполнить свой долг лишь в том случае, если она будет организована наиболее централистическим образом, если в ней будет господствовать железная дисциплина, граничащая с дисциплиной военной...».

С процитированным пассажем перекликался пункт шестнадцатый: «Все постановления съездов Коммунистического интернационала, как и постановления его Исполнительного комитета, обязательны для всех партий, входящих в Коммунистический интернационал. Коммунистический интернационал, действующий в обстановке обостреннейшей гражданской войны, должен быть построен гораздо более централизованно, чем это было во II Интернационале».

Жесткие организационные принципы и финансовая зависимость от Москвы грозили превратить зарубежных коммунистов в заложников решений Кремля — опасность, становившаяся с каждым годом всё более явной. В то же время благодаря изначально высокому авторитету большевиков среди их сторонников было немало таких, кто с подозрительностью воспринимал любые попытки критического осмысления полученных из Москвы директив.

Несмотря на солидные денежные инъекции и лихорадочную активность, Исполком Коминтерна сумел "обратить в коммунистическую веру" лишь меньшую часть шедших за социалистами рабочих, еще меньше удалось "перековать" анархо-синдикалистов. Из всех европейских стран только в Германиии,Франции и Чехословакии образованные коммунистические партии смогли обеспечить себе массовую базу.

Кремлевские стратеги пытались разуграть и "восточную карту". Однако прекрасно понимая, что азиатов мало интересуют собственно коммунистические идеи, большевики выдвинули на первый план лозунги антиколониальной, национально-освободительной борьбы. Знаковым событием стал в этом плане Съезд народов Востока, организованный Исполкомом Коминтерна в Баку 1-8 сентября 1920 года. В его работе участвовал 1891 делегат (из них 1273 коммуниста) от 29 народностей Позже была образована Антиимпериалистическая лига.

Стремлением размежеваться до конца объясняется и создание Красного интернационала профсоюзов (Профинтерна), чей первый конгресс прошел в Москве 3—19 июля 1921 г.

Наряду с Профинтерном были организованы Международный крестьянский совет (Крестьянский интернационал), Спортинтерн, Антиимпериалистическая лига, Международная организация помощи революционерам (МОПР), Международная организация рабочей помощи, Международное объединение революционных писателей и ряд других организаций, призванных способствовать вычленению из общественно активной части трудящихся «революционного авангарда». В развернувшейся борьбе на уничтожение коммунисты не оставляли нипяди пространства для компромисса.

Вскоре после перехода большевиков к новой экономической политике началась корректировка взглядов руководства Коминтерна на ситуацию в мире. Осознание необходимости уступок рыночным отношениям в России во многом проистекало из констатации слабости революционной волны на Западе. С этой мыслью, однако, не желала мириться влиятельная группа леваков, среди которых выделялся бывший нарком иностранных, а затем военных дел Венгерской советской республики Бела Кун, сочинивший «теорию наступления». Под его нажимом ЦК КП Германии во главе с Эрнстом Ройтером (псевдоним Фрисланд) без особых колебаний принял решение начать немедленную подготовку антиправительственной акции, способной «заставить массы прийти в движение»* . Воспользовавшись приказом оберпрезидента Саксонии Отто Герзинга о введении полиции на предприятия округа Галле-Мерзебург, а также объявлением осадного положения в Гамбурге, коммунисты попытались развернуть широкомасштабные действия, призвав 24 марта 1921 г. к общегерманской забастовке. Будучи совершенно неподготовленным, движение осталось локальным и к 1 апреля заглохло.

* Brouе P. Histoire de l'Internationale communiste. 1919—1943. Paris : Fayard, 1997. P. 213—214.

Несмотря на мартовское фиаско, теория Б.Куна продолжала импонировать многим коммунистам, включая председателя ИККИ Григория Зиновьева и члена Малого бюро ИККИ Николая Бухарина. Неопределенность в расстановке сил вела к осторожности в формулировках подготовительных материалов очередного конгресса III Интернационала.

«Наш Конгресс еще раз наметит более подробную и конкретно ясную и четкую линию, рассчитанную и на более быстрый, и на более затяжной темп пролетарской революции, если окажется, что она пойдет по этому менее желательному для нас пути», — говорилось в письме ИККИ «К III Всемирному конгрессу КИ»*. Более четко мысль об отсрочке мировой революции была сформулирована в выступлениях на конгрессе Ленина и Троцкого.

* 10 лет Коминтерна в решениях и цифрах. С. 54.

«В международном положении нашей республики, — отмечал 5 июля в своем докладе Ленин, — политически приходится считаться с тем фактом, что теперь бесспорно наступило известное равновесие сил, которые вели между собой открытую борьбу с оружием в руках, за господство того или другого руководящего класса, — равновесие между буржуазным обществом, международной буржуазией в целом, с одной стороны, и советской Россией — с другой… Когда мы начинали в свое время международную революцию, мы делали это не из убеждения, что можем предварить ее развитие, но потому, что целый ряд обстоятельств побуждал нас начать эту революцию…

Нам было ясно, что без поддержки международной мировой революции победа пролетарской революции невозможна… Развитие международной революции, которую мы предсказывали, идет вперед. Но это поступательное движение не такое прямолинейное, как мы ожидали. С первого взгляда ясно, что в других капиталистических странах после заключения мира, как бы плох он ни был, вызвать революцию не удалось, хотя революционные симптомы, как мы знаем, были очень значительны и многочисленны, — даже гораздо значительнее и многочисленнее, чем мы думали»*.

* Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 44. С. 34, 36, 37.

