РЫБОЛОВЫ
- Получен приказ вернуть все взятое из экономии и передать в советское хозяйство, - сказал член волостного комитета Николай-сапожник, придя на собрание, - утаившие будут преданы суду.
Все стояли ошеломленные, не произнося ни слова. Только Сенька-плотник не удержался и сказал:
- Вот тебе и красные бантики...
- Велено проверить по описи, кто что брал из живого и мертвого инвентаря.
- Да для чего ж это?
- Рассуждать не наше дело. А раз сказано, значит должон исполнить.
- А ведь говорили, что все народное?
- Мало что говорили. Было народное, а теперь хотят сделать государственное. Ну, языки-то чесать нечего. Надо проверять.
- А что без описи взято, тоже отбирать будут? - спросил кузнец.
Все затаили дыхание.
- Постой, дай хоть по описи-то проверить, - сказал Николай, отмахнувшись от кузнеца, как от докучливой мухи.
Стали проверять.
- Двадцать дойных коров с молочной фермы роздано беднейшим и неимущим... налицо только пять. Куда ж остальные делись?
- Куда... ко двору не пришлись, - недовольно сказал кто-то сзади.
- Что значит ко двору не пришлись? Ты куда свою корову дела? - строго спросил Николай у Котихи.
- Издохла, куда ж я ее дела, - сердито огрызнулась Котиха, стоявшая в рваной паневе, с расстегнутой тощей грудью. - Навязали какого-то ирода, до морды рукой не достанешь, нешто ее прокормишь.
- Вот черти-то, - сказал Николай, - заплатишь, больше ничего.
- Накося...
У других коровы тоже исчезли. Кто продал прасолу на мясо, у кого околела.
- Готового не могли сберечь, - сказал Николай. - Ну, а мертвый инвентарь? Поделено десять телег, десять саней, плуги и прочее... все доставить.
- Да откуда ж их взять-то? - крикнул печник. - Мне, к примеру, и пришлось-то от этих телег два задних колеса, а передние еще у кого-то гуляют. Черт их сейчас найдет!
- Вот ежели кажный принесет, все колеса и сойдутся.
- Ни черта не сойдется...
- Да куда же вы все девали-то? - крикнул в нетерпении Николай.
- А кто ее знает, - сказали все. - Промеж народа разошлось...
- Да ведь народ-то весь здесь?
На это никто ничего не ответил.
- А что без описи... тоже отбирать будут? - спросил кузнец.
- Будут. Обыскивать надо, - отвечал Николай, просматривая какие-то бумаги.
Все опять насторожились, а несколько человек юркнули на задворки...
- То разбирай, то опять собирай, прямо задергали совсем, нет на них погибели.
- Не дай бог, в голове помутится от такой жизни.
- Главное дело, врасплох захватили. Куда теперь все это денешь? Деревянное что, - пожечь еще, скажем, можно, а железо, - куда его?
- Закапывать. Слободские все закапывают. - Или в пруде топить, - сказал кто-то.
- Что утопишь, а над чем и помучаешься, - проворчал кузнец.
- А у тебя что?
- Мало ли что... ведра есть, жбаны молочные, болты от машины, половинка этого... сепаратора, что ли, чума его знает. Потом нож от жнейки.
- Это утопишь.
- А когда доставлять-то? - спросил кто-то.
- Нынче надо, - отвечал Николай, просматривая бумаги и думая о чем-то.
- Ну, где уж тут успеть?
- Небось записывать будете...
- Что записывать?
Никто не отозвался. Еще несколько человек отделилось от толпы и тоже юркнули на задворки. Остальные беспокойно посмотрели им вслед и переглянулись.
- Куда это они?
- Умные люди, знают куда, - сказал кузнец и, что-то вспомнив, сам заторопился.- Ах, черт, надо мерину корму дать, - сказал он.
Николай все о чем-то думал. Когда он оглянулся, около него стояли только человека три.
- Где ж народ-то? - спросил он.
- А черт их знает. Ну, что ж, надо по дворам идти?
- Да, надо, - сказал Николай. Но вдруг, что-то вспомнив, торопливо сказал: - Подождите маленько, у меня корова не поена, - и быстро юркнул в избу.
* * *
Минут через пять у пруда неожиданно столкнулись Николай и кузнец. Кузнец - с большими молочными жбанами из белой жести, Николай - с нанизанными на веревку гайками, петлями, подсвечниками. Кузнец присел было за куст со своими жбанами. Николай сделал такое же движение, но потом махнул рукой и сказал:
- Ну, черт ее... все равно. Только не болтай никому.
