Больше света гласности!

Agitclub || GORBY || Больше света гласности
Камил Икрамов
И пробил час

 

Интересно, в каких случаях – в бытовых или политических – древние римляне прибегали к правилу: «О мертвых или хорошо, или ничего»? Впрочем, восстановлению исторической истины такой подход не содействовал никогда.

Сейчас все понимают необходимость правды без изъятия, полной правды о Великой Отечественной войне, о коллективизации, о двадцатых и тридцатых годах. Но тревожит: чем дальше время от нас, тем больше, выходит, можно о нем сказать, а вот чем оно ближе...

Пишу для «Литературной газеты», поэтому и начну с литературной деятельности главного персонажа этой долгой, тяжкой, для многих трагической истории. Писатель, имя которого не тороплюсь назвать, издавался, переиздавался и переводился на зависть классикам. И вот писателю исполнилось пятьдесят (а было это ровно двадцать лет назад). Газеты, радио, телевидение, «толстые»журналы с «тонкими» наперегонки воздавали хвалу юбиляру.

«...Как хорошо, что нашей действительности и нашей жизни, нашей Родине и нашему труду исполнилось 50 лет. Как хорошо, что более 30 из этих 50 лет Вы все свои силы и жар души, глубокий ум и мышление свое, свет своих очей, все свои мысли и чувства, а также мечты и думы свои посвятили этим задачам... Вы внесли свою лепту в осуществление самых передовых идеалов нашего времени, в борьбу за будущее Вселенной. Вы сыграли достойную своего большого таланта и чистой души роль в развитии художественной литературы и культуры советского народа... Вы так воплотили в себе все лучшие и прекрасные черты своего народа, что достойны зависти Ваши личные, человеческие качества. Это — замечательная скромность и требовательность, трудолюбие и терпение, чистота и заботливость, степенность и, наконец, приятная и подкупающая шутливость... Мы приветствуем пятидесятую весну Вашей жизни. Как говорится в народе: «Будьте живы, пока стоит мир!». И пусть мы будем иметь счастье собирать прекрасные 'цветы из цветника Вашего творчества и составлять из них прекрасные букеты».
Это лишь часть бесконечного поздравления первому секретарю ЦК Компартии Узбекистана Ш.Рашидову, сочиненного министром культуры республики академиком В.3ахидовым и напечатанного тогда в журнале «Гулистан». Прошу простить за давнюю цитату, но, во-первых, двадцать лет не такой уж долгий срок, если это не приговор суда, а во-вторых, и сейчас еще услышишь вопрос: «А знал ли Рашидов о безобразиях? Это мы сейчас знаем все, а тогда?»

Можно, конечно, вообразить, что большому руководителю было недосуг читать все, что пишут о нем в дни юбилея. Но именно это поздравление он читал наверняка, хотя бы потому, что его привел в своем письме к Рашидову известный в Узбекистане партийный работник Расул Гуламов. В письме откровенно и прямо говорилось о нескромности Рашидова, о разгорающейся страсти к показухе, о поощрении очковтирательства. Коммунист надеялся пристыдить и образумить другого коммуниста, с которым когда-то работал вместе.

Нет, Рашидов не внял тому письму, лишь еще больше возненавидел его автора. Он давно ненавидел Расула Гуламовича и, пожалуй, боялся его. Почему? В 1959 году, будучи членом Бюро ЦК Компартии Узбекистана, Расул Гуламович возражал против избрания Рашидова на пост первого секретаря, и его точку зрения разделяла ровно половина состава Бюро.

Небывало долгим было то заседание. Советовались с Москвой, расходились, снова сходились и снова спорили. Сомнения в кандидатуре были серьезные, но… Рашидова избрали. Большинством в один голос. И этот голос подал он сам.

