КАРЛ СЭНДБЕРГ — один из крупнейших поэтов современной Америки.

Не коренной американец. Происходит из бедной семьи эмигрантов-шведов. Родился в 1878 г. в Гэйлсборге, в одном из центральных штатов (Иллинойс). Не из поэтов-книжников, учила его прежде всего сама жизнь.

В 13 лет он уже работал, развозя молоко, и лет до двадцати перепробовал все виды тяжелой физической работы как в промышленности (подмастерьем в гончарной, разгрузчиком и кочегаром в кирпичной), так и в сельском хозяйстве (батраком в Канзасе); был также каменщиком, театральным рабочим, судомоем и т. п.

Участвовал рядовым в испано-американской войне. 4 года занимался в Гэйлсборгском колледже, где был капитаном баскетбольной команды и редактором студенческого журнала.
По выходе из колледжа руководил рекламной частью универсального магазина, пробовал силы в мелкой журналистике, писал по вопросам охраны труда, был партийным (социал-демократ) инструктором в Висконсине. Наконец, в 1904 г. выпустил свою первую книжку стихов. Но прославился Сэндберг только после напечатания его стихов в журнале Poetry и премирования его „Чикаго" в 1914 г.

Кормится Сэндберг и посейчас главным образом газетной работой. В период империалистической войны он был корреспондентом американских газет в Швеции.

Сэндберг сотрудничал в передовых органах Masses и Liberator. Главные его книги: Chicago Poems („Стихи о Чикаго").—1916 г., Cornhuskers („Обмолот")—1918 г., Smoke and Steel — („Дым и Сталь") —1920 г.

Основные мотивы творчества Сэндберга — это глубоко запавшее с детства сыновнее чувство к прерии; поэтическая влюбленность в мощный современный город („Чикаго"), осложненная ненавистью к нему; зрелая переоценка многих культурных и социальных ценностей и критика их; временами признаки усталости в скептической разработке тем тленности и фатализма, но чаще оптимистические прорывы в утопическое завтра.

Он мечтает о завтрашнем дне, „кроме которого нет ничего во вселенной" („Завтра"), и предвидит тех, кто наследует это завтра („Я — народ"). Когда на расчищенном пустыре погибшей цивилизации вырастет подлинная культура — „создание ученых, изобретателей, утопистов и чернорабочих („У порога гробницы"), — „Чернь, Народ, Массы придут тогда".

Что же критикует Сэндберг? Почти все из затрагивающих его сторон американской действительности.

Пафос многих его стихотворений — это не крикливое, но самоочевидно вытекающее из материала и его обработки „нет" по самым основным вопросам современности: „нет" — войне („Убийцы", „Кнопки", „Лжецы"); „нет" современным условиям труда („Землекопы", „Анна Имрос", „Дым и Сталь"); „нет" — способам построения, свирепого охранения и тем  самым разрушения существующей культуры и строя („Троесловья", „У врат гробницы"' „Лжецы"', „Памяти гордого парня"); „нет" — растлевающему влиянию города (критическая часть „Чикаго") — словом, „нет" — почти всему существующему строю. Общее определение его тематики мы находим в стихотворении „Выбор": противопоставляя себя традиционным поэтам „соловья и луны", он хочет быть поэтом голода, опасности и социального гнева.

Как областной поэт Mid-Wеst'a (Центральные Штаты), Сэндберг широко пользуется местными оборотами и словечками, просторечьем и прозаизмами. Этого рода стихи создали ему репутацию трудно понятного автора и переводу почти не поддаются.

Правда, и в других стихах язык Сэндберга бывает намеренно резок и угловат, но этим он продолжает традицию Уитмэна, писавшего: „Не думаете ли вы, что размах и сила Наших Штатов должны укладываться в сахарные словечки дам, в джентльменские слова в белых перчатках?"

Влияние Уитмэна сказывается и в излюбленной Сэндбергом форме безрифменного свободного стиха, которым он пользуется с исключительной гибкостью и выразительностью.

