НЕПОДХОДЯЩИЙ ЧЕЛОВЕК
Около волостного совета никогда еще не было столько народа, сколько собралось в этот раз.
Мужики сидели на траве около крыльца, собирались кучками и возбужденно говорили.
- Что, еще не приходил?
- Не видать.
Из переулка показались два человека, которые шли по направлению к совету.
- Вот он!
Все, сразу замолчав, повернули головы к подходившим.
- Нет, это не он, - сказал кто-то, - это наши московские ребята, вчерась приехали.
- Он скоро и не покажется.
- С мыслями собирается... - сказал насмешливый голос.
- Он бы раньше с мыслями собирался, думал бы, как с народом жить.
Московские подошли, сняв картузы, поздоровались и некоторое время оглядывали собравшихся.
- Чтой-то у вас такой гомон идет? - спросил один из них, хромой на правую ногу, надевая опять картуз.
- Так... Перевыборы.
- Председателя сейчас ссаживать будем! - возбужденно сказал юркий мужичок в накинутом на плечи кафтанишке.
- Ай не задался?
- Да. Неподходящий.
- Коммунист, что ли?
Тот, к кому случайно обратился хромой, лохматый мужик, сидевший на бревне, не сразу и неохотно сказал:
- Бывает, что иной раз и из коммунистов человек попадается.
- А в чем же дело?
- Да не подходит, вот в том и дело, - сказал юркий мужичок. И, присев перед лохматым на корточки, приложился прикурить от его трубочки.
- Мы вот прежнего проморгали, а теперь целый год этот тер нам холку.
- А, стало быть, хороший был прежний-то?
Юркий мужичок хотел было ответить, но очень сильно затянулся дымом и сквозь слезы только махнул рукой.
- Жулик!.. Такой жулик, какого свет не производил. Но брал тем, что человек был простой, обходительный. Он и выпьет с тобой и детей пойдет у тебя крестить.
- В казенный лес дрова с нами воровать ездил, - сказал лохматый с своего бревна.
- Да... Вот только одна беда, - что жулик да сюда заливал.
- Зато слово держал, - сказал кто-то. - Если он тебе что сказал, пообещал, будь покоен.
- Насчет этого правда. Ежели ты ему бутылку поставил и он пообещал тебе, ну, налог там скинуть или что, так уж будь покоен. На кого другого накинет, а тебя не тронет.
- А главное дело, народ не мучил, - сказал лохматый.
- Но жулик это уж верно. Такая бестия, что дальше некуда. Что ни начнет делать, все у него перерасход. В Москву поедет, так он таких себе командировочных наставит, словно один на двадцати лошадях ездил.
Из совета вышел человек в сапогах и суконной блузе.
- Граждане, на собрание, - крикнул он.
Никто не отозвался. Только юркий мужичок переглянулся с хромым и сказал:
- Из этой компании... Секретарь. Скоро бабью юбку наденет.
И прибавил громко:
- Что ж иттить-то, дай начальство подойдет.
- Кого ж на их место выбирать будете? - спросил хромой.
Юркий мужичок вздохнул, почесал в голове, потом ответил:
- Прежнего придется, Ерохина. К нему вчерась уж на поклон ходили.
- Теперь, пожалуй, куражиться начнет.
- Вскочит в копеечку, - сказал кто-то.
- Ну, и вскочит, что ж сделаешь-то.
- Как же это вы налетели на нового-то? - спросил хромой.
- Как налетают-то... Сменить решили. Сил никаких не стало, все обворовал. А нового-то не наметили. А тут подобралась партия их человек пять. Мы думали, выборы сразу будут, и хлебца пожевать не захватили. А они сперва давай доклад читать. Томили, томили, - у нас уж прямо глаза на лоб полезли.
- Одобряете?
- Шут с вами, одобряем, говорим, только кончайте свою музыку, а то все животы подвело.
- Ну, поднимайте руки, сейчас конец.
Подняли.
- Теперь, говорят, можете расходиться. Благодарим за доверие.
- Не на чем, говорим. А позвольте узнать, за какое доверие?
- А председателя, говорят, выбрали.
- Какого председателя?
- А вы за что руки тянули?
- Мать честная, мы так и сели. Что ж, значит, руку поднял, тут тебе и крышка?
