Борис Славин

ПЕРЕСТРОЙКА ГОРБАЧЕВА И ЕЕ МЕСТО В ИСТОРИИ

Это была антитоталитарная политическая революция, совершаемая во имя социалистических идеалов

Прошлое всегда было основой понимания настоящего и будущего. Это относится и к перестройке, от которой многие политики, историки и идеологи ведут сегодня отсчет современности и ее проблем.

Например, вот как оценивает сегодня перестройку бывший министр обороны России Игорь Родионов: «Нынешние теракты и захваты заложников – порождение «перестройки» и развала Советского Союза, войны за «самостийность» и «незалежность», которую начали национал-сепаратисты и поощряли Ельцин с Горбачевым». Ему вторят авторы программы недавно отколовшейся от КПРФ Всероссийской коммунистической партии будущего (ВКПБ): «Все, что происходит с Россией, является прямым следствием возврата на путь капиталистического развития, превращения ее в сырьевой придаток высокоразвитых стран Запада. Это закономерный результат контрреволюции, которая произошла под флагом обновления советского общества и совершенствования социализма». Похожие мысли развивает в своей книге бывший министр КГБ Крючков и многочисленные сторонники современного национал-патриотического направления. По их мнению, только реализация «мобилизационного проекта» развития страны, подобного сталинскому державному проекту, может спасти современную Россию, как пишет Александр Проханов: «позволит выиграть войну с терроризмом и приступить к послевоенному восстановлению разрушенного народного хозяйства».

Смыкаясь с национал-патриотами в оценке перестройки, наши неолиберальные фундаменталисты и радикал-демократы именуют ее «концом коммунизма», по аналогии с тезисом Фукуямы, «концом истории». Известный либеральный политолог Лилия Шевцова поясняет: Горбачев «разрушил русскую цивилизационную модель как альтернативу либеральной демократии». Ей вторит бывший помощник Ельцина, ныне руководитель исследовательского центра «Индем» Георгий Сатаров: «Мы пережили, а может быть, еще и переживаем революцию, которую начали Вы, Михаил Сергеевич. Это некий факт. Она по форме отличается от Октябрьской и Великой Французской, но это была революция со всеми ее идеологическими и экономическими закономерностями».

В оценке перестройки правые и левые радикалы полностью совпадают, различаясь в том, что одни называют ее «революцией», а другие - «контрреволюцией», как, например, А.Зиновьев. А многие трактуют перестройку сугубо позитивно, как возвращение «заблудшей страны» в спасительное лоно мировой капиталистической цивилизации. Но все сходятся в том, что перестройка Горбачева и «шоковые» реформы Гайдара-Ельцина есть один единый процесс «преодоления» или «разрушения» социализма.

Такие же оценки бытуют среди левых и правых деятелей на Западе, в том числе и принадлежащая отдельным консервативным политикам, которые считают перестройку прямым следствием внешнего давления Запада, в частности США, на Советский Союз, который якобы не мог выдержать гонку вооружений с Западом. Генри Киссинджер считает, что перестройка есть «результат победы Запада в «холодной войне». Аналогичной позиции придерживается и Збигнев Бжезинский.

На мой взгляд, роль внешних факторов в развитии советского общества, конечно, нельзя сбрасывать со счета, но их историческое значение не следует преувеличивать. СССР как военная ядерная держава в 80-е годы был намного сильнее, чем после мировой войны. И хотя бремя гонки вооружений было на самом деле тяжелым для советского народа, считать его непосредственной причиной перестройки есть заблуждение, основанное на абсолютизации роли военной силы в международных отношениях.

Чем же на самом деле была перестройка в истории СССР и для мира в целом? Среди политологов существует мнение, что политика есть сфера весьма тонких отношений сугубо властвующих субъектов, и массы простых людей в ней не играют никакой роли. Версия «квантовой теории» в политике. Но на деле политика есть сфера взаимодействия как раз больших групп людей и их интересов, и если политики этого не делают, то такую политику называют политиканством. Существует легенда о том, что в одном из разговоров Наполеон сказал, что, будь Лейбниц жив, он бы его никогда не принял. На вопрос: почему и за что? он ответил: «За то, что он занимался бесконечно малыми величинами, которые в политике играют ничтожную роль и ими всегда можно пренебречь».

Степин В.С. Петр Первый был более дальновидный. Он не только его принял, но и поручил Лейбницу составить проект Академии.

