ВРЕДНЫЙ ЧЕЛОВЕК
В деревне Хлыновке загорелась крайняя изба на верхней слободе. Пока ударили в набат, пока сбежался народ, - загорелась другая изба.
Человек пять тушили, бабы-погорелицы голосили, а остальные стояли, смотрели на пожар и рассуждали.
- А горит здорово!
- Горит хорошо!
- Сухо, - вот и горит.
- Дальше, должно, не пойдет. Эта прогорит и конец, - сказал кто-то.
- Это еще как ветер ... А то ежели ветер подымется, так и до потребиловки хватит.
- Навряд ... Это уж какой ветер нужно ... - Хорошо, что ее в сторонке поставили, а то вот так-то случись, что ветер подымется и в один момент все на воздух.
- Дело не в ветре, - сказал мужичок с замотанным вокруг шеи шарфом, сидевший на
бревне, - а ежели близко к учету, так она за две версты загорится. И без всякого ветру.
- Эй, Кузнецов, не зевай, как бы до твоей избы не добралось, за твоей черед.
- О, и то ... - сказал Кузнецов, поправил шапку, окунул веник, прикрепленный к шесту, в кадку с водой и стал с ним наготове около своей избы.
- Вон и заведующий вышел.
- За товар боится. Не дай бог ... года два хлопотали, насилу построили и вдруг - на воздух все ...
- Ситцу, говорят, много, - сказала молодая баба в паневе.
- Много.
- А что учет-то скоро? - спросил кто-то.
- Чтой-то, кажись, говорили, - на следующей неделе.
Все посмотрели на потребиловку.
- Не выдержит, загорится.
- Может, послать бы с ведрами человек трех на всякий случай постоять там.
Вдруг на выгоне показалась бегущая фигура без шапки, босиком. Все узнали Карпуху, который всегда ходил разувшись и без шапки. Он отличался тем, что на собраниях не соглашался ни с какими предложениями и постановлениями и предлагал свои. Нужно - не нужно, но он свое мнение высказывал, спорил, кричал и сбивал всех с толку.
Он еще издали что-то кричал и махал руками в сторону потребиловки.
- Чегой-то он? Ай потребиловка загорелась?
- Нет, что-то не видать.
- Не дай бог! Ситцу одного, говорят, рублей на пятьсот.
- Эй, Кузнецов, к тебе села!
- Где? ... Ой, чтоб тебе ...
- Да, бабам к празднику наготовили. Заведующий говорит: прямо надоели, все ходят, смотрят. Покупать - не покупают, а только все загодя присматривают да выбирают. Ой, братец ты мой, вот чешет-то! ...
Две избы, стоявшие рядом, ярко горели, солома на крышах уже прогорела и обвалилась с них огненными кучами, из которых шел тот особенный серо-желтый дым, когда в середине есть еще несгоревшая солома. Обнажившиеся стропила жидко горели перебегающими зайчиками.
Карпуха, запыхавшийся от бега, с растрепавшимися нечесаными волосами, не добежав до толпы, остановился и крикнул:
- Что-ж вы, окаянные! Товар-то ведь весь сгорит! ... Вытаскивать надо!
- Далеко, что ему сделается, - сказал один голос из толпы.
- Далеко-то - далеко, - отозвался другой, а на всякий случай не мешало бы.
Несколько человек отделились от толпы.
- Куда это они?
- Да вон, потребиловку отстаивать выдумали. Они бы лучше тут стояли, Кузнецова изба того и гляди загорится.
Еще отделилось несколько человек, а за ними, поколебавшись несколько времени, как колеблется на ярмарке толпа, не зная, к какому балагану идти, вдруг хлынули все к потребительской лавке. А впереди - молодые бабы.
- Давай ключи, отпирай! - кричал Карпуха на заведующего.
- Какие тебе ключи, - ошалел!
- Какие ... Выносить надо. Не видишь - горит!
- Да ведь горит-то за пол версты.
- В Слободке за версту горело и то не выдержала. Давай, говорят!
Лавку отперли и все, давя друг друга, бросились выносить.
- Стойте, стойте, по порядку! - кричал заведующий.
- Есть когда разбирать. Покамест порядку дожидаться будешь - все и сгорит.
Бабы бросились прежде всего к ситцу.
- Что вы за ситец-то хватаетесь, муку волокитеl
- Дюже тяжело ...
- Волоки товар в одно место! - кричал Карпуха, - на середку выгона. Складывай, там не достанет.
Но выбегавшие из лавки бабы с потными, красными :лицами и со съехавшими с голов платками, со штуками ситца в руках и прочими товарами бежали не в одно место, а все в разные: кто в коноплянники, кто на задворки.
От пожара, увидев, что потребиловку выносят, бросились все остальные.
Даже Кузнецов, бросив свой веник с шестом посередине выгона.
