Лев Овруцкий
ПРИНЦИПЫ И ПРОЦЕДУРЫ
Заметки об актуальных законопроектах
Одна из примет молодости перестройки: страну захлестнула повальная мода на законотворчество. Если бы проводился конкурс на самую популярную фразу года, то на лауреатство могло бы претендовать словосочетание «нужен правовой механизм, чтобы…». Часто мыслится, будто достаточно издать серию распоряжений, как жизнь станет и лучше, и веселее. Наблюдаются своего рода конституционные – не иллюзии даже – галлюцинации.
Тяга к радикальным проектам переустройства вполне объяснима. Подпрыгивающая походка есть реакция на долгую неподвижность. Ленин заметил, что «русский человек отводил душу от постылой чиновничьей действительности дома за необычайно смелыми теоретическими построениями, и поэтому эти... построения приобретали у нас необыкновенно односторонний характер». Трудно сказать, насколько правомерно недавнюю нашу действительность аттестовать как постылую, но, несомненно, что упования на всемогущество разумных и снисходительных законов приобрели черты дурной религиозности.
Оттого пока еще преобладает созерцательный подход, вернейший индикатор неразвитости политических отношений. Предпочитаем не «встревать», подчас действие подменяется мыслью о действии. Всего-то нужно, набравшись решимости, встать; вместо того рука тянется к перу, перо к бумаге...
Возрастание политической активности — неоспоримый факт, но пока значительной частью выражается она в гигантском потоке писем, обрушившемся на инстанции. «А у нас такая демократия, — запальчиво, помнится, заявила одна из участниц телемоста потрясенному Филу Донахью, — мы пишем». Ленин заметил, что революции интереснее проделывать, чем описывать. А нам, боюсь, наоборот.
Похоже, страсть к писательству, говоря словами поэта, «неустранима, как пар зимою изо рта». Точно так бессмертна психология «пикейных жилетов», содрогающихся при мысли об опасностях, кои подстерегают хрупкие их конечности при вложении в хищные пасти акул империализма.
Между тем тектонические подвижки, идущие в глубине широчайших слоев, малоприметны, но именно они решают. И потому сегодня, как никогда, потребны опыт, прецедент, почин, перелагающие демократический благовест на доступный миллионам язык практики.
Политический центр тяжести от «верхов» постепенно смещается к «низам». Не менее, а, может быть, более параграфов в такую пору нужно гражданское мужество, чтобы бороться за свои законные права и долю власти.
Зачем законодательствовать? Только затем, чтобы облегчить переход от состояния перестройки к состоянию строительства. Следуя принципу «экономии», значимее отмена одного препятствующего положения, чем принятие пяти благоприятствующих, иногда заранее отливающих форму для еще не созревшего движения. «Разве может быть иной путь к обучению народа управлять самим собой, к избавлению от ошибок, как путь практики? как немедленный приступ к настоящему народному самоуправлению?» — спрашивал Ленин. Это единственный способ проверки действия новых законов, проверки политическим действием. На этом должен делаться акцент, а не на отдающих схоластикой объяснениях «на пальцах», что такое хорошо и что такое плохо.
Когда законодательствовать? Некоторые не без оснований полагают, что спешка влечет за собой несовершенство и даже переделку — что худо. Ф. Бурлацкий пишет, что лучше выждать, а уж затем принять закон, который переживет века. С этим трудно согласиться.
Поучителен сюжет из нашей истории. На VIII съезде партии Ленин отметил: «Есть люди, которые говорят: «Не нужно было писать такого количества декретов», — и упрекают Советское правительство за то, что оно взялось за писание декретов, не зная, как их провести в жизнь... Если бы мы ожидали, что от написания сотни декретов изменится... жизнь, мы были бы круглыми идиотами. Но если бы мы отказались от того, чтобы в декретах наметить путь, мы были бы изменниками социализму... Наш декрет есть призыв... — это — призыв к массам, призыв их к практическому делу. Декреты, это — инструкции, зовущие к массовому практическому делу. Вот что важно. Пусть в этих декретах многое негодно, много такого, что в жизнь не пройдет. Но в них есть материал для практического дела, и задача декрета состоит в том. чтобы научить практическим шагам те сотни, тысячи и миллионы людей, которые прислушиваются к голосу Советской власти».
Так что ладье законодательства предстоит проплыть между Сциллой поспешности и Харибдой промедления.
УРОК НА БУДУЩЕЕ:
ВСЕОБЩИЕ, РАВНЫЕ,
ПРЯМЫЕ, ТАЙНЫЕ
Мы выбирали себе и выбирали. Навыбирались.
Приступая к «отходной» бесславной нашей избирательной системе и к анализу грядущих изменений, первым долгом почитал бы испытать на прочность краеугольные камни, на которых она зиждилась и будет зиждеться. На них ведь, на основополагающих конституционных принципах, возводится новая реформированная постройка. Поэтому присмотримся к фундаменту, это необходимо, чтобы понять, чем мы были и кем мы хотим стать.