И, закинув в пруд на веревке свои гайки и подсвечники с прикрепленным к ним поплавком, стал прятать у берега конец веревки.
В это время, запыхавшись, с колесом от жнейки и какой-то мелочью, прибежал печник и, наткнувшись на кузнеца, словно обжегшись, присел было, но, увидев с другой стороны Николая, махнул рукой и, сказавши: "Не болтайте никому!" - вышел на плотину.
Еще минут через пять стал прибывать новый народ,
- Полезли!.. И все к одному месту, как черт их догадал...
Кузнец закинул свои жбаны, но они повернулись вверх горлами и никак не хотели тонуть, сколько он ни водил по пруду за веревку.
- Вот черти-то окаянные! Говорил, не утопишь. Вишь, вишь, задирают морду вверх, да шабаш. Тьфу!
Пришел Сенька с экономическими ведрами. Афоня с какой-то машинкой, которой даже все заинтересовались и, оставив на время работу, стали рассматривать ее.
- Яблоки, что ли, чистить, не разберешь, - сказал Фома, посмотрев сначала на машинку, потом на ее владельца.
Тот и сам рассматривал машинку, вертя ее в руках, как будто в первый раз увидел ее.
- А кто ее знает, - сказал он наконец, - я взял, думал ручка на веялку годится, а она и туда не подошла.
- Ну буде языки-то чесать, - сказал строго Николай, - кончай дело, да - к месту!
Все, как поденщики после сурового окрика хозяина, принялись за дело, работа вокруг пруда закипела, только слышалось:
- Куда ты накрест-то через мою веревку кидаешь, чертова голова! - кричал один.
- А ты отведи свои поплавки. Один уже весь пруд занять хочешь...
- Куда ж я их отведу, когда тут мостики, есть у тебя соображение об деле?
А жбаны кузнеца все плавали горлами вверх.
- Вот дьяволы-то навязались. Хоть сам лезь в воду и топи их, оглашенных. Вишь, носятся!
- Куда ты, черт, со своими кубышками тут! Что за наказание такое! - кричал Афоня, торопливо дергая свою веревку. - За мои зацепил!
- Ну, не дай бог, что в середке пустое, - говорили в толпе. - Это вот сейчас еще хоть время есть, а как наспех придется, так совсем замотаешься.
- Я свой граммофончик закинул, и - без хлопот, - сказал Андрюшка, потирая руки, как купец после удачной торговой операции.
- Граммофон-то хорошо, - там нутро тяжелое. А вот эти кубышки...
- Я был в слободе, когда туда обыскивать пришли, - сказал Федор, - так что там было!.. У них у всех, почесть, эти жбаны. Сыроварня там работала. Как расплылись по всему пруду, - ну, беда чистая, измучились.
- Измучаешься, - сказал Захар, переводивший свои поплавки, и крикнул на кузнеца: - Да куда тебя черти несут, ты уж и сюда припутался!
- Что ж я сделаю, когда ветром гонит. Давеча туда гнало, теперь назад, пропади они пропадом.
А с деревни, увидев народ у пруда, бежали ребятишки с кувшинами и ведрами.
- Вы куда еще, чумовые, разлетелись! - крикнули на них мужики.
- Рыбки...
- Рыбки!.. Только одни бирюльки на уме.
Ребята озадаченно остановились.
Когда кто-нибудь, размахавши на руках и сказавши "Господи, благослови", бросал далеко от берега свой груз, мальчишки с кувшинами бросались туда и останавливались в недоумении; глядя озадаченно то на воду, то на бросившего.
- Что вы суетесь под ноги! - кричали на них со всех сторон.
- Только начни какое-нибудь дело, так эта саранча и заявится.
- Утопил!.. - закричали с плотины.
Мальчишки бросились туда. Это кузнец ухитрился наконец шестом пригнуть к воде горла жбанов, и они, побулькав, пошли ко дну.
- Уморился? - спросил Федор, глядя с состраданием на него.
- Уморишься... - ответил кузнец, утирая обеими руками фартуком пот с лица, как он утирался в кузнице, когда, кончив ковать раскаленное железо, совал его опять в горн и отходил к двери.
- Ну, буде, буде! Кончай, - сказал Николай.
Когда все, мокрые, усталые, возвращались вереницей от пруда, встречные останавливались и, посмотрев на мокрых мужиков и ребятишек с кувшинами, спрашивали:
- Много поймали?
