БЕРТА БАБИНА
1886 - 1983
Родилась Берта Александровна в семье инженера. Гимназию окончила в Петербурге, затем училась на Высших женских курсах.
Еще в старших классах гимназии увлеклась движением социалистов-революционеров, в двадцать один год стала членом партии эсеров. Берта Александровна занималась пропагандистской работой, исполняла роль «невесты» одного из матросов «Потемкина», заключенного в Петропавловской крепости, носила ему передачи, писала письма. Вышла она замуж за эсера В. М. Головина, уехала с ним в Италию. После его ранней смерти вернулась с сыном Всеволодом (погиб на фронте в 1942 году) в Россию.
В 1913 году она стала женой активного деятеля партии Б. В. Бабина (партийная кличка Корень), с которым и прошла через все последующие испытания. Он погиб на Колыме в 1945 году.
«Это была жизнь, — писала Берта Александровна, — со всем ее счастьем и со всей горечью, с ошибками и достижениями, с трудными испытаниями и частыми расставаниями. И она, эта жизнь, длилась почти четверть века, пока не была оборвана руками тех, кто когда-то также считали себя носителями нашей общей великой мечты, а потом убили ее живую душу и погибли от рук и своих и наших палачей».
В 1917 году, после Февральской революции и раскола партии эсеров, муж и жена Бабины примкнули к левым эсерам.
В 1922 году в числе многих других эсеров Бабины были арестованы и после Бутырской тюрьмы, следствия и суда высланы.
Во второй половине 20-х годов, вернувшись в Москву, Берта Александровна, прекрасно владевшая европейскими языками, стала переводить материалы для Коминтерна. Вновь арестована она была в 1937 году. На Колыме, на разных работах, провела 17 лет. После освобождения в 1954 году жила в Ухте вплоть до 1958 года, когда смогла вернуться в Москву.
В Москве в небольшой комнате Берты Александровны — сначала на Зверинецкой улице, а потом на Сиреневом бульваре — постоянно бывали люди. Она была душой «колымского товарищества». Вокруг нее собирались старые и новые друзья; вспоминали, спорили, шутили. Она привлекала своей революционной натурой, живым интеллектом, действенной добротой. Она сохранила редкое ныне свойство — преданность идеалам своей молодости.
Однажды, 7 ноября, я зашла к ней с приколотой на груди красной ленточкой. «Как это прекрасно!» — воскликнула Берта Александровна и бросилась искать аналогичный символ дней революции. Мне было стыдно признаться, что не революционная дата, а случайно мной надетая кофточка дочери, вернувшейся с комсомольского мероприятия, стала поводом искреннего восторга и волнения человека иного поколения.
Жизнь Берты Александровны была долгой, нелегкой, но, безусловно, счастливой. Общественный темперамент не заглушил в ней и женского начала. Прожив более чем 90 лет, она сохранила все качества обаятельной женщины: была благожелательна к людям, общительна, красива, к лицу одета. Она сохраняла то человеческое достоинство, которое помогает воспринимать превратности жизни и неизбежность смерти. Не раз повторяла стихи Афанасия Фета:
Не жизни жаль с томительным дыханьем,
Что жизнь и смерть? А жаль того огня,
Что просиял над целым мирозданьем,
И в ночь идет, и плачет, уходя.
С 50-х годов Берта Александровна стала заниматься литературой народов Крайнего Севера и Дальнего Востока. Она пропагандировала их культуру, следила за появлением новых талантов, писала о них под псевдонимом Невская литературно-критические статьи в «Новом мире», «Дружбе народов», «Литгазете». Интересовали ее и молодые таланты в других национальных регионах. Она одна из первых оценила творчество Ч. Айтматова, Ю. Рытхэу, Вл. Санги...
Свою культурную миссию Берта Александровна исполняла с большим увлечением почти до конца своей жизни. Работать она, по существу, перестала только в больнице, где провела последние месяцы и где скончалась 17 февраля 1983 года.
Слова, сказанные ею перед смертью, удивили сестру милосердия, пытавшуюся помешать больной подняться с постели.
— Конвой ждет, — сказала она.
