Глава VI
РЕЛИГИЯ
Кредо
Письмо к д-ру Рашу. 1800 г.
[священнослужители] уверены в том, что вся власть, которая мне вверена, целиком и полностью будет направлена на противодействие их планам и замыслам. И они правы: я поклялся перед алтарем Божьим быть вечным врагом любой формы тирании над разумом человека. Но это и все, чего они должны бояться с моей стороны; и, по их мнению, им этого достаточно.
I. Терпимость
Принципы терпимости
Заметки о религии. Октябрь 1776 г. [?]
Насколько далеко простирается долг терпимости?
1. Никакая церковь не связана долгом терпимости и обязанностью сохранять в составе исповедующих ее веру людей, упорно нарушающих ее законы. Мы не имеем никакого права подвергать дискриминации в гражданском бытии кого-либо на том основании, что он принадлежит к другой церкви. Если человек не идет по правильному пути, это его собственная беда, не причиняющая тебе никакого ущерба. Поэтому ты не должен и наказывать его в вещах этой жизни — только оттого, что полагаешь ему быть несчастным и отверженным в той жизни, которая должна [для всех нас] прийти. Совсем напротив: в духе Евангелия следуют ему от нас милосердие, щедрость и великодушие.
Каждая церковь свободна и не имеет юрисдикции над другой, даже если должностные лица гражданской администрации принадлежат к числу ее прихожан... Возьмем для примера две церкви, одну — арминианскую, другую — кальвинистскую, находящиеся в Константинополе; имеет ли одна какие-либо права над другой? Можно сказать, что православная церковь обладает такими правами? Но каждая церковь есть православная, или ортодоксальная, по отношению к самой себе; по отношению же к другим церквам она заблуждающаяся, или еретическая.
Ни один человек не жалуется на своего соседа за то, что тот плохо ведет свои дела, не вовремя сеет, не за того выдает замуж свою дочь, растрачивает свое достояние в тавернах, разрушает свой дом и т. д.; во всем этом за ним признана свобода. Но если он же нечасто посещает церковь или ограничивается только праздничными службами, тут же разражается всеобщее негодование.
Забота о собственной душе — долг, принадлежащий самому человеку. Но если он пренебрегает этой заботой? Ну а если он пренебрегает заботами о своем здоровье или о своем земельном имении — ведь это имеет куда более близкое отношение к государству? Должно ли общественное должностное лицо устанавливать закон, по которому человек не должен быть бедным или больным? Законы охраняют нас от ущерба, который нам могут нанести другие люди, но не охраняют нас от самих себя. И сам Господь Бог не спасает людей против их воли...
Если должностное лицо велит мне принести нечто мне принадлежащее на общественный склад, я сделаю это, потому что это лицо сможет предоставить мне возмещение, если оно совершило ошибку, действовало неправильно и я благодаря этому нечто утратил. Но какое возмещение может быть дано им за утрату царствия небесного?
Я не передам духовное руководство над собой никакому должностному лицу, потому хотя бы, что он знает путь на небеса ничуть не лучше меня и куда меньше заинтересован направлять меня на путь действительно истинный, чем я — идти именно истинным путем.
Доводы в пользу свободы совести и вероисповедания
Заметки о штате Виргиния. Вопрос XVII
Но наши правители могут иметь лишь ту власть, которую мы передали им, и только в отношении тех наших естественных прав, над которыми мы им эту меру власти передали. Прав свободы совести мы никогда им не передавали и не могли передать. За них мы отвечаем перед нашим Богом. Законная власть правительства простирается только на те действия, которые влекут за собой причинение ущерба другим людям. Но мне не наносит никакого ущерба утверждение соседа, что существует двадцать богов или что Бога нет. Это не затрагивает моего кармана и не переламывает мне ноги. Если же скажут, что на показания человека в суде нельзя положиться, тогда отвергните их и пусть это ляжет на него клеймом. Принуждение может сделать человека хуже, сделать его лицемером, но никогда не сделает его более правдивым. Оно может лишь заставить его упорствовать в своих заблуждениях, но не излечит от них. ,.. Разум и свободное исследование — единственные действенные средства против заблуждения. Дайте им волю, и они поддержат истинную религию, поставив каждую из ложных перед своим судом и подвергнув испытанию своего исследования. Они — естественные враги заблуждения, и только заблуждения. Если бы Римское государство не разрешило свободного поиска истины, люди никогда не смогли бы узнать христианства и оно не могло бы распространиться. Если бы к свободному поиску истины не обратились в эпоху Реформации, христианство не смогло бы очиститься от извращений. Если его пресечь сейчас, то это защитит нынешние извращения и поощрит новые.