- Много... - угрюмо отвечал кузнец, - чтоб тебе так-то пришлось!
СТРАХ
Близ кладбища, на краю села, около заброшенной пустой избы с выломанными рамами сидели два мужика в армяках, курили трубочки и говорили тихими голосами.
Около них лежали дубинки, с какими ездят в ночное.
Это была стража, караулившая мертвое тело: в этой пустой избе висел удавленник…
- Ну, самое поганое дело - мертвецов караулить, - сказал один из карауливших, мужи¬чок в большой лохматой шапке.
Его компаньон, высокий худой мужик в суконном картузе, сначала промолчал, потом сказал нехотя:
- Зато спокойней, по крайней мере никуда не убежит.
- Убежать - не убежит, а ... он оглянулся по сторонам и не договорил.
Приближался холодный осенний вечер. Со стороны села слышались песни. Был какой-то праздник, и народ еще гулял.
- Хорошо, что хоть народ слышно, - все веселей, - сказал мужичок в шапке. - Вот в прошлом годе так-то мельник утопился в озере. Что-ж ты думаешь: как вечером проходишь мимо того места, так оторопь и берет.
- Что-ж он тебя съест, что ли, от него уж кишок не осталось, - сказал высокий мужик, насасывая трубку и глядя в сторону, где под черным сплошным осенним облаком догорала ярко-желтая полоска холодного заката.
- Вот тебе и не осталось ... А полезешь купаться на этом месте вечером ?...
Высокий мужик ничего на это не ответил.
- Я и сам знаю, что покойники не ходят и сделать ничего не могут, а берет страх - да и только. Вот хоть это взять: как глянул я на него вчера, - висит в избе над нарами, глаза выпученные, язык высунут, лицо, как котел, синее, - так потом в темные сенцы боюсь выйти. Уж невестка провожала, - сказать стыдно. Это вот повинность, а так ни за какие бы деньги не пошел.
Полоска заката погасла. Сразу стало темнее и холоднее. Поднялся ветер и зашумел в ветках корявой приземистой сосны, росшей около избы.
- Ветер еще, как на грех, подымается, сказал мужичок в шапке.
- Ну, хуже нет этих сосен, так в них всегда ветер нехорошо шумит, верезжит, свистит ... Вот за деревней, около часовни, тоже сосны. Бывало, ночью идешь, они шумят, - так нехорошо станет, прямо хоть кругом обходи.
- Да что ты принялся все про одно и то же, жуду только нагоняешь.
Мужичок в шапке ничего не сказал, только опять оглянулся по сторонам и на избу.
- Дверь-то днем зря не заперли... Хоть бы колом, что ль, ее подпереть.
- Зачем? ...
- Все лучше ... А то что-нибудь случится, мы же и виноваты будем.
- А что может случиться-то? ...
- Кто ее знает, на свете все бывает. Ну, хуже нет этого ... Если-б знал, в город бы ушел ...
Вдруг оба замолчали.
- Что это? Ты, что ли, чем стукнул?
- Нет, я ничего.
- А что-ж это?
- Может, ветер чем-нибудь.
- И то, должно, ветер.
Через минуту испуганно оглянулись на дверь избы, где висел удавленник. Ясно уже оттуда донесся какой-то заглушенный стук, как будто кто-то влезал или вылезал из окна.
Мужики посмотрели друг на друга и ничего не сказали. Потом встали и, забрав свои дубинки, пересели подальше от избы. Некоторое время сидели молча.
Вдруг из избы послышался вздох, какой бывает, когда усталый человек ложится и, вытянув одеревеневшие члены, вздыхает.
Оба одновременно повернули головы в сторону избы и почувствовали, что волосы шевелятся на голове.
- Это сосна шумит, чтоб ей пусто было ...
- Вот знаешь, что ничего не может быть, а всю ночь так и будешь вертеться. Да еще кладбище рядом. Ну, хуже нет этого...
Еще едва только стало темнеть, как на дорогу около кладбища вышел какой-то оборванный человек очень большого роста, обросший лохматыми волосами, - один из тех, что после разгрома белых пробирались в свою губернию, предпочитая обходить населенные, людные места.
Он посидел на канаве у кладбища, выждав, когда совсем стемнеет, потом пробрался к крайней избе. Остановившись перед выломанными рамами, хотел посветить, но пожалел спичку и полез впотьмах в избу.
