II.
Я проехалъ къ главному штабу. Онъ расположенъ, какъ-известно, справа отъ Зимняго Дворца, если стоять къ последнему лицомъ.
Подъехалъ, вышелъ изъ автомобиля, подошелъ къ подъезду и... все понялъ.
У подъезда не было никакой охраны. Каждую минуту въ подъездъ входили и выходили изъ него по одиночкъ и группами военныя лица всехъ чиновъ и родовъ оружия. Дверь его казалась настежь открытой и только колебанiями своими выдавала, что она не открыта, а постоянно открывается, не успевая закрыться. Я вошелъ, никто меня не зналъ, но никто не спросилъ меня при входъ.
По лъстнице въ два марша непрерывно подымались к спускались солдаты, офицеры всехъ чиновъ, ръже юнкера. Лица хлопотливыя и сосредоточенно-встревоженныя.
Все ли это „свои"? Сколько здъсь большевиковъ? Ихъ можетъ быть сколько угодно. Входи и... бери.
Они потомъ такъ и сделали: вошли и сели, а те, кто тамъ сидели, встали и ушли — штабъ былъ занять...
Поднялся во второй этажъ. На площадки у средней двери — юнкеръ съ ружьемъ, на которое, держа его за штыкъ правой рукой, опирается какъ на палку... Онъ могъ быть и безъ ружья, а хорошая палка была бы удобнее. Спрашиваю:
— Не знаете-ли, где здесь министръ-председатель?
Отвечаетъ любезно:
— Извините, не знаю. А вотъ пройдите къ дежурному офицеру, сюда — налево, онъ вамъ скажетъ.
Вхожу. Большая, плохо освещенная комната. Прямо противъ входной двери окно, по стенамъ съ двухъ сторонъ двери. По средине большой столъ, на немъ бумаги въ полномъ безпорядке. За столомъ, никого. Черезъ комнату проходятъ постоянно военные люди въ пальто и безъ пальто, въ шапкахъ и безъ шапокъ, - черезъ входную дверь и черезъ двери изъ внутреннихь помещенiй, приходятъ, проходятъ, уходятъ,— съ бумагами и безъ бумагъ.
Меня не знаютъ. Я здесь — чужой. Но не обращаютъ никакого вниманiя. Вскинетъ глазомъ иной и спешно идетъ дальше...
Я могу взять съ этого стола бумаги, сложить ихъ, не спеша, и унести, положить въ любое мъсто бомбу; на стъне наклеить призывъ къ сверженiю правительства...
Проходить какой-то генералъ, читая на ходу бумагу. Останавливаю вопросомъ, не знаетъ-ли онъ, въ какомъ помещенiи въ штабе находится министръ-председатель. Остановился, поднялъ голову, взглянулъ поверхъ очковъ взглядомъ человека, котораго только что разбудили, но онъ еще не пришелъ въ сознанiе, и резко буркнулъ:
— Не знаю-съ! Спросите дежурнаго офицера, — и пошелъ.
Потомъ вдругъ остановился, обернулся, опять взглянулъ поверхъ очковъ, но взглядомъ человека, котораго осенила неожиданная, но властная мысль, и сказалъ раздраженно:
— А шапку, знаете ли, не мешало бы снять!..
Это было резонно. Я снялъ шляпу и вышелъ опять на площадку, ръшивъ пройти прямо въ кабинетъ начальника штаба. Спросилъ юнкера — гдъ. Указалъ.
Подошелъ къ двери кабинета. Доложить, конечно, некому.
По коридору снуютъ люди непрерывной чередой, впередъ и назадъ, но у двери начальника штаба нътъ никакого караула, даже нетъ никого, кто бы могъ доложить...
Можно войти въ кабинетъ безпрепятственно группой и, войдя безшумно, сказать спокойно: „вы начальникъ главнаго штаба?... Объявляю вамъ, что вы арестованы"...
Я нажалъ ручку двери и вошелъ въ кабинетъ безъ доклада.
Прямо противъ двери, лицомъ къ ней, спиной къ окнамъ стояли Керенскiй, Коноваловъ, Кишкинъ, генералъ Багратуни, адъютанты Керенскаго и еще кто-то, мнъ незнакомые.