Если бы государство должно было прописывать нам лекарство и диету, наше тело было бы в таком же состоянии, в котором сейчас находятся наши души. Так, когда-то во Франции было запрещено применять рвотное как лекарство, а картофель — как продукт питания. Вот так же непогрешимо может быть правительство, когда оно устанавливает системы взглядов в физике. Галилей был предан в руки инквизиции за утверждение, что Земля имеет форму шара; правительство объявило, что Земля плоская, как доска, на которой режут хлеб, и Галилею пришлось отречься от своего заблуждения. Однако в конце концов именно это заблуждение восторжествовало, Земля стала шаром, и Декарт заявил, что она вертится вокруг своей оси силой некоего вихря. Государство, в котором он жил, оказалось достаточно мудрым, чтобы понять, что это не вопрос гражданской юрисдикции; иначе мы все были бы втянуты в вихри властью его правительства. На деле же теория вихрей лопнула, и ньютоновский принцип земного тяготения более прочно утвердился на основе разума, чем если бы государство вмешалось и сделало это предметом обязательной веры. Разуму и эксперименту дали волю, и заблуждение отступило перед ними. Лишь одно заблуждение нуждается в поддержке правительства. Истина способна стоять сама по себе.
Подвергните мысль насилию — кого вы изберете при этом в судьи? Подверженных ошибкам людей; людей, управляемых дурными страстями и как личными, так и общественными соображениями. И зачем подвергать мысль насилию? Чтобы добиться единства мнений. А желательно ли вообще единомыслие? Не больше, чем желательны одинаковые лица или одинаковый рост. Введите тогда в обиход прокрустово ложе, поскольку есть опасность, что люди большого роста могут побить маленьких, сделайте всех нас одного роста, укорачивая первых и растягивая вторых. Различие взглядов и мнений полезно в религии. Различные секты выполняют роль censor morum* по отношению друг к другу.
* Строгий блюститель нравов (лат.}
Достижимо ли единообразие? Со времени введения христианства миллионы невинных мужчин, женщин и детей были сожжены, замучены, брошены в тюрьмы, подвергнуты штрафам, и все же мы ни на дюйм не приблизились к единообразию. К чему приводило до сих пор принуждение? Одна половина человечества превращалась в дураков, а вторая — в лицемеров. Поощрялись мошенничество и обман во всем мире.
Давайте подумаем о том, что мир населяет с тысячу миллионов людей, что они исповедуют, вероятно, тысячу различных религий; что наша вера — лишь одна из этой тысячи; что если бы существовала только одна истинная вера и ею оказалась бы наша собственная, нам следовало бы пожелать, чтобы 999 заблудших верований собрались под знамена истины. Но такое огромное большинство мы не можем силой заставить это сделать. Разум и убеждение — единственные реальные средства. Чтобы дать им дорогу, необходимо поощрять свободный поиск истины. Но как же мы можем желать, чтобы другие ему способствовали, если мы сами от него отказываемся?
Но каждое государство, заявляет инквизитор, установило какую-нибудь религию. Но нет двух таких государств, говорю я, которые бы установили одну и ту же религию... Наши штаты-братья Пенсильвания и Нью-Йорк, однако, долгое время существовали без какой-либо официальной религии... Результат превзошел все ожидания. Оба штата расцвели неимоверно. Религия различных толков там действительно хорошо поддерживается, и все они хорошо и надежно поддерживают мир и порядок... Они не вешают преступников больше, чем мы. Они не страдают от религиозных распрей больше нас. Напротив, существующая у них гармония беспримерна и может быть объяснена только их безграничной терпимостью... Они сделали счастливое открытие: чтобы утихомирить религиозные распри, необходимо не обращать на них никакого внимания. Давайте же и мы предоставим этому эксперименту свободу действия и избавимся, пока мы в состоянии это сделать, от тех законов, которые могут быть тираническими.
Правда, сейчас мы еще защищены от них духом нашего времени. Я сомневаюсь, чтобы люди в нашем штате подвергались бы казни за ересь или заключались бы на три года в тюрьму за непостижение таинств Святой Троицы. Но является ли дух народа непогрешимой, постоянной опорой? А государство и правительство? Того ли рода защиту мы получаем в обмен на права, которые отдаем? Кроме того, дух времени может меняться и будет меняться. Наши правители станут подвергаться коррупции, наш народ станет беспечным. Один фанатик может поднять волну преследований, а лучшие люди— стать его жертвами. Никогда не будет лишним еще и еще раз повторить: закреплять все наши основные права законодательным путем надо, пока наши правители честны, а мы сами едины.
Письмо к Дюфайе. 1814 г.
