В конце ХУIII века старый порядок во Франции выражался в

1) абсолютной власти короля,
2) исключительных привилегиях двух первых сословий, и
3) застарелых злоупотреблениях во всех отраслях общественного управления

АБСОЛЮТНАЯ ВЛАСТЬ КОРОЛЯ

При последних королях из династии Бурбонов королевская власть приобрела такой характер, что английский юрист Блэкстон находил возможным сравнивать как «деспотические страны» Францию и Турцию, а враги Людовика ХIУ называли его «французским султаном». Генрих IУ, считавший себя «выше закона», Людовик ХIУ, говоривший «государство – это я», Людовик ХУ, провозглашавший, что он ответственен только перед богом», и Людовик ХУI, заявлявший: «это законно, потому что я хочу этого», - только резюмировали учение монархизма.

Некоторые писатели утверждали, что во Франции существовала Конституция, потому что власть короля, по-видимому, была ограничена правами некоторых сословий. Дювержье де-Горанн возражал им, что во Франции не было никакой Конституции, кроме «королевского всемогущества, иногда встречавшего противодействие, но никогда не подвергавшегося ограничениям». Указывали также на право парламента делать представления. Но король мог заставить замолчать парламенты и ему было достаточно назначить королевское заседание, чтобы обязать парламенты внести в список именно те указы, которые и вызывали парламентские представления. Ссылались и на Генеральные штаты. Но с 1614 по 1789 год представители нации ни разу не собирались. Кардинал Дюбуа говорил, что «в самом народном представительстве, в позволении депутатам говорить перед королем и представлять ему петиции есть что-то настолько жалкое, что великий король должен удалить от себя все это».

Агенты короля в провинциях и городах встречали так же мало сопротивления, как и сам король в центральном управлении. Как в низах, так и на верху общества существовала только абсолютная власть и безмолвное повиновение.

Таким образом, в то время как в Англии уже с ХIII столетия существовала конституция и английские короли не могли издавать законы, объявлять войну или заключать мир без согласия парламента, в то время как для всех английских подданных свобода и собственность были утверждены конституцией, народным представительством и судом присяжных, - французский король, - окруженный министрами, являвшимися лишь его слугами, легко доступный влиянию приближенных, - распоряжался по своему произволу и судьбою отдельных лиц и судьбою нации.

Он жил в Версале, в громадном дворце, который при нищете ХУII столетия стоил около миллиарда и был выстроен вдали от Парижа, чтобы до него не мог достигнуть голос общественного мнения. Знатнейшие дворяне, добровольно превратившиеся в придворных слуг, теснились вокруг короля, ссорились из-за королевских милостей, то есть из-за казенных денег и поддерживали короля в опьянении собственным всемогуществом, убежденные, что он выше всего человечества. В украшениях Версальского дворца изображение короля везде соединялось с изображением солнца, и кисть художников только передавала слова Боссюэта «о, короли, - вы боги!». Гувернер молодого Людовика ХУ, открыв окно и указывая ребенку на толпу, которая теснилась вокруг дворца, сказал: «весь этот народ принадлежит вам!».

НАРУШЕНИЕ ОБЩЕСТВЕННОЙ СВОБОДЫ

Король не мог лично пользоваться всею присвоенною ему властью. Он управлял посредством министров, из которых первый назывался главным контролером финансов. Эти министры, призываемые на свои посты милостию короля, нередко оказывались неспособными или плохо избранными. Неккре рассказывает по этому поводу очень характерный анекдот. Полицейский офицер Сартэн был только что назначен морским министром. Он поторопился купить географических карт и увешал ими свой кабинет. «Посмотрите, - говорил он своим посетителям, - посмотрите, каких успехов я достиг уже: я могу указать вам на этой карте, закрым глаза, все четыре стороны света».
Впрочем, у министров ХУIII века, если они даже оказывались даровитыми людьми, не было времени для управления: увлеченные вихрем придворных удовольствий и интриг, они во всем полагались на подчиненных. В результате, все наиболее важные государственные дела решались неответственными чиновниками и нередко даже без ведома короля и министров. Королевский деспотизм, лишая народ возможности знать о положении дел в стране, создавал правительство низших чиновников, простую бюрократию

У центрального правительства и у подчиненной ему администрации единственным принципом управления был произвол, «благоусмотрение». Полиции плохо платили и вследствие этого она развратилась. Полицейский чиновник, получавший 300 ливров жалования, имел 400 000 ливров дохода. Некоторые полицейские чиновники вступали в соглашение с ворами, снабжали их паспортами, позволяли выходить по ночам из тюрем и делили с ними награбленную добычу. За то каждый гражданин, без предъявления ему какого-либо обвинения, без суда, на основании одного предписания об аресте (letter de cachet) мог быть брошен в Бастилию или в другую королевскую тюрьму. Эти приказы об аресте выдавал не только король, но и министры, интенданты и их подчиненные, даже незначительные агенты. Их выдавали с пробелом для имени арестуемого. Они стали предметом гнусного торга: графиня де-Ланжак продавала их по 25 луидоров от имени министра Ла-Вильера, который дошел до того, что стал торговать предписаниями через своих лакеев, за 120 ливров можно было сажать людей под арест. При Людовике ХУ было выдано более 150 000 предписаний об аресте. Злоупотребление это так срослось со старой монархией, что даже при Людовике ХУI было выдано до 14 000 предписаний.