Одинъ высокiй бритый съ лицомъ иностранца что-то говорилъ Керенскому.
Керенскiй былъ въ широкомъ серомъ драповомъ пальто англiйскаго покроя и въ серой шапке, которую онъ всегда носилъ — что-то среднее между фуражкой и спортивной шапочкой.
Лицо человека, не спавшаго много ночей, бледное, страшно измученное и постаревшее.
Смотрелъ прямо передъ собой, ни на кого не глядя, съ прищуренными веками, помутневшими глазами, затаившими страданiе и сдержанную тревогу.
Подалъ мне руку, взглянувъ разсеянно и мелькомъ.
Я поздоровался съ Кишкинымъ и Коноваловымъ.
Было очевидно, что я пришелъ къ концу какой то беседы, хотя было только 10 часовъ, и что Керенскiй куда-то собирается ехать одинъ: и Кишкинъ, и Коноваловъ были безъ верхняго платья.
— Въ чемъ дело? — обратился я къ Коновалову вполголоса.
— Плохо! — отвътилъ онъ, глядя на меня поверхъ пенснэ.
— Куда онъ ъдетъ?
— На встречу войскамъ, которыя идутъ въ Петроградъ на помощь временному правительству. Въ Лугу. На автомобиле. Чтобы перехватить ихъ до вступленiя ихь въ Петроградъ и выяснить имъ положенiе прежде, чемъ они попадутъ сюда — къ большевикамъ.
— На встръчу войскамъ, идущимъ сюда на помощь временному правительству? А въ Петроградъ, значить, нетъ войскъ, готовыхъ защищать временное правительство?
— Ничего не знаю! — Коноваловъ развелъ руками.
— Плохо, — прибавилъ онъ.
— И какiя это войска идутъ?
— Кажется, батальонъ самокатчиковъ.
Поистинъ плохо, если въ день несомненной опасности военнаго возстанiя въ Петрограде для защиты временнаго правительства и государственная порядка надо ехать въ Лугу на встречу... батальону самокатчиковъ.
Кто-то доложилъ, что автомобили поданы. Оказывается, одинъ изъ двухъ автомобилей былъ предоставленъ Керенскому, по его просьбе, однимъ изъ союзническихъ посольствъ: по-видимому, автомобильная база уже не была въ распоряженiи правительства.
Керенскiй наскоро пожалъ всемъ руки.
— Итакъ, вы, Александръ Ивановичъ, остаетесь заместителемъ министра-председателя, — сказалъ онъ, обращаясь къ Коновалову, и быстрыми шагами вышелъ изъ комнаты...
Съ этого момента мы больше не видели Керенскаго...
— А мы куда? — спросилъ я, обращаясь къ Кишкину и Коновалову.
Мы немедленно и согласно решили, что должны созвать сей же минуту всехъ членовъ временнаго правительства и обсудить положенiе.
III.
Сели въ мой автомобиль — онъ, действительно, оказался очень нужнымъ намъ, потому что былъ у насъ единственнымъ — и проехали въ Зимнiй Дворецъ къ Салтыковскому подъезду, который выходитъ въ садъ при Зимнемъ Дворце.
Изъ огромной прихожей черезъ смежную съ ней комнату слева — лестница, вся клетка которой по стенамъ была убрана гобеленами, вводить во второмъ этаже въ очень широкую внутреннюю залу — коридоръ, съ верхнимъ тусклымъ освещенiемъ и галлереями наверху.
Направо отъ входа въ этотъ залъ и коридоръ была поставлена временная, очень высокая перегородка, отделявшая. отъ левой части зала лазаретъ для раненыхъ воиновъ.
Налево отъ входа съ лестницы, въ конце зала, лежалъ. путь въ малахитовый залъ, где происходили заседанiя временнаго правительства, черезъ три зала.
Малахитовый залъ всеми своими огромными окнами выходить на Неву. Остальныя помещенiя: канцелярия временнаго правительства и кабинеты министра-Председателя и его заместителя доходили до угла дворца, выходящаго къ Николаевскому мосту, и занимали часть стены по саду, противъ адмиралтейства.
По телефону стали созывать всехъ членовъ временнаго правительства.
