НАША АМЕРИКА

Самодовольный крестьянин думает, что его деревня — это весь мир, и если уж удалось ему сделаться алькальдом, или отомстить сопернику, отбившему у него невесту, или накопить деньжат в своей кубышке, то и весь мировой порядок кажется ему образцовым, и он знать ничего не хочет ни о гигантах в семимильных сапогах, которые могут раздавить его своею пятой, ни о кометах, что мчатся в недвижном эфире, сокрушая миры. Пусть наша Америка стряхнет с себя деревенскую спячку. Не время засыпать, надев на голову ночной колпак, надо отходить ко сну подобно доблестным мужам Хуана де Кастельяноса, держа оружие в изголовье, победоносное оружие разума. Бастионы идей надежней каменных бастионов.

Идею нельзя развеять, как тучу. Справедливая идея, вовремя воссиявшая перед лицом мира, останавливает эскадру броненосцев, как трубный глас архангела. Народам, не знающим друг друга, пора познакомиться, ибо им предстоит сражаться плечом к плечу. Те, кто грозят друг другу кулаками, как ревнивые братья, которые оспаривают друг у друга клочок земли или враждуют потому, что у одного дом поменьше, чем у другого, и первый завидует второму, должны 1гротянуть друг другу руки в знак нерасторжимого союза. Те, кто, опираясь на преступную традицию, кромсают мечом, обагренным родной кровью, землю побежденного брата, понесшего кару, превосходящую его вину, должны вернуть землю обратно, если не хотят, чтобы народ называл их разбойниками. Честный человек не берет денег в уплату долгов чести, а квитается пощечиной. Мы не можем более оставаться народом, который живет подобно деревьям, наполняющим лес то ласковым шелестом своей листвы, то тревожным гулом, смотря по тому, пригревает ли их капризное солнце, или ломит и валит буря. Деревьям надо стать в ряд и преградить путь гиганту в семимильных сапогах! Настал час испытания, час марша в едином строю. Мы должны идти вперед сомкнутыми рядами, монолитными, как серебро в недрах Анд.

* * *

Лишь у недоносков не хватит для этого мужества. Недоноски — это те, кто не верит в свою землю. Сами не имея мужества, они отрицают его и у других. Неспособные достать до ветвей могучего дерева слабой рукой в браслете, с накрашенными, по мадридской или парижской моде, ногтями, они говорят, что до этих ветвей вообще невозможно дотянуться. Надо посадить на корабли этих паразитов, что подтачивают силы вскормившей их родины, и пусть эти парижане или мадридцы отправляются фланировать под фонарями Прадо или потягивать оранжад у Тортони. Позор, этим сыновьям плотника, что стыдятся своего отца! Позор этим уроженцам Америки, что носят индейский передник, но стыдятся этого, стыдятся вскормившей их груди и отрекаются, негодяи, от больной матери, оставляя ее одну на ложе страданий. Скажите, кто настоящий человек? Тот, кто остается у одра матери, чтобы лечить ее, или тот, кто заставляет ее работать, пряча от чужих глаз, и живет на ее средства среди распутных иноземцев, щеголяя в галстучке, понося породившее его чрево п выставляя напоказ ярлык предателя на своем шутовском кафтане? О, эти сыновья нашей поднимающейся Америки, которая должна спастись вместе со своими индейцами; эти презренные дезертиры, что вербуются в войска идущей к упадку Северной Америки, которая топит своих индейцев в крови! О, эти неженки, которые не хотят трудиться, как то подобает мужчинам. Неужели Вашингтон, воззвавший к жизни родную землю, мог бы уехать в Англию и жить с англичанами в то время, когда они шли войной против его отчизны? О, эти аристократишки, что марают в иноземной пыли свою честь, подобно эмигрантам времен Французской революции, которые с бесподобной легкостью танцевали на чужих паркетах и грассировали, на удивление иностранцам!