«Выборы депутатов являются всеобщими: все граждане СССР, достигшие 18 лет, имеют право избирать и быть избранными, за исключением лиц, признанных в установленном законом порядке умалишенными». (Ст. 96 действующей Конституции.)
Но, к примеру, лишены права голоса заключенные и люди, содержащиеся в ЛТП. Конечно, они находятся в условиях, мало способствующих сколько-нибудь осознанному выбору, но отчего было это не оговорить в Основном Законе? Да оттого, что законодателем двигало неистребимое желание хотя бы на ноздрю «обставить» эту лживую буржуазную демократию.
По этой небось причине мы располагали такой невиданной штукой, как «открепительный талон». У «них» там — «ценз оседлости», человек должен некоторое время пожить и пообвыкнуться в округе, прежде чем со знанием дела принять участие в выборах; допускается также голосование по почте. У нас же не чинили никаких препятствий: можешь взять этот самый «открепительный талон» и отдать свой голос за тысячи верст от дома. Но не «за» или «против» кандидата, баллотирующегося в твоем округе, а «за» или «против» того, кого абсолютно не знаешь, кому «наказывать» что-либо смешно, чья деятельность будет протекать вне твоего контроля. Быть может, в этом было немного смысла, но зато, как полагал чиновник, море демократизма.
Новая редакция этой статьи расставляет все точки над «I», излагая голую правду. Что ж, демократия в выигрыше.
«Выборы депутатов являются равными: каждый избиратель имеет один голос...» (ст. 97 действующей Конституции). Ну, уж здесь-то, думалось, проблем быть не может. Но вот на глаза попалось «Сообщение окружных избирательных .комиссий по выборам в Верховный Совет Татарской АССР» от 28 сентября с. г. Как из него явствует, в округе № 10 зарегистрировано 11074 избирателей, а в округе № 88 — 7491. Но если воля 7,5 тысячи избирателей равна воле 11 тысяч, то что. скажите на милость, остается от великого демократического принципа «один человек — один голос»?
Как известно, проектом Закона предусмотрено, что в состав Съезда народных депутатов СССР войдут, помимо представителей территориальных и национально-территориальных избирательных округов, депутаты от партии, профсоюзов, комсомола, других массовых общественных, а также кооперативных, творческих и научных организаций. К сожалению, вопрос о равном праве остался невыясненным. Так, избиратель, нигде не состоящий и ни в чем не участвующий, располагает одним голосом. А политически активный гражданин, являющийся членом одновременно, скажем, профсоюза, партии, обществ охраны памятников и борьбы за трезвость, сильнее в 5 раз? Таким образом, у нас появятся избиратели разных весовых категорий, что, как представляется, демократии минус, а не плюс.
Я уже не говорю о разном статусе депутатов Съезда Советов и Верховного Совета. Одни избирательные округа (счастливцы!) получат депутата постоянно действующего Верховного Совета. Другие — депутата, раз в год наезжающего в Москву на съезд. Равны ли при этом избиратели? Идея Съезда Советов хороша была при пропорциональной системе выборов, когда избиратель голосовал не за людей, а за партии. Сегодня же, при совершенно иной ситуации, она должна быть еще и еще раз обдумана.
«Выборы депутатов являются прямыми: депутаты всех Советов народных депутатов избираются гражданами непосредственно» (ст. 98 действующей Конституции СССР).
Действительно, выборы депутатов, не являясь, как выше показано, ни всеобщими, ни равными, много лет и десятилетий были прямыми. Сколько именно, сказать затрудняюсь; полагаю, с тех пор, как у депутатов всякая власть была отнята и передана исполкомам. Но их-то как раз мы не выбирали, этим занимались депутаты. Выходит, реальная власть избиралась не прямо, а двухступенчато. А если учесть, что громадная часть власти исполкома сосредоточена в руках его председателя, то и трехступенчато.
Совершенно очевидно, что первой жертвой комбинации, при которой Съезд народных депутатов СССР будет образовывать Верховный Совет страны, падает принцип прямых и непосредственных выборов. Тут, уже по определению, заложена идея косвенного, двухступенчатого, а что касается главы государства, то и -трехступенчатого избрания. С точки зрения демократизации трудно понять мотивы, по которым избирателю будет отказано в праве самому, без посредников, решать, кто будет представлять его в Верховном Совете и кому надлежит исполнять функции Председателя Президиума.
«Голосование при выборах депутатов является тайным: контроль за волеизъявлением избирателей не допускается» (ст. 99 Конституции).