Все съехались, кроме С. Н. Прокоповича, который, какъ оказалось, былъ въ это время арестованъ, долго возился, пока ему удалось освободить себя изъ-подъ ареста, и когда получилъ свободу передвиженiя, уже не могъ попасть въ Зимнiй Дворецъ.
Собралась канцелярiя, кроме правителя дел канцелярши временнаго правительства А. Я. Гальперна, который совсемъ не былъ въ Зимнемъ Дворце 25 октября и не посещалъ заседанiя временнаго правительства съ 9 по 16 ноября, происходившихъ после переворота.
Председательствовалъ А. И. Коноваловъ.
Заседанiе было открыто въ составе, кроме Коновалова и меня: министра иностранныхъ дел Терещенко, министра внутреннихъ дъл Никитина, министра военнаго Маниковскаго, министра морского Вердеревскаго, министра народнаго просвещенiя Салазкина, министра труда Гвоздева, министра финансовъ Бернацкаго, министра призренiя Кишкина, министра исповеданiй Карташева, министра путей сообщенiя Ливеровскаго, председателя экономическаго совета на правахъ министра и члена временнаго правительства Третьякова, государственнаго контролера Смирнова, министра земледелiя Маслова.
На заседанiи въ первую же очередь было установлено что вооруженное выступленiе большевиковъ осуществляется и прiурочивается, какъ къ центру, къ главному штабу и Зимнему Дворцу. По Мойке, къ площади и съ набережной стягиваются красногвардейцы и разныя полковыя части. Мосты, разведенные ночью по распоряженiю временнаго правительства, наведены.
Въ виду отъезда Керенскаго, надо было уполномочить кого-нибудь изъ членовъ временнаго правительства для непосредственнаго политическаго руководства въ главномъ штабе обороной Петрограда и подавленiя организующегося выступленiя на правахъ какъ-бы генералъ-губернатора Петрограда. Опускаю подробности недлинной беседы. Существенно только отметить следующее.
Никто изъ членовъ временнаго правительства не заблуждался относительно размеровъ грозящей опасности. Необходимость и цель отъезда Керенскаго, и все, что предшествовало этому дню, и наростающiя событiя дня делали опасность значительной и вполне реальной.
Степень разложенiя петроградскаго гарнизона въ общемъ была известна временному правительству, такъ же точно, какъ и флотскихъ частей, хотя руководящiй органъ центро-флота стоялъ, повидимому, на позицiи защиты временнаго правительства и на той же позицiи держались казачьи части, военныя училища и, какъ говорили безъ достаточной определенности, и некоторыя части гарнизона.
Положенiе было угрожающимъ, но не казалось еще окончательно определившимся: могъ, казалось, создаться переломъ въ любую сторону въ зависимости отъ хода событий.
Решительныя и успъшныя действiя противъ выступленiя большевиковъ, казалось, могли вывести изъ состоянiя нерешительности и колебанiй казаковъ и кое-какiя части гарнизона, а, также центро-флотъ, но непременно успешныя. Было ясно, что ни инициативы, ни даже ответственнаго активнаго выступленiя эти части на себя не возьмутъ.
Солдатская масса была всюду ненадежна въ лучшемъ случае.
Офицеры всемъ ходомъ описанныхъ выше событiй после корниловскихъ дней, чувствовали себя оскорбленными, и еще более отрезанными отъ солдатъ, а временному правительству и въ решимость его не верили.
Съ чувствомъ недоверия и обиды относились къ временному правительству и казаки, вследствие калединскаго дела.
Многiе думали — все казаки. Будущее доказало, что только казачье офицерство, рядовые же казаки, какъ и все солдаты, просто склонны были къ большевизму, что въ то время еще пока не вполне определилось, но что вполне хорошо понималъ, какъ оказалось впоследствии, только одинъ человекъ — генералъ Калединъ.
Таково было положенiе...
Уполномоченнымъ отъ временнаго правительства по охране Петрограда былъ назначенъ Н. М. Кишкинъ. Въ его непосредственное распоряженiе поступали все вооруженныя силы столицы.
Н. М. Кишкинъ назначилъ своими помощниками инженеровъ Пальчинскаго и Рутенберга.
Указъ временнаго правительства о назначенiи Н. М. Кишкина былъ тотчасъ же составленъ и подписанъ всеми членами временнаго правительства.
