ВЛАДИМИР ПУТИН: PRO ET CONTRA

- В ожидании героя. Предвыборный триптих с эпилогом (Л.Поляков).
- Императивы выживания. Жесткая рука не спасет Россию (С.Королев).

В ОЖИДАНИИ ГЕРОЯ
Предвыборный триптих с эпилогом

Леонид Поляков

СOPOK СЕМЬ лет назад, в год смерти Сталина, была впервые сыграна на сцене классически-абсурдная пьеса Сэмюэла Беккета «В ожидании Годо». Один из четырех «ожидающих» персонажей в ней — Владимир. Сегодня на подмостках России как грандиозного театра разыгрывается реальная до абсурда пьеса «В ожидании Владимира». В январе от «загадочного» Путина требовали «понятности». Но, становясь все более понятным, он приобретает все больше загадочности. Кто он и чего нам ждать - эти вопросы звучат все настойчивей по мере приближения даты выборов. На мой взгляд, загадочность Путина -предвыборный миф. Он прост и понятен, если чуть более внимательно присмотреться к нему.

ПСИХОЛОГИЧЕСКИЙ ПОРТРЕТ

Главное качество Путина - открытость, избавляющая от необходимости играть кого-то другого. Мы, приученные к «играм власти», не можем в это поверить. Мы смотрим на Путина и видим - каждый свое. Но есть в его облике вполне определенные черты, в совокупности дающие портрет человека, которому многие готовы доверить судьбу страны (а значит, и свою) на ближайшие четыре года.

Путин — ленинградец-питерец, выходец из рабочей семьи и коммуналки. Житель города, который является столицей российской провинции и сообщает своим обитателям характерный габитус. Прежде всего — обостренное чувство собственного достоинства, которое проявляется как в личностном, так и в гражданском плане.

Личное достоинство органично преобразуется в такую разновидность скромности, которая подпитывается реалистичной самооценкой. Это черта, в той или иной степени присущая всем выдающимся питерцам. Собчак определил это качество Путина как «абсолютную порядочность». Вот слова самого Путина, сказанные на декабрьской встрече с писателями: «Что до моей последней работы, могу сказать: я об этом назначении знал, но к этому не стремился. У меня ведь нет глубоких связей, извините, с местными элитами. Я же из провинции».

Гражданское достоинство органично выстраивается как уверенная русская идентификация. Не случайно Путин заканчивает свое открытое письмо к избирателям пассажем о «достойной жизни», понимая ее «в том самом смысле, какой ее хотят видеть и в какую верят большинство моих сограждан. Как вижу нашу жизнь и я сам, будучи русским человеком». Большинство — это мягко сказано. Декабрьско-январские опросы РОМИР показали, что 90% определяют достоинство России в первую очередь уровнем жизни граждан. 68% согласны в том, что «Россией должны править только русские» (еще 12% ответили «и да, и нет»). И 87% полагают, что «вновь обретенное величие России» возродит патриотизм россиян. Вопрос: это кремлевские имиджмейкеры выдают публике образ «национального героя», персонифицированное воплощение массовых верований и ожиданий, или Владимир Путин и «сам такой»?

Думается у избирателей есть серьезные основания склоняться в пользу второй версии. Путин представляет определенную профессиональную и социальную группу российского общества и воспринимается как «чекист», «разведчик», «офицер». Надо признать, что при всей сомнительности (и в советские годы) аттестации «чекист» (или «гэбист») остальные два слова для ныне живущих поколений, воспитанных на Штирлице, - позитивная характеристика. И Путин усиливает этот исходный позитив, демонстрируя вызывающую уважение лояльность к своей корпорации.

В прямом эфире радио «Маяк» 18 декабря 1999 г. он определил себя как частицу «мы» - «офицерского корпуса», заявив, что отставка ничего не меняет, «бывших офицеров не бывает». В чем же особенности офицерского этоса? Во-первых, запрет на несбыточные обещания. А это — большое искушение: «у нас столько проблем в стране, что здесь можно все, что угодно, пообещать и всегда можно сделать вид, что что-то выполнено». Во-вторых, обещанное выполнять. В-третьих, делать свое дело не из корысти («подавляющее большинство офицеров — они бессребреники»), а во исполнение долга — «служения Отечеству».