Вряд ли Рашидов читал Макиавелли или биографию Талейрана, вряд ли он вообще хорошо знал историю. Но прошло не так уж много времени, и те, кто голосовал против его выдвижения, стали исчезать с руководящих постов и даже из республики, иных «сплавляли» за рубеж. Тем же, кто не желал примириться, кто продолжал борьбу, приходилось туго. Расул Гуламов, например, остался в республике, пусть и на малозаметной должности, зато сохранил и несгибаемостью приумножил свой авторитет, и это не могло не раздражать набирающего силу Рашидова. К Гуламову подбирали ключи и одновременно сочиняли «компромат», организовывали «несчастные случаи» и одновременно склоняли к сотрудничеству. Сейчас в Узбекистане многие, знающие атмосферу тех лет, удивляются, как он вообще остался жив. И я размышлял над этой загадкой, но пусть читатель с отгадкой меня не торопит.

Досадно, когда по недостатку у редактора политического такта в печать проникает новоявленный термин «узбекское дело». Мы знаем «мултанское дело», «дело Дрейфуса» или «дело Бейлиса», но нет никаких оснований называть происходившее в республике именем целого народа.

Потому что в те десятилетия больше всех страдал народ, простые люди, их дети. Ведь это они оплачивали «теневую экономику», это предназначенные им рубли и копейки изымались для подкупа должностных лиц вверх по лестнице, выходившей далеко за пределы республики.

Давайте помнить лаконичные три строки Постановления ЦК КПСС и Совета Министров СССР от 22 мая 1986 года, отменяющего меры по увековечению памяти Рашидова. В обращении XXI съезда Компартии Узбекистана в ЦК КПСС перечислена часть преступлений, которым Рашидов содействовал: нарушение норм партийной жизни и социалистической законности, взяточничество, очковтирательство, приписки, выдвижение кадров на основе родства, землячества, личной преданности, а нередко из корыстных побуждений.

Рашидов умер в 1983 году, постановление это принято в 1986-м, а в нынешнем году прозвучала наконец с высокой трибуны оценка — «шарафрашидовщина». Она с предельной точностью определяет явление, одной из центральных фигур которого был «новоявленный узбекский хан с партбилетом, золотыми звездами и лауреатскими значками». Эти горькие, но справедливые и своевременные определения прозвучали в недавнем выступлении Председателя Президиума Верховного Совета УзССР Р.Н.Нишанова.

В президиуме собрания, на котором сказаны были эти слова, сидел старый коммунист Расул Гуламович Гуламов, человек, сохранивший свое лицо, не отступивший в борьбе.

- О чем вы думали тогда? — спросил я Расула Гуламовича. — Сколько лет вы ждали, когда победит справедливость...
- А я ведь никогда.не чувствовал себя побежденным. Однажды встретил тогдашнего министра хлопкоочистительной промышленности Усманова. Когда-то знал его хорошо, поэтому сказал: послушай совета старшего, езжай в Москву и покайся, расскажи, как со своим хозяином каждый год приписываете миллион. Иначе рано или поздно тебя снимут с работы, выведут из состава ЦК, исключат из партии, будут судить и расстреляют. Что вы, сказал он, разве могу я пойти против Шарафа Рашидовича? Кто он и кто я? Вот он-то и стал побежденным, когда подчинил себя целиком человеку, истинную цену которому не мог не знать. Пользовался властью, распоряжался огромными средствами, а за его плечами стояла гибель... И даже то, что Усманов немедленно передал Рашидову наш разговор, ничего не смогло изменить, предупреждение сбылось, даже именно в этой последовательности. Они оба, и с ними многие другие, проиграли еще тогда, когда думали, что победили.

Но в голосе Гуламова не слышу торжества — слишком большого горя, слишком большого ущерба стоило утверждение его конечной правоты. И сам я думаю о Рашидове с горечью и без малейшего злорадства. Ведь был когда-то кишлачный мальчик, потом школьник, потом студент. Жизнь дала ему редчайший шанс стать надеждой и гордостью своего народа. Жаль, что он не сумел воспользоваться этим шансом...

