ПЕРВОЕ ЗНАМЯ ТРУДА И СВОБОДЫ
Раскрывая утром газеты, лионские промышленники и торговцы недовольно морщились. Спад в шелкоткацкой промышленности, начавшийся еще несколько лет назад, все еще давал себя знать. Заказы на шелковые ткани, ленты и тесьму увеличились, но цены, резко упавшие во время кризиса 1820 г., не имели тенденции к росту. Даже июльская революция 1830 г., приведшая к власти крупную буржуазию во главе с королем Луи Филиппом, не улучшила положения в промышленности и торговле.
Новый король был известен не только своей полнотой, но и невероятной жадностью. Он был готов буквально на все, чтобы еще более обогатиться. Он окружил себя всякого рода спекулянтами и проходимцами. «Величайший мошенник из королей», как определял Луи Филиппа Стендаль, смотрел на Францию как на огромный кошелек, в который он в любую минуту мог запустить свои жадные руки. Позднее К. Маркс характеризовал июльскую монархию как акционерную компанию для эксплуатации французского национального богатства, а самого Луи Филиппа сравнивал с дельцом-пройдохой Робером Макером, типом, созданным знаменитым французским актером Ф. Леметром и запечатленным в карикатурах О. Домье, Ш. Филипона.
Естественно, этих характеристик лионские предприниматели не знали, но их крайне беспокоило то, что новый король предоставил банкирам, биржевым и железнодорожным королям, крупным землевладельцам, всем, кого во Франции называли финансовой аристократией, неограниченные возможности для спекуляций, наживы и ограбления государственной казны. С легкой руки Беранже их стали называть червями.
Ты верить нам три дня дозволил, боже правый.
Что снова греет нас луч милости твоей:
Спаси же Францию и всходы ее славы
От сих в июльский зной родившихся червей.
Лионских предпринимателей и торговцев раздражали непрерывно растущие налоги. Играющий роль бедного лавочника король оказался большим мастером по выколачиванию денег из карманов своих подданных, но еще большее беспокойство у них вызывала обстановка, царившая в рабочих предместьях Лиона.
Груша.
Карикатура Ш. Филипона на Луи Филиппа
А там было действительно неспокойно. Основной отраслью лионской промышленности было шелкоткацкое производство, сохранившее в значительной степени мануфактурный облик. Около 400 негоциантов (так называли предпринимателей-скупщиков) закупали шелк-сырец. Сырье затем поступало в распоряжение 8 тыс. хозяев мелких мастерских, имевших от одного до шести и более станков. Хозяева мастерских обслуживали станки или силами своих семей, или (как это делало большинство) нанимали ра¬бочих, которым выплачивалась лишь половина причитающейся платы. Вторую половину удерживал в свою пользу владелец мастерской.
Условия труда ткачей, подмастерьев и особенно учеников были чрезвычайно тяжелыми. Они начинали работу с 5—6 часов утра и заканчивали ее в 8—9 часов вечера. Ученики вообще ничего не получали за труд и работали «за харчи». Заработок взрослых составлял от 1,5 до 2 франков в день, что едва хватало на самое скудное пропитание.
Низкие расценки еще более были снижены в 1830 г. негоциантами, которые воспользовались кризисом и безработицей среди ткачей. Даже осенью 1831 г., когда наметился подъем, фабриканты, вопреки обычаю, не повысили расценки и зарплату, ссылаясь на рост налогов, в частности на квартирный налог (на окна и двери), увеличение патентного сбора. Все это вместе взятое ухудшало положение основной массы ткачей. Они были вынуждены трудиться за мизерную плату.
Пытаясь хоть как-то улучшить свое положение, в 1830 г. ткачи попытались организовать кассу взаимопомощи. Предполагалось, что каждый ее участник будет отчислять определенную сумму от заработка, чтобы в трудные времена использовать собранную сумму для оказания помощи особо нуждающимся. Однако эта попытка не удалась: слишком мизерными были взносы.
В январе 1831 г., доведенные до отчаяния голодом и нищетой, в предместье Бротто собрались около 800 безработных ткачей, которые провели демонстрацию, требуя «работы или хлеба».
В Лионе было разбросано несколько десятков листовок. В одной из них говорилось:
«Пора нам объединиться, чтобы свергнуть иго крупного капитала, который хочет занять место наших бывших господ. Поклянемся же все сбросить это иго. Лучше умереть, чем терпеть тиранию богачей. Победить или умереть - будет нашим девизом».