Мотив служения для Путина особенно значим. На упомянутой встрече он рассказал о личностном кризисе, пережитом в середине 1998 г., после двух лет работы в президентской администрации: «возникло желание бросить государственную службу — компенсация наступила, дальше стало скучно». Компенсация — это когда после поражений Собчака на губернаторских выборах 1996 г. его позвали (сам не просил, настаивает Путин!) в Москву.

Неожиданное назначение директором ФСБ в июле 1998 г. он воспринял именно как служение, а в марте следующего года предложение занять пост секретаря Совета безопасности - даже как вызов, проверку личного мужества. «Помню, — рассказывал Путин писателям, - долго подбирали секретаря Совета безопасности, все отказались, кроме меня... Тогда уже никто не думал о том, что президент как институт власти в стране сможет приподняться».

Еще одна характерная черта офицерского этоса — решительность, т.е. решимость выполнять намеченное, будь то приказ или собственный выбор. Готовность перевести замысел в действие ставит серьезный вопрос о том, как внутренне, наедине с самим собой Путин легитимизирует то, что он делает и что делают другие по его приказу. Судя по всему, его заботят два момента — моральная правота и безупречная законность.

Вся Чечня-2 оказалась возможной лишь потому, что Путин не сомневался в моральной правоте своего выбора в пользу ответа ударом на удар и уничтожения бандитско-террористического анклава на территории РФ. Писателям он убежденно говорил о том, что «у нас абсолютно моральная позиция. Нам нечего скрывать». Завершая свое выступление на учредительном съезде движения «Единство», он так сформулировал задачу той партии, в которой видит свою опору: «доказать, что нравственность власти - высота абсолютно достижимая».

О провозглашенной Путиным «диктатуре закона» уже сказано много и всякого. Да, предвыборный ход. Но вот что в начале декабря Путин рассказал о своем приходе в ФСБ и встрече с людьми, которые работали на Лубянке еще в 30-е гг.: «Обсуждали какое-то мероприятие, говорят: нужно сделать так. Я говорю: так нельзя, это незаконно, вот закон... Они говорят: для нас инструкция и есть закон. Для меня это было неожиданно». Для сравнения: по итогам декабрьского опроса РОМИР, 96% согласны и скорее согласны с тем, «что власть и граждане в России должны жить по закону».

 

ИДЕОЛОГИЧЕСКИЙ ПОРТРЕТ

Реалистическая чеканность психологического портрета Путина начинает несколько размываться при обращении к его идеологии. И это — хороший признак. Полная совместимость психотипа и идеологии порождает фюрера. В политике личность, одержимая идеей, - это социальная катастрофа.

Идеологический выбор Путина вполне понятен, но сама его идеология лишена агрессивной категоричности. Начать хотя бы с того, что в своей статье «Россия на рубеже тысячелетий» он отверг самую мысль о некоей «государственной идеологии». Во многом потому, что он - либеральный консерватор.

Попытки придумать консервативную идеологию и создать парламентскую консервативную партию предпринимались у нас уже дважды, и оба раза безрезультатно. Про шахраевскую ПРЕС с консервативным манифестом Вячеслава Никонова помнят только сами ее участники. Про НДР с консервативной платформой Владимира Рыжкова скоро также забудут. А вот у либерального консерватизма, исповедуемого Путиным, похоже, иная судьба.

Почему? Потому что время пришло. О консервировании чего ПРЕС могла говорить в 1993-1994 гг.? О консервировании с кем мог говорить НДР после изгнания Черномырдина с поста премьера?!

Сегодня Путину есть что консервировать, и при этом он сам - мощный консервативный аргумент. Десятилетие российских реформ породило новую реальность. В ней живем мы все, даже те, кто ее клянет и тоскует о возврате в 1985 г. И даже, похоже, научаемся ее ценить. А это есть первое и непременное условие появления консерватизма как идеологии, защищающей наличные институты, — в отличие от прочих воззрений, отдающих приоритет идеям и идеалам. В этом - источник силы консерватизма в противостоянии с его единственным извечным врагом — радикализмом.