Должны ли мы иметь цензора, чья санкция будет решать, какие книги будут продаваться и какие книги мы сможем читать? И что за человек будет, таким образом, устанавливать догмы для религиозных воззрений наших граждан? Кем же он должен быть, этот человек, устанавливающий свою меру длины, в соответствии с которой все мы должны быть укорочены или растянуты? Священник ли должен быть нашим инквизитором, или это будет светский человек, такой же простой, как и мы, но устанавливающий свой собственный разум в качестве закона, по которому следует определять, что мы должны читать и во что мы должны верить? Это оскорбление для наших граждан — задаваться вопросом, являются ли они разумными существами или нет; и это кощунство по отношению к религии — полагать, что она не сможет выдержать испытания истиной и разумом. Если книга г-на де Бекура* основана на ложных фактах, опровергните их; если она ложна в своих рассуждениях, докажите это. Но Бога ради, предоставьте нам свободу выслушать обе стороны, если это потребуется.
* Имеется в виду книга де Бекура «Sur la creation du Mond, un Systeme d’Organisation Primitive».
Акт об установлении религиозной свободы,
принятый Ассамблеей Виргинии. 1786 г.
В полной мере осознавая, что Всемогущий Господь создал разум человека свободным,
что все попытки подчинить его влиянию в этом мире, налагая на человека наказания и отягощая его существование или лишая его гражданских прав, приводят только к порождению навыков лицемерия и низости, что эти попытки далеки от замысла Святого Творца нашей религии, который, будучи Господином как тела, так и разума человека, тем не менее предпочел не распространять нашу религию через принуждение и насилие над его телом и разумом, хотя то и другое — во власти Всемогущего;
что нечестивая самонадеянность руководит теми законодателями и правителями, как светскими, так и церковными, которые, будучи сами никем иным, как не боговдохновенными и способными заблуждаться людьми, присваивают себе власть над верованиями других и устанавливают свои взгляды и образ мышления как единственно истинные и безошибочные и стремятся насильно навязать их, как таковые, другим, создавая и поддерживая ложные религии по всему свету и во все времена;
что это грех и тирания — вынуждать человека вносить денежные пожертвования для распространения взглядов и мнений, в которые он не верит; что заставлять его материально поддерживать даже проповедника его собственных религиозных верований, но не выбранного им самим, значит лишать его успокоительной вольности предоставлять свои пожертвования тому именно духовному наставнику, чью нравственность он принимает себе за образец, в чьи силы подвигать людей к пути праведному он верит; что делать так — значит лишать священнослужителя тех мирских вознаграждений, которые проистекают из одобрения его личного поведения и образа жизни и являются дополнительным поощрением к серьезным и непрестанным трудам в наставлении человечества;
что наши гражданские права находятся не в большей зависимости от наших религиозных воззрений, чем от наших воззрений в области физики или геометрии;
что поэтому осуждать любого гражданина как недостойного общественного доверия, делая для него невозможным занимать должности, требующие общественного доверия и дающие доход, если только он не исповедует те или иные религиозные взгляды или не откажется от каких-либо из них, — это значит наносить ему ущерб, отказывая ему в тех привилегиях и преимуществах, на которые он вместе со своими согражданами имеет естественное право; что это ведет к разложению принципов той самой религии, которой предполагалось способствовать, — к разложению через подкуп, через монопольное право на мирские почести и доходы, через тех, кто будет лишь внешне исповедовать ее и сообразовываться с ней; и что хоть, конечно, преступны будут те, кто не сможет устоять перед таким соблазном, однако не явятся невиновными и те, кто предложил им этот соблазн;
что допускать вторжение правящей власти в сферу взглядов и мнений и ограничивать исповедание или распространение принципов на основе их предполагаемой дурной направленности — опасная ошибка и заблуждение, разрушающие разом всю религиозную свободу, поскольку тот, кто будет выносить суждение о такой направленности, будет руководствоваться в нем своими взглядами и одобрит или осудит мнения других в зависимости от того, насколько они ему близки или отличаются от его собственных;
что для правомерных действий гражданской администрации и ее представителей будет достаточно времени, чтобы вмешаться, если какие-либо принципы приведут к явным действиям против мира, спокойствия и доброго порядка;
и наконец, что правда — поистине велика, что истина восторжествует, если будет предоставлена своим собственным силам, что она сама является надлежащим и достойным противником заблуждения и не следует опасаться за исход их столкновения до тех пор, пока людское вмешательство не лишит истину ее естественного оружия — свободы доводов и дискуссий: заблуждения перестают быть опасными, когда разрешается свободно им возражать;
И ПОТОМУ ГЕНЕРАЛЬНАЯ АССАМБЛЕЯ УСТАНАВЛИВАЕТ НА ПРАВАХ ЗАКОНА:
что никто не должен принуждаться посещать места богослужений или участвовать в содержании любого религиозного культа или каких бы то ни было священнослужителей, так же как никто не должен быть понуждаем насильно, вынужден или подвергнут наложению каких-либо тягот, как личных, так и имущественных, и не должен нести какой-либо иной ущерб по причине его религиозных взглядов или убеждений;
что, напротив, все люди должны быть свободны в исповедании и отстаивании в дискуссии своих религиозных взглядов и что это ни в малейшей мере не должно ограничивать, расширять или еще каким-либо образом сказываться на их гражданских правах.