В феврале 4 тыс. ткачей обратились с петицией в палату депутатов, с жалобой на «бесстыдство» и «позорное поведение купцов». Ответа на нее они не дождались.
В это время в Лионе произошли события, оказавшие огромное воздействие на настроения лионских ткачей. Лион тогда был одним из центров эмиграции. Оживление революционного движения в Савойе привело к тому, что среди эмигрантов родилась идея создать отряд добровольцев, который окажет борцам против абсолютизма в Италии вооруженную помощь.
В феврале 1831 г. в предместье Круа-Рус большая группа эмигрантов и лионских рабочих создала батальон волонтеров Роны, тут же двинувшийся в поход к савойской границе. Власти переполошились и бросили за ним в погоню крупные воинские силы и всю жандармерию. Батальон был остановлен недалеко от города. «Волонтеры свободы» вернулись в город, но оружие они властям не сдали. Кроме того, поход на Савойю вызвал среди лионских ткачей рост революционных настроений.
Осенью 1831 г. в Лионе накопилось достаточное количество «горючего материала». Брожение в массах достигло такой остроты, что нужен был лишь внешний толчок, чтобы оно вылилось наружу, как кипящая лава. В начале октября, когда бедствия и стра¬дания основной массы ткачей и подмастерьев стали невыносимыми, состоялись собрания ткачей — хозяев мастерских. Ткачи обратились к негоциантам с просьбой ввести единый и повышенный тариф сдельных расценок. Собрания носили мирный характер. В обращении к префекту города ткачи просили его покровительства, веря в его «любовь ко всему, что касается счастья людей и гармонии, которая должна существовать между всеми классами общества».
Но негоцианты отказались удовлетворить просьбу хозяев мастерских. И тогда они 13 октября создали комиссии рабочих и центральную комиссию, которые должны были руководить мирной борьбой владельцев мастерских за удовлетворение своих требований.
Совсем другие настроения царили среди подмастерьев и учеников. Созданное ими общество благотворительности требовало немедленного введения нового тарифа. Городские власти, обеспокоенные активностью «мятежных элементов», попытались найти какой-то компромисс. Лионский префект Бувье-Дюмолар собрал в здании префектуры представителей ткачей и негоциантов. Переговоры, однако, не увенчались успехом, поскольку негоцианты не желали даже слышать о повышении тарифа. Тогда центральная комиссия решила провести в городе 25 октября массовую демонстрацию. В этот день колонны ткачей прошли по улицам Лиона. Переговоры возобновились, и на следующий день была достигнута договоренность о введении с 1 ноября нового тарифа.
Власти вздохнули с облегчением, полагая, что конфликт исчерпан. Но достигнутое соглашение явно не устраивало фабрикантов. Вынужденные пойти на уступки, они лихорадочно искали пути для того, чтобы его сорвать. Созданная ими группа направила правительству петицию с протестом против нового тарифа. Одновременно негоцианты начали раздавать заказы в деревни и в соседние департаменты. Они угрожали ткачам. Наконец 104 фабриканта, авторы петиции, закрыли двери своих контор. Это был открытый вызов: рабочие должны были или согласиться с требованиями фабрикантов, или обречь себя и свои семьи на голод. Возмущение рабочих не имело границ. На тайном совещании они приняли решение в ответ на локаут организовать 21 ноября новую манифестацию.
Узнав о подготовке демонстрации, префект отдал приказ направить в предместья Лиона отряды национальной гвардии и войска лионского гарнизона, чтобы не допустить беспорядков. Ни власти, ни командование гарнизона, ни ткачи не предполагали, что в этот день события выйдут из-под контроля.
Рано утром на площадях и улицах стали собираться ткачи и подмастерья. Было холодно, но настроение у всех было приподнятое. Где-то около 10 часов колонны ткачей двинулись к префектуре. Недалеко от площади Капуцинов одна из колонн натолкнулась на пикет национальных гвардейцев. Начальник пикета потребовал разойтись, а когда они отказались, крикнул гвардейцам: «Сметите с дороги эту рваную сволочь!» Демонстранты бросились на гвардейцев, разоружили их и двинулись дальше. Но вскоре они были неожиданно обстреляны отрядом национальной гвардии, состоявшим из фабрикантов и богатых лавочников. На мостовую упали убитые и раненые.