Наталия Пирумова
* * *
Низкое небо над нами словно из серого шелка,
Матов и бледен на нем солнца туманный кружок,
Стали с обеих сторон таежные стройные елки,
В мягких сугробах, как в море, плавно ныряет возок...
Едем ночами и днями древней, узкой дорогой,
Древнюю песню свою мерно поет бубенец,
Бежит, спотыкаясь, ямщик, на ходу догоняя дроги,
Так же бежали когда-то дед его и отец...
Как мне поверить, что где-то есть толстые книги на полках
И у людей по минутам точно рассчитаны дни,
Как мне поверить, что здесь, где бродят песцы и волки,
Тоже когда-нибудь будут книги, гудки и огни!
1921
ПОЛЯРНЫЕ НОЧИ
* * *
Река точно зеркало в бархатной раме,
Неподвижно весло у кормы,
И кажется, будто они на экране,
Эти стены моей тюрьмы...
Тюрьма должна быть из железа и камня,
На дверях — замок стальной...
Так знакома решетка, с тоскою давней,
И знаком на посту часовой...
Но моя тюрьма — полуостров зеленый,
Окруженный прозрачной водой,
И лес чернеет за далью сонной,
Как старинный шарф кружевной...
А на небе всю ночь неподвижные зори,
Раздражая усталый взор...
Их зловещее пламя, точно Красное море,
Точно мой последний костер...
Мы живем на острове пустынном,
И кругом — зеленое кольцо...
Кажет жизнь, как в повести старинной,
Равнодушно-скучное лицо...
Торопливо льдины уплывают
К морю вниз по вскрывшейся реке,
Ветер по-весеннему играет
Непослушной прядью на виске...
Ветер, ветер! Значит, ждать недолго —
По освобожденной глади вод,
К отступившим берегам пологим
Подойдет и станет пароход...
Коми-му. 1925-1928
* * *
Милый друг, когда, пройдя зенит,
Наше солнце станет гаснуть хмуро,
Сами оборвем гнилую нить,
Взяв пример с Лафарга и Лауры.
Жарко-жарко натоплю я печь,
Окна плотно ставнями прикрою,
И тихонько мы пойдем прилечь,
Письмами знакомых успокоив...
Не года глухой и злой тоски,
За ошибками явившиеся следом, —
Сны покажут, ярки и легки,
Только дни, когда мы шли к победам...
И, склоняясь к твоему плечу —
Где мне было радостней на свете! —
Я с тобою вместе полечу
К никогда не виданной планете!..
Февраль 1933
* * *
Печку мою топлю золотыми дровами,
Ярок и жарок ее звенящий костер,
Полярная ночь цветет ожившими снами,
К алым поленьям приник очарованный взор.
Первый мой сон — сон о далеких детях,
Свежий и нежный, как первые вешние дни,
Чаша полна! — Как я богата на свете,
Зная, что где-то сейчас подрастают они...
Сон мой второй — сон о грядущей воле,
Буйный и алый, словно кипящая кровь,
Вижу — толпится народ на зеленом поле,
Слышу все ближе радостный гул голосов.
Третий мой сон — сердца глухие удары! —
Боль о далеком, бред безнадежных ночей,
Вот он со мной — в душном дыхании жара,
Вот он живой — в трепете синих огней!
В полумертвый, дикий край неволи
Брызги пестрой жизни принесет
И опять знакомой острой болью,
Как волною, душу захлестнет!..
СПАСИБО
Тов. Зимину, нашему эльгенскому конвоиру
Не знаю, откуда ты родом —
Владимирский или рязанский,
Ты, сын трудового народа,
Нам скрасил век арестантский.
Не знаю, куда ты уехал —
В Каширу или в Калугу,
Быть может, добился успеха,
Забыл колымскую вьюгу.
А может, родным и невесте
Пришлось прочитать: «Не ждите!»
И вы с моим сыном вместе
В солдатской могиле спите,
Но только за горькие годы,
Рельефные, как на картине,
За ту брусничную воду,
Что мне принес и Марине,
За то, что не издевался,
Ни грубым не стал, ни строгим,
За то, что щадить старался
До крови стертые ноги,
За то, что в погибельном крае
Ты нам не убавил веку,
За то, что в звериной стае
Старался быть человеком, —
Спасибо наше прими ты,
Простой паренек крестьянский,
Живой ты или убитый,
Тамбовский или казанский!