 

Центральным событием конгресса стало обсуждение написанных Троцким тезисов о тактике. Сама постановка этого вопроса говорила о намечаемой «смене вех». Был сформулирован новый лозунг «К массам», понимаемый как «завоевание широких масс пролетариата для идей коммунизма»*, и, как следствие, признана необходимость выдвижения переходных требований.

* Третий всемирный конгресс Коммунистического интернационала: Стенографический отчет. Пг., 1922. С. 210.


Последовали и организационные меры: Б.Куна, всё же переизбранного членом Малого бюро ИККИ, отправили работать на Урал, подсластив пилюлю введением в состав Президиума ВЦИК. Из почетной ссылки опальный коминтерновский сановник вернулся лишь в 1923 г.

 

Провозглашенный на III Конгрессе лозунг завоевания масс заставил руководство Коминтерна и РКП(б) по-новому взглянуть на взаимоотношения с европейской социал-демократией. Опыт работы, накопленный в разных странах, прежде всего в Германии, свидетельствовал об усилении в рабочем классе тяги к единству действий. Ответной реакцией стала тактика «единого рабочего фронта», которую еще в феврале 1921 г. предложил член Президиума ИККИ Карл Радек* и которая после дискуссии в большевистском руководстве (оппонентами выступали Зиновьев и Бухарин) была опубликована в виде тезисов Исполкома Коминтерна.

*РГАСПИ. Ф. 326. Оп. 2. Д. 21. Л. 22.

Парадоксально, но решение скорректировать политический курс Коминтерна в сторону большего реализма обосновывалось фантастическим утверждением об обострении мирового хозяйственного кризиса и новом этапе полевения пролетариата: «Если еще полгода тому назад можно было с известным правом говорить о некоем общем поправении рабочих масс в Европе и Америке, то в настоящее время можно безусловно констатировать, напротив, начало полевения»*. С другой стороны, отмечалось, что «под влиянием всё усиливающегося натиска капитала среди рабочих пробудилось стихийное, буквально неудержимое стремление к единству, идущее параллельно с постепенным ростом доверия широких масс рабочих к коммунистам». Поскольку «вера в реформизм надломлена», каждое серьезное массовое выступление, «начавшись даже только с частичных лозунгов, неизбежно будет выдвигать на очередь более общие и коренные вопросы революции».

* Коммунистический интернационал. 1922. № 20. С. 5212.

В этой обстановке коммунисты, идя навстречу желаниям масс и добиваясь единства действий пролетариата, могли, по мнению руководства Коминтерна, не бояться стать заложниками социал-реформистской политики. В конце документа подчеркивалось, что «под единым рабочим фронтом следует разуметь единство всех рабочих, желающих бороться против капитализма — стало быть, и рабочих, идущих ещё за анархистами, синдикалистами и т.п.»

1 января 1922 г. ИККИ обратился с призывом «К пролетариям всех стран за единый пролетарский фронт», в котором речь шла уже не о революции, а о борьбе всех пролетарских сил, «включая христианские или либеральные профсоюзы», за мир и улучшение жизненных условий.

Изменение тактики Коминтерна сделало возможным начать подготовку конференции трех Интернационалов. Речь шла о встрече коммунистов, социал-демократов из II Интернационала и представителей образованного в феврале 1921 г. в Вене так называемого II 1/2 Интернационала, объединявшего центристов. Разумеется, каждая из сторон стремилась использовать завязываемые контакты к своей выгоде.

Лидеры большевиков надеялись добиться если не поддержки, то хотя бы благожелательного нейтралитета социалистов и социал-демократов во время международной конференции в Генуе, а последние, в свою очередь, рассчитывали смягчить советский режим, выговорив послабления для российской социалистической оппозиции — меньшевиков и эсеров.

Поскольку стратегические цели сторон выходили за рамки политики единого фронта, состоявшаяся 2—5 апреля 1922 г. в Берлине встреча представителей трех Интернационалов завершилась без надежды на продолжение. Чтобы не доводить дело до демонстративного разрыва, делегация Коминтерна пошла на уступки. Было обещано не выносить на процессе сорока семи эсеров смертные приговоры и допустить участие представителей II и II Ѕ Интернационалов в судебных заседаниях. Позже II пленум ИККИ на заседании 11 июля одобрил деятельность делегации Коминтерна в Берлине, но Ленин был недоволен, считая, что баланса интересов соблюсти не удалось.

IV Конгресс Коминтерна, открывшийся 5 ноября 1922 г., подтвердил и уточнил тактику «единого рабочего фронта», предложив формулу «рабочего правительства». В документах конгресса отмечалось, что она является неизбежным выводом из тактики единого фронта.

Противопоставляя свою позицию попыткам реформистов создавать коалиционные правительства вместе с буржуазными партиями, Коминтерн подчеркнул, что в качестве агитационного лозунг «рабочего правительства» может применяться почти повсеместно, но как политический — только в тех странах, где соотношение сил между пролетариатом и буржуазией складывается в пользу первого. Таким образом, IV Конгресс связывал возможность создания рабочего правительства с возникновением политического кризиса.

Конгресс дал характеристику ряду возникающих в этом случае правительственных ситуаций. Он назвал «мнимыми рабочими правительствами» правительства типа либерального рабочего или социал-демократического. Указав, что для коммунистов недопустимо участвовать в подобных правительствах — «органах классового сотрудничества», конгресс в то же время отметил, что при некоторых условиях следует оказывать поддержку этим правительствам.