* * *

Кто может больше гордиться своей родиной, чем мы, граждане многострадальных американских республик, поднявшихся среди безмолвных масс индейцев, в шуме битвы между книгой и кадилом, на окровавленных плечах сотни апостолов? Никогда еще в истории в такой короткий срок из столь неоднородных элементов не создавались такие передовые и сплоченные нации. Спесивец думает, что земля создана для того, чтобы служить ему пьедесталом, потому что у него бойкое перо или цветистый слог, и называет косной и неизлечимо больной свою родную республику, потому что ее молодая поросль не дает ему возможности вести праздную жизнь, гарцевать на арабских скакунах и рекой лить шампанское. Но косностью страдает не молодая страна, которая требует соответствующих форм государственного устройства и подлинного величия, а те, кто хочет править народами Америки, не считаясь с их национальными особенностями, своеобразным этническим составом и необузданной силой, при помощи законов, унаследованных от четырех веков свободного предпринимательства в Соединенных Штатах или девятнадцати веков монархии во Франции. Декретом Гамильтона не усмиришь необъезженного степного коня. Фразой Сийеса не разгонишь застоявшуюся кровь индейской расы. Чтобы управлять хорошо, надо знать, кем и где управляешь, и хороший правитель в Америке не тот, кто досконально изучил, каков образ правления у немцев или французов, а тот, кто знает, из каких элементов состоит население его страны, как их можно объединить и какими методами, при помощи каких учреждений, порожденных самою страной, можно вести народ к великой цели, к тому вожделенному положению вещей, когда каждый человек, познав самого себя, разовьет все свои способности и найдет им применение и все люди будут пользоваться обильными дарами природы, которые народ умножает своим трудом и защищает, не щадя своей жизни. Правительство должно быть детищем страны, дух правления должен быть духом ее народа. Форма правлений должна соответствовать структуре страны. Правительство есть не более как равнодействующая природных элементов страны.

Не удивительно, что в Америке самобытный человек не дал одержать над собою верх книге, завезенной из чужих стран. Простые люди с их самобытной жизнью победили книжников с их искусственным образованием. Туземец-метис победил чужестранца-креола. Борьба идет не между цивилизацией и варварством, а между ложной ученостью и самобытностью. Простой человек добр, он ценит знания, и вознаграждает образованных людей, если только они не пользуются своей ученостью ему во вред, если они не оскорбляют его презрением, которого он не прощает, готовый силой внушить уважение тем, кто ранит его самолюбие или ущемляет его интересы. Опираясь на презираемые народные массы, пришли в Америке к власти тираны; и они пали, когда предали их. Уступив место тираниям, республики поплатились за свою неспособность постичь подлинные начала национальной жизни, за неумение выводить из этих начал форму правления и править в согласии с ними. У молодого народа правитель — это созидатель.

У народов, состоящих из образованных и необразованных людей, образованные должны изучить искусство правления. Иначе править будут необразованные в силу свойственной им привычки разрешать свои сомнения силой. Необразованные люди отличаются инертностью и робостью мысли и хотят, чтобы ими хорошо управляли; но если правительство притесняет народные массы, они свергают его и правят сами.

Как могут университеты подготовить правителей, если нет в Америке такого университета, в котором преподавались бы азы искусства правления, то есть уменье видеть особенности, свойственные народам Америки? Вступая в жизнь, молодежь смотрит на мир сквозь очки, заимствованные у янки или французов, и она может только гадать, эта молодежь, претендующая на право управлять народом, которого она не знает. Следовало бы закрыть доступ к политическому поприщу тем, кто не знает основ политики. Премии на конкурсах должны присуждаться не за лучшую оду, а за лучшее исследование факторов развития своей родной страны. В газетах, на кафедрах, в академиях нужно изучать реальную жизнь страны. Надобно знать ее в неприкрашенном виде, ни на что не закрывая глаза: тот, кто умышленно или по забывчивости оставит без внимания часть истины, впоследствии жестоко поплатится за это, ибо в небрежении зло растет и разрушает созидательное начало. Решить проблему, зная все ее условия, легче, чем не зная их. Возмущенный народ низвергает правосудие, если оно зиждется на мертвых законах, почерпнутых из книг, а не отправляется сообразно с истинными потребностями страны. В знании — решение всех проблем. Знать страну и управлять ею со знанием дела — единственное средство освободить ее от всякой тирании. Европейское образование должно уступить место образованию американскому. Историю Америки со времен инков до наших дней нужно преподавать так, чтобы ее знали назубок, пусть даже за счет истории греческих архонтов. Наше прошлое для нас дороже античности. Оно нам нужнее. Наши национальные политические деятели должны заменить чужеземных политиков. Пусть черенок мировой культуры привьется к нашим республикам, но стволом дерева должны быть наши республики. И пусть умолкнет побежденный педант, ибо ни один человек не может гордиться своей родиной больше, чем мы, граждане многострадальных американских республик.

