ЗЕМЛЕМЕРЫ
Около волостного совета толпились мужики.
Сидели на бревнах, на траве, курили и говорили о том, что земли становится все меньше и меньше, скоро жрать нечего будет .
- Чтой-то, братцы, народ-то собирают? - спрашивали вновь подходившие.
- Землю делить ...
- Опять делить?! Ай новой где прирезали?
- Да, новой, кусок хороший вчерась с неба свалился.
- А у Степана Глотова жена двойню родила. Просит две палки дать. А там еще кой у кого. - Тьфу! Чорт их дери! И так земли нету, а тут еще эти черти каждый год новых ребят катают.
- Теперь двойнями пошли, а скоро - целыми пачками начнут работать.
Вышел землемер и, поздоровавшись, сказал:
- Ай земли очень много, что никак не разделитесь.
- Земли столько, что телушка по своей земле бежит, а хвостом над чужой махает, - сказал мужик.
- А что же у вас эта-то гуляет? - спросил землемер, указав на задворки и бугры, спускавшиеся в лощину к речке.
Все испуганно оглянулись по сторонам.
- Где гуляет?
- А вон голый бугор, от гумен до самого ручья.
- А. .. Это неудобная, тут бугор. Она спокон веку лежит. Ее пахать нельзя, лошади тяжело.
- А лопатой вскопать?
- Лопатой у нас не копают. Это все равно, что на покос с ножницами итить ..
- Такой-то неудобной-то у нас сколько хочешь, - сказали мужики, - вон сейчас за деревней выгон начинается, так там десятин 70 будет.
- Тоже в буграх весь? - спросил землемер.
- Нет, ровный, как стол.
- Что-ж вы его не пашете?
- У нас выгонов не пашут. Лугов вот тоже опять нету. Зарились было на соседский лужок, тут деревенька у нас, хотели у них оттягать. Не вышло дело.
- Что-ж, они на суде выиграли?
- Нет, тут же на лугу и выиграли, - отвечали мужики. - Они с ружьями пришли, а у нас только колья были.
- Ежели сена мало, так свеклу бы сажали. Это получше всякого сена.
- Свеклу у нас не сажают.
Все вышли за село. Впереди - землемер с председателем. Сзади него несли треножник и астролябию в чехле; несли так, как носят икону, держа впереди перед собой на вытянутых руках.
- Вон он, батюшка, потянулся, - сказали с раздражением мужики, показав на бесконечный выгон за деревней, покрытый мелким обглоданным кустарником и сухими кочками.
- Уж очень под неудобную много отходит.
- Ведь под этим выгоном, небось, десятин 50 пропадает.
- Я в третьем годе заплошал, свой дальний клочок не пахал, а нынче пошел, глянул - лес вырос, в аршин вот такой березняк. Так и пропал выгон. Теперь леса дожидаюсь.
- Лет тридцать всего и подождать! - сказали сзади.
- А до того срока за грибами туда ходи ...
- Только и остается.
- А до чего до земли жадны, - сказал кто-то, - ох, как жадны. Иной из-за вершка готов горло прорвать.
- Надо как-нибудь добывать. Откуда же ее возьмешь?
- А вы бы работали лучше, - сказал землемер.
- Бедному - сколько ни работай ... Вон богатые, - как у них бабы гладкие, - так они, лежа на печке, работают. Зиму таким манером проработал, глядь, весной две палки земли получил, не хуже Глотова. А с нашими бабами, что на одной картошке сидят, нешто земли добудешь.
Землемер поставил треножник и прилаживал аппарат, а около него стояли мужики и смотрели.
- А поперек с цепью, что ли, будем ходить?
- С цепью, - отвечал землемер, занятый аппаратом.
К нему подошли мужики с Ивановской слободы и сказали тихонько:
- Вы с цепью нас пошлите, а то эта земля Алексеевекой слободы, если их самих послать, они меньше покажут, потому соседи и чтоб им за наш счет больше досталось.
- Ну, идите, кто хотите.
Только - что приложили цепь и сделали лопатой отметку, как сейчас же десяток голосов закричал:
- Эй, эй, где копаешь?!
Державший, конец цепи Степан Глотов с Ивановской слободы сначала посмотрел на землю, потом на мужиков.
- А что?
- То, что на целый вершок украл. За такие дела кишки выпустим. Детями донимаешь, да еще обжуливать норовишь. Отнимите у него к чорту.
Цепь взяли мужики с Алексеевской слободы.
И пошли мерять. И как только они протаскивали цепь во всю длину, так все бросались смотреть головами вместе, как бросаются, когда играют в орлянку и смотрят, как упала монета.
- Эй, эй, что на целую четверть брешешь! закричала Ивановская слобода. - Головой об землю хочешь!
- Что это они ошибаются-то дюже? - спрашивает маленький, подслеповатый мужичок, дергая крайнего за полу.
- Земля, должно, неровная. Кочки.