Рассматривая варианты подлинных рабочих правительств, конгресс назвал такими «правительство рабочих и крестьян», заметив, что возможность его появления существует на Балканах, в Чехословакии, в Польше; «рабочее правительство с участием коммунистов», а также «правительство диктатуры пролетариата». Первые два варианта могли стать формой перехода к диктатуре пролетариата.

IV Конгресс был последним, в работе которого участвовал Ленин.

Обострение ситуации в Германии летом 1923 г. возродило в Москве надежду на близкую победу мировой революции. После того как волна забастовок смела правительство Вильгельма Куно, лидер Народной партии Густав Штреземан попытался добиться стабилизации, сформировав в августе кабинет на базе широкой коалиции с участием социал-демократов.

Однако обстановка продолжала накаляться. Галопирующая инфляция привела к тому, что один доллар стал стоить 13 миллионов марок; повсюду образовывались фабрично-заводские советы, в которых стремительно росло влияние коммунистов.

В середине августа Зиновьев подготовил тезисы, которые нацеливали КПГ на захват власти в Германии. Замечания Сталина к зиновьевскому документу акцентировали внимание, с одной стороны, на вероятности войны революционной Германии в союзе с советской Россией против Польши и Франции, с другой — на взаимоотношениях с социал-демократами.

«Нужно прямо указать, — писал будущий “отец народов”, — что лозунг рабочего правительства является лишь агитационным лозунгом, питающим идею единого фронта, что он в своем окончательном виде (правительство коалиции коммунистов и социал-демократов), вообще говоря, неосуществим, что если бы он, паче чаяния, всё же осуществился, то такое правительство было бы правительством паралича и дезорганизации, правительством, обреченным ввиду своей слабости на неминуемое падение в самый непродолжительный срок. Нужно ясно сказать немецким коммунистам, что им одним придется взять власть в Германии»*.

* "Источник". 1995. № 5. С. 117—118.

В ходе обсуждения германского вопроса на заседании политбюро РКП(б) 21 августа все члены этого органа, за исключением заместителя председателя Совета народных комиссаров СССР А.И.Рыкова, высказались за то, чтобы ориентировать немецких коммунистов на вооруженный захват власти. Зиновьев солидаризовался со Сталиным, заявив, что, «если бы вышел блок с социал-демократами в правительстве, это было бы только опасно. Я говорил, что лозунг рабоче-крестьянского правительства — это псевдоним диктатуры пролетариата и исторически это оправдывается. Прямо сказать: “Власть советам”, — нельзя».

За альянс с социал-демократами на правительственном уровне выступал Карл Радек: «Не надо забывать, что резерв социал-демократии еще велик. Именно это оправдывает лозунг “рабоче-крестьянского правительства”, а не то, что лозунг “Власть советам” в Германии депопуляризирован. Мы должны идти на коалицию с левыми социал-демократами»*. И это говорил человек, который еще два месяц назад отстаивал идею альянса с немецкими националистами.

В принятом 22 августа постановлении указывалось, что «на основании имеющихся в ЦК материалов, в частности на основании писем товарищей, руководящих германской компартией, ЦК считает, что германский пролетариат стоит непосредственно перед решительными боями за власть». Отсюда делался вывод о том, что «вся работа, не только ГКП и РКП, но и всего Коммунистического интернационала должна сообразоваться с этим основным фактом»*.

* Политбюро ЦК РКП(б)—ВКП(б) и Европа. Решения «особой папки». 1923—1939. М.: РОССПЭН, 2001. С. 19.

Для координации революционной работы в Германию в октябре были посланы военные и политические специалисты во главе с Карлом Радеком, Георгием (Юрием) Пятаковым и Василием Шмидтом. Назначили даже ориентировочную дату восстания — 9 ноября 1923 г., которую разрешено было корректировать на месте с учетом обстоятельств.

Однако бурная подготовка германского «Великого Октября» обернулась мыльным пузырем, лопнувшим без особых брызг. Руководство КПГ во главе с Генрихом Брандлером, опасаясь изоляции, в последний момент не решилось подтвердить сигнал к выступлению. Только коммунисты Гамбурга, не зная об отмене приказа, 23 октября совершили попытку овладеть городом. Выступление было подавлено войсками. Гуго Урбанс, руководитель местной партийной организации, узнал о начале восстания, находясь в постели. Тем не менее суд приговорил его к 15 годам тюремного заключения.

Фиаско в Германии повлекло за собой изменения в политике Коминтерна. Непосредственным результатом стала перетряска в руководстве КПГ.

На бурном заседании Президиума ИККИ в январе 1924 г. виновниками неудачи были объявлены К.Радек, Г.Брандлер и тогдашний главный теоретик КПГ Август Тальгеймер. По мнению Зиновьева, они «скатились в болото оппортунизма», слепо доверившись социал-демократам и «единому фронту сверху». Провинившихся немецких коммунистов отправили в отставку, вскоре передав бразды правления КПГ Рут Фишер и Аркадию Маслову.

Хотя официально тактику «единого рабочего фронта» никто не отменил, появившийся термин «социал-фашизм» обрекал коммунистов на существование в политическом гетто. Спасало лишь то, что многие иностранные коммунисты отказывались делать из деклараций Коминтерна практические выводы. В российской публицистике встречается мысль о том, что автором сомнительного термина социал-фашизм был Сталин*. Это неверно. Социал-фашизм был запущен в политический оборот благодаря Зиновьеву. Уже на заседании Политбюро РКП(б) 21 августа он говорил о «социал-демократических фашистах», имея в виду часть немецкой социал-демократии. Год спустя термин обрел универсальный смысл.