И хотя мы отдаем себе полностью отчет в том, что настоящая ассамблея, избранная народом для отправления обычной законодательной деятельности, не имеет полномочий ограничивать действия ассамблей последующих созывов, которые будут обладать равными с ней правами, и что поэтому провозглашение настоящего акта неотменяемым не имело бы законной силы, мы тем не менее свободны провозгласить:
если в будущем будет принят какой-либо акт, отменяющий настоящий или ограничивающий права, подтвержденные настоящим актом как естественные права человека, и тем самым ограничивающий действие настоящего акта, это будет нарушением естественного права.
Акт об установлении религиозной свободы
вызывает восхищение
в Европе
Письмо к Уиту. 1786 г.
Наш акт о религиозной свободе встречен здесь с чрезвычайным одобрением. Послы и посланники нескольких стран при французском дворе попросили у меня его копии, чтобы переслать своим суверенам; его полный текст включен в несколько книг, выходящих сейчас в свет, и в том числе — в новую Энциклопедию. Я думаю, что это принесет немало добра даже и для тех стран, где невежество, предрассудки, бедность, физическое и духовное угнетение во всех формах настолько прочно навязаны массе народа, что на избавление от них никак нельзя надеяться. Если бы все суверены Европы занялись освобождением умов своих подданных от их нынешнего невежества и предрассудков с тем же рвением, с каким они сейчас занимаются прямо противоположным, то и тогда даже тысячи лет не хватило бы, чтобы их народы достигли столь же высокого уровня, который у нас для большинства простых людей сейчас является изначальным. Да и у нас все не было бы столь надежно поставлено под контроль здравого смысла нашего народа, если бы мы не были отделены столь - великой преградой, как океан, от породившего нас народа и тем охранены от заражения [нетерпимостью] либо через него, либо через другие народы Старого Света,
Письмо к Дж. Мэдисону. 1786 г.
Виргинский акт о религиозной свободе был встречен с безграничным одобрением в Европе и распространяется здесь с энтузиазмом. Я не имею в виду сами правительства, но отдельных людей, которые в них входят. 'Он уже переведен на французский и итальянский язык и переслан большинству дворов Европы, становясь лучшим доказательством фальшивости тех сообщений, которые объявляют нас находящимися в состоянии анархии. Он включен в новую Энциклопедию и появляется в большинстве публикаций, посвященных Америке. В самом деле: как утешительно видеть знамя разума высоко поднятым после стольких веков, когда ум человека принужден был служить вассалом королей, священников и аристократов, и как это почетно для нас — создать первое законодательное собрание, которое имело смелость провозгласить, что разуму человека можно доверить формирование его собственных мнений.
Свобода совести
Письмо к Эдуарду Доузу. 1803 г,
Я никогда, ни словом, ни делом, не склонюсь перед храмом нетерпимости и не признаю право какого-либо расследования религиозных мнений других людей. Напротив, мы обязаны — вы, я и любой другой — сделать нашим общим делом поддержку всеобщего права на свободу совести, не исключая при этом и заблуждений. Мы все единодушно, рука об руку, должны перебороть дерзкие и опасные усилия тех, кто прельщает общественное мнение соблазном установить... свою тиранию над религиозными убеждениями.
Разделение церкви и государства — этого «отвратительного союза»
Письмо к генеральному прокурору Линкольну. 1802 г.
Не любя получать адреса, но не будучи в состоянии помешать их мне направлять, я принял общее правило — пытаться обратить их на пользу, используя их как случай при ответе пытаться сеять семена тех истин и принципов, которые могли бы прорасти и укорениться в политическом сознании людей. Адрес баптистов, который я прилагаю, допускает осуждение союза между церковью и государством на основе авторитета нашей Конституции. Он также предоставляет случай, которого я давно ожидал,— объяснить, почему я не объявлял постов и дней благодарения, как это делали мои предшественники... Я знаю, что совершу величайший проступок перед кланом священнослужителей Новой Англии; однако защитнику религиозной свободы и так не приходится ожидать от них ни мира, ни прощения.
Письмо к достопочтенному Сэмюэлю Миллеру. 1808 г.
Я считаю, что Конституция запрещает правительству Соединенных Штатов вмешиваться в дела религиозных институтов, в их доктрины, установленную ими дисциплину или их практическую деятельность... Я не верю, что в интересах религии призывать гражданское должностное лицо направлять ее практику, поддерживать дисциплину или ее доктрины... Каждый человек должен действовать, повинуясь суждениям своего собственного разума, и мой говорит мне, что Президенту Соединенных Штатов были даны только полномочия гражданской власти и не дано никаких, чтобы управлять религиозными делами своих избирателей.