Н. М. Кишкинъ удалился въ помъщенiе главнаго штаба. Все остальные члены правительства остались въ Зимнемъ Дворцъ.
Было составлено и сдано въ печать обращенiе временнаго правительства къ населенiю. Оно разъясняло положенiе вещей и призывало населенiе къ защите государственнаго порядка и законнаго всенародного правительства (которое можетъ сдать свои полномочiя только учредительному собранiю) противъ выступленiя большевиковъ, имеющаго очевидною целью насильственно захватить верховную власть вопреки воле народной и въ нарушенiе суверенныхъ правъ учредительного собрания.
Затемъ былъ поставленъ вопросъ, какъ должно себя дальше вести временное правительство: могутъ-ли члены его разойтись по своимъ ведомствамъ, или положенiе таково, что временное правительство должно продолжать непрерывно свое засъданiе впредь до разръшенiя кризиса.
Только двое высказались за то, что все возможныя меры приняты, и потому члены правительства могутъ разойтись по своимъ министерствами.
После непродолжительнаго обмена мненiями, и они присоединились къ решенiю большинства, что положенiе настолько серьезно, что временное правительство не выполнить своихъ обязанностей, если не останется въ Зимнемъ Дворце въ полномъ составе и не объявить свое заседанiе непрерывнымъ до окончательнаго разрешенiя кризиса.
IV.
Часовъ до 4-хъ доступъ къ Зимнему Дворцу былъ еще возможен. Дважды приезжалъ къ намъ товарищъ министра финансовъ А. Г. Хрущовъ. Былъ еще кто-то. Кажется, В. Д. Набоковъ.
Спустя полтора или два часа послъ своего ухода въ главный штабъ къ намъ пришелъ оттуда Н. М. Кишкинъ. Его сообщенiе характеризовало положенiе, какъ неопределенное.
Более оптимистично было сообщинiе Пальчинскаго. Онъ допускалъ, что большевики не перейдутъ въ открытое наступленiе, что все можетъ ограничиться лишь угрозой съ цълью насъ терроризировать, что стягиваются пока, главнымъ образомъ, красногвардейцы, что, въ случай необходимости, можно будетъ безъ труда разогнать ихъ. Главный штабъ "на готове", и Зимнiй Дворецъ охраняется.
Какiя же воинскiя части были въ распоряженiи временнаго правительства — на охрану его и Петрограда?
Точныхъ сведенiй не было. Это странно, а между темъ это такъ. Мы точно не знали, подъ чьей защитой новый российскiй государственный строй.
Моя память сохранила такiя сведенiя: по две роты отъ двухъ военныхъ училищъ, кажется, Павловскаго и Владимiрскаго; две роты Оранiенбаумской школы прапорщиковъ; две роты Михайловскаго артиллерiйскаго училища съ шестью пушками; какая-то часть женскаго батальона и две сотни казаковъ.
Кемъ даны были эти сведенiя? Не помню, но помню, что точнаго ответственнаго доклада представителей военнаго командованiя временному правительству сделано не было.
Ни отъ кого нельзя было добиться, каково настроенiе и отношенiе къ событiямъ дня остальныхъ войскъ — пехотныхъ, кавалерiйскихъ, артиллерiи и спецiальныхъ командъ — пулеметной, броневиковъ.
— Настроенiе неопределенное, но сочувствiе правительству, — говорили одни... Кто? Не знаю. Это не былъ докладъ кого-нибудь, кто имелъ бы въ рукахъ проверенныя данныя, сообщалъ бы сведенiя, которыми можно было бы руководствоваться.
И тогда, въ тотъ самый день, не могъ бы сказать, кто это сказалъ. Можетъ быть, кто-нибудь, кто пришелъ къ намъ, пока это можно было, посиделъ и ушелъ. Можетъ быть, сообщенiе по телефону. Телефонъ работалъ долго. Съ городомъ, съ разными лицами разговаривали многiе: Вердеревскiй, Кишкинъ, Никитинъ и др.
— Скорее несочувствiе большевикамъ, но и къ правительству нетъ сочувствiя. Позицiя нейтральная. Перейдутъ въ лагерь побъдителя.
