Памфлеты Джона Лильберна


МАНИФЕСТ

подполковника Джона ЛИЛЬБЕРНА, мистера Уильяма УОЛЬВИНА, мистера Томаса ПРИНСА и мистера Ричарда ОВЕРТОНА, заключенных в лондонском Тоуэре, и других, обычно (хотя и несправедливо) именуемых Левеллерами, ставящий целью опровергнуть многочисленные клеветы, направленные против них для того, чтобы сделать их ненавистными для мира и опасными для государства, и удовлетворить и заверить всех тех, к благу которых направлены все их предложения и желания и интересы которых являются конечной целью их общественных обязательств.

(14 апреля 1649 г.)

 

Ни один человек не рождается исключительно для самого себя, но связан законами природы (касающимися всех), законами христианства (которым мы обязаны подчиняться как христиане) и законами государства и правительства, чтобы направлять наши усилия к увеличению общего счастья, касающегося одинаково как других так и нас самих. Поэтому и мы (в меру разума, данного нам Богом) старались, конечно, с недостатками, но с полною искренностью, вывести из общественных бедствий такое сочетание свободы и блага для народа, которое хотя бы в какой-либо степени смогло возместить многие пережитые народом бедствия и страдания. И хотя в этой своей деятельности до сих пор мы пожинали одни лишь упреки и ненависть за наши добрые намерения и встретили жестокие преследования со стороны наших властей и правителей, – все же это ничто по сравнению с тем, что выстрадал наш святой учитель и его ученики, и нам, как в этом мы были всегда уверены, не смогут нисколько помешать в исполнении нашего долга, поскольку мы находим внутреннюю поддержку в нашей невинности и нашей совести. Конечно, очень тяжело, – и мы это прекрасно понимаем, – быть все время в борьбе с миром, лишать себя наслаждения тем благополучием, которое было бы доступно нам при других условиях: поэтому если бы мы слушались только самих себя и стремились к собственному покою, мы никогда бы не занялись тем, что мы все время делали в интересах общества. Но после того, как так много было сделано для восстановления нашей свободы, мы увидели, что Бог благословил нас, послав нам удачу, и мы получили возможность, которую народ ждал в течение шести веков, сделать эту нацию действительно счастливой и вполне свободной. Поэтому мы считаем себя связанными величайшими обязательствами, какие только могут быть, и не можем пренебречь таким случаем и позволить (насколько это в наших силах), чтобы пролитая кровь напрасно была разлита по земле подобно воде и чтобы после столь великих несчастий, какие только когда-либо на земле происходили, результатом была лишь мнимая, номинальная, случайная перемена, а настоящие бедствия, притеснения и рабство продолжали бы существовать даже после того, как монархия была заменена республикой.

Конечно, все это касается нас не больше, чем других людей, и мы могли бы нести это ярмо так же, как и другие, но поскольку на каждом лежит общественный долг беспокоиться за судьбу своей страны, особенно в тот момент, когда в ней устанавливается новый образ правления, а другие люди проявляют небрежность, то мы полагаем, что в этих условиях от нас требуется большая бдительность и внимание, которые если не приведут к тому хорошему устройству, какое должно было бы быть, все же не сделают новое правление таким дурным, каким оно могло бы быть, если бы мы занимались только своими частными делами и занятиями.

Хотя мы лично можем пострадать, все же нашим утешением будет то, что от этого несколько выиграет государство, и мы не сомневаемся, что когда-нибудь, в свое время Богу угодно будет разогнать тучи бесчестия и клеветы, нас окружающие, и он укрепит наши сердца и дух в общественном деле, так что все добрые люди в конце концов протянут нам руку дружбы и будут жалеть, что они так долго чуждались нас и так несправедливо о нас думали.