Удержание «настоящего», защита его от радикальных посягательств как со стороны «прошлого», так и со стороны «будущего» — вот идеологическое кредо Путина. В телефонных «беседах» на «Маяке» и в «Комсомольской правде» он выразил свое «сердечное» отношение к крушению СССР (а для него это — Россия). И предложил свое, последовательно консервативное объяснение причин этого крушения. Система строилась на невыполнимых обещаниях. Сама по себе жалкая повседневность дискредитировалась навязчивыми видениями грядущего «рая». Под конец «люди считали: что бы ни произошло, что бы ни случилось - хуже уже не будет. Именно поэтому так легко все и рухнуло».

Этого не должно случиться с нынешней Россией, и это - фундаментальная посылка российского консерватизма. Отсюда и органический (а не фанатический) антикоммунизм Путина. Он не борется против КПРФ, его борьба — за коммунистический электорат. Он

признает КПРФ в качестве важного политического института, считает ее «системообразующей партией». Но он против идеологического радикализма коммунистов — «в свое время они все конфисковали и обобществили, вплоть до кур... Есть опасность, что все это может повториться», Перспективу для коммунистов в России он видит в отходе от «радикальных элементов в своей программе и идеологии», в постепенном превращении «в социал-демократическую партию европейского толка». Иначе - политические задворки.

К числу нерадикальных российских идеологий Путин относит либерализм и «русскую идею». Его интерпретация последней заслуживает внимания. Полтора столетия этот идейно-духовный комплекс будоражит умы и души наших сограждан. Даже Госдума прошлого созыва устраивала слушания по «русской идее»! Путин свел ее к четырем ценностным установкам — державности и патриотизму, государственничеству и социальной солидарности. Без эмоций и оценок, лишь в качестве описания типичной российской ментальности, которая вся - о государстве.

Как же при таком «государственничестве» консерватизм Путина .может быть либеральным ? Вспомним набор либеральных идей-ценностей: права и свободы личности, конкурентная рыночная экономика, распредительная (а не уравнительная) справедливость. Не они ли легитимизируют сложившийся и последнее десятилетие российский порядок? И если да, то вопрос в ином: может ли его консерватизм не быть либеральным?! А тезис о «сильном государстве» глубоко обоснован именно в либеральной отечественной традиции, — достаточно вспомнить Бориса Чичерина и Петра Струве.

Вообще же природа консервативной идеологии такова, что она легко поступается «идеей» ради «живой жизни». Не о циничной безыдейности или оппортунистическом прагматизме тут речь. От своей опорной партии он прямо требует системы идей, которые « должны быть сильнее власти денег ». Но он никогда не допустит тотальной власти идей над жизнью. И не случайно на встрече со своими доверенными лицами Путин конкретизировал «пресловутую национальную идею» как «требования к власти отвечать за свои слова, за свои обещания конкретными действиями и результатами».

ПОЛИТИЧЕСКИЙ ПОРТРЕТ

Политический стиль Путина определить нелегко по ряду причин Во-первых, и.о. президента еще только осваивается как публичный политик. Как признался он сам в интервью Михаилу Леонтьеву: «Я не могу сказать, что это меня тяготит, но удовольствия особого не доставляет».

Во-вторых, Путин пока действует и как премьер, и как de facto президент. Что может получиться — показал скандал в Думе. В интервью Николаю Сванидзе Путин объяснил, что как премьеру ему было бы выгодно в ходе распределения постов поддержать правых — правительство будет вносить в Думу пакет либеральных законов. Но как глава государства Путин видит свою задачу в том, чтобы соблюсти политический баланс и отдать коммунистам пост спикера и, десяток комитетов. Левые, которым принадлежит треть политического спектра, должны своим представительством в Думе отражать структуру интересов в стране.

В-третьих, политическая стилистика консолидации, а не разделения («политическая конфронтация исчерпала себя» - из речи на съезде «Единства») предполагает некую неопределенность. Компромисс создается как минимум двумя партнерами, и заранее предсказать точные координаты результирующей политической линии невозможно.

И тем не менее почерк Путина-политика различим. Это политик современного типа, а не «традиционный» или «харизматический» лидер. По Максу Веберу, такой политик осуществляет свое «господство в силу «легальности», в силу веры в обязательность легального установления и деловой «компетентности», обоснованной рационально созданными правилами».