А это кто сказалъ? Не помню. Можетъ быть, кто-нибудь одинъ, а, можетъ быть, сразу многiе. И, во всякомъ случае, и это не было сведенiемъ, а скорее. мненiемъ, разсужденiемъ...
Изъ города сообщали, что население взволновано, очень настроено противъ большевиковъ... Идутъ партiйныя засъданiя: все партии высказываются противъ большевиковъ и противъ ихъ выступленiя... Однимъ словомъ, большевики постепенно... „изолируются"...
— Высказываются! Это было необыкновенно утешительно!..
Будетъ открыто заседанiе городской думы: тамъ выскажутся все партiи и все организацiи, будетъ выработана общая резолюцiя...
„Общая резолюцiя"!!! Какое настроенiе энергiи!..
Пришли въ действiе все говорильни!..
Потомъ попозже, но въ тотъ же день — запомните: въ тотъ же день! — открылись две новыя: комитетъ спасенiя родины и революцiи и комитетъ безопасности... Они тоже будутъ... „изолировать". Мы увидимъ — кого.
Открылся съездъ советовъ…
О, какое мужество, какую страсть, какую решимость проявятъ тамъ подлинные защитники демократiи и революцiи. Какъ торжественно, проливъ океаны словъ, покинутъ заседанiе и закончатъ последовательно проведенный процессъ „изоляцiи” большевиковъ въ тотъ моментъ... когда по ордеру военно-революцiоннаго комитета поведутъ большевики въ Петропавловскую крепость всехъ членовъ временнаго правительства подъ предводительствомъ „товарища" Антонова, онъ же Антонъ Гукъ...
„Населенiе" Петрограда и его революцiонные руководители „изолировали" большевиковъ — неосознанной панической тревогой и словами, а большевики безъ словъ — съ винтовками, бомбами, пулеметами, броневиками и пушками — охватывали плотнымъ кольцомъ изолированный органъ всенародной власти.
На Зимнiй Дворецъ сосредоточенно глядели орудiя съ башенъ .Авроры" за Николаевскимъ мостомъ и пушки Петропавловской крепости. Въ огромныя окна дворца лилъ холодный светъ серый безсолнечный день.
Въ сухомъ воздухе отчетливо видны городскiя дали. Изъ углового окна далекiй, загроможденный просторъ вдоль широкой могучей реки. Равнодушныя, холодныя воды... Притаившаяся тревога застыла въ серомъ воздухе...
Въ огромной мышеловке бродили, изредка сходясь все вместе или отдельными группами на короткiя беседы, обреченные люди, одинокiе, всеми оставленные...
Вокругъ насъ была пустота, внутри насъ — пустота, и въ ней выростала бездумная решимость равнодушнаго безразличiя...
— Что грозитъ дворцу, если „Аврора" откроетъ огонь?..
— Онъ будетъ обращенъ въ кучу развалинъ, — ответиль адмиралъ Вердеревскiй, какъ всегда, спокойно. Только щеку въ углу праваго глаза задергалъ тикъ. Передернулъ плечами, поправилъ правой рукой воротникъ, опять заложилъ руки въ карманы брюкъ и повернулся, чтобы продолжать прогулку. На минутку остановился:
— У нея башни выше мостовъ. Можетъ уничтожить дворецъ, не повредивъ ни одного зданiя. Зимнiй дворецъ расположенъ для этого удобно. Прицелъ хорошiй.
И опять пошелъ...
Разговоры по телефону велись непрерывно съ разными организацiями и лицами то тъмъ, то друимъ. Кажется, Никитинымъ больше всъхъ. Наше положенiе они не выясняли нисколько.
Все более и более несомненнымъ становилось лишь одно, что ни на какую действительную военную поддержку, кроме той, что у насъ есть, мы разсчитывать не можемъ. И можемъ ли разсчитывать на ту, что есть?..
Сколько времени мы здесь проведемъ? Чемъ все это кончится? Какъ мы должны вести себя? Какое распоряженiе отдать охраняющимъ насъ частямъ войска?
Этотъ моментъ непременно наступить, — когда надо будеть дать короткiй решительный командный приказъ. Какой?
Защищаться до последняго человека, до последней капли крови? Во имя чего?
Если власть не защищаютъ те, кто ее организовали, нужна ли она? Если же она не нужна, если она изжита, кому и какъ ее передать и по чьему приказу?..
