Ш Т А Т С К И Е
(Из книги „Проклятые годы")
Вам тоже, враги завтрашнего дня,
Истинные — вчерашние враги, и сегодняшние, и всегдашние враги;
Вам, так хорошо умеющим сражаться с пером в руке,
Скрывающимся за умирающими героями,
За теми, которых вы кидаете в смерть,
Вам, из газет,
Из лавок позора, где все подделывается,
Из омерзительных редакционных комнат,
Где надругиваются и хихикают
Над всякой красотой, над всякой честью,
В то время, как перо выбрасывает
Великие слова, мудрые слова, благородные слова, звонкие слова;
Вам, говорящим публичные речи,
Рассказывающим дурацкие сплетни
В гостиных, в барах,
Хилые молодые люди, хитрые молодые люди,
И зрелые мужчины с болезнями желудка
(Только это мешает им ехать)
И добрые старички, сюсюкающие кровожадные старички,
Требующие маленький ручеек добавочной крови
И старательно в нем плескающиеся,
Чтобы согреть свои ревматизмы;
Вам, людям церкви,
Всех церквей,
Храмов и синагог,
Вам, макающим свои распятья,
Библии и талмуды
В язвы своих братьев;
Вам, трибунам, пророкам,
Мыслителям, вождям народным,
Вам всем, торгашам в храме,
Вам всем, измеряющим по себе
Честность и совесть;
Вам, думавшим без помехи
И без риска лгать, предавать;
Вам, гордящимся тем, что втыкали нам обратно в глотку
Своими кулаками в железных перчатках
Наши крики ярости и боли;
Вам, раздающим похвалы;
Вам, думающим, что удержите нашу душу
Раздавленной под вашей пятой,
И не слышащим предсмертных стонов,
Уже впившихся в ваши подлые следы,—
Вам, смеющимся. Мы смешны,
Мы, наивные, мы, обманутые,
Мы, говорящие о „бойне",
О „резне", об „ужасах войны".
Мы смешны. А эти шуты, покрытые кровью,
С улыбочкой превосходства
И пожимая плечами
Ставят нам эти слова в кавычки
И кокетничают: — Ну, конечно...
Гуманитарный словарь...
Фразеология... Ладно, — слова...
Вам, людям с крепкими сарказмами:
„Ужасы войны" — то слова, блеянье...
Вокруг этих штатских с выносливым сердцем,
Вокруг их рабочих столов,
Вокруг их обеденных столов,
Станьте с протянутыми руками,
Солдаты с сожженными глазами, с проколотыми глазами,
Подойдите, вы, с оторванными носами, с точащими язвами,
Чудовища без губ, без челюстей,
Чье лицо отвратительная язва,
И, подойдя, и столпившись кругом,
Посмотрите на них своими ужасными дырами,
На этих людей, не поддающихся легкой жалости...
Б о й н я.— Р е з н я. — Какая напыщенность!
С безногими и безрукими,
С теми, у кого продырявлена поясница, кто согнулся надвое,
С теми, кого ужас свел с ума,
С духами закопанных живьем,
С полными ужаса призраками безоружных раненых,
Которых доканчивали покорные пьяницы.
Окружите этих штатских с мужественным сердцем,
Вдовы в трауре,
Старые родители, уже не имеющие слез в ваших красных глазах,
Маленькие дети-сироты,
Серьезные в своих черных одеждах,
Окружите их хорошенько, этих бесстрашных воинов,
Этих мудрецов, говорящих, что не в этом дело,
Вдовы бедняков, эксплоатируемыз более жестоко,
Сироты бедняков, дрожащие от холода под тонкими лохмотьями,
Старенькие мамы бедняков, выгнанные из неоплаченных квартир,
Окружите их. толпитесь вокруг них.