Года за два или за три до смерти Ш.Рашидова поздней осенью я улетал из Ташкента. Шел снег, и сотни тысяч школьников, студентов, рабочих и служащих месили грязь в мокрых ватниках на хлопковых полях, выбирая белое из белого... А на всех перекрестках города во всевозможных видах красовалось «6000000» — красиво, гладко, кругло! И я привычно верил в эти цифры, даже в тот тяжелый год.

В аэропорту товарищ, провожавший меня, встретил знакомого, представил — доктор экономических наук, лауреат премии Ленинского комсомола. Просто чтобы поддержать мимолетный разговор, я спросил у него, будет пи в этом году шесть миллионов тонн хлопка.

- Если Шараф Рашидович обещал, обязательно будет, — сказал с усмешкой молодой доктор экономических наук и добавил: — Только ведь это смотря что считать хлопком. На самом деле больше пяти миллионов у нас не бывало.

Скажем прямо, многим рисковал ученый, говоря такое незнакомому в сущности человеку. Но люди больше не могли молчать. А к кому обратиться, с кем разделить тревогу свою и боль? В газету? О тебе же и состряпают фельетон — клеветник, злопыхатель... И делились друг с другом, порой даже малознакомому доверяя больше, чем властям предержащим.

Мой старый знакомый, замечательный сельский учитель Мамаджан Абдурасулов с горечью говорил:
- Дальше так продолжаться не может, Камиль-ака. Дочка моя в педучилище поступила. Приехала на каникулы и спрашивает: «Папа, сколько вы заплатили, чтоб меня приняли?». Я объяснил, что никогда никому не давал взяток. А она: зачем вы говорите неправду, папа? У нас все девочки рассказывают, что за них заплатили по 600—700 рублей.

А студент из Самарканда, которого я и видел-то впервые, рассказывал о том, что у них не только вступительные экзамены стоят денег, но и каждая сессия по таксе пятьдесят рублей за предмет. «И вы тоже платите?» — удивился я. «Нет, я по танку сдаю». — «По танку?» — «Неужели не знаете? С меня не берут, потому что мама сразу выше платит».

Теоретики объяснят, наверное, что минуя стадию капитализма и прямо от феодального строя переходя к социализму, важно не забывать, что сознание масс не может измениться так быстро, как надо бы при таком переходе. Практика это, увы. подтверждает. Не какие-то, а именно феодальные отношения, феодально-байскую мораль насаждали Рашидов и его приспешники по всей социальной вертикали. В вотчину давались колхозы, районы, целые области, учебные и научные институты. Также обстояло дело в литературе, кино, театре, учреждениях культуры...

Жизнь сюжетна, и год назад я снова встретил молодого экономиста, имени которого не запомнил при знакомстве в аэропорту. С ним за это время произошло много чего занимательного. Его назначили проректором по науке Ташкентского института народного хозяйства, а через несколько месяцев ректор и его окружение определили окончательно, что этот человек им не ко двору — не желает принимать как должное четко отлаженную систему взяток, фальсификацию преподавательской и научной работы, семейственность и оголтелый национализм. Никого, например, не смущало, что в институте из 39 заведующих кафедрами 34 — узбеки, двое — корейцы, один — армянин, один — еврей (завкафедрой физкультуры) и один — русский (гражданская оборона). Моего знакомого такой расклад возмутил, хотя он узбек, ибо не все из 34 имели право называться учеными, но многие находились в родстве друг с другом и влиятельными людьми, многие тащили в «свой» институт сыновей и дочек, устраивали «к себе» в аспирантуру...

Сплоченное семейными связями руководство института действовало по испытанной схеме. Последовала серия анонимок, и проректора не только выставили из института, но чуть было не исключили из партии. Только после вмешательства прокуратуры и Минвуза СССР справедливость была наконец восстановлена, да и то не во всем, не до конца. Взаимная «повязанность» — великая сила, кланы разветвлены, корни глубоки. На пленумах ЦК компартии Узбекистана, в центральной и в местной печати неоднократно критиковались люди, отвечающие за образование и культуру. Но гласность тут воспринимается в том смысле, что писатель пописывает, а читатель почитывает. Тут не спешат, выжидают. Мало ли как повернется дело! Перестраиваться эти люди хотят в собственных рядах: то в две шеренги, то в четыре. За чужими спинами легче укрыться.