Те, кто ее организовали и ее не защищаютъ, однако .„изолируютъ" техъ, кто ее хочетъ взять, и не отдаютъ приказа ее передать.
Мы ее не можемъ швырнуть на площадь въ руки толпы. Ни разумъ, ни сознанiе долга этого не позволяютъ... Это не жажда власти, а только сознанiе долга... Если это — уже не власть, то это — все еще полномочия верховной власти, данныя народомъ, и возвращены они могутъ быть только народу.
Те, кто теперь насъ покинули, потомъ станутъ нашими обвинителями и скажутъ: „вы не смели отречься отъ того, что было не вашимъ правомъ, а вашей обязанностью!"
Значитъ... Значитъ — происходитъ какая-то политическая символика.,
Уступить мы можемъ только насилiю, но соотношенiе военныхъ силъ, а, главное, общественно-политическое поведенiе всехъ техъ революцiонныхъ организацiй, которыя въ своей совокупности могутъ (какъ это они и делали въ теченiе всей революцiи) решить авторитетно и для насъ обязательно вопросъ объ организацiи верховной власти, — таково, что мы предоставлены самимъ себе. Совершенно изолированные фактически и въ то же время наделенные всею полнотою власти юридически, мы сами должны уметь найти какой-то такой моментъ, въ которомъ сполна и съ непререкаемой наглядной убедительностью будеть очевидно, что мы уступили только неодолимому насилiю и не перешагнули за ту черту, за которой сопротивленiе будеть казаться только стремленiемъ къ власти, кровопролитiемъ безцельнымъ, какъ не поддержаннымъ ни авторитетомъ народной воли, ни очевиднымъ перевесомъ вооруженной силы. Въ последнемъ случае жестокая и кровопролитная решимость за свой страхъ была бы оправдана победой, ибо победителя — на войне и въ политике — не судятъ: победитель самъ становится законодателемъ и судьей.
Перевеса въ вооруженной силе не было. Одинъ членъ альтернативы отсутствовалъ.
Авторитета отданнаго намъ приказа отъ имени народа не было: намъ словесно сочувствовали и отъ насъ деятельно отрекались. Другого члена альтернативы не было.
Насъ предоставили нашей собственной судьбе. Мы сами должны были найти ту демаркацiонную черту, до которой должны были двигаться и которую не смели перешагнуть, — чтобы охранить достоинство носителей народныхъ полномочий. И не обратиться въ авантюристовъ, которымъ безразлична проливаемая безцельно народная кровь...
Къ намъ придутъ и спросятъ: что намъ делатъ?
Нужно будетъ дать короткiй командный приказъ.
Онъ простъ, когда идетъ настоящая борьба, а не разыгрывается политическая символика. Простъ, сколько бы ни было вооруженной силы, какъ бы ни была она слаба. Онъ простъ и онъ одинъ: биться до последняго человека, до последней капли крови! А это значить — выходить сейчасъ изъ состоянiя выжидательной обороны, потому что защищаться можно, только нападая...
И если бы мы знали, что поднялись заводы, что на защиту своихъ революцiонныхъ завоеванiй, своего правительства вышло на улицы населенiе столицы, что революцiонныя организации кликнули кличъ и отъ болтовни перешли къ дълу защиты государственнаго порядка, то — пусть все это даже было бы обречено на неудачу, пусть! — просты, ясны и коротки были бы приказы, охваченные однимъ порывомъ, одной решимостью: биться до последняго человека, до последней капли крови!..
Къ намъ придутъ и спросятъ: что намъ делать? Что мы скажемъ?.. А тамъ, на другой стороне, тамъ нетъ колебанiй, тамъ все просто. Тамъ давно уже вся политическая мудрость, вся „революционность" отлились въ форму разрушительныхъ, военныхъ приказовъ, короткихъ и абсолютныхъ.
Въ этотъ моментъ этимъ наступающимъ воинамъ надо противопоставить своихъ воиновъ, повинующихся такимъ же короткимъ команднымъ приказамъ. Борьба пойдетъ во имя разныхъ идеологiй и практическихъ целей, но все это должно быть за пределами военной борьбы въ этотъ моментъ и ни въ какой степени въ борьбу вводиться не должно. Мотивированный военный приказъ есть отрицанiе приказа даже и тогда,, когда ему не предшествуетъ митингъ и голосованiе. А въ. последнемъ случай это всегда военное пораженiе...