- Что-ж с машинкой-то там?
- Направляйте получше, а то тут то четверть лишнего, то четверти не хватает, - кричал малый в шапке землемеру, который стоял на бугорке и нацеливался трубкой, прищурив один глаз.
- Сколько всего там вышло?
- 260 сажен и еще кусочек лаптя на два.
- Тьфу! ... Ведь весной меряли - 280 было.
- Куда-ж она делась-то?
- Что же вы там с машинкой? Может, не в ту сторону вертите?
- А что?
- Да дюже мало получается.
- Я тут не при чем, - сказал землемер и опять припал к трубке.
- Он тут не при чем, а нам хлеба сеять негде. Ведь это и по три палки на человека не хватит.
- Может, машинка-то его за очки цепляет, вот и выходит мало.
- Тут кажный вершок дорог, а у него вон на десять сажен меньше вышло.
- Верно; у него мера неправильная. Меряй поперек загонов лаптями.
- Правильно, чем ходишь, тем и меряй. Что господь дал, от того не отказывайся. Заходи!
Передом пошел высокий мужик в длинной рубахе, испачканной сзади в навозную жижу, за ним - малый в шапке. И скоро человек двадцать, заложив руки назад и согнувшись, глядели себе под ноги и, шепча что-то губами, гуськом двигались по полю.
- Вот она, землица-то, - потом и кровью достается, матушка.
Проходившие по рубежу бабы с мешками травы остановились и стали смотреть, прикрыв глаза руками от солнца. Землемер тоже оторвался от трубки и некоторое время смотрел на странную процессию.
- Что это они там?
- Трубу вашу проверяют.
- Чем?
- Лаптями, чем же больше.
- Сколько вышло? -спрашивали у каждого кончавшего мерять, когда тот, закрывши глаза, шевеля губами и отмахиваясь, чтобы не сбили со счета, выходил на дорогу.
- Поперек загона - 76 лаптей.
- А у меня - 67, - сказал высокий мужик.
- Чорт! ... а лапти-то у тебя какие? Ведь ты из избы только выйдешь, а уж лапти на станции.
- А что неудобной-то много нынче выкинули?
- С десятину будет.
- Вот оно, вот. Прямо на глазах тает земля.
- Откуда ее теперь брать? Вся надежда на баб.
- А мне, может, сейчас уж заодно палку выделите, - сказал Анисим, богатый мужик с Ивановской слободы. На него удивленно оглянулись.
- Это почему такое?
- Да у меня сын ...
- Какой у тебя сын?
- Баба на сносях ходит.
- Чорт, да ведь не родила еще. Может, он еще дохлый будет.
- Как угодно, - сказал Анисим, - а, может, и двойня будет. Лучше бы давали сейчас на одного, тогда больше просить не буду.
- Ну, прямо только и остается, что втемную играть.
- Давай лучше сейчас, - сказал кто-то, - А то уж очень пузо у бабы велико, как бы на двойню, правда, не налететь.
- Ну, что там, не вышло по три палки?
- Никак. Немножко больше, чем по две с половиной. Да и чтой-то у всех разное получается.
- Мерку на нее какую-нибудь одну правильную надо выдумать.
- Это правильно. Мера, чтобы одна была, сказали все. - А то тут и машинка, и цепь, и лапти. Да лапти-то еще у всех разные.
- Правильно! Надо чей-нибудь один лапоть взять. Вот этот чорт со своей трубкой уедет, тогда сызнова начнем.
- Ох, господи батюшка, с самого утра не жрамши.
- А ты как же думал землица-то достается?
- Лопатой, говорит, бугор копай, - сказал маленький мужичок, покачав с усмешкой головой. - Тут на хорошей-то земле сохой поковыряться время не выберешь.
ДОСТОЙНЫЙ ЧЕЛОВЕК
На собрании в чайной обсуждался новый, непривычный вопрос: о выборном начале в приходе.
Старый священник умер, и по новому порядку приехал вчера кандидат служить пробную обедню, чтобы затем, получивши одобрение прихожан, ехать утверждаться к архиерею.
Все сидели на лавках, на окнах и толковали.
- Теперь хорошо, - сказал Федор, снявши и рассматривая свою шапку, - выбирай любого. А то прежде поставят, бывало, какого-нибудь щупленького да безголосого - и майся с ним целый век.
- Да, уж это последнее дело, если у священника ни голосу, ни виду настоящего нет, - сказал Прохор Степаныч, любивший читать Апостол и петь на клиросе, для чего всегда надевал железные очки, хотя все знал наизусть.
- А что ж с ним, щуплым-то, делать? - сказал кто-то.
- Прежде в попы вся шушель лезла, а теперь подожди. А то, пожалуй, много их ..
- Да, теперь уж не проскочут.
- Поглазастей анхирея будем.
- А как же.
- И потом, хоть то сказать, разве можно, чтобы архиерей всякого понимал. Шут его разберет, достоин он или нет.