И если до этого ткачи были настроены миролюбиво, то залп гвардейцев вызвал у них ярость. Они бросились назад, чтобы вооружиться. Оружейные лавки были немедленно разгромлены. Ружей было мало, поэтому ткачи вооружались пиками, саблями, вилами, палками. Молниеносно возникла баррикада, над которой поднялось черное знамя с надписью: «Жить работая или умереть сражаясь». Сюда же были притащены два орудия национальной гвардии предместья, сформированной в основном из ткачей.
Так началось ПЕРВОЕ ЛИОНСКОЕ ВОССТАНИЕ.
В середине дня на подавление беспорядков выступили войска под командованием генерала Рогэ. Атаки национальных гвардейцев и солдат были успешно отбиты ткачами, обрушившими на их головы град камней, черепицу и меткие выстрелы. К восставшим начали присоединяться ткачи, жившие в самом Лионе. Вскоре в различных районах города улицы были перегорожены баррикадами. Но восстание еще не стало всеобщим, и схватки инсургентов с войсками шли главным образом в предместье Круа-Рус.
22 ноября бои возобновились с новой силой. Теперь к ткачам присоединились рабочие самых различных профессий. На их сторону перешла также часть национальных гвардейцев. На помощь
рабочим Круа-Рус пришли рабочие предместий Бротто и Гийотьер, расположенных на другом берегу реки Роны. Несмотря на артиллерийский обстрел, отряды рабочих захватили мосты через Рону и Сену, заняли набережные и двинулись к центру города. К концу дня почти весь Лион, за исключением района, прилегающего к ратуше, был захвачен восставшими.
«Защитники порядка», оказавшись в кольце, ломали голову над тем, как вырваться из окружения. Глубокой ночью в ратуше собрался военный совет. Город был погружен в темноту, только в некоторых районах еще горели подожженные в ходе боев здания, в том числе ненавистная горожанам контора по сбору налогов. Военный совет после короткого заседания пришел к выводу, что «дальнейшее сопротивление неизбежно довело бы повстанцев до крайней степени отчаяния и обрекло бы осажденных, а также весь город на ужаснейшую катастрофу». Чтобы предотвратить кровопролитие и разгром города, совет высказался за немедленный вывод войск из города, «дабы занять другую, более удобную позицию вне городских стен».
23 ноября в 2 часа ночи генерал Рогэ начал вывод войск из города. Не зная о целях маневра, рабочие на всем протяжении движения войск непрерывно обстреливали их. С большими потерями войска вырвались из города и обосновались на холме, представляющем хорошую оборонительную позицию. Лион полностью оказался в руках восставших. Обе стороны понесли большие потери: около тысячи человек было убито и ранено.
Утром 23 ноября в здании ратуши собрались руководители восстания: Лякомб, Гранье, Перенон, Россэ, Дрижар-Дегарнье и другие. Они создали временный главный штаб. Комендантом города штаб назначил извозчика Пуарье, другой инсургент стал начальником арсенала. Однако ни префект, ни мэр города не были отстранены от власти. Главный штаб взял на себя лишь заботу о поддержании порядка в городе и даже не попытался стать властью.
Главный прокурор Лиона, описывая положение в городе после победы восставших ткачей, писал министру юстиции: «Все контрасты проявляются в нашем населении. Оно голодно - и не грабит; оно возмутилось - и не злоупотребляет своей победой; оно не
признало власть, но и не покинуло знамя этой власти... Каковы были результаты? Личность и собственность уважаются, если не считать одного разрушенного дома».
Мало того, ткачи вообще не выдвинули после победы никаких политических лозунгов. Когда часть рабочих поддержала прокламацию, подписанную Лякомбом и призывавшую рабочих избрать «властителей, не обагривших своих одежд кровью братьев», то другая часть в своем воззвании заявила решительный протест против прокламации, «побуждающей к непризнанию законной власти». Подобные разногласия были не случайны. Рабочие еще не понимали, что их интересы прямо противоположны интересам буржуазии и олицетворявшей ее Июльской монархии.
Ф. Энгельс, характеризуя уровень политического мышления и классового самосознания рабочего класса в тот период, позднее напишет: «В европейских странах рабочему классу потребовались долгие годы для того, чтобы полностью убедиться в том, что он составляет особый и, при существующих общественных отношениях, постоянный класс современного общества, и затем снова потребовались годы, пока это классовое самосознание привело его к тому, чтобы организоваться в особую политическую партию, независимую от всех старых политических партий, образованных различными фракциями правящих классов, и противостоящую этим партиям».