* См., например: Земляной С. Куда идешь? / Независимая газета. 2000. 5 дек.

Выступая 18 июня 1924 г. на V Конгрессе Коминтерна, Зиновьев заявил: «Самым существенным здесь является то, что социал-демократия стала крылом фашизма. Это большой политический факт»*.

* Коминтерн против фашизма: Документы. М.: Наука, 1999. С. 135.

В статье «К международному положению» Сталин лишь вторил Зиновьеву: «Неверно, что фашизм есть только боевая организация буржуазии. Фашизм не есть только военно-техническая категория. Фашизм есть боевая организация буржуазии, опирающаяся на активную поддержку социал-демократии. Социал-демократия есть объективно умеренное крыло фашизма»*.

* Сталин И.В. Соч. Т. 6. С. 282. Статья была представлена в журнал «Большевик» 20 сентября 1924 г.

Усвоив тезис, Сталин реанимировал его в годы так называемого третьего периода (1928—1933), а начиная с Х пленума ИККИ (июль 1929 г.) использовал в официальной доктрине «всемирной пролетарской партии». Оппоненты отреагировали «методом зеркала»: в 1931 г. самый влиятельный сопредседатель СДПГ Отто Вельс бросил на съезде лозунг, которому суждена была долгая жизнь: «Большевизм и фашизм — это братья». Вся пропаганда германской социал-демократии в начале 1930-х гг. была сфокусирована на «красно-коричневой угрозе».

Неудача в Германии укрепила лидеров РКП(б) в мысли, что ее причины следует искать прежде всего в самом коммунистическом движении, а именно в существовании «уклонов». Поиск виноватых подводил к конкретизации; врагом № 1 был объявлен «правый уклон», хотя порой речь заходила и об опасности «ультралевых» воззрений.

«В течение этого года, — говорил Зиновьев на V Конгрессе Коммунистического интернационала, проходившем в Москве с 17 июня по 8 июля 1924 г., — наша борьба на девяносто процентов должна была вестись против “правых” уклонов… С самого начала я должен признаться: чем больше изучаешь документы наших братских партий, тем более убеждаешься в том, что нельзя недооценивать “правую опасность”, что она больше, чем когда бы то ни было себе представляли; и это не потому, что наши товарищи плохие люди, а потому, что таков настоящий период мировой истории».

Лекарством от выявленного недуга должна была стать «большевизация». Суть идеи состояла в перестройке на базе опыта российских большевиков организационно-массовой работы компартий. Вместо унаследованной от социалистической партии территориальной секции первичной партийной структурой становилась ячейка на производстве. Остатки прежней автономии низовых организаций ликвидировались, и Центральный комитет наделялся всей полнотой политической власти в интервалах между съездами. «Основной парторганизацией … является ячейка на предприятии», — говорилось в Уставе Коммунистического интернационала.

При ЦК создавался вспомогательный аппарат, в том числе нелегальный, работники которого финансировались из партийного бюджета. Партия должна была заботиться о подготовке собственных кадров. Всё это вместе взятое должно было, по мысли руководителей Коминтерна, увеличить «пролетарскую прослойку» в партиях и способствовать превращению последних в организации «профессиональных революционеров», переориентируя с борьбы за избирателей на массовые внепарламентские действия.

Озвученный в начале 1924 г. лозунг «большевизации» стал одним из главных на V Конгрессе КИ. При этом игнорировалась специфика ситуации во многих странах; такой подход к делу сулил не сближение с массами, а отрыв от них.

Более отдаленным следствием неудавшегося «германского Октября» стало появление теории «социализма в одной стране», пропагандой которой начиная с декабря 1924 г. активно занялся Сталин. В своих речах он утверждал, что ситуацию характеризуют следующие обстоятельства: «отлив революции … то, что называется у нас временной стабилизацией капитализма, при одновременном росте хозяйственного развития и политической мощи Советского Союза».

Не отрицая неизбежности мировой революции, Сталин начал трактовать ее как «целый стратегический период, охватывающий целый ряд лет, а пожалуй, и ряд десятилетий». Революционный процесс утрачивал всякие временныґе рамки, превращаясь в набор периодически возникающих ситуаций, благоприятных для ниспровержения капитализма. «Мировое революционное движение вступило в данный момент в полосу отлива революции, причем этот отлив по ряду причин … должен смениться приливом, который может кончиться победой пролетариата, но может и не кончиться победой, а смениться новым отливом, который, в свою очередь, должен смениться новым приливом революции»*.

* Сталин И. К итогам работы XIV конференции РКП(б): Доклад активу московской организации РКП(б) 9 мая 1925 г. // Соч. Т. 7. С. 93.

Неясности международной перспективы Сталин противопоставил оптимистичный взгляд на внутренний потенциал социализма в СССР. По его мнению, партия большевиков могла самостоятельно, «без прямой помощи техникой и оборудованием со стороны победившего пролетариата Запада», несмотря на преобладание в структуре населения мелкобуржуазных элементов, стихийно воспроизводящих капитализм, построить в СССР «социалистическое хозяйство» и даже начать «переход от общества с диктатурой пролетариата к обществу безгосударственному»*.

* Сталин И. Вопросы и ответы. Речь в Свердловском университете 9 июня 1925 г. // Соч. Т. 7. С . 159, 201.

Идеи Иосифа Сталина поддержал начавший претендовать на роль главного теоретика РКП(б) Николай Бухарин, с той лишь разницей, что социализм он собирался строить «черепашьим шагом», дабы не обострять отношений с крестьянством. Сталин, напротив, полагал, что только форсированная, а значит, принудительная социализация способна принести успех, но из тактических соображений временно воздерживался от критики Бухарина.