Армия мертвецов, призраков, всех побежденных,
Армия всех жертв,
Бесчисленная армия, непобедимая армия,
Близко к их столам, у которых они трубят свои воинственные песни,
Столпитесь, сгрудитесь, нагнитесь над ними,
Взгляните им в добрые удовлетворенные глаза,
Всеми своими глазами, полными муки и тревоги
Этими глазами, этими язвами,
Хорошенько взгляните на них, на этих непоколебленных штатских,
На этих реалистов, на этих штатских, которых на мякине не проведешь.
О невинные жертвы, о виновные жертвы,
Но вы все, о призраки, о неопровержимые свидетели,
Встаньте же перед этими людьми,
Отрекшимися от своей души,
И воткните же им обратно в глотку их дикие крики,
В их глотку подлецов.
ПО НАБЕРЕЖНОЙ
(Из книги „Проклятые годы")
По набережной сухие листья гонит
Всеми ветрами октябрь печальный,
И об ветки оголенных тополей
Твое крыло неистовствует, осень.
И под низким небом, лишенным птиц.
Скобля и глуша холодные камни,
Слышен тихий треск сухих листьев,
Слышен запах прели мертвых листьев.
Женщины, идущие по набережной темной,
Вы, старые мамы, вы, молодые жены,
Вдыхайте его глубже, запах прели,
И слушайте жалобу сухих листьев:
Где-то там, далеко, леса обнаженные,
Где октябрьский ветер воет и плачет,
И вдоль дорог, под насыпями их,
Под голыми кустами — мертвые листья..
И там, и там, по лесам этим,
Куда никогда не пойдете вы,
Вдоль этих дорог, идущих и идущих,
Чьих никогда вам не узнать имен,
Под мертвыми листьями, сухими, прелыми,
Что в канавы сгоняет октябрьский ветер,
На постелях из красных листьев сгнивших,
Холодные трупы ваших любимых...
ЭТОТ МИР
Они тебя славят
И я, - и я тебя вижу.
И бывают минуты,
Когда и мое, мое сердце бьется свободно,
Когда и я чувствую эту легкость дыхания,
И это сияние, и этот восторг...
Они больше не будут убивать друг друга!
И вновь раскрыта земля со всеми морями и тропами,
И вновь пробил час
Возродившейся жизни и закрывшихся ран.
Они больше не будут убивать друг друга!
О, как небо прекрасно со своими осенями и веснами.
Но есть этот пустой рукав у безрукого,
И он заграждает дорогу мне,
Но есть этот кашель у человека с остановившимся взглядом —
И вот погибло оно, светлое молчание
Я иду. Поднимаются ветви туманом мечтаний
На лучащемся небе, светлом, как горлица.
О сладостность жизни, тончайшей, всечувствующей!
Но есть эти матери с черными вуалями...
Этот мир... Снова будем мы жить.
О други мои убиенные,
Тени, полные крови, с жизнью моею слитые...
Мир... Мои думы о вас, об ужасном мире убитых.
ЗА СОВЕТСКУЮ РОССИЮ
I. ПЕСНЬ СВОБОДЫ
Льву Троцкому,
в то время изгнаннику России, Германии,
Франции, Швейцарии, Испании и узнику Канады.
Бледная, простертая по снегу, ожидающая смерти с улыбкой,
Ты летишь одинокая вдоль твоих ледяных океанов,
— О Россия!
По твоим степям, по твоим лесам, по твоим луговинам,
Под ветром,
По излукам рек и озер, цветущих лазурью и снегом,
И вплоть до ржаных равнин и далеких гаваней юга,—
— О Россия
Фабрик, портов, городов, пожираемых малярией и тифом.
От Юга до Севера,
И от великой германской равнины
До пропастей света и тьмы земли-праматери Азии!
— О Россия,
В часы горчайшие ночи,
Когда всех нас тоска уносит
В зыбкий туман безумий, под мглистую темень неба, —
В час, когда мучит отчаянье
Даже тех, кто никогда не отчаивался,
Когда все мы никнем к обломкам, уносимым девятым валом,
Чтоб больше не знать и не видеть,—
В час, когда души и руки
И губы словно влажны от крови,—
— О Россия, ты, пребывающая в чернейшей пропасти ночи,
Ты, наполнявшая нас горчайшим из всех отчаяний,
— О Россия, вот ты восстала,
Свободная, юная, сильная,
Девственно улыбающаяся улыбкой лазури и снега,
Там, там, далеко под северным великим сиянием!