В марте в Ташкенте на пленуме ЦК было сказано, что среди арестованных за хищения и взяточничество бывшие Председатель Совета Министров Худайбердыев, второй секретарь ЦК Осетров, заместитель Председателя Президиума Верховного Совета Орлов, пять первых секретарей обкомов... Посты крупнейшие, крупнейшими были и злоупотребления. Так что же, вырван корень зла? Но неспроста ведь пленум подчеркнул, что решительная смена кадров и неуклонное привлечение к ответственности коррумпированных должностных лиц есть лишь устранение последствий, но не причин.

Причины — вот всеобщая наша и куда более сложная задача. Особая трудность ее в том, что преступники и их покровители сплочены, как никогда прежде. Это раньше они были самоуверенны и разобщены, ибо верили в безнаказанность. Они могли позволить себе даже междоусобицы, одна областная мафия могла годами враждовать с другой. Сегодня они забыли старые распри и объединяются против общего врага — правосудия, перестройки, против нас с вами.

На днях закончился суд над одним из самых приближенных к Рашидову «бывших»— бывшим первым секретарем Бухарского обкома Каримовым, приговоривший его к исключительной мере наказания — расстрелу. Мой коллега из «Литгазеты» Владимир Соколов, присутствовавший на процессе в Ташкенте, говорил мне: «Процесс этот .станет уроком только тогда, когда все его детали будут преданы гласности. Когда мы сможем оценить не только личность и поведение обвиняемого, но и свидетелей, еще вчера важных и величественных, на глазах превращающихся в трусливых, заискивающих».

Горько, что именно Узбекистан оказался одним из главных полигонов, где испытывало свою силу социальное зло. Горько, что именно здесь утверждались особые принципы в подборе кадров. Надежнейшими оказывались те, у кого рыльце в пушку, за кем есть кое-какая уголовщина. Это делало «кадры» абсолютно управляемыми, пригодными для злоупотреблений в любых масштабах, вызвало к жизни особый вид национализма, замешенный на демагогии и лицемерии, а идеи дружбы народов из реальной жизни настойчиво перемещались в доклады, в роскошный Музей дружбы народов. Странное, согласитесь, словосочетание!

Вскоре после войны я жил в Казахстане, видел в дальних аулах девушек и женщин, у которых в косы вместо мониста были вплетены медали «За отвагу», «За победу над Германией», за Будапешт, Прагу, Сталинград... Вся Европа позванивала в косах возле юрт в пустыне Бетпак-Дала! Видел я и тех, кто принес в пустыню медали. Это были пастухи, пахари, шоферы. А иногда к родственникам-степнякам наезжали столичные гости. Свет вездеходов сиял над степью, гости выходили из машин в модных коверкотовых костюмах и габардиновых плащах. Инопланетяне! От них я впервые услышал высокомерные слова о других нациях, о соседях по региону и о тех, кого война и беда забросили в азиатские просторы. Много позже, работая над романом, я проследил по архивам и старым изданиям истоки буржуазного национализма на окраинах Российской Империи и твердо убедился, что победа Октября в здешних краях была обусловлена концепциями Ленина по национальному вопросу.

Последние десятилетия проблемы интернационального воспитания изучались слишком общо, исследования походили на заздравные тосты. Получалось, будто работы В.И.Ленина по национальному вопросу принадлежат далекому прошлому, а мы можем обходиться цитатами из сталинских речей. Большим «специалистом» по национальным отношениям был Берия, который свои «теории» часто применял на практике.