- Не крышка, говорят, а председатель. Глянули мы на него, а он коммунист.
- Идет!! - крикнул кто-то.
Все оглянулись.
Через выгон к совету шел бритый, худощавый человек в белой рубашке, запрятанной в брюки, с галстучком и широким поясом, в карманчике которого у него были часы на бронзовой цепочке.
- По новой моде... - сказал кто-то недоброжелательно. - Ведь он, может, и ничего человек, а вот надо вывернуть наизнанку: люди рубаху из порток, а я в портки запрячу.
- Здорово!.. - сказал пришедший, поднимаясь на крыльцо.
Все расступились. Никто ничего не ответил, только ближние нехотя сняли шапки.
У стола в совете сидели двое: один в блузе, выходивший на крыльцо, другой в вылинявшей от солнца стиранной косоворотке.
Председатель подошел к ним и, что-то говоря, стал доставать бумаги из брезентового портфеля. Потом поднялся человек в блузе и сказал:
- Прежде чем производить перевыборы, товарищи, заслушаем доклад председателя.
- Это опять головы мутить? - крикнул кто-то сзади.
- Опять, дьяволы, оседлают! - сказал еще голос.- Куда ж это Ерохин делся?
- Они вот сейчас примутся читать, а уж когда у тебя глаза на лоб полезут - они тут и подвезут не хуже прошлого разу. Дочитались до того, что глаза у всех, как у вареных судаков, стали.
- Уморят.
- Установить очередь, - торопливо оглянувшись и подернув на плечо съехавший кафтанишко, крикнул юркий мужичок, который сел рядом с хромым, - чтобы половина тут сидела, а половина на улице. А то опять до дурману доведут.
- Правильно.
Председатель взошел на возвышение и, разобрав исписанные листы, прочел, обведя глазами собрание:
- Организационный период...
- Листов-то сколько, ведь это с половины глаза заводить начнешь, - сказал, покачав головой, юркий мужичок. И когда началось чтение, он нагнулся к хромому и зашептал:
- Вот как печатным словом донимает, - просто сил никаких нет. Мы как, бывало, жили: рожь, овес уберешь, картошку выкопаешь и вались на всю зиму на печку. Никакого тебе дела, никакой заботы. Только скотине корму дать. А там праздник пришел, свинью зарезали, в церковь сходили. И знать больше ничего не знали.
- А теперь дня не пройдет, чтобы тебя не дергали, - сказал лохматый, - то в волость выборным идешь, часов до пяти слушаешь, то в город делегатом каким-то едешь. А двоих намедни и вовсе в Москву услали. Этих одних комиссий сколько... намедни в город собираюсь, а меня не пускают: нынче, говорят, заседание мопров, явка обязательна.
- А это что такое?
- Мопры-то? Да это какие-то два стрекулиста из Москвы приезжали.
- Строительная часть... - прочел председатель.
- Ах, сукин сын, народ как мучает! Мать честная, уж наши носами клевать начали, - испуганно сказал юркий мужичок и толкнул впереди сидевшего черного мужика, которого начало уже покачивать вперед, точно его перевешивала голова. - Сидор, выходи на улицу, очумеешь. Выходи, говорю, - очахнешь, тогда придешь.
И когда тот пошел к двери, юркий мужичок продолжал:
- Вишь, измывается. Хоть последний час, да мой. И отчего это, скажи на милость, когда разговор идет, то хоть сколько хочешь можешь слушать, а вот как чуть что писаное, или того хуже печатное, так никаких сил нет.
- Укачивает? - спросил хромой.
- Страсть! Теперь попривыкли малость, а спервоначалу, бывало, начнет, пяти минут не пройдет, - мы все, как куры, так и валимся. А он всю зиму нас вот так морил: то доклад, то ревизия, то и вовсе черт ее что...
- За Ерохиным жили - ничего не знали, все за тебя обдумано и сделано, - сказал лохматый. - Бывало, когда налог платить, так он раз десять перед сроком пробежит по деревне: "Эй, кричит, граждане чертовы, не зевай, срок подходит". А этот вывесит бумажку, раз объявит, и кончено дело. Сам об себе и должен помнить. А там хватишься - домовой тебя в живот! - все сроки прошли, пеня с тебя пошла.
