Хотя Карл I номинально считался пленником парламента, ему было позволено не только сохранить свой двор, но даже вести официальные переговоры со всеми заинтересованными сторонами — пресвитерианами, индепендентами и шотландцами. Объясняется это прежде всего тем, что, по английским законам, правление страной осуществлялось совместно королем, палатой лордов и палатой общин. Без короля правительство не могло считаться законным. Более того, теперь его возвращения на трон желали и пресвитериане, и индепенденты: первые в надежде, что реальная власть все равно будет принадлежать представителям купечества и зажиточных горожан, которые благодаря своему богатству смогли в условиях ограниченного избирательного права попасть в парламент, вторые — стремясь к созданию ограниченной конституционной монархии со свободой совести для всех протестантов.
Требования о принятии парламентом законов, направленных на осуществление радикальных перемен в сфере социальных отношений, находили поддержку среди широких слоев населения, включая мелкопоместное дворянство, что в немалой степени способствовало появлению нового движения — так называемых левеллеров. Его признанными лидерами стали Джон Лильберн, Уильям Уолвин и Ричард Овертон. Все трое были по характеру и темпераменту совершенно разными людьми. Лильберн — прирожденный бунтарь, агрессивный и злоязыкий, уже немало пострадавший за свои убеждения: по решению Звездной палаты его не раз бросали в тюрьму, заковывали в кандалы, публично пороли и выставляли у позорного столба. Прямой противоположностью ему был Уолвин — спокойный, уравновешенный, мягкий человек, искренне веривший в то, что решение всех проблем следует искать в христианской любви к ближнему. И наконец, Овертон - жизнерадостный остряк, неунывающий рационалист и убежденный атеист. Эта троица своими выступлениями, статьями и делами оказала огромное положительное воздействие на развитие событий вообще и в армии "новой модели" в частности. Особое место в их воззрениях занимает принципиально новая для того времени концепция — высшая власть должна принадлежать не королю, не парламенту, а народу-суверену.
Сложилась довольно запутанная ситуация, когда "правых" в палате общин поддерживала "левая" армия, находившаяся под сильным влиянием левеллеров, в то время как король в свою очередь всеми силами стремился использовать их разногласия в собственных интересах, по-прежнему надеясь на иностранную интервенцию. В итоге перед парламентом возникла серьезнейшая проблема — как избавиться от армии, ставшей реальной угрозой проводимой им политике? В конечном итоге было принято следующее решение: большую часть армии послать на подавление ирландского восстания, а остальных — разоружить, за исключением небольшого отряда драгун, сохраненного для поддержания "закона и порядка".
Однако претворить этот план в жизнь оказалось далеко не просто. Расплатившись с шотландцами и отправив их домой, правительство уже не имело средств (или скорее желания) для оплаты собственной армии: пехотинцы не получали своих законных 8 пенсов в день в течение 43 недель, а кавалеристы (им полагалось в день 2 шиллинга) — в течение 18 недель. Более того, парламент отказался удовлетворить требование армии о выплате пособий всем получившим увечья на поле боя и пенсий вдовам погибших.
В отсутствие сказавшегося больным сэра Фэрфакса группа избранных офицеров встретилась с представителями парламента и вручила им петицию, в которой ультимативно заявлялось, что армия не намерена даже обсуждать какие-либо вопросы, до тех пор пока ей полностью не выплатят задолженность по всем указанным в петиции статьям, включая компенсацию за материальный ущерб, причиненный в ходе боевых действий. Требования армии, не говоря уже об их категоричности, естественно, вызвали у парламентариев сильное недовольство. Но еще больше их возмутил тот факт, что в соборе городка Сэффрон-Уолден в графстве Эссекс, где проходила встреча с делегатами, присутствовало немало рядовых пехотинцев и кавалеристов, по формальным канонам не имевших права находиться на официальных переговорах. Пресвитериане в палате общин с негодованием отвергли петицию, заклеймив подписавших ее "врагами государства и возмутителями мира".
Реакция армии на отказ парламента была немедленной и беспрецедентной: рядовые кавалеристы провели ряд отдельных митингов, на которых каждый полк избрал по два делегата — или, как их тогда называли, "агитатора", — уполномочив их представлять интересы армии, подготовить перечень претензий и после обсуждения в полках предъявить его парламенту.
