Еще недавно Тамаре Васильевне было достаточно глянуть на стены своей квартиры на Ленинских горах, чтобы убедить себя, что она преуспела в жизни. Торжественные фотографии и объемные монографии рассказывают, как в течение более полувека она разделяла свое существование с живой советской легендой. Здесь вся жизнь Сергея, мальчика из бедной семьи, с которым она сидела за одной партой в школе № 381 в Москве 30-х годов, ставший благодаря усердию и героизму маршалом Ахромеевым; Дмитрия Язова - одного из двух оставшихся в живых советских маршалов, участвовавших во Второй мировой войне.
За несколько несчастных августовских дней Тамара потеряла все: своего мужа, свою честь, свою страну. Сергей погиб, а "Правда" не удостоила даже некрологом советника президента, бывшего начальника генштаба, маршала Ахромеева. Его не похоронили у Кремлевской стены, как Тамара еще вчера имела право надеяться. Его поспешно похоронили на загородном кладбище. С тех пор Тамара - затворница в своей квартире вблизи Новодевичего монастыря. Тамара больше не открывает свою дверь, не читает газеты, боясь, что у нее отнимут все, даже воспоминания. Она попросила своих зятей вывезти все с правительственной дачи, до того, как эту дачу у нее отберут. Телефон в ее квартире больше не звонит, молчат ее друзья... Как будто все и вся решили соблюдать осторожность. Вряд ли она знает, что Советский Союз, ее родина, перестал существовать...
Чтобы понять, как жизнь из лучезарной эпопеи превратилась в трагедию Тамаре Васильевне достаточно посмотреть на документ. Простой лист бумаги, в самом верху которого твердой рукой выведенены четыре строки: "Я не могу жить, когда моя родина умирает! Все, чему я посвятил жизнь, рушится. Мой возраст, вся моя жизнь дают мне право уйти. Я боролся до конца".
Несколько мгновений спустя маршал Ахромеев, 68 лет, стал вторым из трех самоубийц, которые останутся в Истории неразрывно связанными с тремя жертвами "Белого дома". Да и могла ли История мечтать о лучшем символе, чем эта троица виновных: Ахромеев, военный, Кручина, аппаратчик-партиец, Пуго, кагебист? Эти трое - больше, чем просто люди, они символ трех организаций на службе самой гигантской тоталитарной машины.
"Когда знаешь моего отца, его силу, его уравновешенность, - сказала мне Татьяна, старшая дочь маршала Ахромеева, - его самоубийство остается загадкой". Но когда слушаешь историю этой жизни, которую Тамара рассказывает, воздавая своему мужу посмертную славу, которой он был лишен, нельзя не согласиться с маршалом Ахромеевым, что его поступок логически вытекает из всей его жизни. Жизни крестьянского сына, безотцовщины, который рос на улицах Москвы, пока армия, в 16 лет, не одела и не накормила его. Жизни одного из героев последней войны, который после блокады Ленинграда весил не более 38 килограмм и которому не ампутировали обмороженные ноги только благодаря упрямству старого врача. Начались долгие скитания по военным городкам, отмеченные для Тамары некоторыми вехами. Татьяна, их первая дочь, родилась, когда Сергей командовал батальоном на Дальнем Востоке, в 18 километрах от китайской границы. Наталья, младшая, родилась в Москве, когда ее отцу было присвоено звание генерала. В 1983 году, когда Андропов вручил Сергею маршальский жезл, они вернулись из Кабула, где в течение двух лет Тамара страшно скучала.
Из тех четырех лет, в течение которых Сергей, ставший к тому времени начальником генштаба, командовал четырехмиллионой Советской армией, в памяти Тамары остались, в основном, поездки за границу: в страны коммунистической Европы, на Кубу, в Индию и позже, конечно, в Соединенные Штаты, где в 1988 году Джорж Шульц принимал их на своей калифорнийской вилле.