Письмо к Дж. Фишбаку. 1809 г.
Чтение, размышления и время убедили меня в том, что интересы общества требуют соблюдения только тех моральных требований, на которых сходятся все религии (и все запрещают нам убивать, красть, грабить или лжесвидетельствовать), а также понуждают нас не вмешиваться в дела, связанные с отдельными догмами, в которых расходятся все религии и которые совсем не связаны с моралью. Хороших и достойных людей мы встречаем среди приверженцев разных религий, и в каждой не меньше, чем в любой другой. Различия в устройстве и деятельности человеческого ума, так же как и тела,— дело нашего Создателя, и установление вопреки ему какого-либо унифицированного стандарта нельзя признать ничьим религиозным долгом. Поскольку воплощение в жизнь моральных принципов необходимо для благополучия общества, Он позаботился о том, чтобы они запечатлелись столь неизгладимо в наших сердцах, чтобы на них не могли влиять изощрения нашего мозга. Мы все согласны с обязательствами, налагаемыми моральными требованиями Иисуса.
Письмо к Ч. Клею. 1815 г.
Правительственная власть, так же как и религия, создала свои еретические учения, свои способы преследования и свои механизмы для того, чтобы праздность могла питаться тем, что зарабатывает народ. У нее есть своя иерархия императоров, королей, принцев и аристократов, так же как у религии — своя: пап, кардиналов, архиепископов, епископов и священников. Коротко говоря, каннибалов следует искать не только в дебрях Америки, они благоденствуют на крови каждого из существующих сегодня народов. Поэтому, отвергая этот отвратительный союз церкви и государства и скорбя о безрассудстве наших собратьев, позволяющих этим шарлатанам обращать себя в усердных простофиль и поденщиков, я считаю какое-либо реформирование или обновление делом безнадежным и предоставляю это донкихотству более восторженных умов.
Терпимость по отношению к евреям
Письмо к де ла Мотту. 1820 г.
Во мне вызывает, чувство радостного удовлетворения то, что [моя] страна первая доказала миру две самые благотворные для человеческого общества истины: что человек способен сам управлять собой и что религиозная свобода — самое эффективное успокоительное средство против религиозных распрей... [Я] в особенности радуюсь восстановлению в общественных правах евреев и надеюсь, что [скоро] мы увидим их занимающими свое место среди тех, кто изучает науки, чтобы, пройдя эту подготовку, они могли занять места и в правительственных советах.
Письмо к Джоз. Марксу. 1820 г.
[Я] всегда с чувством сожаления смотрел на секту, породившую все остальные секты христианства и послужившую ему основой, которая была, однако, избрана всеми ими для подавления и преследования; и это доказывает, что они не извлекли для себя никакой пользы из великодушного учения Того, кого они провозгласили вдохновителем своих принципов и деяний.
II. Критика христианства
Извращение чистой морали
Письмо к С. Керчевалю. 1810 г.
Но прошло лишь немного времени после смерти великого реформатора иудейской религии, и те, кто провозглашал себя его преданными служителями, отошли от его принципов и стали орудием порабощения человечества, стали возвеличивать угнетателей людей в церкви и государстве. Так самое чистое моральное учение, которое когда-либо проповедовалось людям, было настолько фальсифицировано и извращено с помощью чуждых ему искусственных построений, что превратилось в простое приспособление для кражи богатства и власти; а когда разумные люди не могли проглотить эту святотатственную ересь, «верные служители», чтобы заставить их покориться, поднимали возню и крик вокруг «неверия», в то время как сами и были наибольшей помехой на пути распространения подлинного учения Иисуса и на деле представляли Анти-Христа.
Платоновский мистицизм
Письмо к Джону Адамсу. 1813 г,
Слишком поздно сегодня для искренних людей делать вид, что они верят в этот платоновский мистицизм: что три есть один, и один есть три, но в то же время один не есть три, а три не есть один... Однако все это составляет ремесло, профессию, власть и доходы священников. Обметите сотканную ими паутину поддельной религии, и они уже не смогут больше ловить ею мух. Мы все будем тогда, как квакеры, жить без ордена священнослужителей, будем сами произносить свои моральные суждения и следовать оракулу совести, не говоря ничего такого, чего человек не мог бы понять, а потому и не поверить в это*.