Къ намъ придутъ и спросятъ: что намъ делать? Что мы скажемъ?
И къ намъ пришли и спросили...
V.
Кажется, это было въ 7-мъ часу вечера, потому что въ 7 часовъ приблизительно пришелъ изъ главнаго штаба Н. М. Кишкинъ, а это было безъ него.
Намъ доложили, что юнкера желаютъ видеть членовъ временнаго правительства. Они хотятъ видеть въ лицо техъ, кого защищаютъ, и услышать отъ временнаго правительства, каково общее положенiе и какая задача на нихъ возлагается.. Ихъ не удовлетворяло посредничество. Охраной дворца, по-видимому, заведывалъ Пальчинскiй, по порученiю отъ Кишкина. Но ихъ не удовлетворяла беседа съ нимъ. Желанiе было выражено въ форме очень настойчивой.
Несмотря на трагическую неопределенность нашего положенiя, которая и отразилась на настроенiи нашей охраны и вызвало это обращенiе къ намъ юнкеровъ, мы хотели, по возможности, избежать чего бы то ни было, похожаго на митингъ, — и потому, не сговариваясь, сразу решили, что лучше будетъ, если мы не пойдемъ къ юнкерамъ, а къ намъ придутъ несколько человъкъ ихъ представителей. Конечно, и это не устраняло возможности митинга? Самое обращенiе къ намъ уже указывало что среди юнкеровъ возникло колебанiе, и митингъ, можетъ быть, уже начался или сейчасъ начнется. Но, въ такомъ случай, все-таки лучше будетъ, если мы не будемъ его участниками: въ томъ положенiи, общественно-политическомъ, которое создалось, пусть лучше они сами безъ насъ установятъ свое отношение къ моменту и ръшаютъ вопросы своего поведенiя.
На наше предложенiе прислать представителей, намъ ответили, что юнкера уже собрались и настаиваютъ, чтобы члены правительства вышли къ нимъ въ полномъ составе и сказали имъ, чего отъ нихъ хотять. Отказать было абсолютно невозможно. Мы вышли.
Юнкера въ числъ, можетъ быть, ста, можетъ быть, больше, человъкъ, собирались въ томъ зале-коридоре, о которомъ я уже упоминалъ.
Опять, не тратя времени на разговоры, мы все единогласно ръшили то, что сложилось окончательно въ каждомъ изъ насъ порознь. Намъ было очевидно, на основанiи всего-того, что я уже сказалъ выше, что мы не можемъ отдать никакого короткаго команднаго приказа.
Мы не могли отдать приказъ биться до послъдняго человека и до последней капли крови, потому что, можетъ быть, мы уже защищаемъ только самихъ себя. Въ такомъ случай кровопролитiе будетъ не только безрезультатнымъ по непосредственнымъ последствiямъ, т. е. непременно закончится пораженiемъ и безжалостнымъ уничтоженiемъ нашихъ защитниковъ, но и политически безцъльнымъ.
Но мы не могли отдать и другой приказъ — сдаться, потому что не знаемъ, наступилъ-ли тотъ моментъ, когда сдача неизбежна и будетъ производить несомненное впечатленiе, что правительство уступило насилiю, выразившемуся реально и действительно неодолимому, и во имя прiостановленiя ненужнаго кровопролитiя, а не ради личнаго спасенiя, — что оно не сбежало со своего поста, не вышвырнуло съ легкимъ сердцемъ свои полномочiя, не отказалось отъ возложенныхъ на него народомъ обязанностей.
Какой же военный приказъ могли мы отдать? Никакого.
Солдату на войнъ можно отдать только одинъ изъ двухъ, приказовъ — сражаться или сдаваться.
Сражаясь, можно и отступать, и наступать; сдаваясь, необходимо принимать всъ меры, чтобы сдача была почетная, и происходила въ наиболее благопрiятной обстановке. Но конечная задача можетъ быть только одна изъ двухъ: борьба до конца или сдача.
И солдатъ долженъ точно знать, что онъ долженъ делать, долженъ получить короткий командный приказъ, долженъ быть спокоенъ и решителенъ.