Славин Б.Ф. Прекрасно. Но я придерживаюсь точки зрения Наполеона, по которой только большие числа и большие группы людей играют основополагающую роль в политике, определяют ход истории. Ведь ход последней не следует рассматривать как простую функцию экономики или идеологии, и политика выступает результатом борьбы различных социальных групп, тенденций и интересов. Как известно, после Октябрьской революции 1917 года и затем острейшей гражданской войны в стране продолжали действовать две характерные тенденции: демократическая и антидемократическая. Демократическая тенденция выражала интересы большинства народа, и я связываю ее с ленинским пониманием ситуации в стране, с переходом к политике НЭПа и осуществлением идей его Политического завещания, где были намечены пути демократического реформирования Советского государства. Другая тенденция - антидемократическая, бюрократическая, тоталитарная, диктаторская (называйте, как хотите) - базировалась на выражении запросов советской бюрократии и маргинальных групп из бывших рабочих, крестьян и интеллигенции. Сталинизм стал представителем и рупором этих слоев, во многом уставших от войны и революции.

В борьбе этих двух социально противоположных тенденций и осуществлялась вся советская история. В итоге, бюрократическая тенденция в форме сталинизма взяла верх над демократической тенденцией, и в стране, начиная с конца 20-х гг., утвердился тоталитарный режим власти. Несколько слов о понятии «тоталитаризм». Обычно им характеризуют не режим политической власти, а социально-экономический строй общества. На мой взгляд, это не верно, и правы американские историки Роберт Такер и Стив Коэн, специализирующиеся на изучении таких исторических фигур, как И.Сталин и Н.Бухарин, считающие теорию тоталитаризма вообще малоэффективным методом исторического познания. Она слишком груба, чтобы на ее основе понять сложную и противоречивую картину советской истории.

Те, кто рассматривает советскую историю в ее русле, как правило, оказываются в положении исследователей, которые подгоняют факты истории под заранее заданную априорную концепцию и не в состоянии увидеть принципиальное различие, например, ленинского и сталинского методов управления обществом или отличить брежневский авторитаризм от хрущевской «оттепели», а горбачевскую «перестройку» - от ельцинских «радикальных реформ».

Политические режимы могут быть одинаковы, а их социальные основы различны, как, впрочем, верно и обратное: одинаковая социальная основа может иметь разную политическую надстройку, разные политические режимы. Сталинский тоталитаризм был явлением сугубо политическим, хотя и охватывал своим влиянием все сферы советского общества. Не случайно «левая оппозиция», выступая против сталинизма, говорила о необходимости свержения сталинизма, а не советского строя, ставя целью восстановить ленинские демократические ценности и политику Октября. Вот эту потребность и выразила перестройка, которую некоторые исследователи назвали «вторым этапом» социалистической революции.

Заслуга Горбачева и его окружения состояла в том, что они раньше других осознали потребность освободиться от тоталитарного режима власти, начав обновление советского общества на принципах демократии и гуманизма, пытаясь трансформировать авторитарную модель «развитого социализма» брежневской эпохи в демократический социализм, или «социализм с человеческим лицом». Отсюда и знаменитый лозунг той поры: «Больше демократии, больше социализма!». И это был не только лозунг: демократии в стране стало гораздо больше, чем было до и после перестройки. В то время многие стали активными сторонниками этого подлинно демократического периода в развитии нашей страны, своеобразной политической весны, и поэт Евтушенко не случайно тогда сказал: «Мы все в партии «Перестройка». Жаль, что сегодня многие из энтузиастов перестройки, поддаваясь влиянию политической конъюнктуры, от нее отказываются.

Нередко говорят о перестройке как о времени упущенных возможностей. Да, в те годы были и упущения, и даже ошибки, но при этом удалось и многое сделать: реформаторы фактически возродили многие элементы политики НЭПа в экономике, начали последовательно двигаться к рынку; удалось добиться свободы слова, отменить цензуру, внедрить плюрализм в политической и духовной сферах, провести альтернативные выборы, разрешить свободный выезд граждан за границу, отодвинуть угрозу ядерной войны, начать процесс всеобщего разоружения и т.д. Все эти факты полностью опровергают не только теорию «упущенных возможностей», но и известную неолиберальную догму о том, что якобы советская система была, в принципе, нереформируема. Напротив, оказалось, что советское общество можно реформировать и возможна его демократизация.

Перестройка была прорывом советского общества к свободе, она фактически продолжила демократические и социалистические преобразования, начатые Октябрьской революцией и прерванные сталинизмом. Перестройка доказала на практике принципиальную и реальную возможность существования модели демократического социализма. В этом и состоит ее историческое значение. Это была революция, направленная против тоталитарного режима власти: не «буржуазная» и не «антисоциалистическая», а антитоталитарная политическая революция, совершаемая во имя социалистических идеалов. Ее конечной целью была социал-демократизация страны, о чем достаточно определенно говорилось в проекте новой Программы КПСС, которую должен был принять ХХIХ съезд, чему, как известно, помешал путч и последующие за ним политические события в стране.