Примите покаяние: для меня ваше, читатель, голосование никогда не было тайной, и я завсегда допускал контроль за вашим волеизъявлением. Нужды не было соглядатайствовать, достаточно просто взглянуть на утратившего бдительность гражданина. Если он, прижимая к груди бюллетень, как хоругвь благонадежности, вышагивал прямиком к урне, у которой симметрично были расставлены бело-розовые пионеры, я знал: он отдает свой голос «за». От моего взгляда не могли укрыться и те, кто заходил в кабину. Исключая предположения типа: избиратель нашел укромное местечко, чтобы завязать шнурки или поправить бретельки,— нетрудно было догадаться, что зашедший в кабину голосует «против». Ничуть не усложнила моей задачи новация, в соответствии с которой кабину для голосования стали устанавливать так, чтобы никто не мог миновать ее. Однако одни избиратели пролетали сквозь кабину со скоростью свободного падения и гордо оглядывались. Другие чего-то там мешкали, так что понять, кто вычеркнул кандидата, а кто оставил — мычания проще!
Здесь классическая иллюстрация на тему, как принципы размывались процедурами. Сказано: дьявол прячется в деталях, в данном случае — в скромном бумажном прямоугольнике, именуемом «бюллетень для голосования». Можно ведь — и проектом Закона это наконец-то предусмотрено — против фамилии кандидата отпечатать: «за», «против» (требуемое подчеркнуть). Тогда каждый вынужден будет зайти в кабину и действительно тайно, следовательно, совершенно свободно сделать свой выбор, иначе бюллетень будет признан недействительным. А можно и так, как делалось: ступай, братец, в кабину, тайна вычеркивания тебе гарантируется.
Думается, именно отсутствие тайны голосования породило требование множественности кандидатов: не имея выбора между «за» и «против», мы настаивали на выборе между Иваном и Петром (неисповедимы пути твои, социалистическая демократия!). Дело заключалось в ничтожной канцелярской процедуре, позволяющей выбирать хоть из тысячи кандидатов (последовательно забаллотировать первого, второго, ...девятьсот девяносто девятого), а нам мнилось — в конституционном принципе. Между тем при самом что ни на есть разгуле демократии может сложиться ситуация, когда в округе будет выставлен лишь один кандидат. Есть, например, бесспорный лидер, и его оппоненты не хотят представать перед избирателями в роли «мальчиков для битья». Что прикажете делать — воленс-ноленс придется отступать от принципа множественности...
К сожалению, полностью проблема сохранения тайны голосования проектом Закона не решается. Остаются списки избирателей, так что тайна воздержания от выбора просто невозможна. Как представляется, было бы разумно составлять списки только для «внутреннего употребления», то есть для определения равновеликости округов. А в день выборов регистрировать тех, кто явился к избирательным урнам, и только во избежании «повторных» волеизъявлений. Таким образом, о неявившихся будет известно лишь их общее число. Что не так «пугает», как вероятность быть занесенным в какой-нибудь кондуит.
«ФЕНОМЕН ЛЕУШИНА — КОТОВА»
Наша политическая культура тяготеет к коллективной анонимности. Законодательные предположения — что братские могилы, будто некие сквозняки, гуляющие по коридорам власти, начисто выметают имена. «Есть мнение», «состоялось постановление», «принят Указ» — вот, пожалуй, и все биографические подробности, которые дарят нам средства массовой информации. Мы не англосаксы, в традициях которых присваивать фамилии политиков различным законам, поправкам, казусам. Неплохие, надо сказать, традиции, и новое мышление открыло путь к их освоению. Что и пытаюсь сделать, вынося в подзаголовок истории, изложенной ниже, фамилии героев.
«Феномен» же потому, что эта история, в отличие от многих, подобных ей, выявила изъяны существующей избирательной системы (ранее невидимые или только угадываемые) и дает информацию к размышлению о будущей. Есть частности и, похоже, немаловажные, на которые может бросить свет только опыт, парадоксов друг. Именно соприкоснувшись с ним, проржавевшее железо издало стон, и обнаружилось, что наша избирательная система не столько исторически сложившаяся, сколько исторически слежавшаяся. Но по порядку...
Летом умер ректор Казанской консерватории Н. Жиганов. Это печальное событие имело и политический резонанс, поскольку покойный являлся депутатом Верховного Совета ТАССР. В полном согласии с Законом место выбывшего депутата было объявлено вакантным, выборы назначены на 25 сентября. В должное время избирательной комиссией округа № 10 был зарегистрирован и кандидат в депутаты — первый секретарь Вахитовского райкома КПСС Б. Д. Леушин. Дело вошло в безупречно накатанную колею: выдвинули, зарегистрировали, избрали.
Тут, однако, явился «возмутитель спокойствия», чего, собственно, и следовало ожидать в наше неустоявшееся время. Им оказался сорокалетний Юрий Котов, заведующий кафедрой охраны природы местного университета. Инициатива неформалов, выдвинувших его, если не обескуражила людей, находящихся при избирательной машине, то внесла легкое замешательство.