Тайна переписки, священная для всякой администрации, нарушалась постоянно: черный кабинет, просуществовавший до самой революции, распечатывал пересылавшиеся по почте письма и делал из них выдержки для короля.

Печать находилась во власти уставов 1547 и 1563 г.г., которые осуждали на виселицу издателей и авторов сочинений, признанных враждебными религии или правительству. При Людовике ХIУ этих преступников пытали и затем вешали; при Людовике ХУ удовлетворялись заключением их в Бастилии, а книги сжигали перед лестницею дворца Правосудия. Сто шестьдесят восемь «кролевских цензоров» наблюдали за литературными произведениями.

Свободу совести щадили не более свободы печати. После отмены Нантского эдикта при Людовике ХIУ, протестантских священников приговаривали к повешению или колесованию и их крики на эшафотах заглушались барабанным боем; протестантское движение подвергалось драгоннадам; реформаторов осуждали на галеры или в каторжные работы. Епископ Боссюэт одобрял эти варварства и в порыве энтузиазма сравнивал Людовика ХIУ с римскими императорами Константином и Феодосием. Епископ Флешье после резни в Ниме сказал: «подобный пример был необходим, чтобы наказать наглость этих людей».

Участь протестантов почти не улучшилась при Людовике ХУ. Всякий раз, когда правительство созывало собрания духовенства, чтобы получить от них так называемые ДОБРОВОЛЬНЫЕ ПРИНОШЕНИЯ (don gratuity), оно соглашалось в награду за это удвоить строгости против отпавших и разрешало даже отбирать детей у протестантов, чтобы воспитывать их в католических монастырях. Указ 1724 г. повелевал вывозить в корзинах на живодерню тела отказавшихся перед смертью от совершения таинст по обрядам католической церкви. Устав 1730 г. постановлял, что захваченных во время общей молитвы мужчин-протестантов следует ссылать на галеры, женщин – заключать в тюрьму, а священников – вешать. В 1745-1746 г.г. в одном Дофине было приговорено к галерам 287 протестантов и множество женщин к наказанию кнутом. Еще в 1762 г. пастор Ла-Рошет был обезглавлен по приговору Тулузского парламента.

Эти жестокости продолжались почти до самой революции и религиозная нетерпимость была настолько связана с системо1 управления, что даже Людовки ХУ1 при своем короновании был обязан повторять старую присягу: «Клянусь от чистого сердца употребить всю свою власть для искоренения осужденных церковью еретиков во всех мне подвластных землях». <…>

ГРАЖДАНСКИЕ НЕРАВЕНСТВА

Деспотизм короля тяготел над всеми подданными, но не в равной степени. Французский народ разделялся на три сословия: духовенство, дворянство и третье сословие. Духовенство состояло из 130 000 священников и монахов; дворянство из 140 000 человек, а третье сословие из 25 000 000 человек. Всякий не принадлежавший к духовенству или дворянству считался простолюдином.

Двадцать пять миллионов французов были, по словам указа Людовика ХУ, людьми «подлого рода». Духовенство и дворянство представляли собой привилегированные сословия, и, - под предлогом, что духовенство молится, а дворянство сражается, - отказывались платить почти все налоги, которые и падали на третье сословие. Привилегированные сословия не только платили королю бесконечно меньше чем народ, но и облагали население в свою пользу.

Духовенство, кроме доходов от подаяний и вознаграждения за требы, собирало налог с зерна, вина, скота и всех плодов земных, который хоть и назывался десятиной, но отнимал у крестьян гораздо больше десятой части их доходов, часто целую четверть.