С Т И Х И

Выбор - Чикаго - Трава - Убийцы - Кнопки - Лжецы - Дым и сталь - Анна Имрос - Землекопы - Три слова - У порога гробницы - Памяти гордого парня - Динамитчик - Завтра - Я — народ, я — чернь

в переводе И.Кашкина

Из антологии
"Революционная поэзия современного Запада", "Московский рабочий", 1927


Карл Август Сэндберг (Carl Sandburg)

6 января 1878 г. — 22 июля1967 г.,
американский поэт, историк, романист и фольклорист, лауреат Пулитцеровской премии (1940, 1951).

Подробная биография и ссылки:

wikipedia.org - Carl_Sandburg

Переводы

- Стихи.ру

- Американская поэзия в переводах


 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

 

КАРЛ СЭНДБЕРГ (США)
Carl Sandburg


В Ы Б О Р

Они предлагают вам многое,
Я же — немного.

Лунный свет, дробящийся в игре полунощных фонтанов,

Усыпляющее поблескиванье воды,

Обнаженные плечи, улыбки, и болтовню,

Тесно переплетенные любовь и измену,

Страх смерти и постоянных возврат сожалений —

Вот что они вам предложат.

Я прихожу

с круто посоленным хлебом,

тяготой непосильной работы,

неустанной борьбой.

На-те — берите:

голод,

опасность

и месть.

 

Ч И К А Г О


Свинобой и мясник всего мира,

Машиностроитель, хлебный маклер,

Биржевой воротила, диктатор провозных тарифов

Буйный, хриплый, горластый,

Широкоплечий

город-гигант.

Мне говорят: ты развратен — я этому верю: при свете газовых фонарей я видел твоих накрашенных женщин, зазывающих фермерских парней.

Мне говорят: ты преступен — я отвечу: да, это правда, я видел, как убивают безвинных, и спокойно уходя, чтоб вновь убивать.

Мне говорят, что ты скуп и жесток, и мой ответ: на лице твоих женщин, детей и подростков я видел отметины алчного голода.

И, так ответив, я обернусь еще раз к ним, высмеивающим мой город, и брошу им тоже усмешку и скажу им:

Укажите-ка город на свете, у которого шире развернуты плечи, где звончее, задорнее песни, чья живей и кипучее радость, радость жить, быть грубым, сильным, искусным.

Швырками крылатых проклятий вгрызаясь в любую работу, громоздя глазомер на сноровку, он разлегся — огромный, отважный, живучий, ленивый, посреди изнеженных городков и богатых предместий,

Свирепый, как пес, с разинутой пенистой пастью, смышлёный дикарь, поборовший леса и прерию.

Простоволосый,

Загребистый,

Грубый,

Планирует он пустыри,

Воздвигая, круша и вновь строя.

Весь в дыму, с копотью на зубах, осклабясь слепящим оскалом,

Неся бремя судьбы с беззаботной, юной улыбкой,

С беспечным смехом борца, не знавшего поражений,

Похваляющегося со смешком, что в его кулаке кровь играет и бьется по жилкам, что в груди у него не свое, а народное сердце.

Смеясь!

Смеясь буйным, хриплым, горластым хохотом юности, полунагой, весь в капельках пота гордясь, что он свинобой, машиностроитель, хлебный маклер, акционер и диктатор на бирже.

 

Т Р А В А


Нагромоздите тела под Аустерлицем и Ватерлоо *,
Заройте их и предоставьте мне работать.

Я — трава, я покрываю все.

И громоздите их под Геттисбургом *,
Громоздите выше под Верденом у Ипра *.

Заройте и предоставьте мне работать.
Два года, десять лет, и проезжие спросят кондуктора:—

Это что за места?
Где мы теперь?

Я — трава,

Предоставьте мне работать.

*) Места известных сражений. Под Геттисбургом в 1863 г. произошло кровопролитнейшее сражение междоусобной войны САСШ за освобождение негров. (Примечание переводчика)**

** В комментарии переводчика "междоусобной" названа гражданская война между северными и южными штатами, а САСШ - это Северо-Американские Соединенные Штаты или просто США (прим. редакции сайта).

 

У Б И Й Ц Ы


Я говорю вам
мягко, словно отец прощаясь с умершим ребенком,
сурово, как человек в кандалах,
лишенный насущной свободы.

На земле
шестнадцать миллионов
выбраны за свои белые зубы,
острый взгляд, крепкие бедра,
молодую, горячую кровь.

И красный сок течет по зеленой траве,
и земля набухает от красного сока,
и шестнадцать миллионов убивают... убивают... убивают.