- Да уж насчет этого Ерохин был молодец. Целый год живи - ни о чем не думай. Ни собраний этих, ни комиссий за весь год не было, а у него все протоколы написаны, что слушали, что постановили. А там и не было никого, все сам писал.
- Народ, стало быть, не беспокоил?
- На этот счет молодец. И самая образцовая волость была. Придешь в совет, а у него на стенах листы, и в них разными красками стоблики да круги. Только вот одна беда: на водку слаб, да руки длинны. А этот все читает, читает... Ведь пошлет же господь такое наказание!
- Тем лучше: сам себе яму роет, - сказал лохматый.
Вдруг в дверях послышался какой-то шум и показался человек в распахнутой поддевке. Он нетвердой рукой перекрестился на угол, где прежде висели иконы, и сказал громко:
- Все заседаете, мать вашу так?
- Гражданин! Вы куда пришли? - крикнул председатель.
- Ой, ты тут еще, я и не видал, - сказал пришедший и, махнув рукой, ткнулся на свободное место.
- Ах, сукин сын, уж нализался, - сказал юркий мужичок. - Что ж он не мог до конца выборов-то потерпеть. Прежний председатель, - прибавил он, обращаясь к хромому, - каждый день пьян. Неужто он за прошлый год столько нахапал, что по сию пору хватает?
- Пункт двенадцатый: общий итог отчетного года... - прочел докладчик. - Граждане, не выходить! Сейчас конец - и перевыборы начнутся.
- Сейчас, сейчас, только воздуха глотнуть.
Вся левая сторона сидевших в совете вытеснилась на двор, а на их место сейчас же пришла новая партия со двора. Минут через пять вернулись и эти.
- Сыпь теперь!
Человек в блузе, сидевший за столом президиума, встал и сказал:
- Прошу назвать кандидатов в председатели. А если вы одобряете старого, то можете переизбрать его.
- Антона Ерохина! - крикнули голоса.
- Значит, вы выражаете недоверие прежнему председателю?
- Ничего мы не выражаем, а не надо нам его.
- Нельзя ли объяснить почему?
- Потому что - неподходящий, вот и все, - проворно крикнул юркий мужичок и, обернувшись назад, шепнул: "Поддерживай!"
- Антона Ерохина! - заревели голоса.
Человек в блузе пожал плечами и, обратившись к Ерохину, сказал:
- Может быть, выразите собранию благодарность, товарищ, за оказанное вам доверие?
Вновь избранный протеснился падающей походкой вперед и взобрался на возвышение, с которого сошел читавший доклад председатель.
- Выражаю... - начал было вновь избранный, но потом усмехнулся и, махнув рукой, крикнул тоном выше: - Что, вспомнили, сукины дети, Антона Ерохина?
- Вспомнили! - ответили голоса и громче всех юркий мужичок.
- Ну, смотрите теперь... Выражаю!
- Поневоле вспомнишь, - сказал опять юркий мужичок и прибавил: - Ах, головушка горькая, оберет теперь все, сукин сын.
ДЫМ
Дня за три до престольного праздника председателя сельскою совета вызвали в волость.
Оставив ребятишек курить самогонку, он пошел с секретарем.
Проходя по деревне, они посмотрели на трубы и покачали головами: из каждой трубы вилась струйка дыма.
- Все работают... - сказал председатель. - Думали ли, что доживем до этого: у каждого дома свой завод винокуренный.
- Благодать, - отвечал секретарь, - не напрасно, выходит, головы-то ломали.
Через полчаса они вернулись бегом. Председатель стучал в каждое окно и кричал:
- Гаси, дьяволы, топку. Объявляю все заводы закрытыми.
И когда из изб выскакивали испуганные мужики и спрашивали, в чем дело, он кричал:
- Агитатор по борьбе приехал. Держи ухо востро. Прячь.
- Да куда ж ее девать-то теперь, когда уж затерто все?
- Куда хочешь. Хоть телятам выливай. А ежели у какого сукина сына найду, тогда не пеняй. - И побежал дальше.
- На собрание!.. - кричал в другом конце секретарь.
- Сейчас, поспеешь, дай убрать-то.
- Вот и делай тут дело, - говорили мужики, бегая с какими-то чугунами, и сталкивались на пороге с ребятишками, которые испуганно смотрели вслед.