Регистрация кандидатов завершалась 9 сентября, и как бы то ни было, к этому дню статус кандидата приобрели и Леушин, и Котов. Предвыборная кампания началась, и шла она непривычно оживленно. Прокатилась волна собраний, на которых выступали кандидаты с платформами, в которых угадывались различия и подходов, и личностей.
Платформы были опубликованы в газетах, и о них мог судить всякий. Так, Ю. Котов выдвинул идею создания единой экологической службы, объединяющей усилия всех заинтересованных ведомств и общественных организаций. Он предложил ввести представителя этой службы в высший орган власти республики. Кроме того, он ратовал за создание широко разветвленной сети экологического воспитания и образования населения, осуществление общественного контроля и квалифицированной экспертизы состояния окружающей среды, реализацию проектов оздоровления экологической обстановки в Казани и других неблагополучных в этом отношении городах республики, в разработке которых сам кандидат принимал непосредственное участие.
В платформе Б. Леушина о республиканских проблемах сообщалось только, что он намерен «принять активное участие» в их решении. Первый пункт его платформы гласил: «В результате обхода территории округа, бесед с избирателями у меня сложилось впечатление, что одной из главных проблем является запущенность жилищно-коммунального хозяйства...»
Другая волнующая проблема кандидата — это «благоустройство дворовых территорий.
На большей части округа нет детских, спортивных площадок, в неудовлетворительном состоянии внутриквартальные проезды и дороги, плохое освещение и озеленение». И т. д. и т. п. Возможно, достойно упоминания, что Б. Леушин не только первый секретарь райкома, но и депутат районного и городского Советов. (Мадам де Сталь как-то заметила: «Горе стране, которую ежедневно спасают». А не горе ли, что вопросы внутриквартальных проездов, дворовых площадок и палисадников решаются на уровне никак не меньшем, чем Верховный Совет автономной республики? Впрочем, если не сумели решить на других уровнях...)
Разумеется, помимо изложения своих платформ в прессе и на собраниях, кандидаты задействовали агитаторов. Это были не те безликие и робкие существа (мы так к ним привыкли!), заносящие в тетрадку Ф. И. О. избирателей и молящие не подвести их в судный день выборов. По квартирам ходили неформалы, переводя слово «экология» на доступный даже древним старушкам язык. Появились карикатуры, на одной из них первый секретарь сидел на двух депутатских креслах и явственно тянулся к третьему. Учителя и даже дети ходатайствовали за «официального» кандидата. «Дочь-второклассница, вернувшись из школы, заявила: мама, бабушка, если вы не проголосуете за Леушина, я вас разлюблю», — рассказывает мать двоих детей. В почтовых ящиках стали появляться записки, написанные детским почерком, порою с ошибками в фамилии, они тоже призывали голосовать за первого секретаря. Сгрудившись по четверо, ученики 5—6-х классов обходили подъезды и объясняли, что учительница послала их агитировать за Леушина.
Пресса хранила строгий нейтралитет, правда, давалось это с трудом, и иногда за внешней объективностью симпатии журналистов угадывались более чем прозрачно. Так, в статье А. Постнова («Советская Татария», 23 сентября) очевидный недостаток программы Леушина — отсутствие масштаба — был представлен как достоинство: «Программа ...более конкретна, заземлена на повседневные нужды людей... Судя по всему, Б. Леушин реалист». Если изложение платформы Ю. Котова завершалось сомнением, хватит ли у него сил, то о предвыборном заявлении другого кандидата было замечено: «Что особенно подкупает.., так это предложение сотрудничества и содействия самодеятельным неформальным объединениям... Тот, кто не назовет такой шаг смелым, пусть первым бросит в меня камень». Нет спору, чтобы выдать нужду за добродетель, потребна известная отвага, но я не берусь за каменюку по той простой причине, что это заманчивое предложение адресовалось только первому.
Уже после выборов эта же газета поместила фоторепортаж, один из снимков сопровождался комментарием: «Голосуйте за Котова» гласит транспарант, пришпиленный сторонниками защитника природы прямо к деревьям (выделено мной.— Л. О.). На самом деле транспарант был приклеен липкой лентой, хотя, судя по фото, трудно отрицать, что «прямо к деревьям» Вопрос об участии представителей общественности в работах избирательной комиссии никогда принципиальных затруднений не вызывал, оно предусмотрено целым рядом статей. Но все как-то прецедента не было. Теперь он появился: «командой» Котова разработана памятка на этот случай. Она освещает такие закоулки избирательной практики, о которых, признаюсь, и не подозревал. В памятке есть, например, следующие пункты: «В 5 ч. 30 мин. проверить пустоту урн (?!) как в зале голосования, так и выносной (для голосования на дому), а также наличие пломб на них». Или: «Проверить, нет ли где-то рядом дополнительной урны» (?!).