Мне ни ночью, ни днем от них нет покоя
Они стучатся в мой мозг, напоминая,
они давят на сердце, и я отзываюсь
на их быт, семью, утехи и грезы.

Просыпаясь ночью, я вдыхаю запах окопов,
слышу неясный шорох уснувших в траншеях,
шестнадцать миллионов спящих и стоящих на-страже во тьме.

Иные из них давно отдыхают, и навсегда,
другие скоро споткнутся, чтобы тоже уснуть навсегда,
увлекаемые лавиной, крушащей весь мир,
хмелея, опохмеляясь,... в бесконечном надрыве...
на тяжкой работе убийцы.

Шестнадцать миллионов.

 

КНОПКИ *)

*) На стратегических картах расположение фронта обозначается цветными кнопками с протянутой между ними шелковинкой. (Прим. переводч.)

 

Я разглядывал огромную карту военных действий,
выставленную для рекламы при входе в редакцию крупной газеты.

Кнопки — красные и желтые кнопки — синие и черные кнопки рассеяны по всей карте.

Смешливый юноша, весь в веснушках,

Карабкается по стремянке, перекидываясь шуточками кое с кем из толпы,
И передвигает одну из желтых кнопок на дюйм западнее.

И вслед за желтой кнопкой передвигает и черную — тоже на дюйм западнее.

(Десять тысяч мужчин и юношей корчатся в красной гуще по берегам реки,
Захлебываясь кровью, моля о воде, с клокотанием смерти в гортани).

Кто, кто догадается, чего стоит передвинуть на дюйм эти две кнопки здесь, на карте, у дверей редакции крупной газеты, где веснущатый юноша улыбается нам с верхней ступеньки?

 

Л Ж Е Ц Ы

Лжец ходит в пышном платье.
Лжец ходит в отрепьи.
Лжец — лжец, как бы ни был одет.
Лжец—лжец, и живет тем, что лжет,
И умирает во лжи.
И каменотес зарабатывает — на лжи
Надгробиями лжецов.

Лжец смотрит в глаза
И лжет женщине,
Мужчине, однокашнику, ребенку, глупцу.
Это матерой лжец; мы его знаем давно.

Лжец лжет нациям.
Лжец лжет народу.
Лжец вытягивает народную кровь
И пьет ее со смехом и ложью,
Со смехом в горле,
С ложью на устах.
И это матерой лжец; мы его знаем давно.
Он прям, как задняя лапа пса.
Он прям, как пробочник.
Он бел, как хвост черной кошки о полночь.

Мужская речь им полна,
Лжецом, что лжет нациям,
Лжецом, что лжет народу.
Мужская речь им полна.
И вот вывод: к чорту их всех,
к чорту их всех.

Вывод пожестче, чем молот паяльщика,
Пожестче, чем сон жирного хобо*,
Пожестче, чем сон вшивого увальня,
Скрученный, как болтовня слабоумных.

Лжецы сходятся и, заперев двери,
Говорят друг другу: итак — война.
Лжецы об'являют ее и говорят: марш!

За столом решили это они,
За дверьми, отделяющими их от черни.
А пушки постарались, скосили миллионы,
А пушки скинули семь миллионов со счета,
Пушки вывели семь миллионов в расход,
Семь миллионов своими телами мяли цветочки.

За столом решили это они,
Лжецы, что лгут нациям.

А нынче
Закончен убой
И черви очистили груды костей
И челюсти черепов рассказывают анекдоты про призраков войны.
И издалека взывают: пустите нас на прежнее место,
Дайте нам снова править миром, нам, нам!
И там, где двери заперты, лжецы говорят:

погодите, мы скоро возьмемся за дело.

И слышу я — говорит народ,
Слышу — толкуют друг другу:
Пусть сильные будут готовы,
Сильный, будь на-чеку,
Пусть руки будут прохладны и головы ясны.
Покончим с лжецами,
С лжецами и их темной игрой, выжидающей случая,
Чтобы отворить дверь и сказать нам: Война!

Ступайте опять на войну!

Вот что — слышу я — толкуют в народе:
Думай о сегодня, о зреющем завтра,
Ломай стрелку часов, что тысячи юношей скосит,
Когда лжец скажет: пора!
Бери власть в свои руки, —

К чорту их всех

Лжецов, что лгут нациям,

Лжецов, что лгут народу.