XIV партконференция, состоявшаяся весной 1925 г., утвердила теоретические изыскания Сталина. Тогда же — без дискуссии — они были «официализированы» Исполкомом Коминтерна.

«Благодаря доктрине Сталина Россия перестала быть простой периферией цивилизованного мира. Именно в рамках ее границ следовало найти и воплотить формы нового общества. Самой судьбой ей предназначалось стать центром новой цивилизации, высшей во всех отношениях по сравнению с цивилизацией капиталистической, столь упорно оборонявшейся в Западной Европе. Эта новая точка зрения отражала, конечно, ожесточение находившегося в изоляции русского коммунизма, но порождала, вместе с тем, заманчивую надежду. Усталая и разочарованная, большевистская Россия замкнулась в своей скорлупе, льстя себя перспективой социализма в одной стране*.

* Deutscher I. Staline: Biographie politique. Paris : Gallimard, 1966. P. 359—360.

Отныне революционную миссию Коминтерна на словах и на деле следовало подчинять интересам Советского государства, его внешней политике. Правда, сам Сталин, думается, вплоть до 1931 г. не был до конца уверен в правильности выбранной стратегии и периодически пытался не без помощи Коминтерна нагнетать напряженность в той или иной стране, прощупывая ее готовность стать новым очагом мировой революции. Не случайно выходивший в отставку с поста наркома иностранных дел Георгий Васильевич Чичерин в подготовленной для своего преемника записке сетовал, что его выступления на заседаниях политбюро ЦК ВКП(б) по вопросам западной политики постоянно отвергались как «нереволюционные»*.

* "Источник". 1995. № 6. С. 100.

Теория «социализма в одной стране» сразу же стала использоваться для борьбы с фракцией Льва Троцкого. Впервые оппозиция заявила о себе 8 октября 1923 г., когда Троцкий в письме членам Центрального комитета РКП(б) подверг резкой критике бюрократизацию партаппарата и отсутствие четких ориентиров в экономической политике. Примечательно, что демарш был предпринят через четыре дня после того, как Политбюро, несмотря на просьбу Генриха Брандлера, отказалось отправить Троцкого в Германию «делать революцию»*. Не исключено, что письмо должно было стать своеобразным способом давления на коллег с целью пересмотреть принятое решение. Но события развивались слишком быстро.

* Политбюро ЦК РКП(б)—ВКП(б) и Европа. С. 23.

Большинство партруководства, сплотившись вокруг Сталина, Зиновьева и Каменева, согласилось развернуть дискуссию по проблемам внутрипартийной жизни, вскоре трансформировав ее в борьбу с «троцкизмом». Письма и статьи Троцкого были представлены как атака против умирающего Ленина и его детища — победоносной партии большевиков. Оппозиционеров и сочувствующих им стали методично снимать с руководящих постов как внутри страны, так и в Коминтерне.

Осенью 1924 г., когда Троцкий публикацией предисловия к III тому своего собрания сочинений спровоцировал новую вспышку фракционной борьбы, вспомнили о его теории «перманентной революции», которую тот сформулировал еще в 1906 г. Противопоставленная идее «социализма в одной стране», она была заклеймена Сталиным как «меньшевистская» и «капитулянтская». Выводы обосновывались обильными цитатами из ленинского наследия. «По Ленину, — писал Сталин, — революция черпает свои силы прежде всего среди рабочих и крестьян самой России. У Троцкого же получается, что необходимые силы можно черпать лишь “на арене мировой революции пролетариата”.

А как быть, если международной революции суждено прийти с опозданием? Есть ли какой-либо просвет для нашей революции? Троцкий не дает никакого просвета, ибо “противоречия в положении рабочего правительства … смогут найти своё разрешение только… на арене мировой революции пролетариата”. По этому плану для нашей революции остается лишь одна перспектива: прозябать в своих собственных противоречиях и гнить на корню в ожидании мировой революции»*.

* Сталин И.В. Октябрьская революция и тактика русских коммунистов // Соч. Т. 6. С. 368.

Осенью 1925 г. правивший большевистский триумвират распался. Против Сталина и стоявшего за ним Бухарина выступили Зиновьев и Каменев, возглавившие так называемую новую (ленинградскую) оппозицию. Ее разгром на XIV съезде РКП(б) вынудил Зиновьева подать 1 января 1926 года заявление с просьбой "если не формально, то фактически" снять его с должности председателя Исполкома Коминтерна. Хитроумная формула должна была обеспечить отступающему Г.Зиновьеву плацдарм для будущей атаки. Делая столь решительный шаг, Зиновьев указывал на зарубежные компартии как на свою потенциальную опору.

Но И.Сталин был кем угодно, только не простаком. Остерегаясь пока публично раздувать конфликт он выбрал тактику "выкручивания рук". 7 января 1926 г. Политбюро ЦК ВКП(б) приняло решение о коллективном руководстве в ИККИ, а Зиновьев, в свою очередь, пообещал не настраивать компартии против сталинской фракции. Все спорные вопросы следовало предварительно обсуждать на заседаниях делегации ВКП(б) в ИККИ, чтобы выходить на заседания Президиума и пленумов ИККИ с единым мнением*.

* Cм.: Ватлин А.Ю. Коминтерн: первые десять лет. М.: РИЦ «Россия молодая», 1993. С. 121.