Дворяне в свою очередь пользовались правами сеньоров (господ): всякий раз, когда земля переходила от одного владельца к другому, господину уплачивался особый налог, достигавший обычно шестой части продажной цены участка. Затем господину платился ЦЕНЗ, постоянная ежегодная рента, не подлежавшая выкупу, причем невзнос ценза вел иногда к конфискации земли. К этому надо добавить ГОСПОДСКИЙ ОБРОК, который в некоторых случаях удваивал ценз, БАРЩИНУ, отнимавшую у земледельца 52 в году, ДОРОЖНЫЕ ПОШЛИНЫ, на мостах, дорогах, рынках, ПОМЕЩИЧЬИ МОНОПОЛИИ, обязывавшие мелких собственников за особую плату пользоваться виноградными прессами, мельницами и печами, устроенными господином, право господина иметь голубятни, кроличьи садки и производить потравы отдавало в жертву голубям и дичи господина крестьянские посевы и жатвы. Это были лишь обычные повинности, но существовало немало и других…

Наконец, еще ниже крестьян, жестоко эксплуатируемых, но все же лично свободных, обремененных налогами, но имеющими собственность, стояли крепостные (serf), личность и имущество которых принадлежало господину и которые были подчинены всей суровости крепостного права. Накануне революции в некоторых провинциях 150 000 подданных французского короля оставались еще крепостными.

ВОЙСКО

Даже после реформы, произведенной Лувуа в ХУII веке, на армии продолжало отражаться общественное неравенство. На высшие военные должности назначали не за дарования, а по желанию короля, капризам фавориток или за древность рода. Выбору маркизы Помпадур Франция была обязана, например, теми генералами, которые довели французские войска до поражений во время семилетней войны. Военные чины покупались или получались в виде милости.

Для того, чтобы пристраивать дворянских детей, увеличивали без всякой надобности число офицеров. В армии, состоявшей из 170 000 человек, было 60 000 офицеров. В кавалерийском полку было 142 офицера и унтер-офицера и только 482 рядовых.

От воинской повинности были освобождены не только дворяне, духовенство, жившие по-дворянски буржуа, крупные купцы, чиновники, но и фермеры, приказчики и лакеи знатных господ, и – наконец – те, кого по собственному желанию освобождал интендант или суб-интендант. В конце концов, крестьяне, платившие за всех, должны были и служить за всех.

ЦЕРКОВЬ

Церковные должности назывались бенефициями и духовные лица, на деле больше отдавали внимания доходам, которые приносили их бенефиции, чем обязанностям, которые они налагали. Список бенефиций находился у придворного духовника, то у кого-либо из приближенных короля, а иногда и в руках какой-нибудь фаворитки. Маркиха Помпадур в продолжении многих лет раздавала бесконтрольно епископства, богатые приходы и монастыри, вследствие чего прихожая и будуар этой женщины были переполнены кандидатами на церковные места. Высшее духовенство набиравшееся подобным образом, оправдывало картину, нарисованную Людовиком ХIII. В его воспоминаниях: «Своим честолюбием и расточительностью духовенство навлекло на себя недовольство всей нации. Оно покинуло храмы и его можно было видеть только в Версале. Пользуясь своим влиянием, оно невыносимо тиранило низшее духовенство и народ, внушая страх своей нетерпимостью и презрение распущенностью нравов».

ЗЕМЛЕДЕЛИЕ, ПРОМЫШЛЕННОСТЬ И ТОРГОВЛЯ

Отбывая сеньериальную барщину, крестьяне вместе с тем обязаны были вместе с тем отбывать и королевскую барщину, чтобы поддерживать в исправности большие дороги. Для исправления этих дорог крестьян сгоняли из самых отдаленных деревень, а между тем проселочные дороги оставались в невозможном состоянии.

Земледелие было настолько обременено налогами, что постепенно разрушалось. Обедневшие крестьяне пользовались самыми несовершенными орудиями и употребляли такие способы обработки земли, которые, по словам одного английского агронома, напоминали сельское хозяйство Х века.

Промышленность была подчинена цеховому строю. Во главе каждого цеха стояло особое управление, состоявшее из выбранных синдиков и присяжных. Для занятия ремеслом или промыслом нужно было иметь звание мастера. Звание мастера цеха плотников или суконщиков нужно было покупать так же, как и звание капитана, советника парламента или муниципального эшевена.

Торговля была стеснена внутренними таможнями, разнообразием монеты, веса и меры, ограничениями, которым подвергалось свободное обращение зерновых хлебов и монополиями больших торговых компаний.

НАРОДНОЕ ОБРАЗОВАНИЕ

В 1789 году народ в массе своей был неграмотен и по просшествии более 40 лет, когда Гизо провел закон 1833 г., оказалось, что 55% призывных не умели ни читать, ни писать. Несмотря на блестящее состояние литературы при Людовике ХIУ, несмотря на славу Корнеля, Расина, Мольера, Монтескье, Вольтера, можно сказать, что в ХУIII столетии, после многовековых забот католической церкви о просвещении народа, он оставался еще в массе в состоянии первобытного варварства.

примечание: текст приведен с незначительными сокращениями