«После выборов», сказал я, и сказал неточно. Из официального сообщения явствовало, что на избирательные участки явилось 6837 из 11 074 избирателей. За Ю. Котова проголосовало 43,81 процента от общего числа избирателей округа, за Б. Леушина втрое меньше — 14,08. Поскольку ни один из кандидатов не получил больше половины голосов, округ остался без депутата.
На 30 октября были назначены новые выборы. И Котов, и Леушин свои кандидатуры сняли. В конкуренцию вступили Г. Каримова, учительница средней школы, и Р. Валеев, директор республиканской научной библиотеки. И вот результат: за Г. Каримову — 27,7 процента избирателей, за Р. Валеева — 26,8. То есть ни один из них не прошел: ведь согласно существующему порядку для победы на выборах кандидату необходимо набрать более 50 процентов голосов всех избирателей.
ВЫДВИЖЕНИЕ
Кто выдвигает и кого выдвигают в Совет? На сей счет шли нескончаемые споры. Право выдвижения, предоставленное Законом трудовым коллективам, партийным и общественным организациям, выглядело явно ограниченным. Члены трудового коллектива могут проживать совсем в другом округе и даже районе, поддерживать связь и контролировать своего выдвиженца они не могут. Бытовавшая практика лишала неформалов возможности иметь свое представительство в Совете. Как показал «феномен Леушина — Котова», даже сотни вполне правоспособных обитателей студенческого общежития оказались «мертвы» в избирательном законе, ибо они не являются трудовым коллективом. Такое положение коренится еще в духе и букве первой Конституции 1918 года, которая отдавала предпочтение трудящимся перед обывателем, рабочим — перед крестьянами.
В резолюции партконференции «О демократизации советского общества и реформе политической системы» сказано, что двигаться надобно в сторону неограниченного выдвижения кандидатов. На мой взгляд, этот тезис следует интерпретировать таким образом, что, с одной стороны, право выдвигать получает любая группа граждан, работающая или живущая в пределах округа. С другой — каждый из нас получает возможность стать кандидатом. В самом деле, если Конституция закрепляет за нами право быть избранным в Совет, то как можно ставить под сомнение возможность любого гражданина стать кандидатом в избранники? Любого, что значит живущего и за пределами округа.
Мы только-только научились удивляться тому, что какой-нибудь среднеазиатский, к примеру, округ может быть представлен в Верховном Совете СССР генералом из Москвы, наезжающим к своим избирателям дважды в течение срока полномочий. «А сейчас товарищ генерал нам постреляет», — доверительно сообщает «доверенное лицо», и следует повествование, как «на берегах Ижоры и Тосны наши гвардейцы победоносны».
Все хлопают в ладоши и единодушно оказывают доверие народа.
Ю. Буртин в статье «Право выбора» впечатляюще показал, что из этого получается.
И все же, думается, тут не было повода для законодательства. Понятно желание уберечь избирателя от декоративно-директивных кандидатур (министров, прокуроров и т. п.), превентивно отмести их законом, но давайте условимся: каждый округ заслуживает того депутата, которого избирает. Это вопрос политической культуры, а не конституционных табу. Осмысления собственных интересов собственным разумом, а не послушного следования благодетельным запретам, которые, будто красные флажки на снегу, «загоняют» людей в демократию. Если московский генерал удовлетворяет хлопкоробов, то это их хлопкоробское дело.
Читатель, конечно же, обратил внимание на ст. 37 проекта Закона, оговаривающую обязательный кворум для выдвижения в размере 500 избирателей. По-моему, если это не шаг назад, то шаг в сторону. Сколько мы знаем случаев, когда человек энергичный и со свежими идеями встает поперек горла родному трудовому коллективу! Подобная конфронтация серьезно затрудняет ему путь в «кандидатство». Между тем перестройка заинтересована именно в таких нонконформистах, и надо бы снять все неоправданные ограничения в этой области. Бояться, что в блестящую компанию кандидатов проберется какой-нибудь прохиндей, не приходится— избиратели его забаллотируют. Не стоит за них решать и предрешать.
ПРАВО ИЛИ ДОЛГ?
В ст. 56 действующего Закона о выборах говорится: «Избранным считается кандидат в депутаты, получивший на выборах больше половины голосов всех избирателей округа». И здесь же: «...Выборы признаются несостоявшимися, если в них приняло участие менее половины избирателей, внесенных в списки избирателей...»
Очевидно, люди, писавшие (помолчу о принимавших) Закон, исходили из презумпции безусловной явки к избирательной машине всех выдыхающих углекислый газ и способных к передвижению. Я существую, следовательно, я голосую. Тут нет преувеличения, вспомним покойного Константина Черненко. Незадолго до смерти он был доставлен в избирательный участок для свершения соответствующих манипуляций. Сопровождающие помогли Черненко разжать пальцы, и его волеизъявление голубем слетело к волеизъявлениям других трудящихся. Во всем этом была какая-то обреченность и покорность гражданскому долгу.