— Как ты поздно пришла, Освобожденная!
— Как ты поздно пришла, Освободительница!
Взгляни: здесь больше нег уже ни земли, ни снега,
Взгляни: здесь только грязь, перемешанная с кровью,—
И все эти трупы, холодные, окровавленные,
И все эти души, — о, взгляни на них?
— О, как поздно пришла ты,
Россия, великая незнакомка,
Там, далеко, восставшая,
Озаренная северным сиянием,
Но еще бледная от могильной сени.
— Земля Толстого, земля Достоевского,
И старого Бакунина, и старого Герцена.
Земля российская, земля неистовая,
Страна людей голодающих и мерзнущих,
Страна кнута, и тюрьмы, и ссылки,
Расстреливаемых детей, и молчания и мученичества,
Жертв и палачества,—
— О Россия мятежная, Россия восставшая,
Вот ты зовешь своих сыновей...
Сыновья твои бродят по свету,
О Россия радужных дней тысяча девятьсот пятого года,
О Россия воскресшая, —
— На пороге этой весны нового года бойни,
О страна пробужденная, мы все, мы все — сыновья твои!
— Помоги же нам, помоги, о воскресшая из мертвых!
Взгляни сюда: среди грохота паденья Западного Мира
Нераздробленные звенья твоей распавшейся цепи
Стягиваются вокруг нас и тяжко давят нам сердце.
— Мы устали ждать и устали надеяться.
Но с тобою сегодня мы не так уж слабы.
О Россия, сегодня мрак не так уж темен, —
Молодая Свобода, не угасай!
II. ПЕСНЬ КРАСНОГО ЗНАМЕНИ
— Во имя мира и во имя хлеба
Там, далеко.
Крестьяне, рабочие, в серой шинели,
Во имя хлеба для тех, кто голоден,
Во имя мира для тех, кто под пулями,
Там, далеко —
Во имя мира и во имя хлеба
Все вы, все вы, там поднявшиеся,
Под пламенем ветра великого, бьющегося,
Знамени алого, знамени рдяного,
Под пламенем Красного Знамени
— Во имя мира, крестьяне восставшие,
Рабочие, восставшие во имя хлеба,
Привет, привет вам, за нас старающимся,
Привет отсюда, с далекого Запада,
Привет наш Красному Знамени!
Красное Знамя,
Там развевающееся,
Там трепещущее, там заревеющее.
О Россия.
Заря, поднимающаяся из-за крови,
Россия снежная, Россия пылающая, —
Привет России Красного Знамени!
Во имя хлеба, во имя свободы,
Во имя мира, за союз ваш, трудящиеся!
Книжные фразы, слова сочиненные,
Падающие с жаркой трибуны,
Бегущие к тысячам лиц,—
(О лица взволнованные, бледные,
С трепещущим ртом, скованным взглядом, —
Волны тысячи лиц, волнующихся в этом цирке!)
Слова, отягченные душой и пламенем,
Вот они, вот они живые, бьющиеся
Ударами сердца, ударами крыльев,
В твоих складках плещущиеся, огневое Знамя!
Огневое знамя, лоскут кровавый.
Лоскут, составленный из ваших лохмотьев,
Дети нужды!
Лоскут кровавый, кровью окрашенный,
Отсюда, отсюда, с полуночи Запада,
Привет наш Красному Знамени!
Против вас, спекулянты биржи,
Против вас, спекулянты крови
И нищеты,
Но за тебя, о свет с Востока,
О лоскут заревеющий,
Несущий пожар от города к городу,
За вас, крестьяне, за вас, рабочие,
Вставшие во имя земли и свободы,
Правосудия и хлеба!
Красное Знамя пылающее.
Вейся, вейся повсюду,—
Наполни бедняцкую ночь, о заря Востока!