Москва. 15 августа 1958
ИСАЙ МАНДЕЛЬШТАМ
1885-1954
Оставшись сиротой в 1894 году, воспитывался в доме своего дяди, известного офтальмолога, Макса Мандельштама, ставшего одним из лидеров сионистского движения в России. В судьбе Исая принимал участие и второй дядя, родной брат Макса, Иосиф Емельянович — историк, лингвист, статский советник, пятнадцать лет преподававший русский язык в Пажеском корпусе. Высшее образование Исай Бенедиктович Мандельштам получил на кораблестроительном отделении Петербургского политехнического института и технологическом факультете Льежского университета. С 1910 года работал в Петербурге инженером во «Всеобщей компании электричества». В том же году в «Вестнике Европы» впервые опубликованы его стихотворные переводы с немецкого. После октябрьского переворота, продолжая работать инженером, перевел десятки книг, в том числе Гете, Франса, Ж. Ромена... Одновременно занимался наукой: мало кто знал, что вышедшие в одном году книги «Болезни электрических машин» и перевод сказок «Тысячи и одной ночи» принадлежат перу одного и того же человека. С 1918 по 1923 год четырежды арестовывался. В 1935 году выслан на пять лет в Уфу. В ссылке переводил «Ричарда III» Шекспира. Ознакомившись с его переводом, Корней Чуковский писал: «Перевод, исполненный Мандельштамом, превосходно звучит... представляется мне высокоценным произведением искусства». В 1938 году И. Мандельштам приговорен к 3 годам лагерей. В заключении переводил Пушкина на немецкий язык. В 1941 — 1951 годах жил в Осташкове, Мелекесе, Малоярославце. Занимался переводами. В 1951 году арестован и сослан на 10 лет в Казахстан, в Джамбульскую область.
ДВА СТИХОТВОРЕНИЯ ДЕТЛЕВ ФРИДРИХА ФОН ЛИЛИЕНКРОНА В ПЕРЕВОДЕ ИСАЯ МАНДЕЛЬШТАМА
К МУЗЫКЕ
Вдали — шарманка. Сердце внемлет чутко.
Встает былое. Что наш мир скорбей?
Игра теней? Виденье? Злая шутка?
Приходит смерть — мы отдаемся ей.
Девятая симфония: на небе.
Умолкни, сердце! Кончен с жизнью счет.
Возьмет тебя, поднимет властный жребий
И от земной юдоли увлечет.
моя ДУША
Как улица, где вечной чередою
Проходят люди суетной толпою
И где стучат колеса и копыта, —
Познала много ты, моя душа.
То озаряясь взлетом вдохновенья,
То оскверняясь скверною паденья,
И вороньем исклевана досыта —
Страдала много ты, моя душа.
Заглохли звуки радостного звона,
И радуга исчезла с небосклона,
По мелочам растрачена, изжита
И в розницу распродана душа.
Но юность плещет звонкими ключами,
И все же ты, бряцая бубенцами,
Для детских игр и шалостей открыта,
Загадочная, странная душа.
СЕРГЕИ АСКОЛЬДОВ
1871-1945
Сергей Алексеевич Алексеев-Аскольдов — видный русский философ, сближающий философскую мысль с мыслью религиозной. В своей книге «Мысль и действительность» (1914) постулирует всеобщую одушевленность мира, без которой нельзя осмыслить реальность.
После октябрьского переворота изгнан из Петроградского университета. Преподавал в Политехническом институте технологическое товароведение. Одновременно руководил подпольным студенческим философским кружком. В середине 20-х годов был арестован. Отбыл срок заключения в лагере и ссылку. В начале 1941 года его встретил в Новгороде участник его философского кружка — писатель и поэт Борис Филиппов, освободившийся из Ухтинско-Печорского лагеря НКВД. Конец войны застал тяжелобольного Сергея Аскольдова в Потсдаме. При приходе советских войск он был арестован, вскоре освобожден. Он скончался прежде, чем за ним пришли снова. По предположению Бориса Филиппова, философские труды Сергея Алексеевича Аскольдова, написанные в поэтической форме, погибли либо в сожженном в 1941 году Новгороде, либо в осажденном немцами Ленинграде.