В самом деле, конституционное право выбора как-то неприметно трансформировалось в конституционный долг. Логику, по которой это происходит, прекрасно изъяснил Ш. Ягудин, зав. орготделом Президиума Верховного Совета ТАССР. Из разъяснений, данных им через прессу «забастовавшим» избирателям 10-го округа, следовало, что избирать — это, конечно, право, но права сопрягаются у нас с обязанностями. Таким образом, голосовать — это долг. Хорошо, что Ш. Ягудин подобную логику не применил к правам на жилище, отдых, здравоохранение.
Положение, что сколько-нибудь значительное число граждан может отказаться свидетельствовать почтение самой демократической в мире избирательной системе, казалось невероятным. И тем не менее...
Абсентеизм (отказ от участия в выборах) — явление не новое, нам надо приучать слух к этому термину. Во всех цивилизованных странах известен феномен «голосования ногами». Мы же, увы, привыкли восторгаться политической активностью соотечественников и снисходительно сочувствовать тамошним избирателям, разочарованным в прелестях буржуазной демократии. Наши бедные головы даже не посещала простая, в сущности, мысль: любой выбор предполагает не две («за» и «против»), а три альтернативы. Третья — воздержание, для изъявления которого вовсе не требуется личное присутствие.
Отказ от голосования логичен и естествен, если избиратель не решил, кого предпочесть, или убежден, что ни одна из кандидатур его не удовлетворяет. Кроме того, всегда или еще долгое время будут существовать люди, по тем или иным причинам не желающие принимать участие в политике. Что с этим поделаешь? А ничего, ответствуют официальные лица, явись и единодушно отдай — не греши голос за кандидата блока коммунистов и беспартийных.
Ст. 55 проекта снимает одно застарелое противоречие (избранным считается получивший больше половины голосов избирателей, принявших участие в выборах, а не всех зарегистрированных, как было ранее), но оставляет другое. Если баллотируются, например, 5 или 10 (и даже 3) кандидатов, получить 51 процент голосов весьма затруднительно. И патовые ситуации в избирательных баталиях, несомненно, будут наблюдаться куда чаще, чем в шахматных.
Во многих странах практикуется так называемая мажоритарная система (от французского «мажорите» — большинство). Смысл ее заключается в том, что победителем на выборах считается либо набравший относительное большинство голосов, либо тот, кто обеспечил себе поддержку более 50 процентов голосовавших избирателей. Если этого последнего не случается, то предусмотрена (например, во Франции) процедура второго тура. То есть в списке для баллотировки остаются лишь две кандидатуры, собравшие в первом туре относительное большинство. И получивший во втором туре более половины голосов явившихся избирателей приобретает искомый статус.
Пока что округ № 10 ждет третьего голосования по тем же правилам. Что, если и на этот раз никто не соберет абсолютного большинства? Не исключено, что казанским избирателям придется посещать избирательные участки с той же частотой, что и продовольственные магазины, где ежемесячно распределяются карточки на мясо и масло, с неизъяснимым упорством именуемые «предварительными заказами». И так будет до тех пор, пока не будет задействовано новое законодательство, указывающее по крайней мере полувыход из этого тупика.
ВРЕМЯ И ДЕНЬГИ ДЛЯ КАНДИДАТА
«Феномен Леушина — Котова» высветил также проблему предвыборной агитации. Казалось бы, что за вопрос — агитировать могут все и каждый. Но именно потому, что это понималось «все, кого назначат», выявилась неготовность избирателей воспринимать как законную деятельность никем не утвержденных агитаторов. В частности, в письмах казанских читателей, с которыми довелось ознакомиться, ставится вопрос: имеют ли право работники райкома вести пропаганду за своего секретаря и против его оппонента? Ответ, безусловно, должен быть утвердительным, если мы согласимся, что работа в аппарате не означает поражения в гражданских правах. Любой избиратель, подчеркиваю, любой, вправе говорить то, что он думает о любом из кандидатов. Разумеется, для партийного работника ситуация, когда оба конкурирующих кандидата являются членами партии (как было и в этом случае), представляет особую сложность. Но это проблема партийной этики, а не конституционных процедур.
С принципиальной точки зрения не вызывают сомнения не только право, но и обязанность человека организации (партийной, профсоюзной, комсомольской и т. д.) всячески поддерживать ту кандидатуру, которую выставила организация. Невозможно вести партийную политику, если не проводить на советские должности коммунистов. Что означает, в числе прочего, и агитировать за них.