Г. Зиновьев сохранил пост председателя, но попал под контроль своих оппонентов, составлявших большинство делегации ВКП(б). Однако за миролюбивыми речами скрывалась уже развернувшаяся фракционная борьба, которая из подковерной стадии в феврале переросла в открытое противостояние. В апреле 1926 г. сторонники Троцкого и Зиновьева объединились, создав общий нелегальный фракционный центр. Союз вчерашних заклятых врагов многими советскими и иностранными коммунистами был воспринят не без оснований как беспринципный, что не способствовало укреплению позиций выступавших против Сталина большевистских лидеров.

Теоретическая неопределенность и фракционные склоки в большевистских верхах объясняют многочисленные зигзаги коминтерновского курса в 1925—1927 гг. Особенно бурные споры вызывали деятельность Англо-русского комитета профсоюзного единства (АРК) и китайская политика.

Лидеры большевиков переосмыслили идею единого фронта в Европе. Речь теперь шла о серии маневров, нацеленных на откол социал-демократических рабочих от руководства реформистских партий. Единый фронт признавался уместным при сотрудничестве в низовых ячейках (на производстве), в борьбе против войны, дороговизны и безработицы, т.е. там, где можно было обойтись без прямых переговоров с «социал-фашистскими» вождями.

V пленум ИККИ указал, что отныне необходимо уделить «в сто раз больше внимания» профсоюзам. «Одной из важнейших составных частей учения ленинизма является его учение о работе коммунистов даже в самых реакционных профсоюзах», — отмечалось в «Тезисах о большевизации партий Коминтерна»

В рамках этой политики в апреле 1925 г. по инициативе Москвы был создан Англо-русский комитет. В него вошли секретари ВЦСПС и Генерального совета британских тред-юнионов (последние были членами Интернационала социалистических профсоюзов с центром в Амстердаме).

4 мая 1926 г. в Великобритании началась всеобщая забастовка, в которую включились 5 млн рабочих. ИККИ дал указание английской компартии превратить забастовку из экономической в политическую. Однако уже 12 мая Генсовет пошел на компромисс и завершил стачку. Делегация ВЦСПС признала такой исход неизбежным; в Москве же смотрели на ситуацию иначе.

14 мая Политбюро ЦК ВКП(б) единодушно дезавуировало мнение делегации ВЦСПС, потребовав трактовать окончание забастовки как результат предательства вождей британских профсоюзов. Но если Сталин и Бухарин считали, что АРК сыграл в событиях позитивную роль и его следует сохранить, то мнение оппозиции было противоположным, и она потребовала покончить с этим «орудием британского и международного империализма».

В июле вопрос был вынесен на объединенный пленум ЦК и ЦКК ВКП, где позиция Троцкого и Зиновьева была отвергнута. В своем выступлении Сталин утверждал, что задача АРК «состоит в организации широкого движения рабочего класса против новых империалистических войн, вообще против интервенции в нашу страну».

Второй линией водораздела стала политика Коминтерна в Китае, где бушевала гражданская война, основными противоборствующими сторонами в которой были милитаристские клики и основанная поборником национальной революции Сунь Ятсеном партия Гоминьдан. Укрепившись на юге страны, армия Гоминьдана, возглавляемая Чан Кайши, начиная с лета 1926 г. постепенно продвигалась на север.

Видя в Гоминьдане выразителя интересов антиимпериалистической части национальной буржуазии, Москва заставила Коммунистическую партию Китая в самом начале 1924 г. войти в него на правах фракции.

Проходивший 12 ноября — 16 декабря 1926 г. VII расширенный пленум ИККИ (на котором, кстати сказать, Зиновьев был снят с должности председателя Исполкома Коминтерна), оставил неизменными основные параметры китайского курса, сделав ряд уточнений.

Пленум ориентировал коммунистов на «некапиталистический», иначе говоря, социалистический путь развития Китая. Переход на этот путь мыслился как результат завоевания пролетариатом гегемонии, развертывания аграрной революции и установления «диктатуры пролетариата и крестьянства с антиимпериалистическим содержанием, с национализацией промышленности, национализацией земли»*.

* ВКП(б), Коминтерн и национально-революционное движение в Китае: Документы. Т. 2. Ч. 2. М., 1996. С. 539—540.

Текущий этап китайской революции оценивался как промежуточный на пути к более высокой стадии, когда после постепенного отхода от революционного лагеря большей части крупной буржуазии движущей силой революции станет «блок пролетариата, крестьянства и городской мелкой буржуазии». Китайским коммунистам давались и тактические установки: вхождение в гоминьдановское Национальное правительство с целью поддержки «революционного левого крыла» Гоминьдана, проникновение в правительственный аппарат всех уровней для содействия аграрным реформам, создание крестьянских комитетов как органов сельской власти, вооружение крестьянской бедноты и рабочих, проникновение в армию, превращение Гоминьдана в «подлинную партию народа».

Иными словами, Сталин и Бухарин, главные разработчики китайского курса, по существу настаивали на углублении интеграции коммунистов с аппаратом Гоминьдана.

Левая оппозиция, напротив, с конца августа 1926 г. пришла к выводу, что Китайской компартии следует «претендовать уже в ближайшую эпоху на руководство рабочим движением». На практике это означало, что «Китайская компартия не может уже оставаться пропагандистской группой в составе Гоминьдана, а должна поставить перед собой задачу самостоятельной классовой пролетарской партии… Самостоятельность компартии исключает ее организационное вхождение в Гоминьдан, но не исключает, разумеется, ее длительного политического блока с Гоминьданом». Независимость КПК должна была обеспечить «организационный стержень для масс» в случае поворота «верхушки Гоминьдана направо»*.