- Чорт чумовой, ты-то куда прибежал? - кричали на него.
- Ладно, - сказал тот, отмахнувшись, и схватил в обе руки какие-то оставшиеся на его долю коробки.
- Эй, куда в коноплянники тащишь! - кричали на баб.
- Лучше, - не сгорит ...
- Теперь хоть завтра назначай учет, - не загорится.
Когда спасли весь товар и посмотрели на место на выгоне, куда его велено было складывать, то оказалось, что там лежали три железных ведра, связка баранок и две лопатки.
Около товара стояла кучка народу и смотрела на них.
Подбежал Карпуха, как на войне подбегает командир после атаки, - посмотреть, сколько взято пленных, и крикнул:
- Куда-ж остальное-то делось?!
- Еще не донесли, значит. А может в другое место положили, от огня подальше.
А из коноплянников выбегали потные, растрепанные бабы и, увидев, что на них смотрят, сейчас же переменяли бег на спешный шаг и начинали на ходу оправлять сарафаны, как будто они не за тем делом туда ходили.
- Ты откуда?! - кричал Карпуха, встречая каждую такой фразой.
- Из коноплянников, - не видишь?
- А зачем туда ходила?
- Зачем туда ходят-то ...
- А товар брала?
- Какой товар?
- Да из потребиловки.
- Что ты - очумел! Я и в глаза его не видала.
- Соберешь после, главное дело - вытащить, - говорили в толпе.
- Матушки, кузнецовская изба загорелась!
И бросились к пожару. А впереди всех сам Кузнецов со своими коробками подмышкой.
- Ах, ты, дьявол тебе в живот! ... - кричал Кузнецов, тыкая в отчаянии багром в горящую стену своей избы. - Вот подвернулся-то, собака, со своим товаром. Ну, как ни вякнет, так уж знай какая-нибудь штука выйдет.
- Теперь пошло дело, - говорили в толпе. - Брось, а то хуже шапки летят. Ведь вот правда, вредный человек какой! И чорт его дернул вякнуть.
- А потребиловку-то спасли? - спрашивали вновь подбежавшие.
- Ее и спасать нечего было. Товар только вынесли.
- Много?
- Нет, почесть ничего не было. Там на выгоне лежит чтой-то.
- Его, этого Карпуху, самого за это в огонь надо. То же в прошедшем году с этим амбаром помещичьим: хорошие деньги за него давали, продать хотели, а он и вякнул на собрании: "Как бы, говорит, товарищи, петли с дверей да железо с крыши не растащили, железо-то уж очень хорошее. Такое, говорит, толстое, старинное железо, какого теперь ни за какие деньги не купишь".
Все прислушались.
А на другой день посмотрели, - железа половины на крыше нет. А через три дня и вовсе на этом месте чисто. Вот он какой чорт.
- Человек вредный, - это что и говорить!
Когда изба Кузнецова догорела, он отошел, сел на бревно и стал осматривать свои коробки. Открыл одну, потом другую, третью и плюнул: во всех были детские погремушки и резиновые соски.
- Что, собрали товар-то? - спросил кто-то.
- Собрали ... И изба лишняя сгорела и потребиловки нету.
- Ведь вот, как заведется такой вредный человек, так от него всякая беда и идет.
ГАЙКА
На вокзальной платформе, заваленной узлами, мешками и прочей пассажирской рухлядью, сидел и лежал народ, дожидавшийся поезда.
- Когда поезд придет? - спросил, войдя на платформу, рабочий с сундуком и чайником через плечо.
- А черт его знает, - неопределенно отвечал малый в картузе, к которому он обратился.
- Вот дьявола-то... - сказал раздраженно рабочий, оглядываясь по сторонам.
- Мы, батюшка, третий денечек тут сидим, - проговорила старушка в туфлях и шерстяных чулках, - балакали вчера, что должен быть поезд беспременно, знающий человек говорил, да вот, знать, не угадал.
- Придет, бог даст... - сказал сидящий рядом с ней на мешках лохматый мужичок в накинутой на плечи без рукавов шубенке.
Рабочий, не слушая, смотрел по сторонам.
- А это какой поезд?
- Это в другую сторону, батюшка, третий звонок давно пробил, да гайку, говорят, какую-то на паровозе потеряли.
- Чего стоим? - кричали из окон стоявшего поезда пассажиры.
- Гайку не найдут никак...
- Растерялись, на весь поезд одна гайка... голь несчастная.
- Ехать не едет, а вылезть по своему делу боишься - уйдет, - говорила растрепанная женщина в расстегнутой кофте, с нечесаными волосами, выглядывая на обе стороны из вагона. - Звонки-то еще будут? - спросила она у проходившего толстого кондуктора.
- Сколько ж тебе звонков еще надо, пробило три, ну, и сиди, жди.