- Вы чего тут под ногами толчетесь! Вас еще не хватало. Бабы, работай! Волоки чугуны на двор.
Через полчаса председатель вышел на улицу и посмотрел на трубы. Дыму нигде не было.
- Здорово сработали, - сказал секретарь, - в момент вся деревня протрезвела.
- Дисциплина.
Приехавший человек, в кожаной куртке с хлястиком сзади и с портфелем в руках, пришел в школу, где было назначено собрание, и прошел через тесную толпу, которая раздвигалась перед ним на обе стороны, как это бывает в церкви, когда проходит начальство.
Остановившись перед столом, приезжий разобрал портфель, изредка поправляя рукой, закидывая назад волосы, которые у него все рассыпались и свешивались наперед, когда он наклонялся над столом. Потом он несколько времени подозрительным взглядом смотрел на толпу и вдруг неожиданно спросил:
- Самогонку гоните?..
Все молчали.
Кто не гонит, поднимите руки.
Все стояли неподвижно.
- Что за черт... - сказал приезжий. - Всей деревней валяете! - И обратился к переднему: - Ты гонишь?
- Никак нет...
- Так чего ж ты руки не поднимаешь?
- А что ж я один буду?
- А ты?..
- Никак нет.
- Так вот... товарищи, объявляется неделя борьбы с самогонкой: кто перегоняет хлеб на водку, тот совершает величайшее преступление, так как этим самым подрывает народное достояние. Хлеба и так мало, его надо беречь. Понятно?
- Чего ж тут понимать. Известное дело... - сказало несколько голосов.
- Ну, вот. И вы сами должны смотреть, если у вас есть такие несознательные члены общества, которые не понимают этого.
Передние, стоя полукругом перед столом, со снятыми шапками в руках, как стоят, когда слушают проповедь, при последних словах стали оглядываться и водили глазами по рядам, как бы ища, не окажется ли здесь каких-нибудь, несознательных членов.
- А то я проезжал по одной деревне, а там почти из каждой трубы дымок вьется...
- Нешто можно... Да за такие дела... тут дай бог только прокормиться.
- Праздник... - сказал чей-то нерешительный голос сзади.
- Мало ли что праздник. У вас вон тоже праздник, а дыму ведь нет.
Крайние от окон мужики пригнулись и зачем-то посмотрели на улицу, поводив глазами по небу.
- А нельзя эту неделю на ту перенести? - спросил чей-то нерешительный голос.
- Что?..
Вопрос не повторился.
- А по избам пойдете?
- Что там еще?
Ответа не последовало.
Через полчаса приезжий, закинув рукой волосы назад, вышел из школы. Все, давя друг друга в сенях, вытеснялись за ним на улицу и, затаив дыхание, ждали, куда пойдет...
Приезжий стоял с портфелем в руках и водил глазами по крышам изб. Мужички, справляясь с направлением его взгляда, тоже водили глазами.
- Дыму, кажется, нигде нет, - сказал приезжий.
- У нас никогда не бывает, - поспешно ответил председатель, протискавшись вперед.
- Это хорошо. А то у ваших соседей из каждой трубы дымок.
- Дисциплины нету, - сказал секретарь.
- Ну, так вот... объявляется, значит, неделя борьбы с самогонкой. Слушайтесь председателя и во всем содействуйте ему.
- А после этой недели как?..
- Что?..
Никто ничего не ответил.
- Наказание божие, - говорили мужики, - праздник подходит, все приготовили честь честью, затерли, вдруг нате, пожалуйста.
- Скоро еще, пожалуй, объявят, чтоб неделю без порток ходить.
- Вроде этого. У людей праздник, а у них - неделя.
- А, может, разводить начинать? - сказал голос сзади, когда приезжий скрылся за поворотом дороги.
- Я те разведу... - крикнул председатель. - Раз тебе сказано, что в течение недели - борьба, значит, ты должен понимать или нет?
Подошел, запыхавшись, кузнец. Его не было на собрании.
- Где пропадал?
- Где... - сказал кузнец, вытирая о фартук руки, - баба со страху корове вывалила затирку из чугуна, а та нализалась и пошла куролесить, никакого сладу нет.
- Прошлый раз так-то тоже прискакали какие-то, - сказал шорник, - а у меня ребятишки курили, да так насвистались, шатаются, дьяволята. Один приезжий что-то им сказал, а мой Мишка восьмилетний - матом его. Ну, прямо, обмерли со старухой.