* Хобо—бродяга.

1919 г. (В пору Версальского мира).

 

ДЫМ И СТАЛЬ

(Отрывок)


Полоса стали — это только
Воплощение дыма, дыма и крови людской.
Язык пламени лижет ее, обтекает и бежит прочь,
Оставив дым и кровь человека
И готовую сталь, холодную, голубую.

Пламя охватывает ее, лижет, бежит прочь,
И стальная болванка стала стволом, колесом, иглою, лопатой,
Рулем под водой, тросами в небе.
Всегда сумрачно сердце ее, и вся она
Из дыма и крови людей.
Питтсбург, Ионгстаун и Гэри — делают сталь из людей.

Человеческой кровью и копотью труб
Дымные ночи пишут свое заклятье:
Дым в сталь и кровь в сталь;
Бирмингам, Хомстэд и Брэддок из человека делают сталь.
Дым и кровь — это сплавы для стали.

Летун гудит
в синеве; сталь
воспевает жужжащий мотор.

............................................................

Стальная колючка оплела заборы завода,
Стальные стволы в кобурах сторожей у заводских ворот,
Стальные баржи приносят руду, сцарапанную сталью с земной кожуры, поднятую и уложенную » баржу стальными руками» убаюканную на пути звяканьем стали о сталь. Зубчатки и рычаги — это сталь;
Они роют, когтят, поднимают; они переносят свои стальные суставы с урока на новый урок; они — сталь, родящая сталь.
Огонь, распыленное топливо, воздух — борются в топках; поток чугуна укрощен; болванки свиты винтом; окалина собрана в кучи:
Океанские суда на воде, небоскребы на суше; сталь, ныряющая в воду, сталь, громоздящаяся в небо.

..............................................................

Новолунья удачи проносятся мимо,

Варятся пять человек в котле раскрасневшейся стали,

Кости их впаяны в сплавы из стали,

Кости их вплющены в молот и наковальню,

Всосаны в трубы покоряющей воду турбины.

Ищите их в переплетении тросов на радиомачтах...

Они вплавлены в сталь и бессловесны, как сталь.

Вот один из них говорит: — Мне понутру мое дело, директор меня отличает, Америка — рай, не страна.

Другой: — Боже, как стонут все кости; в правленьи лжецы, кровопийцы; а свобода в этой стране, по мне, горше неволи; Америка — форменный ад.

Третий: — Что за девчонка, — не девка, а персик; скопим мы с нею деньжат, да в деревню на ферму свиней разводить и жить господами.

А двое других неотесанных парней поют о долгой дороге в родную страну.
Погляди-ка на них в стальное окошечко дверцы-

Трудности им нипочем.
Они поднимают людей в синеву.
И сталь воспевает жужжащий мотор.

 

АННА ИМРОС

Скрестите ей руки на груди — вот так.

Выпрямите ноги еще немножко — вот так.

И вызовите каретку, чтобы отвезти ее домой.

Ее мать поплачет немного, а с ней сестры и братья.

Но ведь всем, кроме нее, удалось спуститься, и все невредимы.

Она единственная из работниц, которой не посчастливилось при прыжке, когда вспыхнул пожар.

Виновата в том воля господня и отсутствие пожарных лестниц.

 

З Е М Л Е К О П Ы

Двадцать человек стоят, наблюдая за землекопами.

—        Равняющими бока канавы,

Где поблескивают пласты тускло-желтеющей глины;

—        Врезывающими острие лопаты

Все глубже и глубже

До дна вновь заложенной газовой магистрали;

—        Стирающими грязь с взмокшего лица

Красными банданна*

Землекопы работают без передышки...

Приостанавливаясь... только чтоб вытянуть ноги из вязкой глины, которая их засосала.

Из двадцати смотрящих

Десять бормочут: „Ну и адова же это работа".

А десятеро: „Мне бы хоть эту работу"!

*) Цветные платки с кольцевым узором, изготовляемые особенным способом: — bandanna (Примечания переводчика).

 

ТРИ СЛОВА

Я был еще мальчиком, когда впервые услышал три звонкие слова,

Ради которых сложили головы тысячи французов:

Свобода, Равенство, Братство.

И я спрашивал: почему это люди умирают ради слов?