В путах религии, с убеленной сединами головой, цветные и белые, индейцы и креолы, мы смело вступили в круг наций. Под хоругвью пресвятой девы мы вышли на завоевание свободы. Священник, несколько офицеров и женщина воздвигли в Мексике республику на плечах индейцев. Испанский каноник наставлял в духе французской свободы несколько блестящих бакалавров, которые поставили испанского генерала во главе Центральной Америки, восставшей против Испании. В монархических одеждах и с эмблемою солнца на знамени начали подниматься венесуэльцы на севере и аргентинцы на юге. Когда два героя встретились и континент должен был содрогнуться от их столкновения, один из них — и не меньший по величию — отступил. И так как героизм в мирной жизни менее славен, чем на поле брани, и потому встречается реже; так как человеку легче умереть с честью, нежели мыслить последовательно; так как править, опираясь на пламенные и единодушные чувства, проще, чем управлять после битвы противоречивыми, дерзкими или честолюбивыми помыслами победителей; так как силы, сметенные эпически могучим натиском, исподволь, с кошачьей осторожностью вели подкоп под здание, над которым во всех углах нашей Америки с ее смешанным, своеобразным и пестрым населением, босым и щеголяющим в парижских камзолах, развевалось знамя республики, знамя народов, веками воспитывавшихся в духе разума и свободы; так как иерархическое строение колоний противодействовало демократической организации республики и, вступая в нее, столицы, щеголявшие в .галстуках, оставляли в сенях деревню в грубых сапогах, а книжники-мессии не понимали, что революция восторжествовала благодаря народу, поднявшемуся на голос избавителя, и что править должно вместе с народом, этой солью земли, а не вопреки ему или без него, то Америка была обречена страдать и страдает поныне, с трудом объединяя разнородные и враждебные элементы, унаследованные от деспотичного и порочного колонизатора, и преобразуя вывезенные из-за границы идеи и формы, которые своим несоответствием национальной действительности задерживают установление логически необходимого правления. В течение трех веков наш континент угнетала власть, отрицавшая право человека пользоваться своим разумом, и лишь освободившись с помощью невежественных масс, к которым, однако, верхи не прислушивались и с интересами которых не считались, он вступил в эпоху правления, основанного на началах разума. Не разума, воспитанного в университетских стенах, в противоположность разуму, взращенному деревенской жизнью, а коллективного разума народа, которым и надлежит руководствоваться в общественных делах. Проблема независимости состоит не только в смене форм правления, но и в изменении его духа.

Чтобы упрочить систему, противостоящую интересам угнетателей и их методам господства, нужно было действовать заодно с угнетенными. Тигр, устрашенный вспышкою выстрела, убегает, но ночью возвращается за жертвой. Умирает он, злобно сверкая глазами и угрожающе подняв лапы. Он подкрадывается неслышно, мягкими шагами, и когда жертва просыпается, он уже над ней. Колония продолжала жить в республике; и наша Америка только сейчас избавляется от своих пагубных заблуждений — надменности столичных городов, слепого торжества униженных крестьян, пристрастия к чужестранным идеям и формулам, несправедливого и оскорбительного презрения к туземной расе,— избавляется в силу превосходства республики, победившей в борьбе с колониальным режимом ценою крови павших героев. Тигр ждет, притаившись, готовый к прыжку, он может выскочить из-за любого угла, из-за дерева. Но он умрет, угрожающе подняв лапы, злобно сверкая глазами.