Очевидно, что Путин не доверяет сочинениям в жанре «500 дней». Открытое письмо избирателям — программа, соответствующая его личностно-идеологической стилистике. Она исходит из консервативных ценностей - «моральные устои», «семья», «патриотизм» — и нацелена на превращение жизни россиян в «достойную». Сегодня эти ценности «проблематизированы», ибо нет государственной воли, нет общеобязательных правил, нет общепризнанного распределения собственности.

Перечень проблем задает алгоритм их решения: государство будет действовать (в этом смысле его станет «больше» и оно станет «сильнее») через утверждение единообразных правил в экономической деятельности ясно определенных собственников (включая само государство).

Перечень приоритетов столь же прост: борьба с бедностью, защита экономики от чиновничье-бандитского рэкета (первое через второе), возрождение личного достоинства и внешняя политика национальных интересов (второе - через первое). Таким образом программа Путина в самом выборе того, «что делать?», содержит ответ на сакраментальный вопрос - «как?»

ЭПИЛОГ

Нас явно ждет эпохальная перемена. Ельцин был предсказуем в своей непредсказуемости. Путин непредсказуемо оказывается предсказуемым. Ельцин был уникальной «машиной власти», генерировавшей личную власть в пространстве безвластия. Путин - это «власть машины», генерирующей расширяющееся публичное властное пространство.

Мы запугали друг друга «безальтернативностью» выборов. И не видим безальтернативности, которая существует для самого Путина. У него нет никакого выбора. Он будет делать только то, что может. Он будет проводить инвентаризацию собственности в стране. Он будет отстаивать единообразные правила экономической деятельности. И он будет поэтому действовать волево и решительно.

Иначе — российская экономика, обложенная чиновничье-бандитским оброком, продолжит плодить нищету. Вместо возрождения личного достоинства наступит озверение масс - обнищавших и утративших последнее доверие к власти. И вместо политики «национальных интересов» России придется все глубже влезать в долговую* кабалу.

Но в этом сценарии - нет места Путину.

 

ИМПЕРАТИВЫ ВЫЖИВАНИЯ

Жесткая рука не спасет Россию

Сергей Королев

Что сулит нам президентство Владимира Путина? Чтобы ответить на этот животрепещущий вопрос, следует выполнить две задачи: реконструировать структуру личности главного на сегодняшний день претендента на пост президента России и предугадать некую дискретную, нелинейную логику развития политической ситуации в стране.

 

МИФОЛОГЕМЫ БЕЗ МИФА

В отличие от Ельцина, Лужкова, Немцова и других, Владимир Путин не издал пока воспоминаний о своих детских и юношеских годах, - неизбывная печаль для политических психоаналитиков. Отрывочные публикации в прессе, откровения друзей детства и т. д. носят как представляется, полудостоверный характер.

Так что реконструировать личность, опираясь на биографию, в данном случае не удается. Житие Путина как бы распадается на множество малых мифологем, культивируемых как сторонниками, так и противниками нынешнего хозяина Кремля/Белого дома, и создаваемых порой весьма натужно.

I) Миф о призвании. В достаточно нежном возрасте Володя Путин приходил в школьную библиотеку, спрашивал книгу о разведчиках, и хотя стать Джеймсом Бондом не мечтал, имея перед собой пример иных, отечественных бойцов невидимого- фронта...

2) Миф о значительном интеллектуальном потенциале: защитил кандидатскую на уровне докторской...

3) Миф о потребности в риске. Мальчик, висящий на руках на балконе четвертого этажа, - и второй пилот в кабине современного истребителя (повтор известной пиаровской шутки Бориса Немцова). А также Новый год в Чечне, вручение наград солдатам и офицерам...

4) Миф о неспособности предавать: не «сдал» Собчака. Одна из причин, по которой Ельцин решил довериться именно Путину...

5) Миф о верности данному слову. Всегда держит слово. Так и говорит: «я, как правило, своих слов назад не беру...»

На самом деле не имеет ровно никакого значения, была ли у Путина почти докторская диссертация или просто хорошая кандидатская - имеет значение лишь желание власти иметь мифы о себе и участвовать в самом процессе мифотворчества.