Выступая против шовинизма, В.И.Ленин не раз подчеркивал, что именно великодержавность продуцирует и провоцирует национализм малых наций. «Нам, представителям великодержавной нации крайнего востока Европы и доброй доли Азии, неприлично было бы забывать о громадном значении национального вопроса — особенно в такой стране, которую справедливо называют „тюрьмой народов"...». Напоминать об общеизвестном неловко, но приходится, ведь эта характеристика национальных отношений в Российской Империи тщательно изгонялась даже из школьных учебников. Есть, видимо, деятели, готовые взять на себя ответственность за царей и полагающие, что искажение прошлого оздоровляет будущее.

Советские люди говорят более чем на ста языках, и в каждом из них слова «национализм» и «шовинизм» имеют негативный смысл, такой же, как «национал-социализм». И все же отсутствие гласности, велеречивое ханжество и тут привели к тому, что многие молодые наши современники оказались невежественны в таком исключительно важном вопросе. Статья в «Московских новостях» справедливо соотнесла беспорядки в Алма-Ате с событиями тридцатилетней давности в Тбилиси. Если бы грузинская молодежь того времени знала правду о Сталине, то никаким провокаторам не удалось бы распалить ее. Та же ситуация недавно в Казахстане — отсутствие гласности и нежелание «ворошить старое» — привела к драматическому результату.

И еще о «национальных привилегиях». Абитуриент, по родству или за взятку поступивший в институт, становился «специалистом», на совести которого человеческие жизни, если у него диплом врача, судьбы людей, если он выпущен юристом, техническая отсталость, если он считается инженером. Однако же, когда дело шло о личном благополучии, эти «специалисты» ни в коем случае не лечились у таких же, как они, врачей, а ездили в Москву и Ленинград. Там же находили они умельцев, готовых написать за них диссертацию, роман... Почему бы и нет, если сам Рашидов был им примером.

Текстологические исследования произведений писателя Ш.Рашидова помогли бы, наверное, определить подлинных авторов, но это тема не для исследователей — для следователей. А следователи в настоящее время заняты другим нашим литератором, поэтом Хайдаром Яхъяевым, бывшим министром внутренних дел, палачом и садистом. Стихи — далеко не самое худшее, что делал министр, ибо стихи за него делали другие, предпочитавшие оставаться неизвестными. Зато известны и даже достаточно популярны люди, писавшие на министерские вирши восторженные рецензии.

Но вернемся к нашим «специалистам». Отмеченные учеными степенями, увенчанные званиями и наградами, они громче всех рассуждали о национальной гордости, а сами охотно пользовались чужим умом и чужими знаниями для раздувания собственного авторитета. Немало умных жуликов и халтурщиков кормилось Узбекистаном, находя здесь щедрое довольствие и почет. Проходимцы паразитировали на "дружбе народов», на них паразитировали местные негодяи. А купно они паразитировали на нашем народе.

- Говорят, у вас один районный деятель при жизни себе гробницу построил не хуже Гур-Эмира? Купол, саркофаг, а в отдельном помещении фотолетопись жизненного пути, начиная с пионерского возраста. Когда же гробница была готова, а помирать указания не было, пристроил тот деятель третье помещение, где оборудовал бар с заморскими напитками. Правда это или сплетни?

Спрашивают, а я не знаю, что и ответить. Сам я в легендарном мавзолее не бывал, тот деятель жив, но сидит далеко-далеко от своей усыпальницы, возможно, и признанной вещественным доказательством по уголовному делу. Что в ней будет теперь, дискотека или музей атеизма — не ведаю.

Слухи! Значит, с гласностью еще не все в порядке, раз им есть место в нашей жизни. И опять говорят мне, пристально глядя в глаза:
- Неужели ты думаешь, что Рашидов об этом знал?

В «своей» республике он знал и контролировал все. И больше всего опасался, как бы кто-нибудь другой не узнал все то, что было известно ему одному. Сделаться его смертельным врагом было просто — только попробуй вынести сор из избы.