- С ребятами беда. Все с кругу спились.
- Заводчики - своя рука владыка.
- Моему Федьке девятый год только пошел, а он кажный божий день пьян и пьян, как стелька.
- Молод еще, что же с него спрашивать.
- Да, ребятам - счастье: нашему брату подносить стали, почесть, когда уж женихами были, а эти чуть не с люльки хлещут.
- Зато будет, что вспомнить.
- На войне уж очень трудно было. Пять лет воевали и скажи, голова кажный день трезвая. Ну, прямо на свет божий глядеть противно было.
- А тут опять теперь затеяли. Что ж, они не могли в календарь-то посмотреть; под самый праздник подгадали.
Председатель что-то долго вглядывался из-под руки в ту сторону, куда уехал агитатор, потом спросил:
- Не видали, что, он мостик проехал или нет?
- Вон, уже на бугор поднимается, - сказало несколько голосов, и все посмотрели на председателя. Тот, достав кисет и ни на кого не глядя, стал свертывать папироску.
- Да, во время войны замучились. Бывало, праздник подойдет - водки нет. И ходят все, ровно потеряли что. Матерного слова, бывало, за все святки не услышишь.
- Вот это так праздник.
- Это что там - мертвые были.
- Эх, когда заводы громили... Вот попили... в слободке, как дорвались до чанов со спиртом, так и пили, покамест смерть не пришла.
- Вот это смерть... в сказке только рассказывать.
- Да... бывало, по деревне пойдешь, словно вымерла вся: без памяти лежит.
- Свободы настоящей нет. Эх, - сказал кто-то, вздохнув. - Ведь это сколько даром хлеба-то пропадает - на этот налог обирают. Ведь ежели бы он целиком-то оставался, тут бы как с осени котел вмазал, ребят в дело запряг и лежи, прохлаждайся. А то вот праздник подходит, а мы, как басурмане...
- Наоборот все пошло, - сказал кто-то, - прежде под праздник люди были пьяные, коровы трезвые, а теперь люди трезвые, коровые пьяные...
Кузнец только молча плюнул. Потом, немного погодя, сказал:
- Бутылки на две выжрала, анафема.
- А какую водку стали было гнать. Прежде, бывало, пьешь, - мать пресвятая богородица, за что ж ты наказала, и гарью какой-то и дегтем от нее воняет, после головы не подымешь. А теперь только навострились, а они со своими неделями. Да аппараты еще отбирают. Значит, опять на стену лезть.
- Нешто они об этом думают? Им одна только забота - дело развалить.
- Да нешто без водки можно? Не говоря уж о том, что душа требует, а и дела без нее никакого не сделаешь: заявление какое подать, в волость идти, - что ж, ты и явишься с пустыми руками?
Председатель молча курил и, сплевывая, всё поглядывал на бугор.
- Верно, верно, - отозвались дружные голоса.
- Я вот лошадям своим пачпорт опоздал выправить. Им уж давно совершеннолетие вышло, а они у меня без прописки сидели. Думал, засудят. А привез три бутылочки...
- Ежели где председатель хороший, понимающий попадется, там жить еще можно.
- А главное дело, все равно это ни к чему: раз природой устроено, тут мудри не мудри, все то ж на то ж сойдет.
- Это верно... прошлый год всю рожь на водку перегнали, сами не жрамши на одной мякине сидели, а к празднику у кажного полное обзаведение, и на первый же день праздника так насвистались, что как колчушки лежали.
- Как же можно... народ-то православный, слава тебе господи, лбы еще не разучились крестить, особливо, где председатель понимающий...
Председатель докурил папироску и, оглянувшись на бугор, сказал:
- Скрылся...
Все повернулись к нему и замерли.
- По случаю праздника... принимая во внимание местные нужды и обстоятельства населения... объявляю заводы... открытыми. Но ухо держи востро. Ежели в эту неделю кого замечу, спуску не дам.
- А как же дым-то? - сказал кто-то сзади.
- Дым куда хочешь девай, и ребят пьяных по улице не распускать, а то так-то какой-нибудь нагрянет, а они у вас лыка не вяжут.
- Слушайся председателя, - сказал секретарь.