* * *

Но «эти страны спасутся», как возвестил аргентинец Ривадивиа, повинный в излишней щепетильности в суровые времена. Для мачете не годятся шелковые ножны, и в стране, отстоявшей себя копьем, нельзя отбрасывать копье в сторону, не то разбушевавшаяся толпа ворвется на конгресс Итурбиде и потребует, «чтобы белокурого сделали императором». Эти страны спасутся, ибо в нашей Америке, по-видимому, господствует дух умеренности, чему способствует и гармоничная, величавая природа нашего лучезарного континента, и влияние критической литературы, сменившей в Европе литературу утопическую, которой увлекалось предшествующее поколение; в наше время, требующее реальной политики, рождается человек с реальным взглядом на жизнь.

Мы были чучелом с атлетической грудью, с руками петиметра и с лицом ребенка. Мы были ряженым в английских панталонах, в парижском жилете, в сюртуке янки и в испанском берете. Индеец с немым удивлением кружил вокруг нас и уходил в горы крестить своих детей. Негр, скрываясь от враждебного взора, пел в ночи песню, лившуюся из сердца, одинокий и безвестный, затерянный между океаном и лесными дебрями. Крестьянин, творец, слепой от негодования, восставал против своего творения — надменного города. Мы принесли с собой эполеты и тогу в страны, которые появились на свет в альпаргатах и с индейской повязкой на голове. Нам надлежало бы, проявив сердечное человеколюбие и творческую смелость, сочетать тогу с повязкой; вывести индейцев из состояния инертности и застоя; двигаться вперед рука об руку с одаренным негром; приспособить свободу к запросам тех, кто поднялись во имя свободы и победили. Но от прошлого у нас остались и судья, и генерал, и ученый, и священник.

Витавшая в облаках ангельски чистая молодежь, словно вырываясь из щупальцев спрута, устремлялась ввысь, чтобы пасть с бесплодною славой. Коренное население, движимое инстинктом, ослепленное торжеством, втаптывало в прах золотые жезлы. Ни европейская литература, ни книги янки не давали ключа к испано-американской загадке. Воцарилась вражда, и наши страны с каждым годом приближались к полному упадку. Устав от бесполезной ненависти, от противоборства книги и копья, разума и кадила, города и деревни, от невыносимого господства разобщенных городских каст над коренным населением, необузданным или инертным, народы начинают, как бы бессознательно, обращаться к любви. Народы поднимаются и приветствуют друг друга. Они спрашивают: «Кто мы, что мы?» — и отвечают друг другу. Когда возникает проблема в Кохимаре, разрешения ее не ищут в Данциге. Сюртуки у нас еще французские, но мыслить мы начинаем по-американски. Молодежь Америки, засучив рукава, месит тесто новой жизни, заквашивая его дрожжами трудового пота. Она понимает, что мы отдаем чрезмерную дань подражанию и что спасение в том, чтобы созидать. Созидать — вот девиз нового поколения. Нам нужно вино, так сделаем его из бананов,— не беда, если оно будет кислым. Зато это наше вино! Ныне уразумели, что формы правления страны должны соответствовать национальным особенностям народа; что абсолютные истины, дабы не утратить своего значения из-за ложной оболочки, должны быть относительными по форме; что жизнеспособна только подлинная и полная свобода; и республика, которая не служит интересам всего народа и не движется вперед вместе с народом, обречена на гибель. Достаточно щели в ограде, чтобы через нее пробрался тигр — внутренний и внешний враг. Генерал приноравливает на марше аллюр кавалерии к шагу пехотинцев; если же кавалерия оставляет пехотинцев позади, ее окружает противник. Политика — это стратегия. Народы должны жить, критикуя друг друга, ибо в критике спасение, но оставаться братьями и единомышленниками. Нагнемся к несчастным и поднимем их на руках! Пламенем сердца растопим лед, сковавший Америку! Пусть в жилах страны кипит и клокочет горячая кровь! Восстав от сна и устремив на братские народы радостные взоры, приветствуют друг друга труженики, новые люди Америки. Появляются национальные политические деятели, умудренные изучением самой жизни. Они читают, чтобы применять, а не копировать прочитанное. Экономисты изучают трудности в их истоках. Ораторы начинают приучаться к трезвой сдержанности. Драматурги выводят на сцене национальные типы. Академики обсуждают животрепещущие вопросы. Поэзия освобождается от романтических одежд и цветистой выспренности в духе прославленного Соррильи. Проза, отточенная и сверкающая блестками таланта, становится идейной. Правители в индейских республиках изучают индейский язык.