Так или иначе, все вышеперечислнное – не более чем набор разрозненных мифологем, не составляющих Великого Мифа. А это (на фоне впечатляющего рейтинга Путина), помимо всего прочего, означает, что публика устала от героев и харизматиков и предпочитает довериться обычному, невидному, в чем-то даже заурядному человеку, человеку-без-мифа .

Путин по своей типологии - человек не мифологический. До назначения в июле 1998 г. директором ФСБ он везде, где работал, пребывал в основном на вторых ролях. Такой тип руководителя хорошо известен с советских времен: зампредисполкома, второй секретарь обкома, замминистра... Во времена КПСС такие работники были уважаемы, ценимы, но генеральными секретарями не становились.

Лидера, в сущности, отличают от обычного человека массы две веши: воля к власти, к руководству другими людьми, и небанальность — действия, мышления, поведения. Между прочим, авторитаризм далеко не всегда вырастает из необузданной воли к власти. Вспомним Николая I: третий сын в семье, воспитанный кое-как, никогда не собирался царствовать. Экстремальность условий заставила: бездетность Александра, морганатический брак Константина, восстание на Сенатской площади... Путин, у меня нет в этом ни малейших сомнений, туда, куда он попал, тоже не собирался. Так или иначе, человек мифа более или менее предсказуем. Он одновременно и творец, и невольник своего мифа и обречен действовать в соответствии с его императивами. Действия человека-без-мифа обусловлены другой логикой (или логиками), они куда менее предсказуемы и побуждают нас обращаться, к анализу иных, совсем не мифологических структур сознания.

 

ТРИ КРУГА СОЗНАНИЯ

Проанализируем речевые практики Путина. В его речи явственно проступают три слоя, в которых отражаются три формирующих личность периода, три «слоя» личности. Назовем их условно Двор, Комитет, Смольный.

Первому слою, а скорее, даже ядру соответствует лингвистический ряд, включающий знаменитое «замочить в сортире», чуть менее знаменитое «задушить гадину на корню», пассажи типа «мы не должны передергивать карты» и т.п. А также типичную для традиционалистов, как советских, так и постсоветских, апелляцию к народной, мудрости: «Дают — бери, бьют — беги», «Не говори гоп, пока не перепрыгнешь...».

Второй слой («Комитет») выявляет, профессиональное, корпоративное ядро личности, сформированное учебой в разведшколе и длительной работой в ПГУ КГБ СССР: Бандиты (чуть ли не любимое слово Путина), провокация, диктатура закона, «призывы к выходу из РФ уголовно наказуемы», «чтобы навести здесь порядок, надо действовать жестко».

Наконец, третий слой скорее можно назвать оболочкой, поскольку он приобретен позднее и содержит не столько архетипические или мировоззренческие компоненты, сколько некий набор идеологем. Этот слой связан с пребыванием Путина в структурах посткоммунистической власти, особенности в Питере при Собчаке, и наращивается вплоть до настоящего времени: «Стабильность — политические партии в западноевропейском смысле», «Мы должны проводить кампанию на основе тех моральных ценностей, о которых мы говорили на праздновании Рождества Христова», «Нравственность власти — высота абсолютно достижимая для России».

Парадоксально, но, исследуя речь Владимира Владимировича, интеллектуального ядра, именуемого «Университет, юрфак», мы не фиксируем — оборотов и лексем, выдающих профессионального юриста, в его речи практически нет.,. Что ни говори, а, похоже, жизнь убила во Владимире Владимировиче юриста...

 

ПОТРЕБНОСТЬ В ГАРМОНИЗАЦИИ «Я»

Любой человек нуждается в рационализации собственных действий и в некоем самооправдании — идеологическом, прагматическом, мифологическом... Двум самым глубоким «слоям» сознания Владимира Путина соответствуют два глубоко личностных мифа. Назову их «миф о КГБ СССР» и «миф о Собчаке».

Представления Путина о его родной корпорации мифологичны и романтичны: чего стоит одно только февральское заявление о том, что КГБ СССР никогда впрямую не использовался в политической борьбе (хотя «мы и основывали свою деятельность на квазизаконности»)...

Что касается Собчака, то для Путина он — романтик, мечтатель, демократ, идеалист. И к тому же учитель, образец для подражания. «Когда я сравнивал себя с ним, это сравнение всегда было в его пользу».

