ХЕРСОН

7 октября 1786 г.
Ранним утром погода прояснилась. Мы приготовили горячий завтрак и в десять подняли паруса, при слабом северо-западном ветре. К четырем пополудни находились примерно в пяти милях от Херсона, и ввиду отсутствия ветра на берег были высажены люди, которые вчетвером при помощи каната тянули судно. Таким образом, к наступлению темноты добрались до карантинного барака, в 30 милях от пристани Глубокой.

Казалось, предстояло провести еще одну ночь на борту, но явился комендант и весьма учтиво предложил сойти на берег, предоставив мне в качестве жилья дом, где все оконные стекла были выбиты, а двери не запирались. Милостиво предоставлены стул, подсвечник и сальная свеча. Выручил лишь мой тюфяк.

3, 4 и 5 ноября. В эти дни дул южный ветер, так что температура воздуха такая, как весной. Чертовы перепады!

У меня побывал друг Ру, который жалуется, что иностранцы не пользуются в Херсоне никакими удобствами, даже если располагают нужной суммой денег. Г-ну Бау, производящий впечатление большого пройдохи, рассказывал мне байки о жене доктора, которая выглядит статной молодкой и слывет тут красавицей.

6 и 7 ноября. На этих днях дул ужасный северный ветер со снегом, обледенением и т.д., и был такой мороз, что чуть не погибли только что родившая несчастная рабыня и ее ребенок. Я послал ей вина и одеяло — все, что сумел, ибо нечем даже развести огонь, так как карантинная шлюпка не может плыть из-за непогоды. Если бы случайно не осталось немного хлеба и риса, к прочим неудобствам добавился бы также голод. Да здравствуют мудрые предписания! В конце концов ночью пришлось разломать ящик, служивший мне для других целей, и таким образом мы слегка согрелись. Поверит ли кто-нибудь, если рассказать об этом? Снаружи не видно ни души.

11 ноября. Сегодня сидел дома, так как погода сквернейшая и улицы Херсона стали непроезжими из-за грязи не меньше фута глубиной. В полдень Розарович прислал карету, и я обедал у него. Собравшееся там общество не расходилось до вечера, а потом меня отвезли домой, где я выпил чашку чая, чтобы согреться, ибо холод невыносим. Когда льет дождь, улицы совершенно непроходимы.

12 ноября. Поджидал г-на Жана Поля Ван-Шутена, который должен был приехать в экипаже, дабы отправиться в греческую церковь. Но он так и не появился до часа дня, и тогда мы пошли прямо к нему обедать. Там было много гостей, в том числе генеральный консул Польши г-н Саллоцкий и г-н Бенсон — англичанин по национальности. Просидели до вечера, а затем отправились домой.

17 ноября. Опять плохая погода, но все же вместе с г-ном Бенсоном осматривали крепостные сооружения, подчас погружаясь в грязь по щиколотку. Посетили дом полковника Корсакова, который проявил к нам величайшее внимание, предоставив в наше распоряжение лошадей английской породы и слугу, чтобы сопровождать нас. Побывали также в находящемся там старинном артиллерийском парке, где примечательны три бронзовые пушки времен Петра Первого (1722 г.), которые поистине и в наши дни не отлили бы лучше и с большим вкусом.

После направились к крепостной церкви — небольшому, но вполне приличному строению. Его пропорции имеют изъяны, так как купол расположен слишком низко. Множество изображений святых обоего пола, ибо греки, не признавая изваяний, на самом деле возмещают их отсутствие своей мазней.

23, 24 и 25 ноября. Выезжал в свет, то туда, то сюда. Потерпело крушение судно капитана Пацци, стоявшее на якоре поблизости и разбитое плавающими льдинами, так что весь груз затонул. В субботу вместе с князем и княгиней Вяземскими обедал у Корсакова, где общество, музыка и прочее немногим отличались от того, что было в предыдущие дни. Потом стали играть в карты, и я воспользовался моментом, чтобы потолковать о войне с этим образованным офицером [Корсаковым], после чего отправился к архиепископу, а затем домой.