* См.: Архив Троцкого. Коммунистическая оппозиция в СССР. 1923—1927. Т. 2. М.: Терра, 1990. С. 57, 98, 192.

Когда 12 апреля 1927 г. Чан Кайши совершил переворот, обрушившись с террором на коммунистов, Троцкий и Зиновьев возложили вину за такое развитие событий на фракцию большинства в ВКП(б), чья «оппортунистическая» политика завела китайскую революцию в тупик. Оппоненты, конечно, отвергли обвинение, назвав его «клеветническим». Что же касается АРК, то он был без лишнего шума распущен в сентябре 1927 г. по инициативе британской стороны.

В ноябре 1927 г. Л.Троцкий, г.Зиновьев и Л.Каменев были исключены из партии. В феврале 1929 г. Троцкого выслали из СССР, а через 11 лет он был убит в Мексике агентом сталинских спецслужб. Зиновьева и Каменева расстреляли в 1936 г. по приговору Военной коллегии Верховного суда СССР.

После изгнания Зиновьева из Коминтерна должность председателя ИККИ была упразднена; появился Политсекретариат, задуманный как коллективный орган. Но фактическим главой Коминтерна вплоть до октября 1928 г. был Николай Бухарин. При нем курс Коминтерна еще больше сдвинулся влево.

Решающим толчком послужили кровавые столкновения рабочих с полицией в Вене 15 июля 1927 г. С точки зрения Бухарина, рабочие Вены стихийно поднялись на восстание не только против буржуазии, но и против социал-демократов. Не даром он толковал о предательской роли лидеров, проигнорировавших призыв коммунистов ко всеобщей стачке.

Новая стратегия нашла свое выражение в формуле «класс против класса», которую придумал кандидат в члены Политсекретариата ИККИ швейцарец Жюль Эмбер-Дро. Разъясняя мысль своего единомышленника, Бухарин в письме компартиям, одобренном Политсекретариатом ИККИ 28 октября 1927 г., выступил против «примирительного отношения к реформизму». Он ориентировал компартии на «решительное изживание парламентского кретинизма и лево-блокистских традиций». Отныне борьба с реформизмом должна была вестись методом "единого фронта СНИЗУ", а не как в прошлом - с помощью "призывов к верхам". Иными словами, стратегия «класс против класса» означала открытое противостояние социал-демократии, ставшей «главной опорой буржуазии» в условиях нового революционного подъема.

На IX пленуме ИККИ, проходившем в феврале 1928 г., решение о «левом повороте» Коминтерна было одобрено единогласно. Однако уже весной блок Бухарина и Сталина дал трещину, и инициатор «левого поворота» превратился в лидера «правого уклона» в ВКП(б), а заодно и в мировом коммунистическом движении. Операция была проделана Сталиным виртуозно; при этом он не только позаимствовал идею о новой революционной волне, требующей борьбы с социал-демократией, но и возродил тезис «социал-демократия — разновидность фашизма», против чего Бухарин возражал.

Оппоненты отреагировали методом "зеркала": в 1931 году самый влиятельный сопредседатель Социал-демократической партии Германии Отто Вельс бросил на съезде лозунг, которому было суждено долгое будущее: "Большевизм и фашизм - это братья". Вся пропаганда германских социал-демократов в начале 30-х гоов была сфокусирована на "красно-коричневой угрозе".

Официально Бухарин был исключен из Политсекретариата ИККИ 25 июня 1929 г., но еще раньше бразды правления перешли в руки верного сталинского соратника В.М.Молотова.

Начиная с XI пленума ИККИ (март 1931 г.) кремлевские стратеги во главе со Сталиным стали умерять революционный пыл зарубежных коммунистов, дабы он не препятствовал предпринимавшимся параллельно попыткам большевиков примкнуть на правах полноправных участников к европейской дипломатической игре. Иначе говоря, начала полномасштабно претворяться в жизнь теория «социализма в одной стране», ставящая превыше всего государственные интересы СССР. Накануне, в декабре 1930 года, В.М.Молотова перебросили на более значимый пост, сделав Председателем Совнаркома СССР. Новым "заведующим делами Коминтерна" более чем на три года сделали Дмитрия Захаровича Мануильского.

Продолжал вовсю эксплуатироваться лозунг «социал-фашизма», имевший, однако, в данном политическом контексте для И.В.Сталина не стратегический, а тактический характер. Ситуация стала меняться лишь после событий февраля 1934 г. во Франции. Тогда успешные совместные акции социалистов и коммунистов, действовавших через головы своих руководителей, остановили вполне реальных фашистов. Видимо, боязнь утратить влияние на массы, а вовсе не поиск естественных союзников для борьбы с фашизмом, как это было представлено кремлевскими пропагандистами, и заставила Сталина пересмотреть курс Коминтерна, В противном случае альянс с вождями социал-демократов был бы испробован гораздо раньше — в Германии, с целью недопущения Адольфа Гитлера к власти. Но позиции КП Германии в 1928—1932 гг. лишь укреплялись*, а неприязнь коммунистических активистов к социал-демократам перевешивала чувства солидарности...

* Макдермотт К., Агню Дж. Коминтерн. История международного коммунизма от Ленина до Сталина. М.: АИРО-XX, 2000. С. 126.