Во Франции, и в Лионе в частности, оба эти процесса были еще далеки от завершения и предопределили поведение рабочих, сумевших взять власть, но не знавших, что с ней делать. Возглавившие восстание люди были преисполнены самых радужных иллюзий, что какие бы разногласия ни разделяли негоциантов и ткачей, все они должны объединиться, как «истинные французы».
Подвиг лионских рабочих не остался незамеченным среди пролетариев других городов Франции, прежде всего Парижа, где среди рабочих было сильно влияние социалистов-утопистов и действовали тайные революционные организации. В прокламациях, появившихся на улицах Парижа, говорилось:
«Дело славных лионцев есть наше дело... Не будем же ждать, чтобы и нас заставили выйти на улицу с просьбами о хлебе. Свергнем правительство, которое нам обязано своим существованием и которое не поняло, какую миссию мы ему доверили в июльские дни. В этом единственное средство предотвратить угрожающие нам бедствия и доказать наше сочувствие к лионским братьям».
Буржуазные газеты, описывая события в Лионе, призывали правительство к решительным действиям. Тревога, охватившая господствующие классы Франции в связи с событиями в Лионе, была вполне объяснима. Во многих департаментах страны в то время происходили волнения крестьян. Они нападали на сборщиков налогов, сжигали регистрационные книги. В южных районах страны развернулось движение «демуазелей» (т. е. девиц), получившее такое название из-за своеобразной маскировки его участников. Крестьяне-повстанцы чернили лица или надевали маски с отверстиями для глаз и поверх обычной одежды натягивали длинные белые рубахи, похожие на женские платья.
«Демуазели» нападали на жандармские посты, усадьбы крупных землевладельцев и владельцев лесов.
Власти опасались также выступлений рабочих. Полиция чуть ли не ежедневно доносила об активной республиканской агитации среди рабочих, которую вели Общество друзей народа и Общество прав человека и гражданина, тайные социалистические группы, объединявшие сторонников Сен-Симона и Фурье. Их беспокоило и то, что оружие, захваченное рабочими в июльские дни, по-прежнему находилось в их руках.
Правительство развернуло лихорадочную подготовку к подавлению восстания ткачей. Экспедиционный корпус, насчитывающий 20 тыс. солдат и офицеров, под командованием герцога Орлеанского, сына короля, двинулся на Лион. Симпатии населения городов и деревень, через которые двигался корпус, были не на его стороне. На всем протяжении пути из Парижа в Лион войска встречали демонстранты, кричавшие: «Долой министров!»
Между тем события в Лионе приняли неожиданный поворот. Утром 23 ноября из-за разногласий по вопросу о том, что делать с префектом и мэром, распался главный штаб. Воспользовавшись расколом повстанцев, муниципалитет призвал всех «добропорядочных» граждан сплотиться вокруг градоправителей, которые пребывают и всегда будут пребывать на своем посту. Одновременно он выделил 100 тыс. франков на нужды данного момента и для вспомоществования раненым и их семьям. Позднее подобный же трюк проделал Луи Филипп, выделивший из своих средств 640 тыс. франков для размещения заказов на лионских шелкоткацких мануфактурах. Основная масса ткачей колебалась, не знала, что делать.
27 ноября стало известно о приближении корпуса герцога Орлеанского, а 1 декабря передовые его части заняли предместья Лиона. Однако, опасаясь вооруженного сопротивления ткачей, герцог не рискнул ввести войска в город и потребовал от рабочих сдачи оружия. Рабочие отказались. Когда же герцог стал угрожать, то он начал получать множество бумажек, на которых было написано: «Ты хочешь отнять у нас оружие? Попробуй!»
Только 3 декабря экспедиционный корпус вступил в Лион. Но и тогда герцог не добился своего. «Лозаннская газета», описывая положение в городе, писала: «Разоружение производится лишь с большим трудом. Рабочие спрятали свои ружья и нисколько не расположены их возвращать». Не помогали аресты и приказы немедленно вернуться на работу. Более 10 тыс. инсургентов было выслано из города.