Я вырос;

Почтенные граждане с холеною бородой и орхидеей в петлице

Внушали мне, что нет слов

Выше, чем золотые слова:

Небо, Семейство и Мать.

Другие, постарше, с обросшими лицами, вещали:

Бог, Бессмертье и Долг,

И медленно гнусавили это из глубины своих легких.

На великих часах истории, часах проклятия и обреченности,

Начал и концов, сменялись годы, менялись слова;

Метеорами вспыхивали и угасали.

И вот из Великой России дошли три сумрачных слова:

Рабочие взялись за ружье и пошли умирать за —

Хлеб, Землю и Мир.

И еще мне встречался американец-моряк, весельчак, прощелыга,

С девчонкой, вытравленной на колене в память одного из портов,

Опоясывающих землю.

И, бывало, он говорил:

— Спроси меня три насущнейших вещи, мигом отвечу:

Подать мне яиц с ветчиною! Что стоит? — и —

Не пойдешь ли со мною, красотка?

 

У ПОРОГА ГРОБНИЦЫ

Цивилизацию устанавливают и сшибают прочь,
Словно кеглю на кегельбане.

Цивилизацию выкидывают в помойное ведро,
Словно картофельную шелуху и очистки.

Цивилизации —

создание художников, изобретателей, утопистов и чернорабочих, —

Идут на свалку одна за другой.

Молчите об этом; потому что у врат гробницы

Молчание — добродетель; молчите и вы; потому что
Перед эпитафией, написанной в воздухе, перед
Лебединой песнью, наполнившей воздух,
Молчание—добродетель, молчите; забудьте об этом.

А если найдется какой-нибудь глупец, болтун и кликуша, если он встанет и крикнет: „Давайте создадим культуру, в которую
Священные и прекрасные создания труда
И гения были бы впаяны вечно",—

Поднимись только этакий крикливый пройдоха,

Чтобы обратиться к народу —

Вытолкайте его,

Заткните ему глотку,

Заприте его в Ливенворсе *)

В кандалы его, и в одиночку Атланта *),

Пусть его поест с оловянной тарелки в Синг-Синге *)

Заживо умрет бессрочником в Сен-Квентине *).

Таков закон: если цивилизация умирает и подергивается пеплом вслед за другими умершими цивилизациями —
Законно, чтобы все мерзкие, буйные мечтатели умерли первыми

— Заткните им глотку, затолкайте в тюрьму, прихлопните их.

И так как у врат гробницы молчание — добродетель,

молчите об этом, да, молчите или — лучше всего —

позабудьте!


*) Названия главных политических тюрем Северо-Американских Соединенных Штатов. (Примеч. перев.)


ПАМЯТИ ГОРДОГО ПАРНЯ *)

*) Мак Грегор, молодой шахтер, ушедший в горы после знаменитой стачки в Ладло (1912), когда правительственные войска, направленные против бастующих, подожгли временный лагерь, где укрывались семьи горняков, выселенных из помещений, принадлежавших предпринимателям.


Он жил на крыльях бури,
Его прах в Чихуахуа 1)

В Ладло, в угольных городах Колорадо

Гневно сжалась рука горняков из славян, итальянцев, шотландцев, ирландцев и янки.

И восемьдесят винтовок со вздыбленных гор выметали долину

Под началом этого парня.


Они убивали,

клянясь вечно помнить

Пристреленных и обугленных женщин и детей

Сожженного лагеря в Ладло

И Людовика Тикос, веселого грека,

Пробуравленного пулей,

добитого прикладами.


Как всякая гражданская война,

Это заняло нацию на неделю, другую,

И один или два миллиона

Об'единились в клятве

отомстить сталью.


Все это было чистой случайностью.

До этого он жил,

Смахивая пылинки с воротника своих собеседников,

Целовал горнячьих ребят

И писал в Денверском журнале

Стихи о силуэтах пикетщиков на гребнях оцепленных гор.


Он не знал матери, кроме матушки Джонс 2),

Кричавшей из-за тюремной решетки в Тринидаде:

„Мне лишь была бы возможность высунуть руку

Сквозь прутья решетки и погрозить кулаком врагам трудового народа!"


Ошельмованный верховным судом, как убийца,

Он отправился в Чихуахуа,

Забыл свое старое шотландское имя,

Курил чируты с Пансой Вилла 3)

И писал письма о Вилла — опоре народа.