26 ноября. Вместе с зашедшим за мной Ван-Шутеном побывали в церкви, где не было недостатка в публике. Хоровая музыка (единственно допускаемая) довольно приятна. Я вошел в святая святых, чтобы присутствовать на литургии. Бог ты мой, какой же неряха священник, служивший обедню! Он был в сапогах, способных вызвать отвращение и испакостить даже конюшню, — такие они грязные и загаженные. Напротив, архиепископ Евгений, находившийся там инкогнито, выглядел таким опрятным и благопристойным! Его лысина (когда он снимал митру) и борода придавали торсу законченный греческий облик, и казалось, что передо мной точный оригинал тех мраморных изваяний, какие нам оставили прославленные античные мастера Греции.

В заключение посетили г-на де Сассиньона, а также Тепер — второе по значению из здешних торговых заведений. Еще один визит нанесли генеральному консулу Польши г-ну Саллоцкому, ибо здоровье бедняги сильно пошатнулось. Затем обедали у Ван-Шутена, где провели время до наступления темноты. День завершился обычной вечеринкой у князя Вяземского.

1 декабря. Отправился обедать к князю и княгине Вяземским, а потом с княжеским адъютантом г-ном Зельхорстом — молодым пруссаком лет 22-х — посетил полки, расквартированные в окрестностях. Прежде всего мы зашли, чтобы передать привет от князя Вяземского, к полковнику г-ну Найдхарду (немцу по национальности), который снабдил нас официальным письменным распоряжением начальнику караула. Тот весьма обходительно и учтиво показал нам все — как внутри, так и снаружи.

В России полк — это, в сущности, небольшое селение со всем необходимым, чтобы существовать самостоятельно, а когда прикажут, тотчас же выступить в поход. Нет такой работы по механической части или в доме, для исполнения которой тут не имелось бы собственных мастеровых, отбираемых по мере прибытия новобранцев командирами рот по своему усмотрению. И самое необычное то, что каждый обучается ремеслу, не имея иного учителя, кроме палки, готовой обрушиться на его спину, если он не научится и не сделает того, что велено. Но необъяснимым образом названное средство действует безотказно.

Походные повозки, артиллерийский парк и прочее — все в наилучшем виде, равно как и лошади, составляющие полковое имущество. Каждая рота размещается в бараке, где у нас едва ли втиснулось бы 40 человек. Посредине находится плита с духовкой для выпечки хлеба, каковая одновременно служит печью, чтобы обогревать помещение. Нет стойки для хранения оружия и вообще ничего подобного. Тем не менее приятно видеть, в какой опрятности содержатся ружья, снаряжение и обмундирование. Последнее выдается лишь раз в два года.

Полк состоит из двух батальонов и имеет четыре бронзовых орудия трехдюймового калибра (полк Корсакова — 12-дюймовые) типа короткоствольных мортир. Батальону положены два знамени, которые вместе с войсковой казной должны всегда находиться в доме командира полка.

Жалованье, как видно из прилагаемых данных [xxviii], самое мизерное, а потому солдат редко ест что-либо, кроме хлеба с солью. Я попросил дать попробовать эту еду, и черный хлеб показался мне чрезвычайно кислым (впрочем, говорят, он не вреден). И немного совсем сырой капусты, чуть приправленной уксусом. Несмотря на этот скудный рацион, люди выглядят здоровыми и крепкими. Когда солдат трудится на общественных работах, он получает дополнительно пять копеек (рубль равен ста копейкам). Как только наступает его очередь нести службу, он берется за оружие, а вместо него работает другой. Таким образом он поочередно то становится под ружье, то орудует мотыгой.

Многие женаты, и такие сооружают себе хижину (наподобие пещеры), где ютятся с семьей, словно крысы. Где-то там есть люди, которые трудятся в кузницах, столярных мастерских и т.д. Офицеры каждой роты живут вместе в разделенном перегородками бараке, расположенном напротив солдатской казармы. Все эти строения либо глинобитные, либо саманные, либо дерновые. Крыша у них соломенная, а ее каркас сделан из прочного дерева. Православные не могли обойтись без церкви, и в ней столько святых обоего пола, что у каждого человека есть свой собственный, чье изображение хранится в ротном ковчеге.