* * *
Часы бессонницы милей мне злобы дня,
Стихает в них тоска моих дневных томлений,
Еще колеблются обрывки сновидений
И тают в сумраке лампадного огня.
И время, хитрый маг и счастия евнух,
Не властно надо мной: часы или минуты
Текут — не знаю я, я мира скинул путы,
Дрожат лучи огня, и вот огонь потух.
Тогда минувших дней во мне воспоминанья
Встают, как выходцы из дальнего изгнанья,
Живут, как встарь, со мной, волнуясь и любя;
И в будущее путь мечта мне пролагает,
Надежда вторит ей, и время умирает,
И в лоне Вечности я чувствую себя.
ВЛАДИМИР ЛОЗИНА-ЛОЗИНСКИЙ
1885-1937
Владимир Константинович Лозина-Лозинский родился в Петербурге в семье профессора. Окончил юридический факультет Петербургского университета и Богословский институт при Александро-Невской лавре, в 1919 году рукоположен в священники. В 1925 году арестован по «делу лицеистов»: в день основания Царскосельского лицея отслужил панихиду по царской семье. Осужден на 10 лет, 3 года провел в Соловках, по амнистии освобожден досрочно и выслан на 3 года в Сибирь, ссылку отбывал в Братске. С 1934 года жил в Новгороде, служил настоятелем собора Михаила Архангела, В 1937 году арестован и расстрелян.
СОЛОВЕЦКОЕ
В Белом море остров дальний
И печальный монастырь
Сторожат четой опальной
Моря северного ширь.
Долго смотрят, как косматый
Набегает серый вал,
Как уходит, вновь измятый,
От холодных, мшистых скал.
Белой чайки взлет тревожный
Крик пронзительный в ночи,
Долгой ночи отблеск звездный,
Солнца бледные лучи.
Старых башен острых вышек
Еле видный силуэт...
Море дышит и не дышит...
Монастырь молчит в ответ...
Купола его высокий
Не возносят в небо крест,
Только ветер одинокий
Помнит святость этих мест.
Да над папертью соборной
Неприятельским ядром
Нанесенных язвий черных
Незалеченный излом.
16 ноября 1926
День погас... В туманной просини
Я иду вокруг кремля...
Тишина в закате осени,
Дышит холодом земля.
В полутьме идешь да молишься
Или смотришь чутко вдаль,
Как над морем ветер с полюса
Стелет снежную вуаль.
Как, теперь уже не страшными,
Смотрят бойницы из стен,
Где в кремле, за старой башнею,
Я несу свой долгий плен.
Но из башни, много видевшей,
Знавшей много долгих лет,
Я судьбе, меня обидевшей,
Не пошлю укора вслед.
Но и стока бездорожного,
Где я жизни нить тяну,
Покорясь веленью Божьему,
Я теперь не прокляну.
Я привык к его развалинам,
К теням храмов и камней,
К их святыням опечаленным,
К скорби Божьих алтарей.
Веря в то, что нет проклятия,
Где изранен, но святой
Вечный образ Богоматери
Охраняет наш покой.
ЗА РАННЕЙ ОБЕДНЕЙ
В полутьме, без огней, чуть видны клироса,
В черных мантиях иноков тени,
И незримые к небу несут голоса
Отраженья незримых молений.
Потемневшие лики спокойно глядят,
И навстречу их благостным взорам
Мое сердце несет свою накипь, свой чад,
Перевитый тоской и позором.
Словно райские двери раскрыты врата,
Тайна жизни в великом потире,
И терновый венец Жизнедавца-Христа
Озаряет горящий трикирий.
Тени смутны еще за престольным Крестом,
Но, как присно, всегда, так и ныне
Голубеет рассвет за алтарным окном,
И в окно это смотрится иней...
А за ним высоко за решеткой окон
Бледный путь недоступных созвездий,
Точно свиток каких-то сокрытых письмен,
Говорит о последнем возмездьи...