Смотри, они ждут тебя,
Не смея надеяться,—
Глаза их погасли,
Сердца их застыли.
Возьмите глаза их и сердце;
Земля полна наших мертвых,
Погибших под чужими знаменами,
Хозяева свои войны окончили,
А наши мертвые лежат неотмщенными.
Пой же, ветер труда, в складках Красного Знамени!
В шахтах, на фабриках,
В грязи, вернувшиеся,
Как прежде, гнут спины.
Пой же, ветер труда, в складках Красного Знамени!
Умирают и под твоим факелом,
О знамя Семьдесят Первого года,
Старое знамя свободы,—
Но кровь на камнях улиц.
О Варлен, тот, кто пролил ее,
Ее пролил не понапрасну.
Пой же, ветер труда, в складках Красного Знамени!
ТЫ ИДЕШЬ СРАЖАТЬСЯ
(Из кн. „Проклятые Годы")
Ты идешь сражаться.
Покидая
Мастерскую, контору, завод, постройку,
Покидая, крестьянин,
На борозде свой плуг, лемехом вверх,
Жатву на корню, гроздья на лозах.
Волов, к тебе мычащих из глубины луга;
Приказчик, франтих покидая,
Их перчатки, их флаконы, их юбки,
Их дерзости, их светские манеры,
Покидая свою очаровательную улыбку;
Шахтер, покидая шахту,
Где ты выплевываешь свои легкие
Черной слюной;
Стекольщик, покидая плавильню,
Подстерегающую твои безумные глаза,
И ты, солдат, покидая казарму, солдат,
И глупый двор, в котором бьешь баклуши.
И глупую жизнь, в которой учишься
Хорошенько забыть свое ремесло,
Покидая улицу притонов,
Полковой кабак и проституток,
Ты идешь сражаться.
Ты идешь сражаться?
Ты покидаешь свою ливрею, ты покидаешь свою нищету,
Ты покидаешь инструмент — соучастника хозяина?
Ты идешь сражаться?
Против этого молодчика, твоего хозяина.
Навещающего тебя в твоей норе,
Сельский батрак, арендатор,
И дающего тебе советы,
Читая своему отпрыску
Маленькую лекцию о милосердии?
Против кавалера дамы,
Оплачивающего твою очаровательную улыбку
Продавца со стофранковым месячным жалованьем,
Платя за пущенные в распродажу платья,
Которые изготовляются в мансардах?
Против акционера шахт
И против владельца стекольного завода?
Против молодого человека в смокинге,
Рожденного, чтобы оскорблять официантов
Отдельного кабинета,
И с твоими дочерьми напиваться
Твоим вином, виноградарь,
Из твоего стакана, стекольщик?
Против тех, кто в своих казармах
Вымуштровал тебя защищать
Их шкуры да владенья их
От тощей тени восстаний,
Которые задумали б поднять в шахте
Или мастерской, или на постройке,
Твои братья, твои братья, рабочий?
Бедняк, ты идешь сражаться?
Против богатых, против хозяев.
Против тех, кто поедает твою долю,
Против тех, кто поедает твою жизнь,
Против откормленных, кто поедает
Долю и жизнь твоих сыновей,
Против тех, у кого есть автомобили,
И лакеи, и дворцы,—
Автомобили, обдающие грязью твою блузу,
Дворцы, на которые любуешься сквозь решетку.
Лакеи, насмехающиеся над твоей рабочей одеждой,
Ты идешь сражаться за свой хлеб,
За свою мысль, за свое сердце.
За своих малюток, за их маму,
Против тех, кто тебя обобрал,
И против тех, кто тебя осмеял,
И против тех, кто тебя запятнал
Своей жалостью, своим оскорбленьем,
Согбенный бедняк, опустившийся бедняк,
Восставший бедняк, ты идешь сражаться
Против тех, кто создал тебе нищую душу,
Это сердце смирившегося, это сердце побежденного?
Бедняк, крестьянин, рабочий,
Вместе с теми, кто создал тебе нищую душу.