Ощупью нашел что-то похожее на нары и лег. Он уже стал засыпать, как вдруг ему послышалось, что какой-то голос сказал что-то в углу. Он широко открыл глаза и испуганно сел на нарах.
Больше ничего не было слышно.
Он стал напряженно прислушиваться. Откуда-то сверху доносился жидкий свистящий шум, Причины которого он никак не мог понять.
Он опять лег на спину и закрыл глаза. При этом протянул ноги, шумно вздохнув. Нога его уперлась в какой-то предмет, который слабо подался под давлением его ноги. Потом его кто-то толкнул в подошву.
Человек похолодел.
Он еще раз вытянул ногу, опять она что-то встретила на своем пути и в следующую секунду опять его толкнуло в подошву. Он вынул спички и дрожащими руками зажег.
В глаза ему бросились висящие над нарами чьи-то ноги в сапогах. Он поднял голову и вдруг не с воплем, а с диким ревом бросился в ту сторону, где должна была быть дверь.
Дверь с треском отлетела, хлопнув о стену, а он саженным прыжком вылетел с вставшими дыбом волосами и с морозом в спине. Но ему казалось, что это не он кричит, а сзади него кричит то, что висело над нарами, и гонится за ним. И в тот момент, когда он прыгнул, из-под земли выросли еще два страшных существа: одно высокое, другое низенькое, приземистое и с развевающимися страшными волосами понеслись впереди него с диким воем.
Человек дико взвизгнул, бросился в сторону и сел на землю, как-то нелепо подогнув ноги калачиком.
Челюсти eгo тряслись, а глаза дико, смотрели перед собой. Сколько времени прошло, он не знал, потому что времени не было. Глаза против воли были устремлены по тому направлению, куда скрылись страшные волосатые существа, он не мог отвести их, не мог двинуть ни рукой, ни ногой. Не мог даже моргнуть и проглотить слюну.
И вдруг увидел то, чего как будто ждал: с той стороны, куда унеслись волосатые, послышался какой-то воющий звук, как будто неслась уже целая стая волосатых.
И на фоне чуть светлевшего над чернотой земли осеннего неба уже мелькали их головы.
Он хотел бежать, но, как это бывает во сне, не мог двинуть ни одним членом. И знал, что ему все равно не убежать.
Через минуту они найдут его.
Он сидел в прежнем положении, ноги калачиком, упершись ладонями в землю, отчего у него был такой вид, как будто готовился к прыжку .. При чем все время ляскал зубами, которых никак не мог удержать...
Он слышал слова, почти понимал их, но это было, как во сне, и ответить он ничего не мог. Даже не мог переменить позы. И он знал, что отвечать бесполезно.
- Что там? - кричали голоса подбегавших.
- Мертвец сорвался ...
- Вот он! Вот он! ...
Толпа с воем отхлынула назад.
- Яйца пасхального нету ... Яйцом бы бросить. Круг черти! ... Круг! ...
- Солому кругом него зажечь надо! - кричали со всех сторон голоса.
- Дубиной наотмашь надо ударить; ежели это он, это ему нипочем, дубина отскочит.
- Что вы, черти, не видите, это человек сидит! - закричал один голос.
- Сами видим, что человек, да какой человек-то, вот в чем вопрос.
- Зубы-то, зубы-то! Ай! ... закричал женский голос, и толпа с воем отхлынула назад.
- Заходи, заходи! Нечего смотреть.
- Погоди маленько, может, еще человек.
- Человек ... видишь, дверь-то в избу открыта. Хорош человек!...
- Без яйца ничего не сделаешь.
- Кто ты? Эй, говори!
Человек знал, что его спрашивают, понимал, о чем спрашивают, но не мог заставить себя разжать челюстей и только щелкал зубами.
Кем-то зажженная куча соломы страшным, прыгающим красным светом освещала его дикую фигуру, сидящую на земле.
- Заходи, заходи сзади! Не бойся! Крепче вдарь! По темю! ...
Человек слышал это и все-таки не мог повернуть головы, в то время как здоровый мужик, отделившись от толпы, с дубиной в руках начал осторожно заходить сзади и приближаться к нему.
- Ежели это он, дубина должна отскочить, - сказал один голос.
Мужик подкрался шага на два к сидевшему на земле. Все замерли, когда увидели, как поднялась тяжелая дубина.
В следующий момент послышался мокрый с хрястом удар, как по горшку с сметаной, и сидевший на земле ткнулся вниз.
- Не он!... - крикнула с освобожденным вздохом толпа.