* * *

Америка постепенно избавляется от всех опасностей, угрожающих ей. А их немало. Одни республики коснеют в щупальцах спрута. Другие, в силу закона равновесия, не соразмерив своих сил, с достойной восхищения, но безумной поспешностью бросаются наверстывать потерянные века. Одни, забывая о том, что Хуарес довольствовался повозкой, запряженной мулами, пускают пыль в глаза, разъезжая на рысаках; враг свободы, пагубная роскошь, развращает легкомысленного человека и открывает ворота чужеземцу. Другие, одушевляемые благородной идеей защиты независимости, над которой нависла угроза, культивируют спартанские нравы. Иные в грабительской войне против соседа вскармливают военщину, которая может впоследствии пожрать их самих. Но, быть может, еще и другая опасность грозит нам, опасность, которая исходит не от нас, а коренится в различии между двумя народами Американского континента, между двумя Америками, разными по населению, по образу жизни и по интересам. Недалек тот час, когда с нашей Америкой пожелает установить тесные отношения сильный и предприимчивый сосед, который ее не знает и презирает. Но так как мужественные народы, всего добившиеся собственными силами при помощи ружья и закона, уважают только мужество; так как угроза необузданных притязаний, которая, быть может, будет предотвращена, если возобладают лучшие элементы североамериканского народа, угроза авантюры, на которую нашего соседа могут толкнуть подстрекательства низкой и мстительной толпы, традиция завоевательных войн или махинации ловкого политика, преследующего личные цели, даже в глазах самых боязливых еще не так близка, чтобы ее уже нельзя было отвести, противопоставив ей нашу сдержанную, но непреклонную гордость; так как республиканский флаг налагает на Северную Америку перед лицом народов всего мира, пристально следящих за нею, узду, которую нам не следует с нее снимать ребяческой провокацией, показным высокомерием или братоубийственной распрей,— неотложный долг нашей Америки состоит в том, чтобы показать себя такой, какова она в действительности: единой по духу и помыслам, в краткий срок победившей гнетущее прошлое и не запятнанной ничем, кроме нашей собственной крови, которой мы орошаем родную землю, расчищая ее от развалин, и которая еще сочится из незаживших ран, нанесенных нам нашими господами. Презрение исполина-соседа, который не знает* нашу Америку, для нее величайшая опасность; необходимо, чтобы он ее узнал, и узнал как можно скорее — ибо день встречи близок. По неведению, побуждаемый алчностью, он, быть может, набросится на нее. Узнав ее, он будет ее уважать и откажется от своих посягательств. Надо верить в лучшее, что есть в человеке, и остерегаться худшего в нем. Нужно дать возможность лучшему проявиться и возобладать над худшим. Иначе возобладает худшее. Народы должны поставить два позорных столба: один для тех, кто подстрекает к бесполезной вражде, и другой для тех, кто скрывает правду.

Хосе Марти

Из сборника Хосе Марти "Избранное"
М. "Художественная литература" 1978 г.