С хозяином и с богатым,
Вместе с теми, кто расстреливал тебя на стачках,
Кто урезывал твою заработную плату.
За тех, кто построил тебе вокруг своих заводов
Церкви и кабаки.
И кто заставил плакать перед пустым шкафом
Твою жену и детей без хлеба.
Чтобы те, кто создал тебе нищую душу,
Жили одни твоим трудом,
И чтоб великие сердца их не страдали
От родиной пролитых слез,
Чтобы хорошенько охмелеть от самозабвенья.
Бедняк, крестьянин, рабочий,
Вместе с хозяином и с богатым,
Против обездоленных, против порабощенных,
Против своего брата, против себя самого,
Ты идешь сражаться, ты идешь сражаться!
Иди ж!
Товарищи, друг другу на конгрессах
Вы жали руки. Кровь единая текла
В едином теле. Здесь вы были все: Берлин,
Париж и Лондон, и Москва, Брюссель и Вена,
Весь мир рабочих; старый мир уже дрожал
Под тяжестью соединенных ваших рук
И слышал, как к нему туманно восходили
Из-под его злодейств и тираний его
Свободы голоса и голос правосудья,
Вчера.
Градостроители, открытые сердца.
Души свободные и гордые, вы были
Соединенными пред общими врагами
Вчера.
Сегодня же все, как вчера: Берлин,
Париж и Лондон, и Москва, Брюссель и Вена,
Вы здесь: весь мир рабочих здесь!
Он здесь,
Народ
Рабов, народ бесстыдных хвастунов и братьев,
Кто данную друг другу клятву преступил.
Эти руки, которые ты пожимал,
Они держат винтовки
И пики, и сабли,
Они направляют пушки,
Гаубицы и пулеметы,
Против тебя;
И у тебя есть пулеметы,
И у тебя есть хорошая винтовка
Против твоего брата.
Работай, рабочий.
Литейщик из Крезо, перед тобой
Литейщик из Эссена,
Убей его.
Шахтер из Саксонии, перед тобой
Шахтер из Ленса, Убей его.
Докер из Гавра, перед тобой Докер из Брема,
Убей, убей, убей его, убейте друг друга.
Работай, рабочий.
О! Взгляни на свои руки.
О бедняк, рабочий, крестьянин,
Взгляни на свой тяжелые черные руки
Своими красными усталыми глазами,
Взгляни на своих дочерей, на их бледные щеки
Взгляни на своих сыновей, на их худые руки,
Взгляни на их униженные сердца
И на свою старую подругу. Взгляни на ее лицо,
На лицо ваших двадцати лет,
На ее жалкое тело и увядшую душу,
И на это еще, — перед собой,
Взгляни на общую могилу,
На своих товарищей, на отца и мать. . .
И теперь, и теперь
Иди сражаться.
Четверг 30 июля 1914 г.
ПРАВА ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ
(Из кн. „Проклятые Годы")
Тысяча девятьсот шестнадцатый год.
Умерло десять миллионов, —
Один миллион французов —
А те, что вернутся
(То была, когда они уходили,
Самая жаркая, самая чистая кровь Европы,
Эта пролитая кровь, эта опоганенная кровь, эта оледеневшая кровь)—
Сколько из тех миллионов вернутся
С изнуренными, с изувеченными, разрушенными телами,
С испорченными, изношенными сердцами и усталые от всего.
Ведь то война. Смеешься ты и легче дышишь,
Прекрасная Европа, свет и совесть мира,
О, свалка трупов!
Их десять миллионов. Короли
И президенты, их парламенты, министры,—
Лакеи,- говорят, работают и, верно,
Полей сражения боятся по ночам.
И в эти ночи миллионы
Там далеко, окруженные смертью, ждут
И в эти ночи также иногда
В спокойных городах
Бомбы с самолетов убивают гроздья детей,
Женщин, стариков, мирно спящих.
* * *
Десять миллионов в Европе убито
(Они убили друг друга)
И еще миллионы других под угрозой
И уже спотыкающихся и сгибающихся под рукой смерти.