26 декабря 1926
* * *
Посвящается архиепископу Илариону
Над этим полным страха строем,
Где грех, и ложь, и суета, —
Мы свой, надзвездный город строим,
Наш мир под знаменем креста.
Настанет день, и в час расплаты
За годы крови и тревог
Когда-то на земле распятый
На землю снова снидет Бог.
С крестом, как с символом спасенья,
Он воззовет и рай и ад:
И, се, расторгнутся каменья,
Се, бездны тайны возвестят.
Полярные растают льдины,
Погаснет солнце навсегда,
И первозданные глубины
Откроет каждая звезда.
Тогда из тьмы времен смятенных
В последнем ужасе угроз
Восстанут души убиенных
За имя вечное — Христос.
И Бог страдавший, Бог распятый,
Он примет подвиг их земной:
Его посол шестикрылатый
Их призовет своей трубой.
И в град грядущего, ликуя,
Они войдут, как в некий храм,
И вознесется «Аллилуйя»
Навстречу бурям и громам.
Тогда, о Боже, к смерти, к ранам,
Ко всей их скорби мировой,
Теперь Тобою осиянным,
Мы, люди, бросимся толпой.
Твоя любовь есть бесконечность;
И, ради их нас не кляня,
Ты, Господи, введешь нас в вечность
Невечереющего дня.
МИХАИЛ ПОЗДЕЕВ
1883-1971
Михаил Александрович Поздеев — священнослужитель (епископ Серафим).
С середины 20-х годов арестовывался трижды, первый срок отбывал на Соловках, второй — в Кемеровской области. Третий срок — 25 лет — получил в 1952 году в возрасте шестидесяти девяти лет. Освобожден в 1956 году.
В 2002 году канонизирован.
ГОРЬКИЕ ПЕСНИ ВЛ. СЕРАФИМА, СЛОЖЕННЫЕ НА СОЛОВКАХ
О ВСЕПЕТАЯ!
О Всепетая! Дева вечная!
Дева чудная! Пресвятейшая!
Помощь скорая беспомощному,
Радость чудная безотрадному,
Жезл для старого и усталого,
Кров для странника беспокровнего,
Дитю сирому, бесприютному
Матерь нежная, сердобольная.
Я Тебя молю, Пресвятейшая!
Приклонись ко мне на молении,
Поспеши ко мне на спасение.
Руку крепкую Ты простри ко мне,
Заступись за меня, беззащитного,
Не покинь меня, всем постылого,
Помоги идти стезей тесною,
Помоги нести ношу трудную.
О Всепетая! Я Тебе пою.
Сердобольная, услышь песнь мою!
* * *
Ты не пой соловей,
Против кельи моей,
Ты молитве моей
Не мешай, соловей.
Ах! Зачем напевать,
Что стараюсь забыть,
Что нельзя возвратить
И в душе воскресить.
* * *
Я и так много лет
Безутешно страдал,
Много бед и скорбей
С юных лет испытал.
Я теперь не боюсь
Ни судьбы, ни людей
И о прошлом молюсь
В бедной келье своей.
Одинок я сижу
И на небо гляжу,
Что я в нем нахожу,
Я про то не скажу.
Много бед впереди,
Много зла на пути.
Но с молитвой, с крестом
Это все нипочем.
Ни огонь, ни вода,
Ни коварство врага
Не погубят тебя
Никогда, никогда.
Улетай, соловей,
Улетай, соловей,
Ты молитве моей
Не мешай, соловей.
* * *
Господи, помилуй! Господи, прости!
Помоги мне, Боже,
Крест свой донести.
Распятый мой, Боже, много ты терпел.
За врагов молился.
За врагов скорбел.
Слаб душою, телом, как же слаб,
Я страстям греховным преступный раб,
Я великий грешник на земном пути.
Господи, я плачу. Господи, прости!
Помоги мне, Боже, дай мне крепость сил,
Чтоб я, Боже, страсти в сердце погасил.
Помоги мне, Боже, щедрою рукой.
Ниспошли терпенье, радость и покой.
Грешник я великий на земном пути.
Я скорблю, я плачу. Господи, прости!