В то же время, опасаясь повторения событий, власти не рискнули прибегнуть к более жестким мерам. Только в июле 1832 г. состоялся судебный процесс над некоторыми участниками ноябрьского восстания. Обвинение не рискнуло раскрыть подлинных причин рабочего движения и попыталось убедить присяжных в том, что восстание якобы носило монархический характер. Речь обвинителя на присяжных впечатления не произвела, и они вынесли оправдательный приговор всем подсудимым. Только один из них, рабочий Роман, якобы стрелявший из засады, был приговорен к двум годам тюрьмы.
Жизнь в Лионе вновь вошла в свою традиционную колею. Но ноябрьское восстание ткачей не прошло бесследно. Напуганная буржуазия с ужасом увидела перед собой нового врага.
Газета крупной буржуазии «Журналь де деба» следующим образом оценивала это выступление:
«Незачем утаивать, ибо к чему служат притворство и умолчание? Лионское восстание открыло важную тайну - внутреннюю борьбу, происходящую в обществе между классом имущим и классом, который ничего не имеет... Нужно, чтобы средний класс знал хорошо, каково положение вещей; нужно, чтобы он хорошо знал свое положение. Под средним классом есть население пролетариев, которое волнуется и содрогается, не зная, чего оно хочет, куда оно идет... Оно хочет перемен. Вот где опасность для современного общества, и отсюда могут выйти варвары, которые его разрушат...»
Министерство внутренних дел направило префектам строгий циркуляр с указанием пресекать создание рабочих ассоциаций. Против рабочих правительство все чаще пускало в ход саблю и штык. В июле 1832 г. оно жестоко подавило восстание парижских рабочих, организованное Обществом друзей народа.
Власти полагали, что, принудив рабочих Лиона к покорности, они полностью овладели положением. Между тем уже в 1832 г. в городе появились первые политические организации, объединявшие как рабочих, так и мелкобуржуазных республиканцев: секции Общества друзей народа, Ассоциация борьбы за свободу патриотической печати, Общество прогресса. Осенью 1833 г. они отступили на второй план перед новой организацией: Обществом прав гражданина и человека, выступавшим за «эмансипацию рабочего класса», «уничтожение эксплуатации человека человеком» и ликвидацию «кучки тунеядцев, которые давятся излишествами и богатствами, украденными у массы неимущих рабочих». Одновременно рабочие создали свою профессиональную организацию — Ассоциацию феррандистов (феррандин — название одного из сортов ткани). Параллельно с ней действовала Ассоциация мютюэлистов.
Создание этих ассоциаций позволило лионским ткачам уже в начале 1833 г. возобновить борьбу за повышение расценок. В феврале в некоторых мастерских произошли волнения, а в октябре забастовки охватили различные отряды трудящихся города. Ткачам удалось добиться увеличения расценок, но в начале 1834 г. их положение вновь ухудшилось в связи с ухудшением конъюнктуры на рынках.
Снижение расценок вызвало волнение среди ткачей и других групп рабочих. Ассоциации призвали своих сторонников прекратить работу до тех пор, пока фабриканты не повысят расценки.
14 февраля в Лионе началась всеобщая стачка. 17 и 18 февраля в центре города и на набережных Роны и Соны состоялись массовые демонстрации. Рабочие распевали песни времен революции 1789—1792 гг. К забастовщикам Лиона присоединились рабочие Сент-Этьена, где на ленточных мануфактурах, оружейных и металлургических заводах было занято около 23 тыс. человек. Властям и фабрикантам удалось расколоть ряды бастующих, и уже 23 февраля рабочие прекратили стачку, приняв условия, выдвинутые фабрикантами.
Февральские волнения в провинции были использованы правительством для скорейшего принятия закона о запрещении политических союзов и ужесточении репрессий против их членов. И едва только закон был принят палатой депутатов, как обстановка в Лионе вновь резко обострилась. В течение марта в предместьях Лиона проходили бурные собрания ассоциаций. Наиболее революционная часть членов ассоциаций требовала решительных действий. Им удалось создать Объединенный комитет, который призвал рабочих явиться 5 апреля ко дворцу правосудия на площади Сен-Жан, где должен был начаться судебный процесс над организаторами февральской стачки.