Как передать мне смерть Дон Мак Грегора ?


Трое всадников на всем скаку всадили в него порцию свинца:

Он лежал на главной улице затерянного мексиканского городка,

И мальчишка целый день сидел возле его трупа, швыряя каменья,

Чтоб оберечь его от свиней.


Люди Вилла похоронили его в Шахте

Вместе с двадцатью Каррансистами 4).


Какой жуткий факт... Мальчишка и свиньи...

Гриффитс 5) скроил бы из этого сердцещипательный фильм,

У Виктора Херберта 6) дробь барабанов

Переплелась бы с режущим выкриком скрипки.

„И мучачо 7) сидел там весь день, швыряя камнями,

Чтобы оберечь его от свиней", — написал Гиббонс 8) в „Трибуну" 9).


Где-нибудь в Чихуахуа или Колорадо

Завалялся кожаный чемодан набросков, стихов и рассказов.


1) Чихуахуа—мексиканский город.

2) Матушка Джонс — прозвище одного из лидеров Индустриальных Рабочих Мира (I. W. W)

3) Пансо Вилла — генерал, стоявший во главе народной революционной мексиканской армии.

4)  Каррансисты — сторонники противника Вилла, реакционного президента Карранцы.

5)  Гриффитс — знаменитый американский кино-постановщик.

6)  Виктор Херберт — американский композитор.

7) Muchасho (мучачо) по-испански—мальчик.

8) Гиббонс — репортер.

9)  „Трибуна" — влиятельная американская газета. (Примечания переводчика).



Д И Н А М И Т Ч И К

Я сидел с динамитчиком в немецком ресторане за бифштексом с поджаренным луком.

И он смеялся и рассказывал о жене и детях и о защите труда и рабочего класса.

Это был смех непоколебимого человека, знающего жизнь, полнокровную и горячую.

Да! Этот смех звенел гордым призывом перелетных птиц, в радостном упоении прокладывающих свой крылатый путь сквозь дождь и бурю.

Его имя пестрило газеты, как имя врага народа, и немногие блюстители церкви и школы открыли бы перед ним свои двери.

За бифштексом с поджаренным луком ни слова не было молвлено об его подпольных скитаниях террориста.

И вот я всегда вспоминаю его, как жизнелюбца, любимца детей, поборника свободного, веселого смеха без всяких стеснений; влюбленного в горячие сердца и горячую кровь всего мира.

 

З А В Т Р А

Я говорю о новых городах и новом народе,

Я говорю, что прошедшее — это ведерко с золою.

Я говорю, что вчера — это стихнувший ветер, уснувшее на западе солнце,

Я говорю вам, что нет ничего во вселенной,

Кроме прилива всех завтра

И вольного неба всех завтрашних дней.

Я, должно быть, сродни тому землеробу, который,

С вечера глянув на небо, бурчит себе под нос:

— Вот завтрева будет денек!

 

Я — Н А Р О Д, Я — Ч Е Р Н Ь

 

Я — народ, я — чернь — толпа — массы.

Знаете ли вы, что все великое в мире создано моим трудом

Я — рабочий, изобретатель, поставщик пищи и платья для всего мира.

Я — зритель, перед которым проходит история.

Я высылаю в мир Наполеонов, Линкольнов. Они умирают,

А я создаю новых Наполеонов, Линкольнов.

Я — плодоносная почва. Я — прерия, которая выдержит много запашек.

Страшные бури проносятся надо мною,—

Я забываю.

Возьмут у меня и растратят все лучшее,—

Я забываю.

Все, кроме смерти, приходит ко мне, заставляя работать, отдавать все, что у меня есть лучшего,

А я забываю.

Иногда я рычу, встряхиваюсь и роняю несколько красных капелек, чтобы было, что вспомнить истории.

А потом —

Я забываю.

Когда я, Народ, научусь вспоминать, когда я, Народ, применю уроки вчерашнего дня и не забуду больше тех, кто ограбил меня в прошлом году, тех, кто дурачил меня, —

Тогда никого не найдется на свете, кто произнес бы слово „Народ" хоть с тенью насмешки, чьи губы скривила б хоть складка презренья.

Чернь — толпа — массы — придут тогда.