Мы не сомневаемся в том, что со временем они сами поймут причину несправедливого отношения к нам и что эта причина заключается не в наших действиях, а в их ложном представлении о наших поступках и в неправильных толкованиях всего того, что мы делаем и говорим. Было бы полезно в наших собственных интересах ничего не говорить, так как мы верим, что стыд и христианский долг удержат людей от оскорбления тех, которые пользуются добрым именем и репутацией, а искренность наших поступков сама обнаружит их клевету и помешает народу верить всему этому; но мы видим, что наши враги с великой страстностью распространяют о нас все, что только может нас дискредитировать в глазах других, а наше молчание лишь способствует усилению дурных слухов о нас. Всюду, где распространяются слухи и ведется пропаганда против нас (как среди тех, кто нас знает, так и среди тех, кто нас не знает), возникает подозрение, что в наших планах есть что-то большее по сравнению с тем, что мы открыто выражаем, и что в наших мыслях есть что-то опасное и им еще неизвестное. в то же время другие выражали недовольство и недоумение, что никто не знает, чего же мы, собственно, хотим и какие конечные цели мы ставим. Наконец, те, которые совсем не знают нас, распускают самые невероятные слухи, что будто мы хотим уравнять состояния всех людей, что мы не хотим иметь никаких сословий и званий между людьми, что мы будто не признаем никакого правления, а стремимся лишь к всеобщей анархии, что будто в действительности мы были агентами сначала короля, а потом королевы, что будто мы – атеисты, противники священного писания, иезуиты и т.д., что особенно ненавистно и пользуется дурной репутацией среди людей.

На все это можно бы не обращать внимание, помня, что таков удел всех добрых людей, если бы вред, получающийся от этого, был только личным, но поскольку цель этих слухов та, чтобы нанести вред республике, – мы вынуждены открыть наше сердце и поведать всему миру наши сокровенные мысли, чтобы покончить со всей клеветой против нас и ясно изложить, каковы наши желания и к чему мы стремимся. Мы заявляем, что все, что мы собираемся здесь представить на общественное рассмотрение и суждение, не есть догматическое или учительское изложение выводов из мыслей других людей, но изложение наших собственных мыслей для нашего оправдания и установления всеобщего союза и нового государственного порядка.

Во-первых, является настоятельно необходимым, чтобы мы высказались относительно уравнения (levelling), под которым обычно понимают выравнивание состояния отдельных людей и отмену права собственности и титула на то, что каждый человек имеет как свою собственность. Как прежде мы уже высказались против таких взглядов, в частности, в нашей петиции 11 сентября [1648 г.], так и теперь мы объявляем, что всякая попытка в этом направлении была бы весьма вредной, если только на это не будет получено всеобщее согласие со стороны всех и каждого в народе. Точно так же мы никогда не считали, что это входит в компетенцию народного представительства, ибо хотя власть представительных учреждений верховна, тем не менее по своему характеру она представительна и доверительна, а следовательно, должна быть ограничена непосредственно или само собой подразумевающимися определенными частными случаями, что является залогом безопасности и свободы как народы, так и самого правительства.

Коммунизм первых христиан был добровольный, а не принудительный. Они приносили и полагали к ногам апостолов дары для распределения, движимые чувством милосердия и небесного великодушия, которое святые апостолы внушили им, а не в силу какого-нибудь постановления, причем это имело место лишь в течение короткого времени, в двух-трех случаях, как об этом свидетельствует писание, и не признавалось обязанностью, а считалось добровольным актом, вызванным изобилием веры у христиан и апостолов. Поэтому мы объявляем, что у нас никогда не было в мыслях уравнять состояния людей и наивысшим нашим стремлением является такое положение республики, когда каждый с наивозможной обеспеченностью пользуется своей собственностью. Мы знаем очень хорошо, что во все века те люди, которые выступали на борьбу против тирании, против несправедливости и произвола страстей, всегда вынуждены были терпеть подобные клички, так как подобными инсинуациями и страхом мнимой опасности всегда старались удержать народ от добра. Как бы то ни было, мы должны, несмотря ни на что, выполнить свои обязанности; как это будет достигнуто, – это зависит от воли Божией, милосердию которого мы и оставляем просвещение человеческих душ, стремясь сами к душевному спокойствию и мирной совести.