Это, конечно, абсолютно мифологический Собчак. И, конечно, абсолютно мифологична путинская версия ухода Собчака из жизни: «Я считаю, это не просто смерть. Я считаю, что это — гибель... И это результат травли». Это — почти дословное воспроизводство официальной советской мифологии, щеголевскдй еще трактовки дуэли и смерти Пушкина...

Не вдаваясь в детали: стиль и методы "работы Анатолия Собчака в Петербурге, степень демократизма, проявленная им в качестве мэра города, оцениваются весьма и весьма противоречиво. И как таковые, вне связи с неожиданным и, конечно, крайне преждевременным уходом Анатолия Александровича из жизни, к мифотворчеству не особенно располагают.

Но Путин, вероятно, и в самом деле убежден, что работал «не в охранке», а в достойном уважения учреждении, строго следующем кодексу чести, завещанному Дзержинским и Андроповым. И хочет, чтобы в это верили все. Как и в то, что он содействовал осуществлению идеалов постсоветской ранней демократии в годы работы в Смольном при Собчаке, хотя «всегда чувствовал себя более прагматиком», чем романтический мэр Северной Пальмиры.

И это не мелкие инструментальные мифы, ориентированные на потребности предвыборной кампании и на рейтинги; их задача - гармонизация внутреннего пространства, обустройство собственного «Я». Это сугубо личностные конструкты.

 

РЕСУРС ВЫЖИВАНИЯ

Что будет делать Путин после избрания на пост президента? Его предвыборные публикации достаточно расплывчаты, чтобы можно было говорить об этом определенно. Хотя, разумеется, сформулированная программа и то, что победивший кандидат реально будет делать, — часто оказываются вещами весьма различными. Тем не менее некоторый вектор движения все же обозначен. Так, в экономике, очевидно, все же будет отрабатываться тот или иной вариант «умеренного либерализма», связанный прежде всего с усилением роли государства и увеличением степени государственного вмешательства и контроля.

Будет сделана попытка укрепить вертикаль власти, во-первых, ограничив возможности региональных администраций, и, во-вторых, снижая роль органов представительной власти. И хотя «направляемая демократия» в том виде, в каком она существовала в Индонезии при Сукарно, введена, конечно, не будет, девальвация значения представительных, демократических институтов будет продолжаться.

Одновременно будет, по-видимому, сделана ставка на наведение порядка как такового, преодоление разболтанности, усиление дисциплины во всех секторах общества, от правительства до местных органов власти и частных компаний.

Естественно, будет доведена до логического конца чеченская кампания — что, возможно, удастся сделать еще до выборов.

Наконец, будет ужесточаться контроль за средствами массовой информации (скандал с лицензиями ОРТ и ТВЦ - только начало этого скорбного пути), поскольку в обстановке, которая изначально не сулит правительству больших успехов, контроль за механизмами, формирующими общественное мнение, окажется важнейшим ресурсом политического выживания.

Проблема, однако, заключается не в том, что будет делать Путин после 26 марта, а в том, что он реально сможет сделать и что ему придется делать, когда/если принятые им меры не дадут положительного результата ни в экономике, ни в социальной сфере. Последнее весьма вероятно, учитывая как весьма плачевное положение российской экономики, так и исторический опыт, который однозначно свидетельствует, что за последние несколько десятилетий ни одна государственная программа, ни один крупномасштабный план развития страны не был выполнен. Хрущев, Брежнев, Андропов, Горбачев, Ельцин... Оптимистические амбициозные прожекты, от построения коммунизма до жилищной и продовольственной программ и форсированного вхождения в мировую цивилизацию, -

и однотипный конец.

Неудача тем более вероятна, что ключевым звеном в подъеме экономики Путину, насколько можно судить по его публикациям и выступлениям, представляется государственное регулирование, а государственное регулирование в коррумпированном государстве -невозможно в принципе.

Добавим к этому, что ресурсы дисциплинирования общества, к которым с надеждой обращались некоторые лидеры (курьезные порой меры Андропова, антиалкогольная кампания Горбачева и т.д.), невелики и действие их чрезвычайно краткосрочно. Затем и власть, и чиновничество, и народ адаптируются к очередной кампании, и она становится абсолютной фикцией.

