.......
 
 
   

 

Пантелеймон РОМАНОВ
 


ВРЕДНАЯ РОСА

1919 год


— Вот прислали из волостного совета бумагу, — сказал председатель, — требуют осмотреть сад, переданный крестьянам с постройками для пользования, так как обчество за садом не смотрит, а с сараев таскают кровельное железо.

— Да они уж третий месяц таскают. Хватились когда...

— Это надо было раньше прислать.

— Может, еще не поздно... — сказал председатель.

— Какой — не поздно: там от сараев уж одни столбы только остались. Слава тебе, господи, кажный день мимо ходим, там и осматривать нечего.

— Мало, что — нечего, а приказано, значит, должны осмотреть.

— Да мы и не отказываемся.

Взяли двух понятых и пошли. Председатель вперед, а сзади высокий седой старик в войлочной шляпе цилиндром и хромой мужичок с палочкой, который все оглядывался по сторонам и каждую минуту говорил что-нибудь, удивленно приподняв брови.

— Против закона пошли, вот хорошего-то и мало, — сказал старик, когда стали приближаться к саду, который начинался в конце села.

В саду бродили спутанные лошади, некоторые чесались об яблони около разломанного сарая, где лежали кучи сгнившей соломы с крыши, рылись свиньи, изгородь была вся растащена, а на оставшейся виднелись между кольями примятые и ободранные прутья плетня, через который, очевидно, лазили прежде ребята.

— Пока не трогали, все хорошо было, — продолжал старик, — бывало, посмотришь, яблоко вот какое наливается, в два кулака, деревья стоят чистенькие, аккуратные, —потому хозяин был и все по закону было. А теперь вот бог-то и наказывает. Все к худу пошло. Вишь, два года не прошло, а он уж запаршивел весь.

— Говорят, роса такая вредная на яблоки садится, — сказал хромой мужичок.

— Конешно, теперь роса сядет, потому господь-батюшка все видит.

— А может, теперь не глядят за садом то?

— Нет, это тут не при чем, — сказал старик, — ежели господь росу вредную пошлет, так тут, хоть в тысячу глаз гляди, все равно не углядишь. Как роса сядет, — так конец. Все к худу пошло. Вот и земля урожаи сбавила, половины того нет, что первые года давала когда только у помещиков отобрали. Огурца ни за какие деньги не добудешь, лесу — палки за двадцать верст не найдешь.

— Лес — не знаю от чего перевелся, — сказал, не оборачиваясь, председатель, — а огурцы от росы — это верно.

— От росы? — спросил хромой мужичок.

— Огурцы пуще всего боятся росы этой. У нас и прежде-то почесть никто не сажал из-за этого.

— Прежде и сажать не надо было, когда у огородников кругом полны огороды ими набиты были.

— Подожди, лет пяток пройдет еще, не то что огурца, а и ничего не останется.

— А вот за слободкой, там, говорят, устроили — ничего, идет, будто... — сказал полувопросительно хромой.

— Место посуше, вот и идет, — отвечал старик недовольно. — Вишь вот, что значит господь-то: пока хозяин был, усадьба стояла, все как есть... А теперь хозяина прогнали, все и ползет. От сараев ребра одни остались, словно их черти на бирюльки разнесли. И вот погляди — года не пройдет, как на этом месте гладко

будет.

— А может, если б постараться, смотреть бы, за ней, за усадьбой-то, — ничего бы было? — сказал хромой нерешительно.

— Нет, брат, раз уж определено, тут сколько ни смотри. Не хуже росы этой. Много не усмотришь. И смотреть нечего.

Комиссия вошла в ворота усадьбы и пошла на осмотр. Осматривать, в сущности, было нечего. Все видели это и раньше; когда проходили мимо в кузницу или заходили выбрать какой-нибудь столбик или листок-другой железа с крыши. Около дома валялся ворох бумаг, каких-то диковинных переплетов от книг.

— Сад-то уж, бог с ним, — сказал хромой, — против природы не пойдешь, росы этой не снимешь. А вот дом-то зря раскарежили.

— Если никто и не карежил, — сказал старик, — а все равно ему не стоять, раз не по-божески.

— А ты железо с крыши не брал? — спросил председатель.

— Я один лист только и взял. От одного листа он не развалится.

Все трое вошли в дом. Полы во всех комнатах и коридорах были выломаны, рамы — тоже. В библиотеке валялась на полу груда бумаги, нащипанной мелкими клочками, как дерут перья на пух. Огромные — до потолка — полки были разломаны.

Пришедшие стояли и смотрели с таким видом, с каким смотрит какая-нибудь проверочная комиссия, знающая, что все в порядке, и соблюдающая только скучную формальность.

 

Хромой мужичок, отличавшийся любознательностью и слабым зрением, ходил около окон и приглядывался, потрогивая изредка что-нибудь руками. Потом, наткнувшись на что-то, плюнул, сказавши:

— Тьфу ты, чорт!...

Председатель посмотрел и тоже плюнул.

— Чтой-то там? — спросил старик.

— Что... ребята наши лошадей тут стерегут в саду и нагадили на кажном окне.

— Ребята, — сказал, скорбно усмехнувшись, старик, — только у этих ребят хвостики сзади… Вот как стемнеет, приди сюда да посмотри, какие это ребята...

— Я и то намедни шел тут ночью, поглядел на дом и чтой-то вот как страшно сделалось, — сказал хромой, — не помню, как домой прибежал.

Он подошел к груде бумаги от разорванных книг и, копнув ее ногой, сказал:

— А это уж верно — ребята. Вот хворостиной бы хорошей за эти дела. Заместо того, чтобы книгу на дело употребить, с пользой, они, вишь, что делают. А дома святого угла оклеить клочка не найдешь.

Все пошли обратно.

— Да... не такой сад стал... да и все пропадет, подожди... — сказал старик. — Хоть лбом разбейся, — все равно ничего не будет.

— Посмотри-ка, росы-то на нем нету?

— Не-ет, ее не увидишь, — сказал старик, когда хромой обошел несколько раз кругом одно дерево со всех сторон и потрогал веточки руками.

— А ведь какое богатство да благодать была! Бывало, глядишь на этот сад и думаешь: кабы это все да трудовому народу!..

— Значит, не положено, — сказал старик, — а вот напролом против судьбы пошли, теперь от одной росы все пропадет.

Все замолчали и уныло побрели домой.