Поскольку день был чудесный, мы еще посетили госпиталь, находящийся приблизительно на расстоянии одной мили от города. Он неплохо спланирован и построен, но из-за ощущаемого повсюду отвратительного запаха воздух внутри затхлый и показался мне даже зловонным. Чистотой и порядком госпиталь не отличается. Как мне сообщили, из каждого полка сюда направляют солдат, которым не хватает места в казармах, и на сегодняшний день таких насчитывается, помимо больных, от 300 до 400 человек.

Затем мы заглянули в дом, где устраиваются балы, власти же намеревались использовать его в качестве гостиницы. Он очень подходит для этого, но не нашлось никого, кто пожелал бы взяться за такое дело, ибо, как утверждают, русские офицеры никогда не платят. После ужина у князя пил чай и играл в лото. В это время с хозяином дома, игравшим за другим столом в карты, случился припадок и начались конвульсии. Пришлось перенести его в постель. Полежав три или четыре часа, он полностью пришел в себя. Все гости немедленно ретировались, и я, побыв довольно долго с княгиней, тоже удалился.

Дома застал господ Ру и Никельмана, доблестно распивавших пунш, причем первый был уже сильно пьян. Я предоставил им веселиться, а сам лег спать — единственное, что мне оставалось.

6 декабря. Скверная погода, и потому я оставался дома, читая и наслаждаясь приятнейшим обществом.

7 декабря. Утром приводил в порядок одежду, какую тут принято носить, чтобы надеть ее в дорогу. Срок приезда князя Потемкина (который находится в Кременчуге) столь неопределенен и ненадежен вследствие загадочного молчания сего божества, что я уже решил больше не ждать его и отправиться в Крым.

После обеда поехал в княжеской карете с визитом к княгине Джика, чей дом расположен на территории крепости. Она встретила меня чрезвычайно ласково. Мы пили чай, а потом я направился к архиепископу Евгению и долго беседовал с ним на литературные темы.

15 декабря. Мороз и снег — одно удовольствие, однако очень неприятен ветер, пронизывающий до костей. За столом были гости: капитан первого ранга на русской службе г-н Пристман, англичанин по национальности, и его жена, уроженка Брюсселя, одна из самых красивых женщин, которых я когда-либо видел, но с выражением лица весьма безразличным и несколько наивным. Говорят, она превосходно играет на гитаре, но, будучи на сносях, естественно, не доставила нам этого удовольствия. Они только что приехали из Петербурга.

Потом по обыкновению уселись за карты, и я имел возможность побеседовать с начальником полиции г-ном Булгаковым, который, на основании данных своего ведомства, подробно рассказал мне об этом городе, где число жителей, по его словам, достигает в настоящее время 40 тысяч душ, а именно: 10 тысяч гражданского населения и в общей сложности 30 тысяч военнослужащих армии и флота. На сегодняшний день насчитывается свыше 1200 достаточно добротных каменных домов, помимо множества хибар, где ютятся самые бедные, и воинских бараков. Между тем в 1779 году тут не было ничего, кроме двух рыбачьих хижин.

Затем я имел продолжительную беседу с адъютантом Самойлова г-ном Поджо, служившим хану, когда русские овладели Крымом, и князем Долгоруковым, также находившимся там. Из этого разговора я извлек интереснейшие сведения: оказывается, русские заставили выехать оттуда 65 тысяч с лишним греческих и армянских семей (христиан, по их утверждению) с целью заселения Екатеринославской губернии. В результате Крым пришел в запустение, его земледелие сошло на нет, а тот край, который намеревались заселить, уже обезлюдел, ибо никто из этих несчастных бедняг там не остался: все они либо погибли, либо бежали в пограничные страны Азии. Возможно ли, что еще творятся подобные бессмысленные дела и что деспотизм не осознает пагубных последствий несправедливости и насилия? Тем не менее господин адъютант, — на мой взгляд, величайший подхалим или, может быть, полнейший невежда, — старался убедить нас, что это был выдающийся политический шаг, а также будто князь Потемкин по свойственной ему беззаботности поступал иногда необъяснимым образом... Будь проклята эта порода, аминь!