Тамара считала, что достаточно наслужился Сергей и что ему надо, наконец, уйти на пенсию и писать мемуары. "Я его убедила и в декабре 1988 года он подал в отставку, - рассказывает она, - Но во время прощального приема Горбачев предложил ему пост, которого ранее никогда не было, пост советника президента. Отказываться от назначения было не в характере моего мужа..."
И с этого момента Тамара потеряла покой. Она интуитивно чувствовала, что Сергей не выйдет целым из этого замкнутого круга: лояльно служить человеку, который принялся разрушать ту Красную армию, которую маршал почитал, как собственную мать. Он не против идеи разоружения, но не выносит критики, которая обрушивается на вооруженные силы.
В 1989 г. на Съезде он резко выступает против Сахарова, который обвиняет командование армии в том, что в Афганистане уничтожены советские солдаты, взятые в плен силами сопротивления. А главное, он не может представить Советский Союз иначе, чем Империю, которая попала под угрозу "безответственных сепаратистов". Не все в его окружении так терпеливы... Тамара много раз говорила ему о том, что поборники жесткого курса могут организовать путч: "Что с тобой тогда будет?". Не так давно, когда она опять затронула эту тему, он вспылил: "Хватит об этом говорить, это бесполезно: государственного переворота не будет."
Несчастье маршала Ахромеева, безусловно в том, что он ошибся...
Девятнадцатого числа он был в Сочи, в доме отдыха министерства обороны на Черном море.
"Как всю свою жизнь, каждый день, он встал в 5.30. И пошел искупаться. В 8 часов мы спустились позавтракать. Все говорили нам о перевороте. Сергей почувствовал себя беспомощным, потому что мы были отрезаны от мира, у нас был только телефон. В 16 часов он вылетел в Москву".
По прибытию в Москву он сразу едет на дачу, где расположилась на летний отдых Наталья с семьей. Сменив штатское на военную форму, он едет в Кремль. Что же происходит? Сочувствует ли он путчистам, как утверждают некоторые из них сегодня? Наталья клянется, что нет. "В течение четырех вечеров я не могла с ним поговорить. Он возвращался поздно, обессиленный, пил чай и ложился. Мой отец не тот человек, к которому можно приставать с расспросами. Но 23 августа в пятницу, накануне его смерти, я почувствовала, что ему хочется поговорить. Мы купили большой арбуз, и вся семья его с удовольствием съела. Я спросила его: "Ты всегда говорил, что государственный переворот невозможен. Но он произошел, и твой министр обороны в нем замешан. Как ты это объяснишь? ". Казалось, он задумался и ответил мне: "Я до сих пор не понимаю, как он мог... ".
На следующий день, перед уходом он пообещал моей дочери вернуться после обеда и повести ее на качели. Около 10 часов я позвонила ему в Кремль, чтобы предупредить, что мама достала билет на самолет из Сочи. Он попросил меня сообщить ему, как только она прибудет. Я позвонила ему в 16 часов и затем - в течение всего вечера..."
В 22 часа два охранника обнаружили маршала Ахромеева: он повесился у себя в кабинете. За час до этого Михаил Горбачев объявил о своей отставке с поста Генерального секретаря КПСС и предложил Центральному комитету самораспуститься...
В этот момент Николай Кручина, зав. административным управлением ЦК, уже знал, что в лучшем случае жизнь его не имеет смысла, а в худшем - превратится в ад.
"Горбачев проинформировал его о своей отставке с поста Генерального секретаря за двадцать четыре часа, попросив заранее выплатить наши зарплаты и привести в порядок наши трудовые книжки", - сообщил мне историк Рой Медведев, член Центрального комитета. Николай Кручина не выполнил свою задачу, и большинство аппаратчиков отныне низведено в положение безработных без пособия. Тем не менее, они не обижаются на своего старого администратора: в 5 часов, на следующий день, Николай Кручина - фамилия которого оказалась вещей - выбросился с пятого этажа из окна своей квартиры, на улице Плотникова.
Логика неумолима: для номенклатуры нет места вне Партии...