Оглашение перечня в палате общин произвело впечатление разорвавшейся бомбы. Когда же шок прошел, палата поручила Кромвелю незамедлительно восстановить в армии должную дисциплину и примерно наказать бунтовщиков. Однако по прибытии в Сэффрон-Уолден, где была расквартирована армия, Кромвель неожиданно для всех принял ее сторону. Он безоговорочно признал систему выборных агитаторов и принял активное участие в создании на ее основе Совета армии, куда входили и представители офицеров. В армии воцарился принципиально иной дух: солдаты братались с офицерами, свободно высказывали свои мнения по таким, в частности, вопросам, как проблемы государственного устройства и структуры власти, новый образ жизни и социальная справедливость, всеобщее равенство и свобода вероисповедания; рядовой пехотинец или кавалерист мог обратиться к генералу, не опасаясь, что ему в той или иной форме укажут "на свое место". Обновленная, демократизированная армия неожиданно для всех превратилась в независимую политическую силу. Ничего подобного этому не знала история ни одной страны вплоть до 1917 г .,"когда в России солдаты царской армии начали выбирать свои Советы*.
* Возникшие в России после победы Февральской революции 1917 года Советы рабочих, солдатских и крестьянских депутатов (как и самостоятельные солдатские Советы), разумеется, не имели ничего общего с кромвелевской армией "новой модели", равно как и с ее выборными органами, отстаивавшими интересы буржуазии. Прим. ред.
Вновь избранный Совет армии прежде всего потребовал от парламента выплаты всех задолженностей и категорически отказался как разоружиться, так и отправиться подавлять ирландское восстание. Некоторые из его членов, по дошедшим до нас сведениям, даже заявляли, что ирландцы, хотя и были папистами, но по сути боролись во имя тех же целей, что и англичане — за свой народ, за свою свободу.
А вскоре агитаторы осуществили уже полностью самостоятельную акцию — похитили короля! По их прямому указанию бывший портной, а теперь младший кавалерийский офицер из полка генерала Лайфгардса корнет Джойс во главе отряда из 500 всадников явился к Карлу в Холмби-Хаус и потребовал, чтобы тот следовал за ним. "А у вас имеются на это полномочия?" — поинтересовался Карл. "Имеются, — ответил Джойс, указывая на свой отряд. — Вот они". И королю не оставалось ничего иного, как подчиниться. Впрочем, вся эта эпопея с "похищением" была ему даже несколько приятна, поскольку, с одной стороны, относились к нему с должным почтением и соблюдением необходимого этикета, а с другой — королю доставляло явное удовольствие видеть, что в стане врагов начинается раскол. К тому же, насколько ему было известно, Кромвель, ставший фактическим представителем армии в парламенте и, наоборот, голосом парламента в армии, отнюдь не собирался прекращать с ним переговоры о будущем политическом устройстве страны.
Наибольшей популярностью среди мыслящих воинов обновленной армии пользовалась философская концепция левеллеров, образно названная "нормандское ярмо". В ней утверждалось, что в старой доброй Англии все было прекрасно до 1066 г ., когда страну захватил нормандский герцог Вильгельм Завоеватель. Он изгнал с земли коренных англичан и отдал ее во владение своим нормандским приспешникам, которые впоследствии составили основу национальной аристократии и закабалили трудовой народ. Теперь же, призывали левеллеры, настало время, когда истинные англичане должны сбросить нормандское ярмо и вернуть себе английскую землю, отобрав ее у наследных узурпаторов. Подобное сочетание классового самосознания и националистических чувств не могло не найти живейшего отклика у множества простых солдат, в душе которых естественное стремление к республиканскому правлению уже рождало понимание ненужности и даже вредности монархии для создания нового справедливого общества.
Прежде всего по этой причине, да к тому же не очень доверяя переговорам высшего командования с Карлом, армия в полном составе (21 тыс. пехотинцев и кавалеристов) двинулась в Нью-Маркет на встречу с представителями парламента. Там ее ожидала последняя новость: если армия будет распущена, палата общин готова выплатить ей все требуемые задолженности. Это предложение было поставлено на голосование отдельно в каждом полку и... единодушно отвергнуто. Солдаты, несмотря на огромную тягу к родному дому, к своим фермам и мастерским, заявили, что они не профессионалы и не наемники, а англичане, взявшиеся за оружие и пролившие свою кровь во имя благородной цели, и посему они не сложат его до тех пор, пока не добьются честного и справедливого решения вопроса политического устройства страны. Они немедля пойдут на Лондон и очистят парламент от "прогнивших элементов", стоявших у них на пути.