7,18,19, 20, 21, 22, 23, 24 декабря. Всю эту неделю провел то тут, то там, беря у этих людей уроки военного дела и читая «Историю России в царствование Петра Великого» Вольтера, чей стиль и глубокомысленные замечания с каждым днем становятся мне все более понятны. Прочитал также записки генерала Манштейна о России с 1727 по 1744 г., сочинение в высшей степени любопытное, поучительное и написанное весьма рассудительно. По его словам, в правление императрицы Анны свыше 20 тысяч человек, приверженцев «кондиций», были сосланы в Сибирь; Петр I будто бы приказал, чтобы ни одна российская эскадра не вступала в бой со шведами, не обладая превосходством по меньшей мере в три корабля против двух вражеских. Он утверждает, что некий капитан провел три судна, находившиеся в Таганроге, через константинопольские проливы, продал их в Англии и, закупив там другие, в том числе «Мальборо», доставил их в Кронштадт. Интеллектуальный уровень простолюдинов в России, как замечает Манштейн, выше, чем лиц того же сословия в остальных государствах Европы. Доходы империи, насколько ему удалось выяснить, проявив большое усердие, достигли 15 млн рублей, тогда как во времена Петра I не превышали 5 млн. Сейчас они возросли до 47 млн дукатов, а национальный долг составляет 40 млн дукатов.

31 декабря. С утра писал. Обедал тет-а-тет с княгиней, а потом с визитами побывали несколько русских дам. Появился князь Вяземский, повторивший, что князь Потемкин желает видеть меня, а вслед за тем адъютант последнего передал приглашение провести вечер в его обществе. По совету моего друга и особенно княгини, к чьим настояниям я скорее всего и снизошел, велел достать себе шпагу. Бог ты мой, какая ерунда!

Наконец, когда я пришел, меня беспрепятственно пропустили и адъютанты проводили в кабинет Его светлости, который чрезвычайно предупредительно поднялся мне навстречу и пригласил садиться. Справа от него сидел Нассау, весьма доверительно беседуя с ним. Втроем мы пили чай, собственноручно приготовленный князем, задававшим мне обычные вопросы об Испанской Америке и, в частности, о моей родине. Нассау, подойдя ко мне, осведомился, путешествую ли я по приказанию двора или для собственного удовольствия, и о других вещах в том же духе, а затем тотчас направился к князю доложить об услышанном. Некий Рибас, уроженец Неаполя, тоже адъютант и кавалерийский полковник на российской службе, заговорил со мной по-испански. Он выглядит человеком сдержанным, получившим кое-какое образование.

В тот момент вошла графиня Сивере. Это — шлюха (хотя происходит из добропорядочной семьи), проживавшая в таком качестве в Петербурге, а потом перебравшаяся в Кременчуг, где ее никто не навещал. Теперь ей удалось снискать расположение князя, она повсюду его сопровождает, и все наперебой заискивают перед ней. Графиня живет в доме коменданта крепости. Гибаль подвизается в роли ее адъютанта, а Румянцев, Нассау и кременчугский губернатор самым унизительным образом откровенно стараются угодить ей. Когда она вошла, князь поцеловал ее и усадил справа от себя. Он сожительствует с ней, как говорят, без всякого стеснения.

Затем начался концерт, данный пятью музыкантами, среди которых один дирижер. Юный 17-летний флейтист и скрипач были вполне сносны. Исполняли музыку Боккерини; князь спросил, нравится ли она мне, и завязал разговор о достоинствах сего автора, коего он предпочитает Гайдну, а лучшими из его сочинений считает квартеты.

Генерал Суворов устроился рядом, чтобы надоедать мне дурацкими вопросами, и князь во всеуслышание велел ему помалкивать. О, Боже мой! А каким несуразным и никчемным подхалимом оказался Розарович, заявившийся сюда без приглашения, так что в конце концов одному из адъютантов пришлось выставить его за дверь. По этой причине немного позже девяти часов я тоже уехал, воспользовавшись каретой князя.

2 января. Рано утром вышел прогуляться по свежевыпавшему снегу. Погода стояла необычайно мягкая. Побывал на смотре полка Цицианова. В самом деле, очень нравится мне эта пехота: как люди, так и обмундирование, вооружение, оркестр и пр. И если к тому же офицер обладает должными качествами, наверняка можно подготовить лучшую в мире пехоту.