Различия по рангу и достоинствам мы потому считаем нужными, что они возбуждают добродетель, а также необходимы для поддержания властей и правительства. Мы думаем, что они никогда не стремятся поддерживать честолюбие или угнетение народа, а только сохраняют должное уважение и покорность в народе, что является необходимым условием для лучшего исполнения законов.

То, что мы стоим за правительство, а не за анархию, обнаруживается, как мы полагаем, всеми нашими действиями; цель наша – усовершенствовать правительство, а не разрушить его; нам известно, что порок и подкупность всегда свивали себе прочное гнездо в человеческих учреждениях, и хотя тирания и исключительно плоха, однако из двух крайностей анархия самая худшая. Из того факта, что мы серьезно боролись за установление хорошего правления, делают странный вывод, что будто мы не хотим иметь никакого правительства; это все равно, как если бы нас обвинили в том, что мы вырываем дерево с корнями, в то время как мы обрезаем сухие и лишние ветви и прививаем ветви лучшие.

Так превратно понимают и ложно толкуют наши действия пред всем миром, и нам приходится терпеть это, пока Богу не угодно будет в свое время раскрыть это грубое заблуждение; пока же даже добрые люди сторонятся нас.

На те низкие подозрения, выставляемые некоторыми, что будто мы являемся агентами короля и королевы, мы считаем достаточным сказать следующее. Хотя мы и не проявляли особого неистовства против личностей короля и королевы или их партии, стараясь скорее убедить их, чем уничтожить, однако мы твердо знаем, что самые принципы и идеи управления, наиболее враждебные прерогативе или интересу короля, возникли и исходят от нас; многие из этих принципов в настоящее время взяты и осуществлены на практике теми лицами, которые раньше были напуганы ими и весьма упорно боролись против них. Этого мы считаем достаточным, хотя можно было бы сказать гораздо больше, чтобы очистить нас от обвинения в связи с роялистской партией.

Подобным же образом выдвигается обвинение, будто мы являемся орудием других лиц, цели которых совсем иные, чем это представляем мы сами. На это мы отвечаем: этого не может быть, потому что все, что мы делаем, исходит от нас, и если рассмотреть все наши поступки, то можно убедиться, что они ведут лишь к общему благу нации.

Все наши желания, петиции и заявления самым прямым образом противоположны всякому корыстному интересу и они пользуются доверием лишь людей известных с хорошей стороны и честных, которые дали неоспоримое доказательство любви и преданности к своей стране; кроме того, то, что мы предлагаем, это хорошо не только по внешности, но и по существу; мы руководимся не низкими принципами обычных политиков, но излагаем ясные и простые мысли без всяких инсинуаций, надеясь исключительно на то, что они сами возбудят к себе явное и общее доверие; именно эти соображения побуждают нас и руководят в нашей деятельности. Таким образом это обвинение совершенно неосновательно, но явно вымышлено, как мы полагаем, с той целью, чтобы заставить нас бояться друг друга и сделать нас бессильными в борьбе за те хорошие мероприятия, которые ведут к свободе и счастью республики.

Что касается того, что будто мы иезуиты по организации или по принципам, как это часто говорят о нас, мы на это заявляем, что простого отрицания этого обвинения будет едва ли достаточно, но мы, по крайней мере, можем сказать, что те лица из нас, которым эта кличка в первую очередь приписывается, – люди женатые и никогда не выезжали из Англии, а ведь известно, что в этом ордене брак никогда не разрешается и в орден принимаются лишь те, кто лично является для посвящения в Рим. Это оскорбительное обвинение, против которого нам легко было бы возразить, мы могли бы обойти молчанием; мы считаем, что даже самое упоминание об этом пред обществом будет уже ответом нашим хулителям и заставит их устыдиться своих низких методов, которыми они пользуются для дискредитации добрых людей.