Утром 5 апреля огромная толпа рабочих заполнила площадь. Судьи, напуганные таким стечением народа, вызвали воинские части и, не дожидаясь их прибытия, прекратили разбор дела. Попытки жандармов очистить зал заседаний от публики вызвали бурю возмущения. Когда один из жандармов обозвал собравшихся сволочью, он тут же был обезоружен. Отряд солдат, прибывший навести порядок, буквально растворился в толпе. Судьи разбежались, а заседания были перенесены на 9 апреля, 6 апреля состоялась 10-тысячная демонстрация рабочих. Лионские обыватели были охвачены страхом. Из города в ближайшие деревни и городки потянулись экипажи с бежавшими фабрикантами и членами их семей. В свою очередь, власти, опасавшиеся повторения событий 1831 г., подтягивали в Лион подкрепления. 8 апреля части пехоты и драгунов заняли наиболее важные пункты города, а на холмах, окружавших Лион, разместились артиллерийские батареи. Командовавший лионским гарнизоном генерал Эймар надеялся не допустить беспорядков или в крайнем случае быстро их подавить, ибо за его спиной находилось около 13 тыс. штыков и сабель,
Генерал надеялся не только на штыки, сабли и орудия гарнизона, но и на мощные укрепления, созданные после подавления восстания 1831 г. и рассчитанные не столько на оборону города от противника извне, сколько на подавление «врага внутреннего». А. Герцен, посетивший Лион в 1847 г. и осмотревший эти укрепления, отмечал не без горькой иронии «успехи инженерного и фортификационного искусства Франции», позволявшие артиллерии покрыть весь город ядрами и картечью, — ибо не было такого места, куда бы не упало ядро или бомба.
Когда утром 9 апреля судебное заседание возобновилось, возбуждение в городе и его предместьях достигло предела. Улицы и площади были заполнены толпами людей, везде шли бурные дискуссии, разбрасывались листовки, содержавшие призыв к борьбе против закона, запрещавшего союзы и ассоциации. По городу передвигались и занимали боевые позиции отряды пехоты и кавалерии.
При невыясненных обстоятельствах солдаты неожиданно дали три залпа в толпу на площади Сен-Жан. Возбуждение достигло предела, всюду раздавались крики: «К оружию!» Толпы рабочих вновь ринулись к оружейным магазинам, повсеместно началось строительство баррикад. Из тайников доставались ружья, пистолеты, сабли, пики. В 12 часов дня многие улицы и переулки были перегорожены баррикадами, сооруженными из дилижансов, телег, мебели, бочек, срубленных деревьев, разобранных мостовых, балок и т. п. «Долой монархию!», «Да здравствует республика!» — гремело над городом.
Так началось ВТОРОЕ ЛИОНСКОЕ ВОССТАНИЕ.
Оно вспыхнуло стихийно, рабочие не имели ни руководителей, ни плана действий. Особенно упорная перестрелка разгорелась у здания префектуры и недостроенного театра. Повстанцы покинули театр только после того, как он был разрушен артиллерийским огнем. Другой очаг сопротивления возник в пассаже л'Арг. Повстанцы дрались здесь до тех пор, пока здание пассажа не было взорвано по приказу генерала Эймара.
Бои шли по всему городу. Но, в отличие от восстания 1831 г., рабочие на этот раз сумели захватить важные позиции в центре города, овладели некоторыми мостами через реки. В первый же день восстания из среды повстанцев выделились вожаки, организовавшие борьбу повстанцев. В центре города восставшими руководил Лагранж, в предместьях — ткачи Мюгэ, Шарпантье, Картье.
Повстанцам противостоял сильный и беспощадный противник. В то время как рабочие испытывали острую нужду в оружии и боеприпасах, войска широко использовали артиллерию, беспощадно расстреливали всех, кто появлялся на улицах, не останавливались перед такими варварскими методами, как взрывы домов, где засели инсургенты. И тем не менее к концу первого дня рабочие сумели захватить значительную часть города к большую часть его предместий. Над баррикадами реяли красные и черные знамена.
На следующий день бои возобновились по всему городу. Ночь с 9 на 10 апреля была использована руководителями движения для координации действий и разработки плана действий. Поэтому в течение 10 апреля обстановка стала меняться в пользу повстанцев. Им удалось захватить высоту, на которой находился телеграф. Войска потеряли связь с Парижем. Отряды рабочих теперь уже не ограничивались отражением атак противника, а сами двинулись в наступление. В этот день они попытались связаться с соседними деревнями, направив туда агитаторов, призывавших крестьян примкнуть к восстанию, к борьбе за «социальную республику».