- Им и трех мало... - сказал какой-то веселый мужичок в лапотках, с ножичком на поясе, свертывавший папироску.
- Голубчики, идет!.. - закричал как зарезанный малый в картузе и бросился в вокзал за вещами.
Вся платформа зашевелилась.
- У меня как сердце чуяло, что придет, - сказала старушка в туфлях, торопливо собирая свой мешок. - Как-то теперь, господь даст, сядем.
- На каком пути остановится? - кричали разные голоса.
- На втором пути, за этим поездом, - спокойно сказал толстый кондуктор, махнув рукой в сторону второго пути.
Все озадаченно остановились перед загородившим дорогу поездом.
- Вот этот тут черт застрял еще на дороге... Скоро ли тронетесь-то, окаянные! Стоят поперек дороги, и неизвестно что, не то в обход иттить, не то ждать.
- Сейчас уедут, им только гайку найтить, - сказал, подмигнув, веселый мужичок.
Вдали засвистел паровоз. Пассажиры вдруг, точно спасаясь от кого-то, бросились к своим мешкам и сундукам рассыпной толпой в обход и под колеса стоявшего на пути поезда, потерявшего гайку.
- Куда вы, оглашенные, под поезд лезете! - кричали на них из окон. - Трогаемся сейчас, подавим всех.
- А вы что тут распространились на самой дороге? Зимовать, что ли, собрались?
Лохматый мужичок необычайно проворно пролез по головам ломившихся на площадках людей и сел на краю крыши, спустив вниз ноги в лапотках.
- Что на голову становишься! - сказал, поглядев на него с усилием вверх, рабочий, который ухватился рукой за железную скобку через плечи других и висел на ней.
- Пройтить негде было, батюшка, - сказал мужичок и, увидев барахтавшуюся внизу в общей свалке старушку, закричал:
- Эй, тетка, тетка, на тебе, хватайся за подпояску. Держись, тащить буду. Ну, вот...
- Эй, кто там опять?! Тьфу! Что за дьяволы, сказано - не лазить по головам! - закричал вне себя рабочий, когда старуха покрыла его голову своей юбкой.
Малый в картузе тоже вскочил на крышу и, стоя у края, кричал:
- Выше господ залезли!
Старушка, отдышавшись, устроилась около трубы.
- Ну, вот, и слава тебе господи, сели. Только с непривычки дюже высоко.
- Обтерпишься...
Пришедший поезд дал свисток и дернул один раз, потом другой, потом медленно попятился назад. Все затаили дыхание.
- Только бы с места взял.
- Самое главное... а там разойдется, бог даст, - говорили на крышах.
Наконец паровоз часто запекал, медленно тронулся, шипя на обе стороны паром, выпускаемым из паровоза низко по земле, и увозя вагоны, платформы, груженные лесом и облепленные народом.
Малый в картузе стоял посредине крыши и кричал на поезд:
- Пошел, пошел, разгоняй, разорви его утробу!
- А ездить как будто похуже стало, - сказал лохматый мужичок, - взбираться дюже трудно.
- Зато спокоен...
- Про это никто не говорит.
Висевший внизу на площадках народ недоброжелательно поглядывал на крыши.
- И прежде были господа, и теперь господа, - сказал какой-то мужичок, посмотрев снизу на сидевшего на крыше солдата с револьвером.
- Расселись там на хороших местах-то, - сказала злобно какая-то баба с молочным жбаном, прилипшая внизу к дверной скобке.
Вдруг поезд, тяжело поднимавшийся на подъем, неожиданно рванул вперед и остановился.
- Ой, мать честная, - раздалось с крыши, - вот было чебурахнул-то!
- Держись, время такое...
- Что стал? Ай потеряли что?
- Должно, силы нету.
- Вот и опять станция, - сказал веселый мужичок. - Тут бы по всей линии трактиров настроить, в самый раз было бы.
- Что же вы, дьяволы, сидите! - закричал шедший от паровоза кондуктор, - видите, машина не берет, не можете слезть?..
- И так вывезет!.. - крикнул, стоя на крыше, малый в картузе.
- "И так вывезет"... что ты на лошадь, что ли, засел, болван не понимающий. Слезай к чертовой матери!
- Под горку идет хорошо, а вот как навзволок, так мука с ним одна.
Все сошли на насыпь. Поезд постоял с минуту на месте, подергался судорожно и пошел назад...
- Матушки! Куда ж это он?
- За картошкой поехал... гайку не потеряй!.. - крикнул вслед машинисту веселый мужичок.
- Ежели спешить некуда, еще ничего, - можно и подождать.
- Да, подождать. Хорошо вам на крыше-то, - злобно сказала баба с жбаном, - а тут все молоко розлили, да еще проквасишь его, покуда довезешь.