И тогда — вот они просыпаются, миролюбивые штатские.
Мы — штатские!
Невинны мы, мы без оружия, без злобы,
Сидим мы в уголке своем, в квартале добром
Отейля, Пикадилли, Людвигсхафна,
Штутгарта, Фрибурга иль Вожирара.
Здесь, читая газеты,
Миролюбивые, побед мы жаждем.
Мы что? Мы — штатские.
Там, далеко,
Наши герои в мундирах, наши солдаты,
(Наши сыновья, наши мужья, наши братья),
Это ужасно; они сражаются; их убивают. Ведь это война.
Они-то нас и защищают.
Они не штатские. У них мундиры есть.
Ножи и ружья, пушки и гранаты.
Их убивают, но и они ведь убивают! Это война.
Но нас, нас — штатских!
Когда там эти миллионы в мундирах
Хаки, фельдграу, синих, — под цвет горизонта,
Миллионы людей, что созданы для смерти
(Ведь это война),
Теперь, теперь хотят убивать штатских!
Как, штатских! Беззащитных штатских убивать!
Больных и стариков, детей в их колыбелях,
И матерей, что отымают у детей!
То преступление ужасное, и против
Невинных этих враг уж не войну ведет.
* * *
То — преступленье, да, газетные лжецы
И подстрекатели, дрожащие сегодня,
Ужасное то преступленье.
То преступленье, о сердец и мыслей трусость,
Эти миллионы солдат убитых,
У них ведь тоже были дети, были жены
И старые родители, и сестры.
Преступленье: есть старые крестьяне, старые рабочие,
Жившие со своими сыновьями,
Обломки бедные отцов и матерей,
Что были сломлены трудом и нищетой
И доживали век благодаря копейкам
И жесткой дружбе сыновей своих умерших.
Но эти мертвецы дозволены: война!
Преступленье, — есть женщины, чье сердце разбито
(О дорогие подруги моих погибших друзей,
Ваш траур легок этим крепким штатским),
Есть молодые женщины, имеющие перед собой,
Только долгую агонию.
Пусть убивают солдат, ведь это война.
Ужасное преступленье, — есть тоже жены и молодые сестры,
Которым их мужья и братья
Своим трудом, своей любовью жизнь давали,
И которые пойдут на улицу
От одиночества и от отчаянья.
И это тоже — человеческое право.
О преступленье! — А солдат убитых дети,
Которые вырастут с нищей мамой,
Которые вырастут без мамы,
Когда она уйдет, чтоб добывать им хлеб,
Которые вырастут без поцелуев отца, —
Когда их превратит безрадостное детство
В хулиганье и в дичь — увы! — для ваших судей,
На это тоже разрешенье есть: война.
О лицемеры!
Вы выставляете свою жалость,
Вы щедро, с музыкой, даете слезы по тарифу,
И официальные рыдания свои,
Лжецы, лжецы, лжецы!
Эти солдаты, эти миллионы убитых,
Казненных слепой случайной пулей,
Но воистину вами осужденные, вами казненные, трусы,
Нет, они не были женщинами,
Ни стариками, ни больными, ни детьми
(Простите меня, бедные, хилые тела,
И вы, старики, и вы, дети, моложе двадцати лет,
Которых они тоже кинули в свою бойню, простите меня),
Эти солдаты, эти мертвецы были прекраснейшей молодежью мира,
Самой щедрой, самой здоровой,
Это то, что освобождает вас от обязанности иметь к ним жалость.
Преступленье! — О лицемеры, и в то же время тупицы,
Обманывающие себя самих своими плоскими обманами,
Хотели вы поставить вокруг позора
И преступления из преступлений шаткий
Свой частокол, свои бумажные клочки,
Над правом человеческим насмешку,
Хотели веру нашу бросить в грязь, хотели
Пожару, вами вызванному, крикнуть:
Остановись! здесь праву твоему предел.