* Помимо убеждений деиста и своей ярко выраженной оппозиции церковной форме религии, церкви как социальному институту и священникам как профессиональному клану, Томас Джефферсон здесь также руководствуется и тем, что многие положения, ставшие догматами церковного христианского учения, непосредственно в Священном писании не содержатся. Нашему читателю, не искушенному в чтении Библии, трудно будет поверить, что ни в Старом, ни в Новом завете, ни в Деяниях апостолов и т. д. не сформулировано понятие единосущной Св. Троицы, ставшее краеугольным камнем церковного учения, о котором здесь упоминает Т. Джефферсон, не определена роль самой церкви как обязательного и единственного посредника между человеком и Богом и т. п. Эти понятия были позднее созданы и развиты «отцами церкви», христианскими богословами и авторами других теологических, но не «боговдохновенных» книг, каковыми считаются только канонические тексты, составляющие Священное писание. Свою интерпретацию христианства привнесли и деятели Реформации, упоминаемые здесь Мартин Лютер, Кальвин и др., как и основатели многих позднейших христианских сект. Томас Джефферсон, как это видно из приводимых текстов, сущность христианства видел в религии не Ветхого, а Нового завета, и прежде всего — в моральном учении Иисуса, его Нагорной проповеди. Однако и к текстам самих Евангелий он относился критически.— Примеч. переводчика.
Письмо к д-ру Уотерхаузу. 1815 г.
Священники настолько изуродовали простую религию Иисуса, что никто из читающих их тонкие извращения, которые они на ней запечатлели, заимствовав из жаргона Платона, Аристотеля и других мистиков,— никто из читающих не сможет поверить, что всему этому отцом был возвышенный проповедник Нагорной проповеди. Однако, сознавая всю важную роль, которую играют имена, они приняли имя христиан, тогда как на самом деле они — просто платоники или что угодно, но только не ученики Иисуса.
Неразборчивые догмы
Письмо к Кери. 1816 г.
Во имя религиозных догм — в отличие от моральных принципов — все человечество от начала мира вплоть до сего дня ссорилось и воевало, люди подвергали пыткам и сжигали друг друга ради абстракций неразличимых и неразборчивых для них самих и для всех остальных, абсолютно непонятных для человеческого ума. Если бы мне пришлось принять в этом участие, я бы только увеличил на единицу число сумасшедших. ,
Шарлатанство обскурантов
Письмо к Ван дер Кемпу. 1816 г.
Хотя я редко растрачиваю время на чтение чего-либо теологического, поскольку теология изуродована нашими псевдохристианами, я все же с готовностью допускаю, что Басанистос может представить интерес. Высмеивание — единственное оружие, которое может быть использовано против неразборчивых утверждений. Идеи должны обрести определенность, прежде чем разум сможет оперировать с ними; но еще ни один человек не имел ясного и определенного представления о троице. Это просто абракадабра шарлатанов, называющих себя священнослужителями Иисуса. Если бы это могло быть понято людьми, тогда бы это им не сгодилось. Их благополучие и безопасность состоят в способности напускать, подобно каракатице, тьму в стихии, в которой они живут и которую делают непроницаемой для глаза преследователя, и в этой-то тьме они и прячутся.
Образование должно рассеять обскурантизм
Письмо к Ван дер Кемпу. 1820 г.
Подлинная и простая религия Иисуса будет когда-нибудь восстановлена такой, какой она воплощалась в жизни и проповедовалась им самим. Очень скоро после его-смерти она была заглушена и окутана мистикой и с тех самых пор сокрыта от глаз непосвященных. Чтобы пробиться сквозь эти облака тьмы и рассеять их, ум обычного человека должен быть усилен образованием.
III. Отдельные секты
Квакеры
Письмо к С. Керчевалю. 1810 г.
Теория американского квакеризма — та же самая, что и давшего ему жизнь «материнского» общества в Англии. Члены этого общества — англичане по своему рождению и месту жительства, преданные своей стране, какими и должны быть хорошие граждане. Квакеры в наших штатах составляют колониальные отделения, или филиалы этого материнского общества, в которые оно каждый год направляет свои наставления. В соответствии с ними наши филиалы устанавливают свои взгляды, правила действий, свои пристрастия и привязанности. Квакер — это по сути своей англичанин, в какой бы части света он ни жил и ни был рожден... Квакеры у нас выступали против своего правительства не потому, что они исповедуют мир — они видели, что и нашей целью был тоже мир,— но из-за своей преданности воззрениям своего материнского общества. В 1797—1798 годах, когда администрация склонялась к войне с Францией, квакеры наши громче всех выступали за эту войну. Их принцип исповедания мира стал вторичным, уступив место настоящему первичному — приверженности к «Обществу друзей» в Англии; и то, что было в оригинале у англичан патриотизмом, обернулось у нас, в своей копии, изменой... Я отношу это к «Друзьям» в целом, не к каждому из них. Я знаю среди них таких же хороших патриотов, как и среди нас.
Письмо к У. Кенби. 1813 г.