Перестройка развязала инициативу людей, проявив при этом различные социально политические тенденции. Они наиболее наглядно проявились как раз в дни августовского путча 1991 года, когда была совершена попытка вернуть общество к доперестроечным временам и порядкам. Однако большинство сторонников перестройки верили в возможность осуществления модели «социализма с человеческим лицом», в то время как сторонники неолиберального фундаментализма стремились покончить с «социалистическим экспериментом» и предлагали двигаться к капитализму как якобы «высшему проявлению мировой цивилизации». За три дня августовского путча все эти три тенденции проявились особенно наглядно, и я назвал их «тремя поворотами истории за три дня».

Первый поворот истории был связан со взятием власти ГКЧП и отстранением от власти Президента СССР М.Горбачева. Второй поворот связан с активным сопротивлением ГКЧП различных демократических сил, куда входили представители почти всех политических партий и движений, начиная с анархистов и коммунистов и кончая радикал-демократами и национал-патриотами. Это их представители охраняли Белый дом и требовали возвращения к власти президента СССР. Если помните, большинство советских людей тогда пассивно отнеслись и к призывам ГКЧП, и к призывам Ельцина начать всеобщую забастовку. Сегодня некоторые ангажированные идеологи и историки это замалчивают. Последний поворот истории связан с приходом к власти Ельцина и его окружения, сумевших на волне массового демократического отпора ГКЧП буквально подобрать никому не принадлежащую в то время политическую власть.

После краха путча и возвращения из форосского пленения Горбачева на некоторое время устанавливается двоевластие: власть Президента СССР Горбачева и власть Президента России Ельцина, а с роспуском СССР двоевластие исчезает и начинается десятилетний период радикальных реформ, справедливо названный потом «потерянным десятилетием».

Когда Горбачев после возвращения из Фороса понял, что он приехал в «другую страну», то это было жесткой исторической правдой. В конце августа 91-го года сменился не только политический режим власти, но и социальная основа общества, заложенные Октябрем 17-го года. Поэтому правы те, кто считает это время (в зависимости от точки зрения) либо революцией, либо контрреволюцией. Но не правы те, кто пытается отождествить перестройку с ельцинскими реформами, а Горбачева - с Ельциным. Ведь Ельцин и Горбачев противостоят друг другу как в понимании существа реформирования российского общества, так и в методах его реформирования. Помимо того, что эти люди резко отличаются друг от друга в личностном плане (один авторитарен, другой демократичен, один считается только с собой, другой прислушивается к мнению других, один злопамятен до мелочей и не прощает ошибок даже своим прежним единомышленникам, другой готов простить ошибки не только своих друзей, но своих бывших противников), они различны и как политики.

В реформировании советского общества Горбачев исходил не из личных амбиций, а из общественных интересов, исповедуя на деле ценности справедливости, свободы и демократии. В то время как Бориса Ельцина, как показали одобренные им «шоковая терапия» и затем «дефолт» 98-го года, интересы простых людей мало волновали. Он озаботился прежде всего интересами своей «семьи» и связанных с ней кланов. Что бы ни говорили сегодня критики перестройки о недостаточности развития демократии в те годы, она не идет ни в какое сравнение с построенной Ельциным системой олигархического капитализма, нарушениями прав человека, особенно в экономической сфере (право на труд и его своевременное вознаграждение). В стране, по сути дела, утвердился новый авторитаризм, прикрытый демократической риторикой. К сожалению, не ослабели, а даже усилились эти тенденции и при Путине.

История России ХХ века многому может нас научить. Например, мы попытались создать социализм с нечеловеческим лицом, и массы его отвергли; мы создали дикий или варварский капитализм, и он тоже не принимается большинством народа. Следовательно, остается «третий путь», перед выбором которого сегодня стоит Президент Владимир Путин. Либо он пойдет по старой колее неолиберального фундаментализма (о чем свидетельствуют его социальные реформы), либо он, в конце концов, встанет на этот «третий путь», где интересы большинства будут главным ориентиром его политики. В первом случае его ждет незавидная судьба Бориса Ельцина. И лишь во втором случае он сможет претендовать на имя реформатора России.

Прошло 20 лет с начала перестройки. Многие считают, что она и ее идеи навсегда остались в прошлом и уже никогда не будут востребованы. На мой взгляд, это неверно. Еще не вечер: история не сразу делается. То, что не дали доделать перестройке, рано или поздно история доделает.