Убедившись, что его обращение напрямую к Рашидову не принесло результата, Расул Гуламов написал в Политбюро. Холуи во всеуслышание обещали хозяину поднести на блюде голову смутьяна, опытнейшие интриганы затевали провокации, профессиональные фальсификаторы готовили «досье». Почему же Гуламов выстоял и остался жив?

Гуламов действовал в открытую, он продолжал обращаться в высшие органы партии, добавляя все новые неопровержимые аргументы, не отчаиваясь, но и не озлобляясь. Ничто не могло поколебать позиции коммуниста. Убить его из-за угла — значило вызвать комиссии и проверки из центра, ибо его противоборство с Рашидовым стало общеизвестным фактом. Я знаю крупного ученого, занимавшего высокий административный пост, которого принуждали выступить против Гуламова, но он отказался и попал в длительную опалу. И таких людей было много, потому что всякий, лично знакомый с Расулом Гуламовичем, испытавший на себе влияние его убежденности, даже под чрезвычайным давлением не мог уже пойти против совести.

Пишу о борьбе Гуламова и неотвязно думаю о его антиподе, о Шарафе Рашидове. Как журналист я несколько раз встречался с ним, подолгу беседовал и могу со всей определенностью свидетельствовать, что он был человеком необычайно способным, обладал отличной памятью, умел расположить к себе любого, кто видел его впервые. Путь Рашидова к преступлениям можно расценить как трагедию личности. Если бы изощренный тактический ум Рашидова был в свое время нацелен на шахматы, быть ему гроссмейстером, если не чемпионом. Но он играл совсем в другую игру.

Рашидов чтил силу и презирал демократию, люди были для него «колесиками» и «винтиками», и этот штрих тоже важен для понимания его личности. Думаю, как и неукротимая, самодовлеющая страсть к орденам, медалям, вообще любым регалиям. Увы, каждый орден Рашидова отмечал собою очередные потери узбекского народа и узбекской земли. Его «заслуги» откликнулись ныне миллионами гектаров испорченных солью земель и тысячью уголовных дел, очень высокой детской смертностью и крайне низким потреблением мяса. Его «заслуга» в том, что культура, литература, искусство республики покорно равнялись на его произведения, в свою очередь равнявшиеся в последние годы на «Малую землю» и «Целину».

У истории свой счет. Три года с небольшим тело Рашидова покоилось там, куда его определили подхалимы, — в центре города, справа памятник Ленину, слева улица Ленина, напротив филиал музея Ленина. Верный ленинец — так надо было понимать. Но время пришло назвать все своими именами, и прах «ленинца» пришлось перезахоронить.

Расул Гуламович возглавляет ныне республиканский Совет ветеранов войны и труда, в котором костяк составляют такие же, как и он, принципиальные, непримиримые к недостаткам люди — совесть и мудрость нашего народа.

Жизнь длинна, оказывается. Это открытие каждый делает для себя сам. Жизнь длинна, в ней умещается и наказание порока, и торжество добродетели.

Может показаться, что, говоря о событиях прошлого, только прошлое я и имею в виду. Но феодально-байское сознание живуче, да и только ли у нас? Нынешние баи, правда, не в чалмах и не в парчовых халатах, не на вороных иноходцах ездят. Кто- то метко окрестил их «плейбаями» за расхожие представления о красивой жизни. Идет перестройка, но вот уже кое-кто вновь пьянеет от открывающихся возможностей, напрочь забывает о тех, кто оплачивает его комфорт изнурительной работой в полях, кто более всего сейчас нуждается в справедливых, толковых, ответственных решениях власти. Все ли извлекут необходимые уроки из прошлого — вот в чем в республике коренной вопрос перестройки, вот от чего зависит наше будущее.

Борьба за обновление, за новые кадры в республике идет. Принципы социализма должны восторжествовать во всех сферах жизни, а это значит — каждому по труду и каждому по заслугам. Не всем это по душе, но каждому придется заглянуть в себя и помнить, что перестройке нужны те, кто строит, а не те, кто пристраивается.

Камил Икрамов

«Литературная газета»,
10 июня 1987 года