- А ну их и совсем к черту, - сказал вдруг солдат Андрюшка, сняв шапку и ударив ею по подоконнику, - не надо нам их вовсе.
Все на него оглянулись.
- Сдурел, что ли? - сказал, поглядев на него несколько времени стороной, Прохор Степаныч. Он было завернул полу и полез в карман за кисетом, но, услышав замечание Андрюшки, так и остался с отвернутой полой и засунутой в карман рукой.
- Вот они все такие-то, - сказали старики.- Им леригии не нужно.
- А что ж...
- Вы так-то скоро скажете, что и церкви не надо.
- А что ж...
- Дураки, ослы непонимающие, и больше ничего, - сказал Прохор Степаныч и, достав кисет, стал с обиженным видом свертывать папироску.
- Доперли!
- Еще дальше допрем. Ты бормочешь, а сам не знаешь что. Да я от этой твоей церкви за всю жизнь одной красненькой не пользовался. Да и все - только и знали, что туда носили. Ты-то много попользовался, что за нее так стоишь? - сказал Андрюшка, уже обращаясь к Софрону.
- Чем же оттуда попользуешься?
- То-то, а кричишь.
- Вот это так подставил, - сказал чей-то голос сзади.
Все оглянулись и замолчали, переглядываясь.
- А сами переплатили немало, - сказал опять чей-то голос.
Все еще больше притихли.
- Я рублей с тыщу переплатил, - сказал голос Ивана Никитича от печки.
Все оглянулись к печке.
- А впрочем, - сказал Андрюшка, вставая, - свобода вероисповедания, обсуждайте тут, что хотите, лишние деньги, знать, завелись.
Он повернулся и, не оглядываясь, пошел к двери. За ним ушли и все молодые.
- Сорвали собрание... - сказал чей-то голос с таким выражением, с каким на войне говорят, "отрезали".
Несколько пожилых тоже было подались к двери.
Вдруг Прохор Степаныч, сунув кисет в голенище, встал и с решительным видом проговорил:
- Предлагаю собранию исключить ушедших, как бы они были неправославные, потому что они забыли о душе.
Все с облегчением вздохнули. Собравшиеся было прошмыгнуть в дверь поспешно хлынули назад и окружили говорившего.
- Правильно.
- Продолжается.
- Значит, о попе?
- Слава тебе, господи, приход-то не из одних басурманов состоит, - есть которые и о душе помнят. Достойный человек всегда себе место найдет. Если человек представительный и с голосом.
- С голосом - конечно... А вот щупленьким-то теперь всем беда, - сказал Федор, покачав головой.
- В Рожнове был такой, - сказал Прохор Степаныч, вынимая кисет из-за голенища и усаживаясь на окно, - человек смирный, тихий, душевный, а не дал бог голосу... и худ. Десять лет с ним бились. Наконец видят -- мочи нет больше, говорят: уходи подобру. А на его место уж просился один. Человек, нужно сказать, непутевый, но голосище - труба архангельская. Как рявкнет, в ушах больно.
- Вот это здорово, - сказали голоса с разных концов.
- Аршин двух с половиной росту, - продолжал Прохор Степаныч, - пузо, и волос волнистый всю спину покрывает.
- Да... вот такого бы.
- Достойный священник, - станет служить на Пасху, скажем, так торжества этого одного не оберешься.
- Где ж там.
- Все-таки старый-то упросил было рожновских оставить его.
- Упросил? -- сказали с сожалением голоса.
- Да. Но случись у тамошнего купца похороны, пригласил он двух попов для собора да этого борова горластого. Как вышел он...
Все затаили дыхание.
- Как вышел он, - повторил Прохор Степаныч, - с Евангелием - во всю дверь. Как заревет... Все ребятишки, что у амвона стояли, - так их и шибануло к стене.
- Ах, здорово...
- Ну, конечно, полонил. Да уж и старый батюшка увидел, что тягаться ему не под силу, натужается, натужается, а ничего у него не выходит, ну, и подал на перевод. Так когда он уходил, все плакали. Очень уж душа хороша была у него.
- Хороша?
- Страсть.
- Народ чувствует. Что другое, а уж душу он за семью печатями почувствует.
- Да уж народ насчет души...
- Почище архирея разнюхает, - сказал Сенька, подмигнув.
- А тебе бы только оскаляться, - сказал, недовольно посмотрев на Сеньку, Прохор Степаныч, - тут об серьезном, а он...
Все помолчали.
- Что-то нам завтра господь пошлет...
- Да, только надо смотреть, чтоб человек достойный был.
- А представительный из себя-то?
- Вон прасол видел его.
Все оглянулись на прасола.
- Ростом с Бориса будет, - сказал прасол.
- Хорош... А насчет волос как?
- Волос не видел, под шляпу были припрятаны.
- Служить будет - не подпрячет, - сказал огородник.