Уверенность повстанцев в победе была так сильна, что вечером 10 апреля во многих районах города были разбросаны листовки, в которых утверждалось, что правительство Луи Филиппа свергнуто и во Франции установлена республика. К вечеру того же дня правительственные войска были почти со всех сторон окружены повстанцами. Генерал Эймар начал подумывать о выводе войск из города, тем более что он получил известие о начавшихся волнениях в Сент-Этьене и в ряде других городов юго-восточной Франции.
На следующий день бои между повстанцами и войсками охватили весь город. Казалось, что еще одно усилие и восставшим удастся полностью овладеть Лионом. Однако генералу Эймару удалось, сосредоточив большую часть артиллерии, массированным огнем вынудить отряды повстанцев отступить. Вечером 12 апреля войска перешли в наступление, сея смерть и разрушение на своем пути. Саперы методически взрывали дома, целые кварталы города были охвачены пожарами. Попадавшие в руки солдатни повстанцы расстреливались без суда и следствия.
В течение 13 и 14 апреля повстанцы отбивали атаки противника. Их мужество и героизм вызвали у Стендаля такое восхищение, что в своих «Записках туриста» он писал, посетив через несколько лет Лион: «Лионцы заблуждались, но проявили сверхчеловеческую храбрость».
Из-за нехватки оружия и боеприпасов они были вынуждены отступить перед превосходящими силами врага. Всюду гремела артиллерийская канонада, целые кварталы были затянуты дымом пожарищ, сквозь который поднимались языки пламени. То тут, то там раздавались сильные взрывы и на воздух взлетали тучи камней и земли.
К вечеру 14 апреля войска захватили господствующий над Лионом холм Фурвье. Развевавшееся над ним красное знамя было сорвано и заменено трехцветным. Вскоре всякое сопротивление рабочих в городе было сломлено, а на следующий день войска подавили последние очаги восстания. Всюду бесчинствовала солдатня, шла настоящая охота за теми, кто сражался на баррикадах. Только через несколько дней рассеялся дым пожаров, и генерал Эймар мог донести, королю, что в Лионе «восстановлен порядок».
Апрельское восстание получило в стране необычайно широкий отклик. Лионцы, начиная борьбу, были уверены, что республиканцы в других городах поддержат их. И эта уверенность придавала им силу. В соседнем Сент-Этьене небольшие группы рабочих подняли 11 апреля восстание, но оно не получило развития, и войска без особого труда овладели положением. Республиканские волнения произошли в Гренобле, Арбуа, Безансоне, Дижоне, Марселе и в ряде других городов. Самое крупное выступление против монархии произошло 13 и 14 апреля в Париже, когда пожар Лионского восстания уже догорал. Но и здесь Общество прав человека смогло вывести на улицы всего несколько сот человек. Правительство бросило против инсургентов почти 40 тыс. солдат. Залпы орудий снесли сооруженные храбрецами баррикады, штыки пьяных солдат покончили с их защитниками.
«Порядок» был восстановлен, но только в 1835 г. правительство рискнуло провести судебный процесс, причем в Париже, а не в Лионе, над участниками Лионского восстания. Перед судьями, заседавшими в Люксембургском дворце, предстали 121 участник восстания. Судебный процесс продолжался почти 9 месяцев и завершился лишь в январе 1836 г. Большинство из подсудимых были осуждены на ссылку в колонии и на длительное тюремное заключение. И на процессе лионцы держались с тем же достоинством, с каким они сражались на баррикадах. Они отстаивали свои республиканские убеждения, полагая, как писал Маркс, что «преследуют только политические задачи, что они только солдаты республики, тогда как на самом деле они были солдатами социализма».
Восстания лионских ткачей, так же как первое национальное пролетарское движение в Англии (чартизм) и восстание силезских ткачей, означали выход рабочего класса на историческую арену. Именно эти движения показали, что классовая борьба между пролетариатом и буржуазией выступила, по выражению Ф. Энгельса, «на первый план в истории наиболее развитых стран Европы, по мере того, как там развивались, с одной стороны, крупная промышленность, а с другой — недавно завоеванное политическое господство буржуазии». Лионские восстания рабочих стали той точкой отсчета, с которой началась история самостоятельного рабочего движения.
М.Т.Мещеряков
Из "Книги для чтения по новой истории 1640-1870"
М.,1987