Красноречивый проповедник [квакер]... как рассказывают, однажды во всеуслышание заявил перед своими прихожанами: он не верит, что на небесах есть квакеры, пресвитериане, методисты или баптисты... По его мнению, на небесах Господь не делает между ними различий и считает всех хороших людей своими детьми, одной семьей. Вместе с этим квакером-проповедником я верю, что тот, кто неуклонно соблюдает те моральные принципы, которые признают все религии, всегда будет пропущен во врата небесные и ему не будут задаваться вопросы о догмах, в которых расходятся все религии... Из всех систем морали, древних или современных, с которыми мне довелось ознакомиться, ни одна не представляется мне столь чистой, как учение Иисуса.
Пресвитерианцы
Письмо к У. Шорту. 1820 г.
Пресвитерианские священники — самые громкоголосые; это самая нетерпимая, самая тираническая и амбициозная из всех сект; они готовы по первому слову законодателя, если этого сегодня можно добиться, поднести пылающий факел к куче хвороста и вновь зажечь в нашем девственном полушарии тот костер, на котором их оракул Кальвин сжег бедного Сервета за то, что он не мог обнаружить в своей Евклидовой геометрии обоснования тому, что три — это один, а один — это три, не мог присоединиться к утверждению Кальвина о том, что гражданские власти имеют право уничтожать всех еретиков, отклоняющихся от учения Кальвина. Они горят желанием вновь установить по закону святую инквизицию, дух которой сейчас они могут лишь утверждать в общественном мнении. Мы же самым неразумным образом предоставили иерархам наших привычных суеверий направлять общественное мнение, этого повелителя вселенной. Мы предоставили им определенные и огражденные привилегиями дни, в которые они собирают и наставляют нас, дали им возможность произносить свои непреложные истины, обращаясь к народной массе, дали им в руки возможность лепить, как из воска, умы людей. Однако, невзирая на их,громогласные протесты против усилий, направленных на просвещение общественного сознания, на развитие разума людей, против попыток поощрить людей полагаться на свой собственный разум, либерализм нашего штата будет поддерживать этот институт [Виргинский университет] и предоставлять делу развития человеческого разума его справедливый шанс.
Кальвинисты
Письмо к Джону Адамсу. 1823 г.
Я никогда не смогу присоединиться к Кальвину в обращении к его Богу. Он был, должно быть, атеистом, а я никогда им не буду; или же, вернее, его религией был демонизм. Если когда-либо существовал человек, поклоняющийся ложному Богу, так это был он. Существо, которое он описал в своих пяти определениях, это не тот Бог, которого вы и я признаем и которого любим, это не тот создатель и великодушный правитель мира — это демон, обладающий духом злобы. Было бы гораздо более простительным вообще не верить в Бога, чем святотатственно оскорблять его звериными определениями Кальвина. Конечно, я полагаю, что каждая христианская секта оказывает великую услугу атеизму общей для всех них догмой — утверждением, что, помимо откровения, нет иного достаточного и удовлетворительного доказательства существования Бога, И сейчас лишь одна шестая человечества считается христианами, а значит, другие пять шестых, которые не верят в иудейское и христианское откровение, живут, не зная, существует ли Бог!
IV. Личность Иисуса
Его возвышенная мораль
Письмо к У. Шорту. 1820 г.
Это не следует понимать так, что я во всем согласен с ним [Иисусом] в его доктринах. Я материалист; он принимает сторону спиритуализма; он проповедует действенность покаяния в искуплении греха; я же требую класть на другую чашу весов добрые дела, чтобы грех мог быть искуплен, и т. д. Это его простота и безвинность, чистота и возвышенное благородство его моральных принципов, красноречивость его изречений, красота притч, в которые он заключил их,— то, чем я столь восхищаюсь, иногда, конечно, испытывая нехватку терпимости к восточным гиперболам. Мои собственные панегирики, может быть, тоже основываются на утверждениях, которые не все люди могут принять. Среди изречений и рассуждений, приписываемых ему его биографами, я нахожу многое продиктованным великолепным воображением, точным чувством морали и самым прекрасным великодушием; но нахожу опять-таки и другое — идущее от такого невежества, абсурдности, неправды, от такого шарлатанства и самозванства, что становится совершенно невозможным признать, что подобные противоречия могут совмещаться в одном и том же существе. И поэтому я отделяю золото от этого мусора; я возвращаю золото ему и оставляю мусор на глупость и жульничество других, его учеников и последователей. В этой компании, включавшей в себя и глупцов и самозванцев, Павел был великим корифеем и первым извратителем учений Иисуса.
Его ум и вера
Письмо к У. Шорту. 1820 г.