Что касается иезуитских принципов, мы заявляем, что не знаем, каковы они; о иезуитах лишь всем известно, что они отличаются чрезвычайной хитростью и пользуются приемами чисто мирской политики, а по тому самому совершенно отличны от наших, простота и очевидность которых проявляется во всех наших поступках.

Что же касается того, что нас объявляют атеистами и противниками священного писания (антискриптуаристами), мы заявляем, что верим в существование вечного и всемогущего Бога, создателя и Промыслителя всего на свете, воля и намерение которого, начертанные прежде всего в наших сердцах, а затем уже в его благословенном писании, должны направлять наши действия и поведение. Правда, мы не так строги в том, что касается формальной и обрядовой части служения Богу; тот или иной способ или манера богослужения не кажутся нам ясно обоснованными и такими необходимыми, как на то претендуют служители Бога и священники; – все же явление Божественной любви во Христе радостно принимается нами и практическая, самая существенная часть религии, отражена в наших принципах, когда-то самых возвышенных и превосходных, какие когда-либо были поставлены в мире, и происходящие ни от кого иного, как от Бога, который сам по себе есть благо. И мы только благоговейно желаем, чтобы Господь с каждым днем все более совершенствовал наши сердца и склонял их к искреннему повиновению его благой воли.

Если же выставляют причиной нашего недовольства настоящим положением вещей то, что не нас предпочли на государственные должности и посты, связанные с выгодой и известностью, то на это мы заявляем, что хотя и нет никаких оснований к тому, чтобы мы не имели на них таких же прав, как и другие, и наша привязанность к общественным делам, конечно, не является препятствием к этому, – тем не менее, мы можем сказать о себе, что у нас нет такого стремления и жажды занять их, как у других: по крайней мере, в списках просителей мест очень немногих можно встретить из числа тех, которые считаются принадлежащими к нашей партии.

Мы жалеем, что предпринята такая общая замена должностных лиц, которая может внести много затруднений в наше общее дело; мы считаем, что для всякого рода отставки основанием должны служить не различия во мнениях религиозных или гражданских, а подкупность или утрата доверия их избирателей. Учитывая нищету, которая постигла многие семьи в связи с этими переменами, и несогласия, возникшие на этой почве, мы считаем необходимым, что должны быть использованы все разумные пути и средства для устранения этих несогласий, ведущих к раздорам.

Затем говорят, что будь мы у власти, мы сами стали бы вести себя как тираны; мы признаем, что факты нередко подтверждают это, и люди крайне меняются, став у власти; последнее обстоятельство делает нас недоверчивыми даже к самим себе и заставляет не доверять нашим собственным резолюциям, если в них будет что-нибудь противоречащее нашим принципам, но как раз по этому самому мы и предлагаем установить такой порядок, который, сдерживая людей, не давал бы им возможности нарушать права отдельных лиц или вредить обществу, исключая крайнего случая или явной опасности. Мы можем ответить на этот упрек еще тем, что мы вовсе не стремимся к власти для себя самих, наши принципы и желания отнюдь не свидетельствуют о нашей заинтересованности; мы вовсе не думаем, что такой порядок можно осуществить, опираясь на силу или на принуждение, но только благодаря врожденному и убеждающему могуществу, присущему всякому добру и справедливости, которые прокладывают себе путь в сердцах и обеспечивают себе там прочное существование. Это лишь и помогает нам теперь, по существу совершенно беззащитным и испытавшим столько разочарований, продолжать быть настойчивыми в наших действиях и желаниях на благо народу. Ведь сколько бы ни пытались это отрицать, действия против нас не могут быть объяснены иначе, как отдачей нас на убийство такими людьми, которых мы считали за друзей, братьев других церквей и которым с истинной любовью когда-то в самое трудное время оказали многие услуги. Все это и все, что только может быть совершено против нас, мы будем считать только признаком нашей искренности, и это нисколько не заставит нас отказаться от нашего долга.