В столице это известие вызвало настоящую панику. Находившиеся у власти плутократы срочно вооружали отряды городской самообороны, в то время как реакционное большинство в парламенте лихорадочно собирало новую армию — новую армию для подавления той, которая под знаменем парламента только что выиграла войну! — и даже призывало на помощь шотландцев. За этим немедленно последовали суровые ограничения на совсем недавно завоеванные свободы: была введена усиленная цензура прессы, запрещены самозваные проповеди, начались преследования сектантов. Бывшие революционеры собственными руками развязывали контрреволюцию! Как по этому поводу не без грустной иронии заметил Мильтон: "Новый пресвитерианин — это всего лишь старый поп, только еще хуже".
По пути в столицу к армии присоединился спикер палаты общин Уильям Лентхолл и свыше 100 ее членов, ставших жертвами своих "левых" убеждений. Вопреки стараниям оставшихся членов парламента Лондон не оказал никакого сопротивления: его ворота широко распахнулись, и солдаты беспрепятственно вошли в город. На шляпе каждого из них красовался символ мира — маленькая оливковая ветвь. Наиболее реакционные лидеры парламента заблаговременно покинули столицу.
Однако к этому времени явные признаки растущего несогласия начали проявляться и внутри самой армии "новой модели", хотя она, казалось бы, могла праздновать очередную бескровную победу. В ней назревал раскол по поводу основных принципов будущего государственного устройства Англии. Каким должен быть юридический статус собственности? Кому будет предоставлено право владеть ею? Откуда государство будет черпать свою силу? Каковы должны быть границы государственной власти? Каким образом следует искоренять нищету? - по всем этим вопросам у агитаторов, высшего командования армии и "шелковых индепендентов"* были различные, чаще просто диаметрально противоположные точки зрения. Классовые проблемы решительно давали о себе знать.
* "Шелковые индепенденты" — наиболее состоятельная, одетая в бархат и шелка прослойка индепендентов. Соответственно они были и ядром консервативного крыла индепендентов. Прим. ред.
В октябре 1647 г . для обсуждения наиболее спорных проблем был собран в полном составе Совет армии во главе с Оливером Кромвелем. В ходе возникших дебатов агитаторы, явившиеся на заседание в сопровождении нескольких "советников", коими были гражданские левеллеры, выдвинули свою программу действий*, в которой они, в частности, требовали предоставления религиозной свободы всем христианам (включая католиков), ограничения срока созыва парламента, всеобщего избирательного права для взрослого мужского населения, введения пособий по бедности, болезни и в случае потери кормильца.
* Программа, полностью называвшаяся "Народное соглашение о прочном и немедленном мире на основе общего права", была разработана явно с участием левеллеров и во многом предвосхитила значительно более позднюю программу чартистов (XIX в.). Прим. ред.
С особой силой страсти разгорелись по вопросу об избирательном праве. Предоставлять ли таковое людям, не имеющим собственности, не вносящим своей доли в "национальный пирог"? Безусловно, — утверждали агитаторы в лице полковника Рейнсборо: "По моему глубочайшему убеждению, перед нижайшим гражданином Англии стоит точно такая же задача, как и перед величайшим, - прожить жизнь. Поэтому... любой человек должен прежде всего по доброй воле отдать себя во власть... правительства. Я искренне полагаю, что ни один гражданин Англии, даже беднейший из бедных, в строгом смысле слова не имеет обязательств перед правительством, которое он для себя не выбирал".
Но ведь, возражали члены высшего командования, владение собственностью является естественным и священным правом каждого человека, а неимущие могут в любой момент проголосовать за отмену собственности вообще, хотя именно в защиту этого священного права парламент и восстал против короля. Если бы это было так, отвечал им Рейнсборо, то большинство солдат сражалось бы только за то, чтобы снова надеть на себя ярмо, чтобы снова отдать себя в рабство землевладельцам и богатеям.