- А ты пешком иди, баба молодая, чего машину зря мучаешь, - сказал веселый мужичок.
- Только вот оскаляться и умеете...
- Пошел!.. - крикнул кто-то.
Несколько человек бросились наперерез к поезду и с озверелым видом, работая локтями, стали пробиваться на крышу.
- Ах, дьяволы, опять самые хорошие места займут.
- Садись, не зевай! Черт вас побери, окаянные. Разинули рты! - крикнул кондуктор.
- А мы думали - остановится.
- Останавливайся для вас, а потом опять сначала разгоняй. Вот бестолочь-то окаянная, ну, никак к порядку не приучишь. Весь свет обойди, другого такого народу не найдешь.
Старушку затерли, и она, потеряв туфлю, успела только повиснуть на подножке. Лохматый мужичок, опять раньше других вскарабкавшийся на крышу, увидев старушку внизу, крикнул ей:
- Висишь, тетка?
- Вишу, батюшка, слава богу.
И она о плечо поправила съехавший на глаза платок, так как обе руки ее были заняты держанием за скобку...
Поезд пошел, прибавляя ходу. А сзади бежали, спотыкаясь, с мешками, и испуганно махали руками те, кто не успел на ходу прицепиться.
- Догоняй, догоняй, тетка! - кричал малый в картузе, держась за трубу, как за мачту. - Ах ты, мать честная, вот так подвезли тетеньку!
Какой-то человек в бабьей кофте посмотрел на оставшихся и сказал:
- Ну, беда теперь с плохими ногами.
- Тут и с хорошими голову потеряешь.
- Вот как народу поскидает побольше, все, может, лучше пойдет.
- И то как будто расходиться стал.
- Разойдется... Тут под горку.
Все замолчали и, оглядывая свои мешки, стали прочнее усаживаться.
- ...Не тяни за плечо... - раздался голос снизу, где висели, как виноград, люди на подножках.
- Потерпишь, что же мне, оторваться, что ли... - сказал другой голос.
- О, господи батюшка, того и гляди, руки оборвутся. А тут этот домовой разогнался... Куда его леший так понес? Холера проклятая!
- На кульерском едем!
Поезд, шедший под уклон, все прибавлял ходу и наконец так разошелся, что поднял за собой целый ураган крутившихся в воздухе бумажек и пыли.
Вагоны дребезжали и ныряли из стороны в сторону.
Разговоры на крышах прекратились. Пассажиры притихли и, как гонщики, плотнее надвинув шапки и сощурив глаза, смотрели вперед.
- Куда его нечистые разнесли!
- Эй, куда ты так расскакался! Головы, что ли, сломить всем хочешь! - кричали с крыш машинисту.
- "Расскакался", - передразнил с тормоза угрюмо кондуктор, стоявший, как в метель, с поднятым от пыли воротником шинели. - Что ж он изделает, когда тормоза не действуют? Не понимает ни черта, а тоже глотку дерет.
- А тут какого-то черта догадало еще крышу полукруглую сделать. Ухватиться не за что.
- Что ж они не могли хоть какие-нибудь держалочки устроить?
- Нешто они об публике думают!..
Впереди показался полустанок. Кондуктор схватился было за тормоз, покрутил несколько времени, потом плюнул и махнул рукой. Поезд пролетел мимо платформы. Стоявшие плотной стеной на платформе люди сначала удивленно смотрели, потом стали испуганно махать руками и кричать:
- Стойте, стой! Куда же вы? Нас-то захватите!
- Никак не могим, гайка на отделку развинтилась! - крикнул веселый мужичок. А малый в картузе, подняв вверх руку, точно у него был кнут и он скакал на лошади, кричал во все горло:
- Шпарь, шпарь его! Вот как распатронили!
Поезд, далеко прокативший за полустанок, наконец остановился.
- Ну, нет, это уж бог с ним, с этим удобством, - сказал человек в бабьей кофте, лежавший на животе около трубы, обхватив ее обеими руками: - лучше уж внизу тесноту потерпеть да живым остаться. А то сейчас чуть-чуть не стряхнуло.
- Да, на крыше хуже, - сказал лохматый мужичок, протирая обеими руками глаза и сплевывая. - Пыль очень, и сердце с непривычки заходится.
- У вас там, у чертей, наверху заходится, а вы попробовали бы тут пошли, повисели, - раздался снизу озлобленный голос бабы с молочным жбаном. - А то расселись там, как господа.
- Ну, вы, что же там ждете? К подъезду, что ли, прикажете подавать! - крикнул кондуктор на пассажиров, озадаченно стоявших на платформе полустанка. Те, схватив свои мешки, испуганно бросились к поезду.
- Вот окаянный народ-то, каждому объясняй да еще по шее толкай, а чтоб самим к порядку привыкать, этого - умрешь, не добьешься.