В научной литературе часто утверждается, что недооценка Сталиным силы нацизма способствовала назначению А.Гитлера рейхсканцлером 30 января 1933 г. Скорее, всё было иначе: уверенный в неотвратимости торжества нацизма в Германии, «вождь народов» затеял игру с дальним прицелом, желая обратить усиливающийся фашизм против западных демократий, чтобы добиться их взаимного ослабления.

Только один штрих. Маргарете Бубер-Нейман в своих мемуарах вспоминала, как ее муж, немецкий коммунист Гейнц Нейман, играл летом 1932 г. в Мацесте в городки со Сталиным. «У Неймана плохо получалось, и он вынужден был сносить насмешки Сталина. Нейман попытался придать игре политический характер. Он называл фигуры именами нацистских вождей, и если одна из них падала, он кричал, что теперь упал Геббельс, теперь — Геринг, а теперь — сам Гитлер. Это так сильно раздражало Сталина, что тот вдруг крикнул: “Прекратите, Нейман! По-моему, этот Гитлер чертовски шустрый парень!”»*

* Бубер-Нейман М. Мировая революция и сталинский режим: Записки очевидца о деятельности Коминтерна в 1920—1930-х гг. М.: АИРО-ХХ, 1995. С. 177.

В сталинских расчетах западным коммунистам была уготована роль вспомогательной силы в планируемой с помощью Красной армии развязке. Но раз так, альянс с социал-демократами (и не только с ними) обретал смысл лишь как тактический ход, способный удержать активную часть пролетариата в объятиях Кремля. Пока массы явно не демонстрировали тяги к единству, можно было продолжать «сектантский» курс, тем более что так проще было сохранить свободу маневра и уберечь коммунистов от разлагающего влияния социал-реформизма.

Не следует также забывать, что в Коминтерне существовала группа влиятельных аппаратчиков, с нескрываемым недоверием относившихся к любым проектам сближения с социал-демократической верхушкой (Иосиф Пятницкий, Вильгельм Кнорин, Бела Кун и другие). Не было единодушия и в руководстве многих компартий. И хотя возглавивший в мае 1934 г. Секретариат ИККИ болгарин Георгий Димитров был ревностным сторонником изменения курса Коминтерна, Сталин предпочитал действовать не спеша, осторожно.

Стратегии то явного, то тайного раздувания противоречий между фашистскими (нацистскими) державами и буржуазными демократиями Сталин придерживался вплоть до начала второй мировой войны. Разумеется, из этого не следует делать упрощенный вывод, что VII Конгресс Коминтерна, проходивший с 25 июля по 21 августа 1935 г. в Москве и утвердивший тактику народного фронта, то есть союза не только с социал-демократами, но и с «демократическими буржуазными партиями», был только грандиозным шоу, призванным прикрыть расчеты (просчеты?) хозяина Кремля. Спровоцировав конфликт в коминтерновском руководстве, И.Сталин перевел Пятницкого и Кнорина в аппарат ЦК ВКП(б). В сентябре 1936 г. оказался не у дел Б.Кун. В новом политическом контексте большевикам было легче вести переговоры с западными демократиями, которые теперь были готовы пойти на сближение с СССР. В 1933 г. США наконец-то установили дипломатические отношения с коммунистической Россией, осенью 1934 г. Советский Союз приняли в Лигу Наций, а в мае 1935 г. пакт о взаимной военной помощи связал Москву, Париж и Прагу.

Кстати сказать, VII Конгресс Коминтерна был последним в истории Коминтерна: больше ни конгрессы, ни пленумы ИККИ не созывались.

Двойственным было отношение И.В.Сталина к гражданской войне в Испании. С одной стороны, ему явно хотелось оказать эффективную помощь правительству Народного фронта, с другой — в ситуации, когда западные демократии отвернулись от республиканцев, советский лидер не пожелал увязнуть в конфликте с неопределенным исходом.

Низведение Коминтерна до второстепенного орудия внешней политики СССР позволяло использовать эту организацию как разменную монету в расчетах со странами Запада. Так оно и произошло. Первой в списке стран, ради «дружбы» с которыми Сталин оказался готов пожертвовать Коммунистическим интернационалом, стала нацистская Германия. 23 августа 1939 г. был подписан советско-германский договор о ненападении с секретным протоколом о разграничении сфер интересов двух держав. Сталин отлично понимал, что СССР не готов к большой войне и, желая задобрить своего нового партнера, уже летом 1940 г. помышлял о роспуске Коминтерна.

В апреле 1941 г. вопрос о ликвидации Коминтерна был поставлен перед г.Димитровым более конкретно. Выдвинутое предложение Сталин объяснял необходимостью придать компартиям национальный облик, дабы помочь им решать специфические задачи. Разумеется, это был аргумент для публики, предназначенный закамуфлировать очередной зигзаг в советской внешней политике. Начало операции «Барбаросса» заставило отложить сталинский план. Задачей Коминтерна официально вновь стала борьба против фашизма. Международное объединение коммунистов просуществовало еще два года и было распущено в мае 1943 г. в угоду англо-американским союзникам по антигитлеровской коалиции.

Ликвидируя Коминтерн, Сталин давал ясно понять Западу, что он окончательно порывает с идеей мировой революции и готов проводить традиционную политику разделения сфер влияния*. Выросший из революционного движения масс Государственный интерес, как птенец кукушки, избавившись от раздражающих соседей, стал полновластным хозяином гнезда с названием «реальный социализм». Но могло ли быть по-другому?

* См.: Макдермотт К., Агню Дж. Указ. соч. С. 193.


далее - гл II. "В Ницце арестован чехословак, называющий себя Залевоски, и которого именуют также Абрамович..."