А тот путь, по которому двинулся в свое время Черномырдин, - от крепкого хозяйственника и самоуверенного администратора к руководителю рыночной, отчасти даже либеральной экономики, относительно свободному от этатистских стереотипов, — для Путина закрыт. Из любой гипотетической точки «А» движение в направлении большего либерализма в России 2000 года не представляется возможным.

Новому президенту придется бороться за политическое выживание не посредством сложных политических маневров, опираясь на хитроумную систему сдержек и противовесов, а со всей возможной жесткостью, порой жестокостью. И со всей безжалостной решительностью, продемонстрированной им в чеченской кампании.

Более того, цепная реакция неудач поставит Путина перед ситуацией, которая будет радикальным образом отличаться от ситуации неудач Ельцина. Ельцин, будучи «сильным» президентом, даже после полосы социально-экономических провалов умел, во-первых, обеспечить свое собственное политическое выживание и, во-вторых, гарантировать соблюдение определенных балансов сил в обществе, прежде всего балансов между властью и оппозицией, властью и олигархами, Центром и регионами.

Ресурс Путина в случае неудачи, возможно, окажется для этого недостаточным. Ухудшающаяся политико-экономическая ситуация может поставить под сомнение само политическое выживание новоизбранного президента. Путин может оказаться гораздо более уязвим, чем Ельцин.

В этой ситуации Путин вынужден будет прибегнуть к жестким авторитарным методам руководства как к единственно возможному и до конца понятному ему средству. В борьбе с олигархами он сможет опереться на спецслужбы и на структуры исполнительной власти, укомплектованные выходцами из спецслужб, а также на «протестный электорат». Путину, в отличие от Ельцина, при развитии ситуации в стране по неблагоприятному для него сценарию придется добиваться абсолютного или почти абсолютного контроля над СМИ (по крайней мере электронными). Наконец, в качестве фактора, консолидирующего общество и разрушающего демократическую оппозицию режиму, может быть использован предельно агрессивный и примитивный русский национализм.

Возможно, именно на этом витке политического процесса Путин сочтет за благо активизировать борьбу с коррупцией (инициировав несколько громких процессов) и «прищемить» некоторых наиболее одиозных олигархов — не ради абстрактных принципов, а во имя политического выживания. В этом смысле Путин имеет шанс повторить путь Скуратова, разве что без аморалки.

Завинчивание гаек внутри страны неизбежно повлечет за собой усиление изоляционистских моментов во внешней политике. В этой ситуации Запад, демонстрируя, разумеется, некий необходимый для сохранения своего лица минимум озабоченности проблемами демократии и прав человека в нашей стране, по большому счету может просто махнуть рукой на Россию и предоставить ее своей собственной судьбе...

Такой поворот событий не должен стать для нас неожиданностью, ибо он предопределен не только логикой и динамикой политического развития, но эманацией некоторых компонентов личности самого Путина. Курс на авторитарные методы выживания режима будет означать возобладание ее традиционалистско-корпоративистского ядра - при своеобразном «отшелушении» идеологической оболочки вообще и идеологем «умеренного либерализма» в частности.

Это именно тот рубеж, где «ученик Собчака» исчезнет совершенно, как неправдоподобный дивный сон, — и проявится выпускник советской разведшколы, циничный и прагматичный делатель своего дела, знающий, где, когда и кого надо «мочить», и установивший на своем «родном доме» на Лубянке мемориальную доску с изображением Андропова.

Но и это еще не самый пессимистический сценарий развития событий. Самое ужасное — в другом: может оказаться, что Путин - недостаточно сильный президент для того, чтобы осуществить перевод страны на «запасный путь» авторитарного сценария, предполагающий, между прочим, большую или меньшую степень просвещенности этого авторитаризма. Тогда Путину придется уступить дорогу другому человеку, «ящику» еще более черному и «листу бумаги» еще более белому. За новым лидером будут стоять значительно более консервативные силы, нежели сегодня за фигурой и.о. президента, и этот, послепутинский, режим, наконец, заставит нас не только вспомнить, что такое жесткая рука, тоталитаризм и произвол, но вновь почувствовать все это на своей шкуре, почувствовать в полной мере.

"Независимая газета"
№3, 15 марта 2000 г.