Совершенно не ставился в нашей прессе вопрос о... прессе. Как известно, газеты у нас по преимуществу (а в провинции — исключительно) органы партийных комитетов. Могут ли они в условиях монополии вести усиленную пропаганду за «своего», читай: выдвинутого парткомом кандидата? Или они должны служить бесстрастным регистратором общественного мнения? Вправе ли журналисты выражать собственное убеждение или их удел быть механическим транслятором суждений, сложившихся в недрах «группы товарищей»? Не уверен, что эти вопросы относятся к числу тех, на которые мы найдем быстрые и четкие ответы.
Точно так право кандидатов на равную толику теле- и радиовремени, бесспорно, встретится с трудностями при первой же попытке реализовать его в условиях демократии.
Скажем, в Моссовет депутатов посылает тысяча округов — не больше и не меньше! Это значит — две, три, а может, и более тысяч кандидатов могут выступить по московскому радио и телевидению. Трудно вообразить себе, как это возможно в течение краткой избирательной кампании. К тому же принято решение о едином сроке полномочий Советов всех уровней, и надо быть готовым к такому повороту событий, что все депутаты — от районного до Верховного Совета СССР — будут избираться единовременно. Чиновнику так удобнее проводить «мероприятие по выборам». Несомненно, явятся соображения стройности, соразмерности, единообразия, экономии («овес нынче дорог», «для вас же, дураков, стараемся» и т. п.). Голова закружится, когда враз объявятся вакантными мандаты районных, городских, областных, республиканских, Съезда и Верховного Советов...
Проблемы предвыборной агитации тесно сопряжены с тем, что, по замечанию Жюля Ренара, отличает нас от животных. Разумеются денежные неприятности. Мировой опыт свидетельствует, что активная избирательная кампания стоит денег, и часто немалых. Между тем у нас подобные расходы относятся на счет государства.
Известно, о каких расходах идет речь. Прежде всего это печатание бюллетеней и т. п. Кроме того, так называемая наглядная агитация. Вам, быть может, встречались блеклые такие бумаженции установленного образца, содержащие «объективки» на кандидатов: родился, учился, работал, вступил. Чья-то невидимая рука вывешивает их на дверях подъездов и прочих подходящих для этой цели предметах. Шрифт непременно ровесник Гутенберга, а может, и старше. А уж тексты, тексты... Вспоминаю листовочку, страстно зовущую голосовать за 18-летнюю вагоновожатую (бедняжку выдвинули в Верховный Совет СССР). Помимо прочего, сообщалось, что кандидатша в быту ни в чем дурном замечена не была...
Проблемы финансирования избирательной кампании достаточно деликатны и совершенно не разработаны. Имеет ли право совет трудового коллектива, профсоюзный комитет или орган другой общественной организации перечислить средства на счет своего кандидата? Вправе ли избиратели, сегодня столь широко жертвующие на благотворительность, внести пожертвования в предвыборный фонд будущего депутата? Может ли кандидат использовать свои личные сбережения на избирательную кампанию? (Проект Закона обо всем этом умалчивает.)
Как представляется, и здесь ответы должны быть утвердительными: да, имеет, да, вправе, да, может. За государством же должна остаться обязанность оплатить счета кандидатов в точно установленных пределах. Эти пределы пусть и определит Закон. Не исключаю, что в этой сфере могут понадобиться и иные законодательные установления, но понадобятся ли, и какие именно, покажет практика. Возможно, было бы правильным обязать кандидатов информировать общественность о размерах и источниках пожертвований.
В свете сказанного понятно, что формулировка «кандидаты... и избиратели не несут расходов, связанных с проведением выборов», сегодня читается как запрет тратить свои или пожертвованные деньги и, конечно же, должна быть снята. Вообще говоря, у нас очень уж часто тема денег считается неуместной, как присутствие менял в храме. Особенно если тема эта приобретает личностный, точнее, наличностный оттенок. Одно дело, когда государство берет с нас налог и затем им распоряжается (небось знают, что и куда, не дураки, чай, сидят). Совсем другое, когда избирателям округа № 10 раз в год надо скинуться по полтинничку, чтобы обеспечить более чем приличное содержание своему депутату.
Отношения избирателя с властью, которую он для себя формирует, должны стать, я бы сказал, интимными. В том смысле, что депутат должен кормиться из теплых рук избирателя, а не холодной длани государства и знать, кто и за что ему платит деньги. Думается, с этой целью следовало бы подоходный налог разбить на две части: общегосударственный и местный. Чтобы стало не «с нас берут», а «мы даем», точно зная, кому, сколько и зачем.
Думается, если наш избиратель не готов за свой счет содержать своего депутата, а предпочитает прозябать по-прежнему дешево и сердито, то с провозглашением Советской власти нужно повременить и пожить еще немного при «исполкомии», как назвал в далеком 19-м году нашу систему один из делегатов 8-го партийного съезда. Советская власть, по определению, имеет своим единственным источником, в том числе и финансовым, народ. Он — суверен, и на все его суверенная воля. Желает сэкономить полтинничек, что ж, пусть приглашает чиновника продолжить свои изыскания.