Что касается недоумений, которые существуют у многих добрых людей, заявляющих, что им непонятно, какую цель преследуют наши предложения и что в них главное, – мы на это ответим, что они должны были бы получить некоторое общее представление о нас из того, что мы прежде, в разное время, предлагали. Но так как наши предложения до сих пор не получили такой формы, чтобы их можно было осуществить на практике, то мы теперь со всей тщательностью и уменьем, насколько бог наделил нас, перерабатываем их в программу (a Modell), которую скоро представим на всеобщее рассмотрение и обсуждение, как знамя и окончательное выражение наших желаний, и которая должна быть подписана и представлена как договор всего народа. Мы думаем, что мы можем это сделать без нанесения ущерба и вреда властям, ибо мы не знаем ничего лучшего, и, действительно, нет никакого иного пути и средства, кроме Народного соглашения, для того чтобы уничтожить всякого рода разочарование и озлобление и поставить республику в наилучшие условия вечного мира и хорошего общественного устройства.

Народное соглашение, представленное его превосходительством и офицерами армии почтенной палате общин, говорит во многих отношениях слишком кратко сравнительно с нашим проектом о том, что необходимо для блага республики и удовлетворении народа, особенно в том, что обеспечивало бы устранение известных и общепризнанных бедствий. Хотя Народное соглашение в такой форме имеет свои недостатки, все же, если бы оно было осуществлено, мы едва ли возражали бы против его проведения в жизнь, так как в нем заключаются многие важные вещи, полезные для республики. Но видя, что время, назначенное для его осуществления, истекло и что большинство народа не одобрило и не одобряет его по вышеуказанным мотивам, мы решили принять новое Народное соглашение, включив в него такие изменения, какие считаем существенно необходимыми для благосостояния, обеспеченности и безопасности народа; кроме того, мы добавляем в него некоторые пункты об устранении тех тягот и нужд, которые могут быть уничтожены без какого-либо вреда для общего хода государственных дел.

И так как основной чертой нашего Народного соглашения является его происхождение от народа, то мы намеренно отказались от представления его парламенту. Мы считаем, что его следует спешно разослать для подписания всем народом, чтобы затем прямо провести его в жизнь, не прерывая, однако, деятельности настоящего парламента, пока не наступит время, установленное в Народном соглашении для созыва нового представительства. При такой непосредственной преемственности государственные дела не будут приостановлены или прерваны.

Наконец, мы думаем, что о нас ошибочно судят, считая нас нетерпимыми и неистовыми в наших принципах, касающихся общественного блага. Таким людям мы отвечаем, что если бы у нас была уверенность, что то, что мы желаем, может быть сделано как-либо иначе или кем-нибудь другим, и если бы мы уже не видели, как многие хорошие вещи раньше обещались, а потом от них отказывались, то мы не выступали бы так серьезно и упорно за их осуществление.

С другой стороны, мы знаем, что всегда было обычным для людей, которые никогда не стремились к свободе нации, и прежде и особенно в последнее время, всячески оттягивать реформу до тех пор, пока они не будут достаточно сильны, чтобы полностью отказаться от нее. Однако самый главный мотив наших действий в данном случае это то, что мы предпочитаем путь Народного соглашения всякому другому.

Итак, весь мир может ясно видеть, кто мы и к каким целям стремимся. Мы – простые люди и от всего сердца ненавидим всякие планы и затеи, ведущие к дурным последствиям. Мир и свобода – вот наша цель; церез войну мы ничего не достигли и мы не хотим ее; мы еще до сих пор терпим рабство, но мы желаем, чтобы то, что прошло, было забыто, лишь бы только государство было реформировано в должное время. Этого мы желаем от всей души; мы не относимся с ненавистью к взглядам других и уважаем их, если они ведут к благу республики; это есть самая дорогая для нас истина.

Из Тоуэра 14 апреля 1649 г.

Джон Лильберн,
Уильям Уольвин,
Томас Принс,
Ричард Овертон.