А мы могли сказать только одно, что мы не можемъ отдать никакого военнаго приказа. Мы могли только указать на то, что мы считаемъ своей обязанностью, — могли указать на нашу решимость уступить только насилiю, чъмъ бы лично для насъ это ни кончилось. Такимъ образомъ, мы предоставляли свободному ръшенiю нашихъ защитниковъ связать судьбу свою съ нашей судьбой или предоставить насъ своей собственной участи...
Обратиться съ разъясненiями къ юнкерамъ было поручено заместителю министра-председателя Коновалову, министру исповеданiй Карташеву, министру земледълiя Маслову и мнъ. Решено было ограничиться короткими обращенiями и затемъ удалиться.
Началъ Коноваловъ, и все мы сказали, хотя и по разному, но одно и то же.
Мы — представители единственной народомъ установленной законной власти, свои полномочiя можемъ сдать только тому, кто намъ ихъ далъ — народу, т. е. учредительному собранiю; учредительное собранiе созывается черезъ три недели — ждать недолго; оно только можетъ решить судьбы народныя; те, кто идутъ на временное правительство, идутъ противъ народа. Они, юнкера, не только солдаты, но и граждане. Пусть ръшаютъ, на чьей стороне должны они быть. Мы не себя лично защищаемъ, мы защищаемъ права всего народа, и уступимъ только насилiю...
Итакъ, солдаты, во время военныхъ действiй, вмъсто приказа, получили... тему для митинга... И митингъ открылся, когда мы ушли... .
Къ концу ръчи последняго изъ насъ изъ главнаго штаба пришелъ Кишкинъ.
— Я получилъ ультиматумъ отъ военно-революцiоннаго комитета. Пойдемъ обсудимъ, — сказалъ онъ...
Къ этому времени мы уже покинули помещенiя, выходившi на Неву и перешли въ одинъ изъ внутреннихъ покоевъ Зимняго Дворца. Кто-то сказалъ, что это — бывшiй кабинетъ Николая II. Не знаю, такъ-ли это. Кто-то сказалъ, что занималъ это помещенiе, после революцiи генералъ Левицкiй. Тоже не знаю — верно-ли.
Входъ въ это помещенiе былъ изъ залы — коридора черезъ комнату, значительно меньшую.
Рядомъ съ кабинетомъ была другая комната безъ выхода. Въ ней былъ телефонъ.
И кабинетъ, и смежная комната были большихъ размъровъ. Въ очень большихъ частныхъ квартирахъ, въ особнякахъ, такихъ размеровъ бываютъ только залы.
Окнами кабинетъ выходилъ въ одинъ изъ дворовъ.
— Разъ мы решили здесь оставаться, — сказалъ адмиралъ Вердеревскiй, когда начало темнеть, — надо перейти въ какое-нибудь внутреннее помещенiе. Здесь мы подъ обстреломъ. Мы и перешли сюда.
Посредине комнаты стоялъ большой круглый столъ. Мы расположились вокругъ него.
Кишкинъ огласилъ ультиматумъ. Въ немъ было заявлено требованiе сдаться въ теченiе 20 минутъ, — иначе, по прошествiи этого срока, будетъ открыть огонь съ „Авроры" и Петропавловской крепости.
— Прошло уже более получаса, какъ я получилъ эту бумажку, — сказалъ Кишкинъ.
Беседа была очень коротка.
Было решено ничего не отвечать на этотъ ультиматумъ. Можетъ быть, это простая угроза. Можетъ быть, даже она указываетъ на ихъ безсилiе... У насъ такъ мало защитниковъ и настроенiе большинства изъ нихъ таково, что и безъ артиллерiйскихъ орудiй взять насъ нетрудно... А что если переменилось настроенiе? И мы уступимъ словесной угрозе тогда, когда успехъ ихъ еще не обезпеченъ, а, можетъ быть, и не будетъ достигнуть? Предложенiе мало вероятное, но моментъ, во всякомъ случай, для сдачи еще не наступилъ.
Парламентеръ, доставившiй ультиматумъ, былъ отпущен съ объявленiемъ, что никакого ответа не будетъ.
- П Р О Д О Л Ж Е Н И Е -