Пожар разыгрался, люди
Добрые, дикий зверь
Неистовствует вне всяких
Границ и вне всяких правил,
От голода дети мрут,
Пленных калечат, женщин
И раненых убивают,
И с трепетом, лицемеры,
И в ужасе вы кричите:
Ведь это уж не война,
На это ведь нет патента,
Границы для преступленья.
По нашим декретам здесь
Дозволено человека
Отвергнуть внутри лишь круга...
Ну, что ж, солдаты, вам удел один: умрите.
Теперь вас некому и незачем жалеть.
Вы государству целиком принадлежите
И право ваше лишь — убить и умереть.
Нас, штатских, защищать, хозяева пред нами
Как стену крепкую, поставили закон,
И мы глядим на вас спокойными глазами,
Как вы идете в ад, куда мы не войдем.
У бездны на краю, отвергнуты и сиры
С усмешкой горькою, вы смотрите на нас,
И уж отрезаны вы от живого мира,
И вас любившие уж позабыли вас.
Но как! у вас сердца из плоти, не из стали!
Герои бедные, заставьте их молчать.
Не любят палачи, чтоб жертвы их рыдали,
О чести говоря, они вас оскорбят.
И вашу муку мы, душой и телом хилы,
Как вы, проклятые, — одни лишь мы поймем.
Лишь мы склоняемся пред вашею могилой
И, не сумев избрать, над нею слезы льем!
Т Р У П Ы
(Из кн. „Проклятые Годы")
Товарищи,
— Вас было несколько все же, Несмотря на то, что Они говорят, несмотря на все, —
Попутчики, друзья, товарищи и братья,
Вы, жизни полные и грез,
Любви и ненависти полные, свободы
Сыны, вы, граждане мечты о правосудьи,
Враги порядка и законов,
Враги солдатчины, священников, богатых,
Подстерегаемые тюрьмами, стеною,
Что освятила кровь замученных отцов,
Проклятые, с жестоким миром вы боролись.
Надежды не имея, не теряя
Надежды, с силою бесчисленною мира,
Разрозненные, слабые, давая
И одиночество свое, и нищету,
И прозябанье, и последнюю копейку,
Богатые одной мечтой огромной
И отдающие ее, борьбы безумной
О щедрые бойцы, разбитые теперь,
О победители побед грядущих!
С руками связанными вас схватили
И кинули в грозу.
Вас бросили вожди, вы были без вождей,
Я видел ваш от'езд,
Бессильные сердца утратили надежду
И все же восставали,
И пережить свою мечту вы не хотели
И шли на битвы их,
В том равнодушии ужасном побежденных
И мрачном примиреньи.
Вы шли, вы шли... я видел, как вы шли
К запруженным и опоражнивающимся вокзалам,
Переполненным суматохой
Поездов свистящих и ярых,
Что к вокзалам раздавленным мчатся
В деловитом этом молчаньи,
В этой траурной тишине
Уезжающих этих людей,
Одинокие, шагом тяжелым, с лицом равнодушным.
Одинокие одиночеством безграничным, Покинутые всем,
Таща за собой потертый чемодан
Или мешок на боку,
Или сверток в платке, в газете,
И вы, еще более одинокие и более растерянные
Вы, с прижимающейся к вашей руке молодой женщиной,
Растрепанной, с красными веками,
Стискивающей губы,
Вы, глядящие в сторону и молча,
И вы,
Вы еще час несущие на руке
Своего младшего ребенка.
А другие цеплялись за вас
И бежали позади,
Со своей матерью, и вашей матерью, и вашим отцом,
И все молчали, —
О вы все, товарищи,
О вы все уезжавшие без утешенья,
Вас было много, несмотря на Их слова.
Я видел ваш от'езд, вы ж были слепы,
Другие же вокруг пытались петь, другие
Несли по улицам Парижа флаги,
А вы, вы вытаскивали из карманов
Молча листы о призыве,
Чтобы вас отправили бесплатно с другими
Туда, где ждали вас.
Я видел ваш от'езд,
И с болью в голове, с ослабшими ногами.