Дискуссии, впрочем, довольно-таки вялые, о численности депутатского корпуса, оплате труда «слуг народа» и т. п., несомненно, полезны и должны продолжаться. Однако идея сойтись на чем-то и законодательно закрепить ту или иную установку, мне кажется неприемлемой. Эти и подобные вопросы организации власти было бы разумным вынести за скобки, так сказать, писаного права и оставить на усмотрение избирателей. Граждане страны, республики, области, города, района сами должны решить, сколько депутатов послать в свой Совет и какая сумма для этого должна быть собрана. Задача вернуть власть Советам носит политический, а не процедурный или фискальный характер. Существо власти не меняется от того, что в одном районе имеется 300 депутатов, получающих по 500 рублей, а в другом — десять, работающих бесплатно. Это — вопрос не принципа, а целесообразности; положимся на собственный здравый смысл. Совершенно очевидно, что структура Советов в Прибалтике будет значительно отличаться от структуры среднеазиатских Советов, Моссовет просто не может не быть организован иначе, чем власть во Владивостоке. Возможно, некогда обозрение советской системы будет создавать ощущение многообразия и пестроты. И славно: пестрая — значит, живая.
СОВМЕЩЕНИЕ
Б. Леушин отказался от предвыборной борьбы. Вожделенный мандат на озеленение дворовых площадок и контакт с неформалами остался недосягаемым. И в то же время он остался секретарем. Отказ руководителя районной парторганизации, собравшего всего 14 процентов голосов, уйти в отставку может быть истолкован различным образом. Но в первую очередь это уместный повод для разговора о совмещении.
Идея совмещения, возникшая несколько внезапно в ходе партконференции, обсуждается, к сожалению, более чем редко. Существует, по-видимому, молчаливое согласие, что дискуссия должна носить скорее практический, чем теоретический характер, и, стало быть, надо погодить. И все же позволю себе поразмышлять вслух.
Во-первых, мы знаем, что партийные лидеры работают по 12—13 часов в день, частенько прихватывая выходные. Когда же им работать в Совете?
Во-вторых, в совмещении кроется конституционная проблема: первый секретарь, являясь депутатом одного из округов, в любое время может быть избирателями отозван. В таком случае мы получим председателя Совета, не являющегося его депутатом. Что, разумеется, нонсенс. Поэтому выглядит очевидным, что политик, претендующий на должность председателя Совета, должен избираться на этот пост всеми избирателями района, города, области, республики или страны.
В-третьих, совмещение имеет и чисто партийный аспект. Может случиться так, что партийный лидер не будет избран на пост председателя Совета. В соответствии с духом решений партконференции это должно влечь за собой отставку и, стало быть, избрание нового секретаря комитета: Между тем совершенно не исключено, что забаллотированный в Совете является самым авторитетным лидером в комитете, но уступает в массовой популярности беспартийному кандидату. И это проблема авторитета партийной организации, а не первого секретаря. Иными словами, он может быть самым популярным человеком в своей партийной организации, но уступать в качестве кандидата на пост председателя Совета неформалу. Какой в этих условиях имеет смысл его отставка?
Мне кажется, что депутаты Верховного Совета СССР должны уклониться от окончательного решения по поводу обсуждаемых законопроектов и передать их судьбу на усмотрение избирателей. Какие же еще нужны поводы для референдумов, если не этот— серьезнейшие и далеко идущие изменения в Конституции СССР?
Возвращаясь к правотворческой лихорадке, к своего рода «правовой эйфории», хочу еще раз подчеркнуть, что ею компенсируется дефицит действий. Не стоит обманываться на сей счет. Прошедшие недавно избирательные кампании по выборам в Верховный Совет РСФСР в девяти округах четко высветили проблему. При равных возможностях выдвигать нескольких кандидатов только три округа воспользовались этим. Остальные ждали... Чего? Законов, позволяющих выдвигать более одного кандидата? По-видимому, тот, кто рассчитывает, что с принятием новых избирательных законов мы немедленно и бодро шагнем в светлое демократическое будущее, должен над этими вещами поразмыслить.
Бюрократический монастырь не превращается в демократический заповедник по сигналу из центра. Невозможно навязать власть трудящихся — трудящимся. Не заклинаниями— одолением в силовом единоборстве отодвигается бюрократ. Пока мы с привычной готовностью имитируем за сценой то бурю аплодисментов, то шум падающего бревна, будут чиновники «и ты, послушный им народ». Соединившись для освобождения, мы способны сделать былью сказку барона Мюнхгаузена — вытащить самих себя из смердящего болота культа и застоя. Не столько рычаги нужно искать, сколько силу, способную за них взяться. Один шаг массового движения стоит дюжины программ. Но даже дюжина дюжин программ не стоит этого шага.
Лев Овруцкий
"Огонек", № 47 ноябрь 1988 г.