Постепенно атмосфера накалялась: тон выступлений становился угрожающим, слова — резкими и оскорбительными. Желая хоть как-то разрядить обстановку и тем самым не допустить явного раскола, полковник Гоффе предложил сделать перерыв на молитву, чтобы каждый из присутствующих мог в глубокомысленном молчании обратиться к богу в поисках "озарения свыше". Весь последующий день прошел в молении и посте, однако единство мнений так и не было достигнуто — армия "новой модели", эта единственная надежда на справедливое решение жизненно важных проблем государственного устройства Англии, пала жертвой политического раскола. Во время военного парада близ местечка Уэр, проведенного по предложению Рейнсборо (опять-таки в целях сплочения армии), неожиданно взбунтовался один из пехотных полков: солдаты, приколов к шляпам листки с текстом программы агитаторов, без приказа вышли из ! строя и промаршировали перед командованием, скандируя: "Справедливость! Права солдат! Свобода!" Усмирять ослушников пришлось самому Кромвелю, поскакавшему к ним с обнаженным мечом. 14 зачинщиков были преданы скорому военно-полевому суду, один из них, некий Ричард ] Арнольд, был расстрелян на месте. Агитаторы и вся армия молча взирали на расправу, понимая, что без единства им просто не выжить.
Создавшуюся кризисную ситуацию еще больше усугубила двурушническая политика короля: с попустительства парламента он принимал представителей высшего командования армии, пресвитериан, индепендентов, кавалеров, по очереди ублажая их всех заманчивыми обещаниями, которые вовсе не собирался выполнять. Карл прежде всего надеялся на шотландцев, сумев уговорить их вторгнуться в Англию и восстановить его на троне. В обмен на это король согласился на установление единой кальвинистской церкви.
Верные данному слову, шотландцы в мае 1648 г . перешли государственную границу и двинулись на юг Англии, что в свою очередь спровоцировало многочисленные и довольно успешные выступления роялистов в Уэльсе, графствах Эссекс, Кент и Суррей. Началась вторая гражданская война. Четыре долгих месяца потребовалось армии "новой модели", чтобы ценой большой крови подавить роялистов во второй гражданской войне и вернуть все захваченные ими крепости и опорные пункты. Затем, искусно маневрируя, Кромвель сумел вклиниться между двумя шотландскими армиями и, несмотря на огромный численный перевес неприятельских сил, поочередно разгромил их под Престоном и Уоррингтоном.
Изнурительная и кровопролитная гражданская война на юге страны окончательно развеяла остатки солдатских иллюзий относительно Карла I. И хотя парламент по-прежнему вел с ним бесконечные переговоры в Кэрисбруке, армия, говоря словами бывшего агитатора капитана Аллена, сочла "своим долгом... призвать Карла Стюарта Кровавого к ответу и за пролитую им кровь, и за вред, причиненный им Божьему делу и населению этой обездоленной страны".
2 декабря 1648г. армия вернулась в Лондон. 5 декабря парламент большинством голосов одобрил условия короля о политическом устройстве Англии. Утром 6 декабря к дверям Вестминстерского дворца в сопровождении взвода мушкетеров подошел полковник Прайд и по списку арестовал всех, проголосовавших за это решение; остальные члены палаты, прозванные в народе "охвостьем", образовали так называемый "индепендентский парламент".
Во время одного из первых заседаний нового парламента группа депутатов выдвинула предложение предать короля суду по обвинению в измене национальным интересам. Поскольку же законных оснований для этого не было, палата лордов или, вернее, то, что от нее оставалось, категорически опротестовала такую постановку вопроса. Тогда группа депутатов палаты общин заявила, что ее решения фактически становятся законом страны и без утверждения их короной или пэрами. По настоянию Кромвеля была создана комиссия, хотя, помимо лордов, против этого возражали самые различные слои населения. Не были исключением и левеллеры, считавшие такой шаг политической ошибкой. На первом заседании суда в Вестминстер-Холле король заявил, что не считает его законным, не признает себя виновным или невиновным и категорически настаивает на своем историческом праве быть судимым только судом пэров. С точки зрения формальной законности он был, конечно, прав, но ведь его судьбу решал революционный трибунал, который сам творил законы своего времени. После нескольких дней бурных судебных прений (и многочисленных протестов со всех сторон) Карл I был признан виновным, приговорен к смертной казни и 30 января 1649 г . принародно обезглавлен в Уайтхолле. Армия ликовала, но в толпе присутствующих было немало и таких, кто искренне рыдал, бросая последний взгляд на своего короля. Церковь и государство приобрели бесценного великомученика, а известие о казни волной ужаса прокатилось по всем королевским дворам Европы.