Затем решил нанести визит Рибасу (кавалерийскому полковнику), — который был со мной исключительно предупредителен и производит впечатление достойного молодого человека, — но не застал его дома.
Оттуда направился к г-ну Пристману (второму по старшинству из здешних морских офицеров), и он рассказал мне о придуманном им приспособлении, крайне полезном для обслуживания артиллерии. Оно состоит из прибора наподобие квадранта, позволяющего, как я полагаю, измерять угол между каким-либо предметом, уровнем моря и наземной батареей. Таким образом, сразу определив (при помощи таблиц, составленных с абсолютной точностью) дистанцию, можно быстро и уверенно открыть огонь. Это устройство автор изобрел во время осады Гибралтара (где нес службу), заимствовав основные параметры «Мортиры Эйльи», установленной на уступе, вырубленном в скале названной крепости. Указанный инструмент легче и с большей точностью, нежели какой-либо иной из известных нам до сих пор, может употребляться и для многих других целей, требующих применения геометрических методов, как-то: при съемке планов, карт и т.п.

Пообедал в обществе его, Пристмана и г-жи Пристман — очень приятной 22-летней молодой особы, уроженки Брюсселя. Он показал мне еще одно свое произведение — несколько писем в стихах, написанных по-английски отличным стилем; поведал также о нелепостях и величайших злоупотреблениях при отправлении правосудия в Брюсселе, ибо простой слуга за полпесеты может добиться ареста своего хозяина, с которого тут же взимают свыше гинеи на судебные издержки. Берется под стражу также каждый, за кем числится долг в любой части света, и, чтобы избавить его от тюрьмы, поручитель должен внести требуемую сумму задолженности в трехкратном размере. В этом доме было чертовски холодно, ибо местные военные не проявляют никакой заботы о несчастных чужеземцах, включая сего достойного человека.

Затем вернулся домой переодеться и собирался навестить князя Потемкина, но Вяземский сказал, что не следует идти без приглашения... О, проклятая зависть! Наконец появился адъютант, уведомивший, что князь спрашивает, не угодно ли мне провести с ним вечер.

Я отправился туда и был принят, как обычно, с уважением и предупредительностью... Исполнялись восхитительные квартеты Боккерини (майор Росеттер, никогда не выезжавший за пределы России, отлично играет на скрипке). Рибас сообщил, что знает наверняка о намерении князя пригласить меня в Тавриду, чтобы оттуда вместе ехать в Киев. Но я, высказав глубокую благодарность, в деликатнейших выражениях дал понять, что путешествую исключительно в познавательных целях, по возможности избегая близости ко дворам, покровительства монархов и т.д. Он заверил меня, что нынешним утром Его светлость отозвался о моей персоне с величайшим уважением и почтением, и таким образом (т.е. приняв приглашение) я имел возможность выразить ему свои добрые чувства.

Получил прилагаемую справку об агрономах, долгое время пополнявших свои знания в Англии, которые показались мне людьми, довольно сведущими в этом деле (во Франции земледелие находится, как говорят, почти на столь же низком уровне, что в нынешней России). Кроме того, князь Долгоруков передал копию письма относительно евреев, адресованного его тестем императору.

В княжеском доме имел возможность тем же вечером увидеть сына грузинского царя Ираклия — молодого человека 22 лет, одетого на русский лад в мундир кавалерийского полковника. Был там также племянник хана, изгнанного из Крыма, который поверх прежнего одеяния носит форму российского подполковника кавалерии и татарский тюрбан. Оба производят впечатление людей посредственных.

Наконец подали ужин, примерно такой же, как и вчера. Князь беседовал со мной на политические темы, выразив удивление, что европейские державы терпят морской разбой алжирских пиратов, и мы сошлись на том, что Испании следовало наказать их, а не заключать мир на принятых ею условиях. Имеющимися в Африке небольшими крепостями, заметил он, должны распоряжаться скорее испанцы, нежели кто-нибудь еще. Как сообщил мне князь, площадь земель, приобретенных им недавно в Польше, превышает 300 тысяч арпанов. Они куплены за два миллиона рублей и будут приносить доход около 200 тысяч в год. Он рассуждал о возможности изготовления пушек и т.д., что раскрыло мне его потаенные замыслы.

<.......>

КИЕВ