Кабинет Николая Кручины в Центральном комитете - этом "городе в городе" на Старой площади в пяти минутах от Кремля - сегодня опечатан. Юрий Прошин, специальный уполномоченный российского правительства, устроившись в соседнем кабинете, с улыбкой объясняет, что он "производит ликвидацию предприятия". И какого предприятия! Николай Кручина управлял только в Москве по крайней мере 4500 зданиями - 150000 квадратных метров, 114 издательствами, 81 типографиями, больницами, домами отдыха, теплоходами для круизов.
ПОСЛЕДНИЕ СЛОВА
ПУГО "БЕЛОМУ ДОМУ":
"МЫ СВОЕ УЖЕ
ОТЖИЛИ"
В Москве он заведовал гаражом ЦК на 570 "Волг", только в транспортном управлении штат составляет 1400 человек. В своем "шестиэтажном царстве" нам открывается удивительный мир, населенный любезными чиновниками - настоящими знатоками красного дерева, которые изъясняются наиболее ортодоксальным "дубовым языком". Может быть поэтому, когда этих бюрократов, лишают "портфеля", они становятся тем, кем они всегда и были: посредственностями, у которых одна забота: спасти все, что можно: горшок с цветком, баночку варенья...
"Когда я им сказал, что пора освобождать помещение, - говорит Юрий Прошин, - некоторые потребовали объяснений. Я им сказал: "Хорошо, я готов с вами поговорить, но боюсь, что беседа затянется, и ваши продукты в холодильнике, испортятся... ". Такой язык они сразу поняли: больше вопросов ко мне не было". Некоторые, такие как Галина, секретарша Кручины, охотно объясняют преимущества своих хороших отношений с начальством: благоустроенная квартира, место в больнице.
"Я не предатель и не заговорщик, - написал Николай Кручина перед тем, как покончить с собой. - Я - трус". По крайней мере, ему нельзя отказать в том, что он трезво оценивал себя.
Борис Пуго не оставил записки потомству; это, очевидно, отпечаток его профессии: всю свою карьеру бывший министр внутренних дел сделал в КГБ. Виктор Ерин, заместитель нынешнего министра внутренних дел России, говорит, что он моментально все понял, когда вместе с тремя следователями он позвонил в дверь маленького дома на улице Рылеева, наутро после провала путча. Десятью минутами раньше они нашли Бориса Пуго, благодаря уловке, которой не побрезговал бы и сам бывший глава КГБ.
Перебрав в уме все места, где мог бы скрываться путчист, и так и не остановив свой выбор ни на одном из них, они еще раз позвонили ему по телефону, подождали два гудка, положили трубку и тут же перезвонили еще раз. Трубку снял сам Пуго. "Мы подождали целых пять минут и приготовились было выламывать дверь, но тут нам открыл тесть Пуго, полуглухой глубокий старик. Я спросил у него: "Что-то случилось?" Он утвердительно кивнул. В комнате на полу около двери лежала жена Пуго, изуродованная, но живая. Министр внутренних дел лежал на кровати в спортивном костюме: он агонизировал. Я вспомнил одну из его фраз. Я говорил с ним по телефону накануне, около 8 часов, когда ситуация начала коренным образом меняться. Он хотел убедить меня не мобилизовывать курсантов военных училищ России для защиты "Белого дома": "Вы понимаете, - сказал он мне, - это молодежь. Мы не имеем право распоряжаться их жизнью. Вы и я - это другое дело, мы свое уже отжили... ".
Наверное, именно это объединяло трех самоубийц, решившихся на этот шаг после провала путча, именно в этом была их общая драма: они свое уже отжили... До самой смерти они оставались верными своим идеям. Но советские люди не забывают, что есть тысячи бывших руководителей, которые страдают от порока, ставшего сегодня неизлечимым: они, эти руководители, принадлежат эпохе, отошедшей в прошлое.
Наш специальный корреспондент
МИШЕЛЬ ПЕЙРАР
журнал "Пари Матч" (Франция)