Казнь короля Карла I
Объявив страну республикой, парламент индепендентов создал Государственный совет во главе с Оливером Кромвелем. Левеллеры попытались было потребовать соблюдения положений ранее выдвинутой программы — "Народного соглашения", однако в ответ на это Кромвель тут же арестовал лидеров левеллеров; петицию же об их немедленном освобождении, под которой стояло по меньшей мере 10 тысяч подписей, он попросту игнорировал. А чтобы окончательно подорвать их влияние в армии, он издал приказ об отсылке ненадежных, по его мнению, полков в Ирландию. Выражая свое несогласие с этим решением, а также требуя выплаты старых задолженностей, солдаты устроили демонстрацию протеста в Бишопсгейте, и тогда Кромвель со свойственной ему молниеносностью предал военно-полевому суду всех ее зачинщиков, пять из которых были приговорены к расстрелу. Впрочем, по неизвестным причинам эта печальная участь постигла только одного из них (остальным исполнение смертного приговора было отсрочено на неопределенное время) — 23-летнего Роберта Локиера. Уже стоя под дулами мушкетов во дворе церкви св. Павла, он обвинил солдат-палачей в соучастии в убийстве, даже если они всего лишь выполняли приказ, и добавил: "Меня тревожит, что столь ничтожный повод, как плата долгов солдатам, сплотил враждующие стороны в желании лишить меня жизни". Похороны Роберта Локиера вылились в настоящую манифестацию: за гробом, чеканя шаг, шли его товарищи по оружию, за ними шествовали тысячи простых лондонцев, причем на одежде практически каждого из них можно было увидеть символ левеллеров — ленту цвета морской волны (зелено-голубую).
Не менее энергично Кромвель расправился и с полутора тысячами солдат-левеллеров, взбунтовавшихся в Банбери и Солсбери почти одновременно с лондонскими событиями. Во главе относительно небольшого отряда "лояльных" войск Кромвель в два дня проделал 90 миль и, застав спящих мятежников врасплох, быстро подавил их сопротивление в местечке Бэрфорд. Один из инициаторов мятежа, некий капитан Томпсон, отказался сдаться на милость победителям и был зарублен с оружием в руках. Трех капралов, не пожелавших вернуться к исполнению своих обязанностей, сначала заключили под стражу в ближайшей церкви, а затем по приговору военно-полевого суда расстреляли.
Укротив армию и приняв на себя командование ирландскими вооруженными силами, Кромвель, не откладывая Дела в долгий ящик и не обращая внимания на протесты заключенных в Тауэре лидеров левеллеров, в кратчайший срок "вычистил" из армии всех инакомыслящих. Отступничество Кромвеля было по достоинству оценено как роялистами, так и лондонскими плутократами: первые наградили его и Фэрфакса почетными степенями Оксфордского университета, а вторые устроили в его честь пышный банкет, на котором преподнесли ему (и, конечно же, Фэрфаксу) массивное золотое блюдо. О "Народном соглашении", казалось, никто и не вспоминал.
Итак, "старое доброе дело", как левеллеры называли свою борьбу за республиканизм и демократию в Англии, постепенно сводилось на нет. И хотя история Английской республики с Оливером Кромвелем уже в качестве лорда-протектора, равно как и восстановление монархии, последовавшее после его смерти, выходит за пределы содержания данной работы, пожалуй, следует отметить один факт: когда в 1660 г . по приказу короля Карла II, поклявшегося отомстить всем, поставившим свою подпись под смертным приговором его отцу Карлу I, одного из таковых, майора армии "новой модели", везли в повозке смертников на эшафот и какой-то зевака насмешливо прокричал ему: "Где же ваше старое доброе дело?" — он прижал руки к сердцу и ответил: "Вот тут, и скоро я скреплю его собственной кровью... Меня обрекли на муки за самое благородное дело, которое когда-либо заявляло о себе на этой земле".
А другой "цареубийца", старый агитатор Ричард Рамболд, ожидая палача на эшафоте, прокричал собравшейся толпе: "Я убежден, что Бог ни одного человека не наделял правом властвовать над другими, ибо как никто не появляется на белый свет с седлом на спине, так никто не рождается и со шпорами на ногах, чтобы погонять других".
И все-таки ни "старое доброе дело", ни "Народное соглашение" не умерли вместе с их зачинателями. Продолжая жить в сердцах множества мужчин и женщин, а затем в сердцах их детей, они прошли через поколения, чтобы возродиться в XIX в. и стать основой нашей нынешней демократии.