Средь мира темного, как вы потерян,
Как вы покинут, одинок, как вы.
Я в одиночество свое ушел,
Я ничего не сделал.
* * *
Нет, малодушными мы не были, друзья,
Я — остававшийся, и вы, что уходили.
Когда мечтали мы порой, что наша смерть
Твой час приблизит, о Свобода молодая,
Без страха мы тогда в лицо смотрели смерти,
И были веселы, и призывали час
Кровавой смерти нашей и Свободы.
Смерть наша, наша смерть! О, под дождем и ветром,
Что дует и свистит над ледяной равниной,
Среди обломков ферм разрушенных, в грязи,
Лежите вы, тела кровавые, я вижу
Расплющенные черепа, кишки наружу,
Оторванные члены, ужас весь...
………………………………..
………………………………..
И не отомщены они. В безвестной ночи,
Плохо закопанные
Или брошенные в траве и на дорогах,
Вот эти остатки трупов,
Куча скелетов, на которых еще висит плоть,
Вот они смешаны с трупами лошадей.
Уже высохшая лужа крови.
И не отомщены они.
Вот они, в их безвестной ночи,
Вчера эти миллионы живых людей,
Попутчики наши,
И гибель последнего из них непоправима, —
Вот они, почти забытые.
Они скончались только после ужасных мучений,
И в одиночестве более ужасном,
Они, которые были людьми, —
Детьми и отцами, любовниками и друзьями, работниками, —
Одинокие, одинокие в смерти.
Вот они, почти забытые.
Ужас их мучений,
Ужас их одиночества,
Мы представляем их себе после оконченного дня,
С усталой и спокойной жалостью,
Они уже забыты.
Смешаны, слиты, забыты.
В их безвестной ночи,
Как далекое облако
Вот они.
И под этим облаком уже далекой ночи
Вот, по дорогам, по которым они шли,
По городам, вдоль равнин,
И вдоль недель без воскресений,
И вдоль жизней без молодости,
Вот их жены, усталые, разбитые, загрязненные,
В пыли и грязи дороги.
Вот их старики с опущенными головами,
Еще ползущие своим ковыляющим шагом,
И вот они, стада детей,
С бледной кожей, с глазами без смеха,
Уже идущие, работающие уже...
А они, вот они, забытые,
Там смешавшиеся со своими мертвецами
Всех возрастов, из всех времен и отовсюду,
Они лежат, забыты, никому не нужны,
Холодный, безыменный пепел, побежденных
Трупы, нас они великой тьмой покрыли,
И не отомщены они. Кто их услышит?
Ведь мертвецов живые люди не живей.
О, кто услышит голос мертвецов о мести?
Холодный, безыменный пепл, живые трупы,
Лишенное надежды войско бедняков,
По всем дорогам мира топчущее стадо
Когда же мертвецов своих услышит стон?
То ведь — ему знакомый голос старой скорби
Его, то — старый голос гнева.
Когда ж услышит он, когда же встанет он,
Великий Спящий?
Когда ж над плотью, нищетою опьяненной,
Над хилою душой, над пеплом ледяным,
О Революция, когда же ты подуешь
Пылающим дыханьем?
Когда же превратишь ты их в тот ярый факел
Из света и огня,
Которым грезили мы прежде мир очистить
И осветить его?
О Революция, о матерь тех, кто страждет,
Кто жаждет правосудия и хлеба,
Ужели навсегда оставишь разлагаться
Без мести ты сынов своих любимых трупы?
О Революция, о матерь тех, кто плачет,
Ты, обездоленных и проклятых звезда,
Ужели ты теперь уже не мать, не свет
Тех, слезы чьи восстание отерло?
В истории тела замученных сынов
Твоих — ужель теперь ненужные обломки?
О мертвецы, я верю в вас; о мать, я верю
В тебя; в тебя я верю,
Спящий, — ты проснешься,
И будет день, ударишь в колокол, о месть!
Я верю, Спящий, мертвецы, — настанет день,
Когда восстанете над удивленным миром,
Нагроможденные в истории тела!