Дело реформатора суеверий народа — всегда опасно. Иисус должен был идти, как по лезвию ножа, по опасной грани между разумом и религией, и один лишь шаг вправо или влево мог сделать его досягаемым для рук жрецов суеверия, людей кровожадной породы, столь же безжалостной и жестокой, как и существо, которое они представляли: Бог рода Авраама, Исаака и Иакова, местный Бог Израиля. И они к тому же постоянно устраивали ему западни, чтобы запутать его в паутине законничества. Поэтому его можно оправдать, когда он, стараясь избежать ловушки, говорил уклончиво и прибегал к софизмам, переиначивая и перелагая слова пророков, защищая себя от жрецов их же собственным оружием, достаточно хорошо действовавшим против них по крайней мере. Написанное людьми, гораздо более меня сведущими в этой проблеме, убедило меня, что Иисус не имел намерения выдавать себя перед лицом человечества за сына Бога в материальном смысле слова. Но то, что он мог добросовестно верить в свое вдохновение свыше, вполне возможно. Вся религия древних евреев, которую он впитывал с младенчества, основана на вере в божественное откровение. Их религиозный кодекс носит следы работы самого расстроенного воображения, и считается, что это качество сообщено ему самим Божеством... Возвышенный над самим собой энтузиазмом своего горячего и чистого сердца, осознавая высокую поэзию своего красноречия, которой его никто не учил, он вполне мог принять блеск своей собственной гениальности за вдохновение высшего порядка. Эта вера может быть поставлена ему в вину не больше, чем Сократу его вера в то, что им руководит и о нем заботится добрый гений-хранитель.
V. Личная вера
«...Думать самому»
Письмо к Хопкинсону. 1789 г.
Я не федералист, потому что я никогда не подчиняю всю систему моих взглядов и мнений никакому партийному кредо, никакой группе людей вообще — ни в религии, ни в философии, ни в политике и ни в чем угодно еще, где я способен думать и решать сам за себя. Такого рода пристрастие — последнее, до чего может дойти свободный человек, обладающий моральным чувством. Если я не смогу попасть на небеса иначе, чем отправившись туда вместе с партией или какой-либо компанией людей, я предпочту вообще туда не попадать.
«Я — настоящий христианин»
Письмо к Ч. Томсону. 1816 г.
Я — настоящий христианин, иначе говоря — последователь учения Иисуса, весьма отличающийся от платонистов, которые называют меня неверующим, а самих себя — христианами и проповедниками Евангелия, хотя они выводят все характеризующие их догмы из того, чего автор Евангелия не говорил и не имел в виду. Из языческих таинств они построили систему, которая находится за пределами человеческого понимания и в которой великий реформатор злобной этики веры древних евреев, если бы он вернулся на землю, не узнал бы ничего своего.
«Не боюсь священников»
Письмо к Г. Спаффорду. 1816 г.
Я не боюсь священников. Они испробовали на мне все свои приемы — благочестивые завывания, лицемерные причитания, ложь и оскорбления — и ни разу не смогли причинить мне боли. Я размышлял над всеми ними, над всеми, кто составляет их орден — начиная от магов Востока и кончая святыми Запада,— и нашел, что между ними нет никакой разницы, им присуща только большая или меньшая осторожность в зависимости от того, насколько они знают тех, для кого предназначены их обманные трюки. Их власть и влияние в Новой Англии, конечно, огромны. Там ни один ум, возвышающийся над посредственностью, не может позволить себе развиваться.
Делать добро, избегать зла
Письмо к Э. Стайлсу. 1819 г.
Я не [кальвинист]. Насколько я знаю, я принадлежу к секте, состоящей из одного себя. Я не иудей и потому не принимаю иудейской теологии, которая предусматривает, что Бог, безгранично справедливый, наказывает грехи отцов в их детях, в третьем и четвертом поколениях; а великодушный и возвышенный реформатор этой религии [Иисус] сказал нам только, что Бог — это добро и совершенство, но больше не давал никаких других определений. Я поэтому присоединяюсь к его теологии, веря в то, что в нашем распоряжении нет ни таких слов, ни идей, которые могли бы составить определение Бога. И если мы смогли, после данного нам [Иисусом] примера, оставить это в покое как нечто не подлежащее определению, мы все должны были бы принадлежать к одной секте —делающих добро и избегающих зла. Ни одна из его доктрин не ведет к расколу. Это только спекуляции помешанных теологов превратили в вавилонское столпотворение [христианскую] религию — самую моральную и возвышенную из когда-либо проповедовавшихся перед людьми, религию, предназначенную излечивать, а не создавать различия и разногласия. Эту религиозную вражду и распри я отношу на счет тех, кто зовет себя его, Иисуса, слугами и священнослужителями и кто погребает под своей собственной казуистикой наследие его простых принципов. Я иногда гораздо больше сержусь на них, чем это дозволяется благословенным милосердием, которому он учил.
